Мелодия бессердечных

      Моментальные сны приносят только усталость, ты не можешь просто вывести себя на новую ноту, а для чистого листа нет чернил. Что-ж, воспользуйся кровью. Это именно та усталость, которую испытывает Чимин, кажется, он прожил очень-очень много лет, кажется, так и есть. Открыть глаза заставляет голос, и только сейчас понял, что симпатия была именно к нему, голосу, что приказал отойти с дороги. Иронично, что у них в итоге одна общая дорога. Подняв веки, осознает, что полулежит, оперившись плечом о грудь главнокомандующего. Слышит нервно бьющееся сердце, а улыбка сама появляется. Все-таки любит. Омега берет прохладную ладонь Чонгука, прикладывая ее к своему лбу, блаженно выдыхая.              — Чимин…? — не знает к кому обращается альфа, но зовет одного.              — Вполне. — хрипит Пак, хмурясь от боли в животе. — Меня сейчас стошнит, тело такое слабое. — и все выдыхают, понимая, что сейчас с ними их Чимин. Маленький Чонгук взволнованно смотрит на него, глазки красные, щечки тоже — плакал.              — Вы впервые за все свои годы ощутили свое тело полностью. Будет трудновато в первое время даже самостоятельно есть. — подает чашу с водой Хосок, а Тю крылом обмахивает лицо Юнги и Чимина. — Ты смог прогнать его, сильно с твоей стороны.              — Нет. — машет головой лис. — Я не прогонял, он сам разрешил, только взял слово, что я закончу то, что начал он.              — Ты не можешь. — шепчет Юнги, такой же усталый, сидит на коленях, а самого его придерживает за плечи Намджун. — Ты тоже хочешь стать таким…              — Он не собирался повторять прошлое.              — Что ты имеешь ввиду? — спросил Ведьмак.              — Он хочет все исправить, ему нужна Асцелла, чтобы вернуть малыша Чонгука обратно, для спасения его родителей.              — Да зачем ему это? — хмурится Ким.              — Потому что он не плохой человек, прошу, я больше ничего не хочу рассказывать. — и обнял Каменного Алмаза за шею, а тот поняв сразу, поднял того на руки. — По крайней мере не сейчас.              — Да, хорошо, вам нужно отдохнуть. Вас проводят в выделенные комнаты, ужин в шесть, не проспите. — и берет за ручку ребенка, а тот недоверчиво смотрит, но руки не убирает. — У нас есть детские комнаты, он будет там, на ужине его приведут, не волнуйтесь.              Поблагодарив, они вышли в коридор. Юнги старается идти сам, но Намджун все равно придерживает омегу за талию, на руки тот категорически отказался. У него также, как и у Чимина, болит живот, отчего именно не понятно. Оба ощущают пустоту, может самовнушение, но чувство даже при мысленном утверждении: «все хорошо», не проходит. Всю жизнь прожить с кем-то внутри, а потом… Это сравнимо с потерей далекого родственника, вроде, и незнакомы, но горько, как не посмотри. Не надо было высовываться в тот день из дома, не стоило всего этого, не стоило. Игра вышла из-под контроля, игра где выбор за вами, игра, в которой из-за вашего решения погибли люди. Никто вас не винит. Но вы и сами знаете. Вы виноваты. Комнаты находятся в нескольких шагах от друг друга, все двери помечены какими-то знаками, Чонгук даже прикоснулся на пробу, но не почувствовав отторжения, прошел в спальню. Комната сама по себе небольшая. Кровать у стены, столик, ковер, и окно с зелеными шторами. А за стеклом небо горит белым огнём. Сразу положил аккуратно омегу на постель, а тот повернулся на живот. Чонгук присел рядом, кладя руку на поясницу Кицунэ, гладя.              — Сильно болит? — спрашивает главнокомандующий у Пака.              — Мм, — мычит и поворачивает голову к альфе. — Поцелуешь и пройдет.              — Хм, не думаю, что способ рабочий. — приподнял на секунду уголок губ. — Как себя чувствуешь?              — Будто из меня выжали все соки.              — Нет, я имею ввиду… Что ты сейчас чувствуешь? — лис озадаченно посмотрел на мужчину, а потом его осенило.              — Я до сих пор хочу быть рядом с тобой. — не «Я люблю тебя», но этого достаточно, чтобы альфа расслабился. — А ты? Не ощущаешь изменений в себе?              — Нет, хотя теперь при поцелуях я буду уверен, что этого хочешь именно ты. — вгоняет в краску омегу, что перевернулся на спину. — Ты должен отдохнуть.              — Поспи со мной. — это такая требовательная просьба. Пак тянет его за рукав рубахи, а тот сопротивляться не может, не смеет.              