Мне имя его — неизвестно, сбили с толку слёзы в глазах. Полагаю, что неуместно гнаться за ним впопыхах. Мне о нём — ничего, лишь Бога осталось молить в обратном. Мне, кроме него, никого, в рассаднике виноградном. И я для него — никто, даже не случайный прохожий. Он садится в чужое авто, почему-то сам на себя не похожий.
🩰
— Всё в порядке, наставник Хан, — пытается успокоить встревоженного мужчину подопечный, так и сидя на полу. Тот места себе не находит, волнуется, говорит постоянно о том, что нужно быть внимательнее, что балет требует концентрации и бла-бла-бла… Это все знают, незачем напоминать об элементарных вещах. Если что-то должно случиться, то оно случится, поэтому неуклюжие танцоры, как он, обязаны валиться с ног, получать травмы, подниматься и двигаться дальше, побеждая боль, вытирая пот, размазывая кровь и собирая слёзы. Здесь не место для слабости, для жалости и сожалений. Раз уж эти стены приняли, то надо стараться соответствовать им, оправдывать надежды. Влага в глазах — иллюзия, ничего не было, артисты балета рыдать не умеют. Чимин тоже — нет. Он трёт ладонями глаза, приводя себя в чувство, и пытается подняться, ощущая, как сильно сжимаются руки на его запястье. Чжинхо явно недоволен, как всегда, поэтому, прислушавшись, можно уловить его угрожающее шипение. И, присмотревшись, заметить взгляд, обещающий выяснения этого недоразумения. Пак Чимин знает, что недостаточно хорош, поэтому всё принимает беспрекословно. Блондин с тоской сканирует помещение. Удивляет то, что наставник Хан до сих пор пытается набрать номер скорой, хотя ему Чжинхо дал понять, что всё в порядке. Видимо, бета переживает за своего ученика. Либо же — за свои постановки. Остаётся только гадать. Все остальные разбежались по углам, расположившись на лавках, один лишь Чонгук стоит неподалёку и заметно волнуется о состоянии омеги, взглядом Тэхёну подавая какие-то лишь им понятные сигналы. Ким принимает импульсы, успокаиваясь, ведь те утешительные. Его альфа знает толк в травмах, поэтому уверенно заявляет, что обошлось без переломов. Эти двое с Чимином не дружат, не общаются, но волноваться у них основания есть. Тот паренёк, которого окутали неприятные ощущения, им дорог, хоть близко к себе и не подпускает. Ещё с детства дорог, когда родители решили их наставить на балетную тропу. Тогда, кстати, они втроём походили на неразрывный организм, постоянно шатающийся вместе. Всё пошло не так в какой-то момент, сложно уловить то мгновение. Возможно, несколько этапов способствовали их разлуке. Это тяжело — видеться каждый день, но из-за чего-то не иметь возможности даже нормально поговорить. Хотя бы перекинуться парой слов. Можно списать отсутствие общения на то, что они слишком заняты, особенно Чимин, ведь он второй танцор после ведущего — Хосока. А можно и вовсе не думать об этом, ведь Вселенная вряд ли предоставляет правильные ответы. — Отвезу Чимина домой, — бесцветным тоном говорит Чжинхо, кивая присутствующим на прощанье, заставляя крепким нажатием пальцев на плечи младшего сделать то же самое. — До скорого! — натянуто он улыбается, поддерживая немного хромающего омегу. — До свидания! — старается не морщится, покорно следуя на выход. Имя его…неизвестно
застыли
