***
— Я наблюдал за этим. Честно, не думал, что именно так все выйдет, не думал. Мне было очень плохо, а им в разы больнее. Тогда я пришел к ним, предложил отомстить. Они согласились. Мы вернулись в горы, к тому писанию, после всего они тоже обрели силы и могущество. Иногда мне кажется, что я проклял всех нас. Ким поступил умнее уничтожив исписанную стену, чтобы никто не смог больше обречь себя на такое. А после мы уничтожили всех. Почти. Оказалось, Сону писал книгу о нас, он видел, что произойдет, я понял это только после того как проткнул его сердце. В конце последнего тома было описано как избавиться от нас навсегда, чтобы мы больше никогда не переродились. Я не мог этого допустить, уничтожил третью, но не успел вторую и первую. Второй том не позволил убрать Юнги, считал, что мы обязательно переродимся и что мы должны снова встретиться, он оказался прав. Первый том остался у Хосока, друга семьи Чон. Тот Банши, Чхве Иан, предок нашего убийцы, информация о нас передавалась семье Чхве из поколения в поколение. Поэтому родителей Чонгука убили, это был его отец, а на вас охотится сам Иан. Вот так, Чимин. И никакого счастливого конца. — Не может быть, чтобы все закончилось так. Ты, — смотрит будто в искаженное зеркало. — Ты сам во всем виноват. — Да, — поднимает голову. — Я виноват, что влюбился не в того человека, виноват, что Сону полюбил такой как я. — Что значит «такой как я»?! — взрывается Пак, все лицо мокрое из-за слез, сколько еще будет. — Ты виноват только в своем необдуманном решении. Все! Виноваты твои родители, потому что заставляли себя не замечать проблемы, виноват Чонгук, что слепо поверил тебе, виноваты Юнги с Намджуном, которые пошли за своей местью, как и ты. Не вини себя одного, пожалуйста… — Если бы не я, все они были бы живы. Чонгук бы не умирал рано в каждой своей новой жизни. Поэтому мне и нужно к Асцелле, я хочу все исправить. Я постепенно забирал силы Чонгука для того чтобы он смог пройти туда, Асцелла не подпускает к себе сильных существ, а переписать историю может только он. Потому что только он может спасти своих родителей, не отпускать в Форан, и тогда Амор будет процветать. — Ты все это время хотел изменить настоящее? — удивленно шепчет Чимин, подходя ближе к копии. — Я еще тот ублюдок, дорогой мой. — улыбается высокомерно, но надломлено. — Моя задача на «сейчас» исчезнуть навсегда, люди хотят этого. — Нет! — обнимает резко, сильно прижимается. — Не надо стирать себя из жизни, ты должен быть любимым, ты достоин этого. Да, ты погубил много жизней, но тебе нужен шанс. — Чимин, — отвечает на объятия, кажется впервые за тысячу лет улыбается искренне. — Я был во тьме очень долго… — Займи мое место в следующей жизни! Прошу тебя. — Просто пообещаю, что буду счастлив.Wahr
22 декабря 2020 г. в 20:54
— Я не замечал насколько был простодушен, не видел, как люди пользуются мной.
Цветы на окне как всегда цветут раз в неделю, увядают, и снова цветут. По окнам разливаются блики, окно раскрыто нараспашку, ох, а ветер-то какой — свежий, легкий, слегка прохладой отдает. Лето заканчивается. Улыбчивый омега поливает Пурцеллы, а те хихикают звонко, ведь вода только из колодца. Свисает с небольшого балкончика, наблюдает за отцом, что парится над клумбами, как только солнце, так сразу к своим ненаглядным. Вдыхает полной грудью, потягивается, от чего голубая блузка приподнимается. Головой встряхивает, пряча ушки, а после расчесывает свои белесые длинные волосы, что блестят под лучами. Пробора два делает — место для ушей пушистых, и снова на мир показывает. По хвостам также гребешком проходится и спускается вниз. Папа в лоб целует, кормит пирогами, а лис рассказывает, ничего не тая о списке всего, что придумал на сегодня. На улице тепло, Кицунэ ходят туда-сюда по улице, дорога проложена круглыми камнями, дети резвятся вокруг. Так хорошо.