До шести еще два с половиной часа, уже пятнадцать минут из всего времени они пытаются уснуть, но не выходит. Головы заполнены мыслями, гудят громко, поэтому просто лежат и смотрят в потолок. Лис поворачивается спиной к альфе, чувствуя сразу руки на своей талии, а перед глазами окно с раскрытыми шторами. Там вряд выстроены четыре звезды. Обнимает руку и прижимается ближе к спине.              — Чонгук, — зовет его тихо омега. — Ты спишь?              — Нет.              — Ты знаешь историю про четырех всадников апокалипсиса? — и указывает пальчиком на окно, но из-за слабости рука сама по себе падает.              — Ты про звезды? — уточняет Каменный Алмаз. — Да, что-то слышал, но уже не помню, мне рассказывал эту историю дядя, а мне было лет пять-шесть.              — Эти звезды появились давно, некоторые говорят, что это наполненные сгустки душ людей, чья смерть была достойной, а таких немного. Их назвали всадниками апокалипсиса потому, что при их построении вряд случалась беда.              — И что же, эти звезды — это «Смерть», «Голод», «Война» и «Чума»? — альфа начал потихоньку пропадать в мире сновидений, а все благодаря спокойному, тихому голоску рядом.              — Нет, отец рассказал мне, что это итоги истинных причин, а настоящие всадники апокалипсиса — это «Одиночество», «Смирение», «Ненависть» и «Горе». Именно после таких эмоций наступает путь, по которому следуют люди, а в конце пути ждет вытекающее из всего. И кажется это правда, заметь, с нами произошло много бед, между странами начинается вражда, мир катится в тартарары. — и тишина. — Эй, Чонгук. — но никто не отвечает.              Пак аккуратно переворачивается на другой бок, начиная рассматривать альфу. Замечает, что цвет кожи стал более светлым, под глазами нет мешков, а губы приобрели алый оттенок. Чимин и правда забирал его силу, то есть, сейчас в его теле энергия Каменного Алмаза? Теперь понятно почему та стрела чуть не погубила его. А если главнокомандующий попадет в беду, да, он силен, но без всей своей силы его могут снова серьезно ранить. Кицунэ мысленно обещает и себе и альфе, что до последнего будет защищать его, отдать жизнь за любимого так глупо, но у каждого своя правда. Омега же докажет, что Чонгук именно тот человек за которого исчезнуть не страшно. Хвосты сами по себе появляются, накрывают тело мужчины, а сам Пак прижимается к груди, пряча лицо и засыпает.       

***

      

      Юнги сидит насупившийся в кресле рядом с окном, чувствует себя немного лучше, а Ким стоит прямо около него, скрестив руки на груди. Они не успели зайти в комнату, как тут же поссорились. Дежавю. Видимо, нельзя оставаться им один на один в комнате шесть на восемь. Хвост Хистачи недовольно машет по сторонам, а чешуек стало больше. Намджун отвернулся и пошел в сторону кровати, чтобы расстелить, кинув: «Обижайся сколько хочешь, мне плевать». Ах, плевать ему. Отлично, Мин держится из последних сил, чтобы не сказать лишнего, ведь попросту не имеет на это права. Альфа волен делать все что угодно. Ему. Нет. Дела. И в дверь постучали, резко потянув носом воздух, омега встал и быстро направился к двери, не обращая внимания на намджуново «Успокойся». Дергает за ручку, и вот он, перед ним стоит парень с отвратительно сладким запахом, держит в руках постельное белье и смотрит за спину Хистачи.              — Здравствуйте еще раз, я принес запасное постельное. — и кинув взгляд на Юнги, снова посмотрел на альфу. — Можно зайти?              — Не…              — Конечно, проходите. — перебил его Ведьмак. — Прошу прощения, что чуть не столкнул вас недавно.              — Ох, что вы, пустяки. — прикрывает улыбку ладонью.              Мин так и стоит в проходе, сжимает ручку и, выдохнув, спокойно закрывает дверь, даже получается улыбнуться губами, сдерживая оскал. Опять возвращается к креслу, наблюдая уже оттуда за не очень приятной для него картиной. Или скорее спектакль: «Курочка и баран», первого хочется лишить головы, второй упертый до невозможности. Они о чем-то так мило болтают, у них есть общие интересы? Или просто базарят о погоде? Или этот вонючий омега предлагает Киму скоротать вечерок в более приятной компании с более спокойным, интересным и красивым омегой? Пока Юнги накручивал себя, не заметил, как эти двое оказались очень близко, второй раз. Постыдились бы! Слышит Намджуна, его «Аккуратней, ты часто падаешь». И тот смех. Ха-ха-ха. Смешно. И почему-то больно в груди, так жмет сильно, а глаза предатели краснеют. Не выдерживает.              — Да перестаньте вы уже! — они оба повернулись на его крик. — Я как бы здесь еще, вот когда коньки отброшу, пожалуйста, на здоровье!              — Что опять не так? — недовольный какой, это Юнги тут плохо.              — Не надоело от одной омеги к другой бегать? Что, я не дал, так другой даст? Такова твоя логика, а, Намджун?              — Слушай у нас у всех был тяжелый день, давай без твоих истерик.              — Какого черта, Намджун?! Какого черта?! — подбегает к омеге, но Ведьмак преграждает путь.              — Отойди, ты можешь ему навредить в таком состоянии! — тату альфы загораются фиолетовым, а Хистачи дар речи теряет. — Разве тебя должно касаться то, с кем я и где я?! Мы никто друг другу, не нужно принимать близко к сердцу тот случай в деревне. А то, что я общаюсь с другими называется любезностью. — и резко замолчал, шокировано смотрит на омегу, чьи глаза начали плакать, а болью его веет все сильнее. — Юнги…              — Просто назови меня монстром… И может тогда я, такой непонятливый, все сразу пойму. — Ким хочет взять за руку, но Мин отходит на шаг. — Пошел ты со своей любезностью, а то мне она по горло.              Выбежав из спальни, хотел пойти в комнату к Чимину, но передумав, ступает вниз. Бредет, понимает, никто за ним не пошел. Пробегает мимо библиотеки, останавливается и заходит в нее. С пола до высокого потолка вытягиваются стенки с полками, заставленные различными книгами. В самой библиотеке никого нет, столы пустые, как и залы. Проходит в лабиринт, куда свет почти не попадает, чувствует запах старых и новых книг, вдыхает глубже. Злости больше нет, приходит на смену стыд и небольшая обида, но мысленно себя ругает за необдуманный поступок. Сам виноват, что влюбился, хотя сам себе еще с того самого черного дня нарисовал запрет на чувства к альфам. И ведь получалось пока не встретил Кима. Понимание того, что тебя не любят в ответ, не думают о тебе, как о ком-то дорогом приносит очень неприятное чувство, Мин не хочет называть это болью: болью и станет, а пока терпимо. Идет дальше, ведет рукой по корешкам, останавливается и берет книгу.              «Маленькая Любовь», папа читал эту книгу Юнги, когда он был страшненьким карапузом. В истории предметом внимания мальчика стал обычное дерево, маленькое такое, хилое, дрожащее на морозе, а сам мальчик обладал противным характером и любить его было не за что. Но нашел дерево маленькое, еще совсем молоденькое, хотел разрубить топором, но заметил дрожь, глупый совсем, подумал замерзло. Снял с себя шарф, укутал бедную «спичку», стоял и ждал, когда согреется, но шли часы дерево все тряслось. Притопал домой недовольный, мысли в голове путались, почему это он старается для него, дерева, а оно и греться не хочет. Взял всю теплую одежду, что была дома, да притащил к деревцу и укутал во все что было. Ветер замолк, и дерево тоже, мальчишка обрадовался, ведь получилось-таки согреть мерзлячку, топор достал, только замахнулся, а оно само и упало со скрипом. Удивившись, с чего это так, начал одежку свою убирать и увидел, как основание деревца сломано. Пока тряпки теплые натягивал не заметил, как сломал бедную. И только потом Юнги понял, что название с двумя значениями, потому что «Любовь» — это имя мальчика. И эта любовь довела до беды. Гладит синюю обложку большими пальцами, а после убирает обратно. Натягивает рукава, вытирая ими глаза, вздыхает и идет к выходу из библиотеки. Он стоит у двери уже с минуту, прислушивается к звукам из спальни, но ничего подозрительного не слышит, сжимает напоследок кулаки и заходит. Первое, что видит это Намджуна сидящего на кровати, что держит голову, опираясь локтями на колени. Альфа слышит, как Хистачи зашел, поэтому встает, подбегает, Мин думает, что ему сейчас достанется, но удивленно пищит, когда тонкое тельце прижимают к горячей груди. Хочет спросить о многом, но его затыкают: «Замолчи ненадолго».              — Постоянно будешь меня затыкать? — ворчит омега, но обнимает в ответ.              — И что это было?              — Мини проявление ревности. — даже не лукавит, говорит прямо. — А что? Да, я понимаю, что даже заикаться не могу об этом всем, ты свободный альфа и…              — Если не перестанешь нести чушь, я тебя заткну сам. — нахмуренным лицом выдает недовольство. — С чего решил вообще, что я с ним флиртовал?              — Ох, извини, но это было чу-у-уть-чуть заметно. — показывает пальцами, прищуривая один глаз.              — Ты просто увидел то, что хотел увидеть, и понял все неправильно. — отстраняется, берет лицо омеги в ладони.              — Ты сказал, что это была ошибка, в деревне между нами. — улыбается нервно. — Я понял правильно.              — Нет, прости, Юнги, но нет.              — Да почему? — шепчет горько, и глаза опять на мокром месте. — Почему ты не хочешь попробовать? Ты же любишь меня.              — Господи, — прижимается лбом к его. — Пойми, я не тот человек, я не дам тебе счастья.              — А я разве что-то говорю о счастье? Я прошу просто быть с тобой, ты тоже хочешь, не так ли? — уже касается его губ своими. — Не смей решать за меня. Лучше спроси.              — Ты… — прижался к его губам на пару секунд. — Ты хочешь быть со мной? Хочешь любить меня?              — Безумно хочу.              Намджун с рыком припечатывает его к двери, закрывая ту на замок, омега тянется к пухлым губам, а те в ответ опаляют теплом, кажется, уже все здесь горит пламенем. Хвост непроизвольно обхватывает бедро Ведьмака, а тому не до этого, альфа обхватывает нежные губы, а руками держит тонкий стан, да внутри воет от того, насколько мальчишка в его руках крохотный. Хистачи чувствует себя невменяемым: мысли превратились в кашу, как только губы, о которых долгое время грезил коснулись его губ, как только его прижали сильным горячим телом, выбивая воздух с легким стоном. Хватается за шею, наклоняет ближе к себе, ему мало, ближе, пожалуйста, еще ближе, он желает сгореть в этих руках, и согреть их обладателя. Ким подхватывает омегу под ягодицы, заставляя вцепиться мертвой хваткой в плечи, и несет к постели. Свечи остужаются, замирают одна за другой, но мрака нет, луна их проводник. Намджун скидывает с себя рубаху, когда опустил на прохладные одеяла Юнги, второй смотрит темными глазами, в темноте не видно, но зрачки стали широкими, он не шипит, лишь пожирает взглядом, а мог — откусил бы кусок. Мужчина хватает его ноги, резко притягивая к себе, а Мину такая дикость нравится, ноги шире раздвигает, да снова поцелуи глубокие просит.              Им нравится так, чтобы голова кружилась, чтобы губы болели, ни одних приличных движений. Альфа с губ спускается вниз, своими по коже бледной проводит, дышит тяжело, бедра чужие его руки не отпускают, мнут и раздвигают сильнее, Господи, он ни с кем не испытывал такого дикого желания, а чувства только хуже делают. Почему хуже? Потому что кажется, что еще немного и от такого обилия сердце разорвется. Он спускает с хрупкого плеча тонкую ткань, разорвать хочет, но нельзя, Зубами прикусывает, давит клыками слегка, чтобы острее чувство было, а язык горячий прямо по укусу скользит. Мин от таких ощущений стонет высоко, ему так хорошо, так приятно, путает пальцы в волосах, сжимает и вздрагивает от рыка. Альфа поступательные движения делает, доводит Хистачи до морального пика. Омега просит снять одежду, он хочет почувствовать его тепло, а Намджун ни слова не говоря исполняет просьбу. Снимает штаны, сразу целуя коленки с синяками, вверх по бедру. Снова Хистачи сжимает его волосы, когда язык Кима проходится ниже, по всей длине, и снова ниже, где много смазки, собирает все без остатка. Ведьмак слушает, наслаждается мычанием сладким, тяжелым дыханием, что не может сдерживать омега, снова проходится языком, а после растягивать начинает. Тот зовет его, зовет так надрывно, умоляюще, что альфа пугается, наклоняется к его лицу, спрашивает не больно ли, а Юнги головой отрицательно машет и целует, просит еще. Слеза скатывается, хочет сбежать ведь внутри Мина так сложно, там краски эмоций слились в одно чувство, создают отголоски реальности, чего Юнги сам прекращать не хочет.              Еще немного мучений от нетерпения, и они стали одним целым, альфа двигался так нежно, целовал грудь, ласкал. Хистачи кусал его шею, терся носом, впитывая в себя его терпкий запах. Его возбуждение ноет, просит внимания, его дают с достатком. Стоны стали громче, кровать нещадно скрипит, сколько прошло времени не знают оба, для них это длилось так долго и одновременно ничтожно мало. Ким сорвался, вцепился в талию, поднимая выше, от чего тело омеги красиво выгнулось, ногти царапали грудь, не пытаясь заставить прийти в себя, нет, этого не нужно. Тату Ведьмака светятся фиолетовым, украшая тело под собой цветовым шелком, глаз отвести не может. Последние толчки были особо громкими, стоны превратились на несколько секунд в крики, и также смолкли под конец. Свечи потухли, остался час, может меньше до шести. Их оставшееся время для отдыха, оставшееся время для продолжения, главное дайте как можно больше времени. Но в том то и дело, что оно ограниченно.              «Я люблю тебя» озвучено не было, но их сердца кричали это. А глаза передавали.