Юнги провожает фигуру омеги, что каким-то невероятным образом запал в сердце, с тоской, с растерянностью, с незнанием что делать дальше. Кажется, ему самому больно, будто это он упал, будто и встать не в силах. Вошёл бы он в эту дверь, зная, что намертво прикипит к голубоглазому блондину? Да, конечно. Но от этого понятнее не становится. То ли мальчик танцевал чересчур прекрасно, то ли смотрел слишком проникновенно… Альфа прикрывает глаза и вновь видит, как кружится, казалось бы, просто танцор, артист, но сердце начинает учащённо биться. Невозможно проникнуться такой симпатией к человеку с первого взгляда, это всё сказки и чушь, повторяет он себе мысленно раз за разом. Юнги в такой ситуации никогда не был, не планировал, у него жизнь уже иначе расписана. Юнги не может слепо довериться таким мимолётным и совершенно новым ощущениям, но всё внутри ёкает, когда он впервые замечает на стенах надписи, кричащие о том, что стоит…A tout prix Любой ценой
Мин ошарашенно вертит головой из стороны в сторону, рассматривая, улавливая изысканность почерка, каким бережно выведена каждая буква.Chacun est entraîné par sa passion Каждого влечёт своя страсть
Вокруг разговоры, шёпот, студенты готовятся продолжить репетицию. Слышится всё ещё взволнованный голос их наставника, Хан Доына, доносятся до ушей его хлопки, размеренный счёт. Раз. Два. Три.Ayant risqué une fois-on peut rester heureux toute la vie Однажды рискнув — можно остаться счастливым на всю жизнь
О нём…ничего
А Бог…осталось молить в обратном
Юнги срывается почему-то с места, надеясь, что он не простоял неподвижно слишком долго. Он быстро перебирает ногами, в руках пытаясь удержать документы. Ему хотя бы увидеть ещё одним глазком, убедиться, что человек, оставшийся под его веками, действительно существует. Убедиться бы в том, что люди так вообще танцевать умеют, такими быть могут… Он бежит, оставляя позади удивлённые взгляды, но за ним гонятся стены, хранящие мудрость.Sois honnêt avec toi-même Будь честен с самим собой
Он жмурится, пытаясь не читать, не останавливаться, нельзя отвлекаться, не сейчас.L'espoir fait vivre Надежда поддерживает жизнь
Альфа клянёт здание за то, что оно столь огромное, клянёт свою обувь за то, что она не для бега предназначена. Но всё равно со скоростью света летит, действительно спешит, чего-то боясь, неизвестному порыву следуя.Aimer c'est avant tout prendre un risque Любить, это прежде всего рисковать
Нет, нет, нет… Не то слово, не подходит, не вписывается… Юнги вылетает за дверь, прямо на террасу, боязно оглядывается по сторонам, тяжело дыша.Écoute ton coeur Слушай своё сердце
А доверяй глазам, думает Юнги, обхватывая взглядом ту самую фигуру. Для него…никто
Даже…не случайный прохожий
Но Чимин… Чимин — это трепет, смешавшийся с нежностью и стараниями. Чимин — это закушенные губы и израненные ноги. Тренировками, падениями… Чимин — это лёгкость, воздушность, граница между жизнью, смертью. Омега, в глазах которого почему-то страх, боль, отчаянье. Мольба. Его альфа не приоткрывает ему дверь, не помогает сесть удобно на заднее сиденье, а просто плетётся к водительскому месту. Его альфа, видно через плохо тонированное стекло, заводит машину, даже через зеркала заднего вида не проверяя своего спутника. А омега, который его альфе не принадлежит, поворачивает голову в сторону фасада, встречаясь с растерянным взглядом Юнги, вокруг которого подхваченные порывом ветра кружатся печатные листы. Раз. Блондин заторможено взмахивает ресницами, завораживая своей трепетностью. Два. В радужках его океанских глаз плещутся волны, даже издалека заметные, пока пытаются скрыть беззащитность за стеной смелости и храбрости. Три. Не видно разбивающейся надежды, когда автомобиль трогается с места, но Юнги всё равно понимает, что не так должен смотреть счастливый человек, что не должен делать вид, будто всё в порядке. Не в порядке. В чужом авто…сам на себя не похожий
🩰
Нет места для слабости,
жалости,
сожалений.
Нет уголка для усталости,
вялости,
опасений.
Слёзы в глазах — иллюзия,
стыд
и срам.
Артисты балета жизни рыдать не умеют,
точно нет,
вопреки мечтам.