— Было. У меня было… Счастливое время, последние счастливые три дня в моей жизни.
Бежит по уже сто раз прошедшей дорожке, чуть ботиночки не теряет, ступает быстро к дому единственного друга. И грустно не звучит, только не для него, потому что не замечает в этом ничего плохого, разве может быть мысль о том, что у тебя есть друг, пусть и один. Только вы, и друг для друга. Садится к кучеру, дает три золотых и просит везти к границе. Тот кивает, желает доброго дня, а в ответ только улыбка, да такая яркая, красивая, такая живая, а глаза еще прекраснее. Здоровается с охраной около ворот, уже не ожидая ничего в ответ. Поднимает голову, видит флаг страны, и ступает дальше. Пролетает между людей, некоторых задевая своими хвостами, извиняется и мчится дальше. Ребенок с светлой энергетикой. Перепрыгивает через старый заборчик и стучит быстро по двери.
— Юнги, открывай! Я пришел!
— Тихо ты. — приоткрывает дверцу как всегда не на полную. — Семь утра на дворе, спят еще все.
— Не ври, твои родители ушли на работу, а ты не «все». — толкает и проходит в дом. — Как твое самочувствие?
— Все тошнит, не могу больше, кажется, что скоро коньки отброшу.
— Намджун не приходил? — идут на кухню, ведь после такой пробежки Чимину всегда нужно пить. Много пить. — Он ведь передавал что-то.
— Покровитель каждый раз что-то да дает мне, но пить я это не могу, еще больше тошнит от запаха. — наливает прохладного чая с лимоном в кружку.
— Ой, ну не называй его так. — морщится смешно Пак. — Давно уже не маленький.
— Мои родители тоже его иногда так называют. — с тем же спокойствием отвечает. — Говорил с ними на эту тему, сказали, что не будут против если свяжу свою жизнь с Алхимиком. Да и почему они должны быть против? — хмыкнул с улыбкой, а после опять поморщился и погладил живот.
— Да сядь ты уже! — ворчит лис, недовольно махая хвостами. — Сам налью, а то еще родишь прямо здесь.
— Я только на третьей неделе… Лунное затмение было, значит вычитаем еще одну. Даже на второй с половиной. — садится все-таки. — И убери хвосты, по всему столу прошелся!
— Я принимал душ.
Они сидят до пол девятого, после чего Хистачи спрашивает друга, что тот удумал на этот раз. Удивляется на предложение посетить Драгнесс, мол, говорят у наследника день рождение — восемнадцать лет исполняется, пиршество будет немереное. Гостей из других стран принимаю с большим почетом, им там даже рады будут, к тому же муж Чона, правителя соседнего государства, также является Кицунэ. Мин сидел обдумывал недолго, ведь сидеть в четырех стенах осточертело, его альфа появляется три раза в неделю, от чего становится еще более одиноко. Поэтому, кивает и идет переодеваться. Спустя часа езды они наконец оказываются перед массивными воротами, что закрывали не менее огромный город, где уже давно разворачивается праздник. Снова заплатив пополам за приезд, они ступают в гущу толпы. За руки держатся, страшно потерять здесь себя в этой толпе, что все больше разрастается по округе. Большая половина — это Каменные Алмазы, остальные приезжие из других городов. Хистачи шипит не слишком злобно, скорее обидчиво, когда кто-то цепляет его длинные черные волосы, что завязаны в высокий хвост зеленой лентой. Не специально и тот это понимает, вздыхает, удерживая истеричку в себе, не позволяя испортить атмосферу праздника. Добираются до центра города, на площади уже распивают напитки, нет, не буянят, Каменные Алмазы не позволяют себе такого, тихонько стоят, пьют небольшими глотками из бокала, наблюдают за остальными, что веселятся на полную, радуются искренне за наследника.
— Какие люди! — раздается сквозь шум голос. — Каким ветром вас сюда занесло? Небось пришли без приглашения?
— О, Эдам, привет! — наивно улыбается и машет рукой Чимин. — На праздник не было приглашений, это что-то типа свободной вечеринки.
— Ох, вы не знали? — делает напряженное лицо, наигранное. — Сюда по приглашению правителя можно приходить, а вы получается… Нарушили правила.
— Не неси чуши, Эдам. — шипит злобно Мин, терпеть не может этого альфу, терпеть не может его рожу, запах. Абсолютно все! — И вообще, отвали уже.
— Брюхатым слово не давали, Юнги. — усмехнулся, а за ним и его компашка. — Слышал, ты своему «папаше» дал, и как оно? — и мерзкий смех.
— Юнги по любви вообще-то! — воскликнул Кицунэ.
— Чимин, помолчи, ты не помогаешь. — тихо шикнул друг. — Ты за собой следи, а именно за своим омегой, не знаешь же, да? — ухмыляется Хистачи. — На лево ходит, к Артуру, твоему брату. Или у вас принято целой семьей приходовать одного?
— Заткнись, мерзость! — выпустил шипы, но перед лицом появляется прозрачный огонь, что опаляет лицо. — Мразь! — хватается за обожженную щеку.
Пак лишь слегка воспользовался силой, но огонь попал на одежду альфы, от чего та загорелась, а сам парень взвыл от боли. Чимин закрыл рот ладошкой от страха, мотает головой, не знает, что делать, паника-паника-паника, он сейчас разревется, еще немного и точно завоет. Но огонь начал исчезать, будто стерли, парень перестал кричать, а его друзья замерли, как и остальные, смотря на приближающегося Чон Сону. Беспристрастным лицом наблюдает, глазами голубыми светит, но не агрессивно, этот свет не пугает. Эдам встает с земли, злобно смотрит на лиса, что не обращает на него никакого внимания, его взор направлен на Каменного Алмаза. Красивый, очень красивый. Отмирает только когда противный альфа вновь на него надвигаться стал, но не позволили и двух шагов сделать, твердая хватка ощутимо сжала плечо, а глаза приказали стоять на месте.
— Имя. — твердым, пробирающим голосом потребовал.
— Той Эдам, местный.
— Отведите его в докладную комнату, выплатит штраф. — и уже хотел повернуться, но почти в уши закричали.
— С чего это?! Этот чертов лис поджег меня! — верещал, размахивая руками, но резко замолк, встретив потемневший взгляд.
— Я все видел, свидетели тоже, их около, — огляделся. — Тридцати человек. Ты оскорбил личность этих детей, попытался напасть, он лишь защищался. Пошел. — кивнул в сторону на охрану.
Пак стоял, держась за руку друга, обнимая за плечо, но глаз не смог увезти. Перед ним настоящий мужчина, который защитил его. А в груди что-то так… Громко. И вот Чон посмотрел на него, прямо в глаза. Конец.
— Он был таким… Не знаю… Прекрасным. Я не хотел надоедать ему, раньше мне не казалось это каким-то неправильным. Но он давал мне каждый раз понять, что мне в его жизни делать нечего, что места в его семье для меня не пригрето.
Чимин стоит и ждет, оперившись на стену, ждет, когда же ему можно будет войти в королевские двери. И тут наконец он чувствует руки на своей талии. Не те руки. Приятный запах. Не тот запах. И заглядывает в красивые синие глаза. Но снова не те.
— Чонгук помогал мне иногда забывать о своем поганом сердце, что никак не могло прийти в себя, после многочисленных напряженных взглядов в свою сторону. Я не любил его… Но он стал для меня очень значимым человеком, но до сих пор душа не успокаивается из-за совести, что впилась острыми зубами. Он был обманут мной, я лгал ему каждый день… Невыносимо.