🩰
За круглым прозрачным столом, кричащим о классическом стиле, как и всё здесь, четыре человека. Всё в бежевых тонах, огромная люстра над головами блестит, будто отделана золотом. Цветы в вазах не совсем вписываются, как и чересчур дорогой комод, что поставлен для красоты. Слишком вычурно, настолько стильно, что уже даже не. Слышно, как столовые приборы скользят по тарелкам, не царапая, ведь материал чрезмерно качественный. За круглым прозрачным столом, кричащим о классическом стиле, как и всё здесь, четыре человека. Пак Наныльальфа, глава семьи, успешный бизнесмен
Пак Лураномега, хранитель домашнего очага, пример для подражания
Чхвэ Чжинхоальфа, будущий зять, идеальный приемник
П-а-к Ч-и-м-и-нв-т-о-р-о-й т-а-н-ц-о-р
— Чжи, он действительно упал на глазах у всех? — удивляется папа, откладывая ужин на потом. — Это правда? — смотрит он уже на Чимина недовольным взглядом. — Почему?иллюзия
…нет, это всего лишь вода, которой он ополаскивает лицо.стыд
срам
В зеркале его встречают покрасневшие глаза, лишённые сил, любых желаний. Ему бы просто в свою комнату, под одеяло, свернуться клубочком и тихо посапывать, наслаждаясь снами. Чимину не суждено делать то, что в его мыслях. Ему суждено застать в своей спальне Чжихо, даже в темноте глаза которого яростно сияют, угрожают. Пугают. Это не ново, но Пак всё равно дрожит, будто маленький омежка, а не храбрый и отважный танцор, желающий стать благородным. Прикосновения чужих рук обжигают, оставляют уродливые раны, когда хватают за футболку на груди и резко встряхивают, вжимая в стену. Артисты…рыдать
…умеют А Пак Чимин лишь давится своими слезами, не дав выбраться наружу и прокричать о том, какой же их хозяин слабый и ни на что не годный. Чжинхо впивается губами в те пухлые, что не желают таких болезненных, настойчивых и грубых прикосновений. Он терзает зубами вишнёвый цвет, чувствует наверняка металлический привкус крови, её разливающееся тепло. Его руки жадно сжимают хрупкое тело, давят на горло, перекрывая все пути к отступлению. Чимин вырывается, мычит прямо в рот, хнычет, а встречает лукавую ухмылку, режущий жар воздуха между ними. — Ты такой нетерпеливый, — хохочет альфа, руками хватаясь за блондинистые волосы, теряющие сияние в этот момент. — Не только на людях надо быть послушным, — он шершавой ладонью прикрывает уста, не имея желания слышать щенячий скулёж, — а и в этой спальне, ладно? — он носом ведёт от ключиц к виску, морщась. — Тебе бы ещё блокаторов перед сном навернуть, я задохнусь, — с отвращением выплёвывает прямо в лицо и вновь проходится своими губами везде, где только может. — Пожалуйста, нет… — хрипит младший в надежде остановить всё, прервать. Руки на его теле ужасны, слишком похотливы. Они сжимают не бережно, халатно, бёдра от этого разлагаются на глазах, кожа слазит, покидает в тяжёлую минуту. Злорадный смех, будто это всё злодейский фильм, полёт фантазии. — Либо расставляешь для меня свои ножки, — шипит он, рукой проходясь по промежности, — либо твои родители будут очень разочарованы, — он вздыхает, наигранно дуясь, и крепко прижимается, давая ощутить, как возбуждён. — Либо можешь поработать своим ротиком во благо моего организма, — он резко давит на затылок, опуская с громким стуком омегу на колени, и не отпускает, придерживая за волосы. Чимин не принадлежит себе. Значит, кому-нибудь другому тоже ни за что не дастся. Он кусает альфу больно за ляжку, пользуется моментом, ползёт к двери. Он так медлителен, но он так сильно старается, так сильно хочет уйти, сбежать. Ему родители не поверят, его родители так, как он их, не любят. Совсем один. Одинокий. Слёзы, а он же плакать не умеет, застилают глаза. Он слышит оскорбительные слова в свой адрес, душа ноет из-за того, что дом настолько огромный, что родители не услышат. Чимин надеется, что они окажутся вдруг здесь, поймут, не обвинят его, помогут. Они же сделали бы именно так? Лишь надеется, всё-таки вырывается, чувствует, как плавится живот от удара коленом, как ноют корни волос. Он бежит босиком по асфальту, хромая, в кровь разбивая стопы, и оглядывается постоянно назад. Знает, что гнаться за ним не будут, что нет у него такой чести, но ему всё же страшно. Чимин убегает, чтобы потом вернуться. Так, как и каждый предыдущий раз, спасая себя от несдержанного альфы, возомнившего, что имеет на омегу право.