По полу разбросаны осколки горшочка, а рядом с окном лежат умирающие Пурцеллы, что плачут, просят поднять, просят помощи. Но кого они просят, здесь кто-то есть? Ах, вы про несчастного подростка с разбитыми мечтами о первой любви, заточенного во лжи и нарастающей ненависти? Поздно, вы мертвы. Уткнувшись в свои колени, сидит, плачет тихо, родители стучатся очень настойчиво, омега просит оставить его в покое, но нет-нет и нет, почему они не понимают, почему никто не понимает. Зачем вообще влюбляться? Утро, как последние дни, недели, обречено на провал: папа будто не замечает состояния своего ребенка. Что изменилось? Лисы чуткие, старший омега ощущает, что ребенка своего он не спасет, ну зачем он отпустил руки? Через несколько часов они с Чонгуком должны встретиться, нужно натянуть улыбку, стереть следы слез, и снова… Снова… Снова…
— Я использовал его, чтобы быть ближе к Сону, но кое-что вывело меня из себя окончательно.
Наконец, спустя три месяца «отношений», Чон пригасил Кицунэ на ужин с родителями, те, увидев этот взгляд, эту походку, когда учуяли запах ненависти, насторожились, но как подобает улыбались, интересовались увлечениями и прочей ненужной ерундой. Родительское сердце не было в покое. Чимин за это время изменился до неузнаваемости, его улыбка была холодна, движения плавные, будто не лис он, а самый настоящий змей, а глаза, такие светлые, стали ядовитыми, не носил больше красивых блуз с рюшами, тело его окутывало красное, кровавое кимоно. Пытался сидеть спокойно, старался не убивать взглядом сидевшего прямо перед ним мужа его возлюбленного, отвечал на улыбки улыбкой, но глаза выдавали. Сону встал изо стола, извинившись вышел, а Пак на месте еле сидит, за руку Чонгука хватается, сжимает крепко, просит мысленно альфу удержать его от глупости. Нет. Также приносит извинения и отлучается, как он сказал, в уборную. Только двери столовой за ним закрылись, стал озираться по сторонам, по запаху следует, а их обильно много, но именно этот не упустит. Тут его сильно хватают за руку, тянут в сторону и прижимают к стене. Каменный Алмаз смотрит своими сияющими очами, а лис в астрале, никогда так близок к вожделению не был, запах гуще, голову кружит, но кажется что-то нечаянно разбили в коридоре, где-то рядом, иначе откуда такой громкий звук? Пожалели бы вы его, очень хрупкое было.
— Я не позволю такому как ты быть с моим сыном. — рычит в лицо альфа, сильнее сжимая тонкие плечи.
— Может, люблю, жить не могу. — даже скрыть ложь не пытается, ухмыляясь. — Я говорил, что добьюсь места в вашем древе, осталось уговорить его на свадьбу, и тогда…
— Я убью тебя.
Омега замер, рот закрыть не может, хочет договорить о своих мечтаниях, но не может. Его уже убили. Прямо сейчас. Глаза слезами наполняются, челюсть сжимает, отчаянные крики прячет, нет, не может этот человек причинить ему боль. Любовь не настолько жестока!
— Не смей возвращаться сюда, иначе самолично сверну тебе шею. — говорит, а перед глазами картинки, что предотвратить пытается. Каменные Алмазы жестоки, но не могут они убивать ради собственных желаний. Не тронет. Да только скажите это бедному парнишке, что уже не собирает себя, а просто… Просто.
Ушел, не оглянувшись, слышал, как падали слезы, слышал, как перестало биться чужое сердце, а после тихое, такое ненавистное:
— Да будьте вы все прокляты… — и четыре звезды выстроились в ряд.
Вернулся отец Чонгука один, энергетика была странная, пока его папа расспрашивал мужа, а сам альфа бросился к выходу, включал чутье, слышал слабое биение, омеги? Свое? Слышал всхлипы, что резали душу, это впервые, когда на безэмоциональном лице появилась капля страха, жаль. Омега нашелся дальше от основного входа, ближе к черному выходу для прислуги — в ангаре, между рулонами сена. Обнимал себя за плечи, хвосты лежали мертвыми клочками, а уши теперь не стояли гордо, выше к небу. Выдохнул с облегчением, когда его окутали родные крепкие руки, прижали к груди, защитили запахом и аурой. Слышит биение чужого сердца, и только хуже становится: влюбил себя окончательно. Каменные Алмазы начинают заново жить только с первыми стуками, а начинаются те лишь при первой любви. Тело само знает и помнит. Чон спрашивает, что произошло, что сказал ему отец, а Кицунэ полностью покрылся чернотой. Бросает взгляд на свое плечо, где остались синяки от крепкой хватки, это замечает и Чонгук.
— Он… — что-то внутри подсказывает, что не стоит лгать, но. — Сону хотел взять меня насильно.
Видит, как хмурится его родной теперь уже человек, не может смотреть на не понимание, сожаление и разочарование в красивых глазах, поэтому просто отворачивается, а слезы настоящие.
— Не ври, Чимин, прошу… — за подбородок нежно на себя тянет, чтобы в лицо посмотреть, понять. — Он не мог.
— Он сделал это. — отчеканил твердо, поджимая губы. — Его подговорил Сохен, они не желают видеть такого как я рядом с тобой. Они не хотят, чтобы мы были вместе, Чонгук.
А тот верит, почему? Лис бы лучше потерпел его слова о предательстве, лжи, что он, Чимин, просто отчаявшийся лжец, но нет. Перед ним такой же отчаявшийся, озлобленный на всех альфа. Он испортил все.
— Мы пошли на крайние меры — сбежали. Нас искали по всему государству, но мы прятались очень хорошо. Мы нашли что-то в горах, будто кто-то царапал ногтями по стене, изучили и… Стали монстрами. Но мне было мало. У меня должно быть больше силы, больше энергии против всех. Я предал Юнги.
Мин переехал к Алхимику, дом стоял чуть дальше города Хистачи, родители обоих навещали как можно чаще. Ребенок развивался будто не по дням, а по часам, живот становился все больше, аппетит тоже. Благо токсикоз перестал мучить. Пасмурная погода соответствовала прохладному месяцу, ноябрь выдался странным. Снег не идет, солнце не выходило ни разу за предыдущие месяцы, с тех пор как пропал его друг. Слышал, все говорят об этом, сбежал со своим женихом. Оставил его одного. Также, странные рассказы пошли про чудовищ, что видели в горах, а горы-то не далеко, прямо за поляной. Ким ухаживает, как только может, сам попытался сшить костюмчики, что вышло довольно неплохо, изучил много книг по воспитанию маленьких Хистачи, просто любовью окружал своего омегу, что вот-вот скоро родит. Прошло несколько дней, в городе была какая-то суматоха, все были будто напуганы, но чем? Альфа оставил его совсем ненадолго, ушел на рынок, буквально час туда и обратно. Сидел Юнги в кресле-качалке и тут почувствовал запах гари. Сначала не предал особого значения, а после, увидев дым буквально под окнами дома, выскочил из него, где схватили, связали, туго сжав живот, боль была сильная. Он не понимал, что не так, кричал, просил одуматься, после звал на помощь, но его заткнули. Заставили открыть рот и отрезали язык, от чего начал кашлял кровью. Кричал истошно и громко, на крик прибежал Намджун, сразу мощным толчком оторвал от земли и выкинул подальше. Но те, словно мухи, слетались снова, пытались ударить топором, но Алхимик уворачивался, ударял сильнее, не выдержав еще одного вскрика омеги, ударил по земле, от чего всех разорвало на части. Подбегает к любимому, сам без сил, но Мин важнее в миллиарды раз, в миллионы — их ребенок. Которого больше нет.