Его розы теперь преследуют, я в них кутаюсь по ночам. Мне не страшно шипами израниться, мне больней без его тепла. Я удивлён, когда на пороге Ангел, замечаю впервые, что крылья разные. Одно — чёрное, одно — белое, а мои, я думаю, грязные. Потом обязательно гляну в зеркало, прикрыв в изумлении рот. Мы с ним перьями обменялись, помолившись отчаянно перед сном.
🩰
Кожа Чимина горит с тех пор. Он танцует непрерывно день за днём, давно сбившись со счёта. Он так надеется, что с потом уйдут и воспоминания, которых омега не достоин. Чимин не имел права отдавать бразды правления своему сердцу, оно глупое, стучит тоже по-глупому быстро, стоит только вернуться в ту ночь. В ту самую особенную ночь. Пак корит себя ещё сильнее, когда утром возле дома его ловит Чжинхо, на том самом месте целуя. Впервые губы Чимина отдавали не сладостью, а жгучей солью, альфа испуганно отшатнулся, будто его электрошокером знатно долбануло. Светловолосый сначала не понял. Так и стоял, очнувшись тогда, когда уже потерялся в толпе людей. Он понял, что это Юнги его спас воспоминаниями. Ангел. Чимину так жаль, что к его рукам привязаны нити, а над головой хохочут родители, дёргая за тоненькие верёвочки. Он не смеет далеко уходить, потому что исход один: на шею накинут леску, с силой оттягивая назад. На свою позицию на шахматной доске. Он — король. Самый слабый без свиты, но вместе с тем и самый ценный. Какова суть игры? Мат королю. Два монарха никогда не встречаются среди клеток, но Чимин вышел за поле специально, чтобы встретиться с Юнги. Этот поединок мог бы быть только их, если бы защитники Пака не навострили против своего же правителя мечи. Они хором кричали «Шах!», но Чимин путь нашёл, чтобы отступить. Он слышит теперь, как второй король выкрикивает то же, но ему он сдаться не против. Сдался уже, честно говоря, так что пора заканчивать. Все знают последнее слово. Кожа горит, тело танцует, а воспоминания вокруг всё так же водят хороводы. Пот, кровь и слёзы смешались, образуя ядовитую смесь… Так говорят? Чимин никак не ожидал, что ему себя добить не позволят, никак не ожидал, что в зал ворвётся Чонгук с удовлетворённой улыбкой и схватит за руку, потащив на выход. Всё, что остаётся, плестись следом, гипнотизируя недовольным взглядом тёмную макушку перед собой, цепляясь за серьги в ушах. — Да что происходит?! — взрывается омега, окажись они на террасе. — Я не могу смотреть, как ты себя калечишь! — машет руками брюнет. — Нам ну… — Не смотри! — Чимин пытается вернуться, но его обхватывают руками, прижимая крепко к себе. — Не смотри!.. — бьёт кулаками он в грудь. Пытается. — Нам нужно сходить кое-куда, — уже мягче говорит Чон, поглаживая ладонью взмокшую спину. — Наставник поручил отнести отчёты директору Академии, поэтому я решил, что будет неплохо пройтись. Ладно? — он утыкается носом в висок, вдыхая еле ощутимый аромат винограда. Он ненавидит блокаторы за то, что они отрезают всё самое прекрасное. — Тэхён тоже буд… — Малышня! — слышится вдали, и парни оборачиваются, замечая радостного омегу. — Что за сопли?! — после этих слов он бежит, будто щенок, высунув язык, и сгребает в охапку обоих. — И без меня! — добавляет обиженно, а потом что-то тихонько мурлычет. Они смеются. Чонгук и Тэхён слишком заразительны, чтобы блондин остался равнодушным. Чимин всё-таки выпрашивает возможность привести себя в порядок, переодеться в человеческую одежду, а затем покорно направляется выполнять поручение. Их путь не кажется путём людей, которые толком не разговаривали вот уже несколько лет. Может, это из-за Тэхёна, который мало того, что без умолку болтает, так ещё и одет в ярко-ослепительный розовый комбинезон, а на затылке у него очки со стёклышками такого же цвета. Выглядит довольно забавно на фоне Чонгука, что в сером, Чимина, что в чёрно-белом. А он и не отрицает! — Вот знаете, — воодушевлённо начинает очередной рассказ, — я не собираюсь вместе с вами тонуть в пучине тёмных цветов, вам двоим, — окидывает он друзей презрительными взглядами, — не скучно в такой одежде? — и правда. Видели бы родители Пака такой унылый прикид… — Именно поэтому у меня идея! — он подносит указательный палец в воздух, чуть не проткнув ванильное облачко. — Научу вас одеваться как следует, — он мечтательно закусывает губу и совсем не замечает, что отстал от своих путников, как и всегда. Ничего не меняется спустя года… — Эй, вы! — кричит он вслед. — Пожалуйста!.. — хнычет, пытаясь догнать. Чонгук делает вид, что не знает его, и присвистывает в такт своим шагам. Чимин листает туда-сюда меню в телефоне. — Я подаю на розво-о-од!.. — ноль реакции. — Ты тоже слышишь этот писк, Чимин? — хмурится альфа, осматриваясь вокруг, не задерживаясь на своём парне ни на секунду. Тот возводит очи горе, сложив руки на груди. — Значит так, Чон Чонгук, — Тэхён оказывается рядом в считанные секунды и, кажется, угрожает, — никакого больше се… — Чш-ш, — младший испуганно прикрывает ладонью болтливый рот, заставляя мычать, пуская вибрации, — совсем сдурел? Чимин хмыкает и идёт дальше, не желая смотреть на телячьи нежности. — Мхм, — вырывается из омеги раз за разом, Чонгук аккуратно отодвигает свою руку, предлагая по-человечески сказать, — если поцелуешь меня прямо сейчас, то я отменю своё наказание, — его глаза впечатываются в желанные губы, как в непроходимую стену, а Чон против него никто, поэтому целует. Сжимает легонько обе щеки, пробираясь язычком в горячий рот, и чувствует улыбку, которая возносит на пьедестал. Это не за заслуги в учёбе или танцах, а за любовь. За простую, искреннюю. Это за честность. Ежедневную, ежесекундную. — Я тебя… — Да, я тоже… — тонет в новом сплетении губ. И они будут наслаждаться друг другом долго, сплетаясь воедино, но это позже. Сейчас догоняют Пак Чимина, идя с ним рука об руку по обе стороны, как всегда. Самый мелкий должен быть в центре, как говорится. Это Тэхён придумал, чтобы дразнить омегу, так что… Когда они доходят до частного дома, усеянного цветами, кажется, будто попали в другое измерение. Все думают, что такое жилище — странный выбор для директора Академии, он может позволить себе большее. Намного большее. Они преодолевают террасу, нажимают дверной звонок, и прежде, чем дверь открывается, Чонгук успевает сказать: — У Мин Намджуна очень крутой сын, мы однажды встречались с ним. Правда? — поворачивается он к своему омеге, обнимающему сзади. — Да, Юнги и правда крутой. У Чимина всё внутри скручивается в спираль, а отступать поздно.на пороге Ангел
Юнги смотрит на него так же удивлённо, хлопая сонными глазками. На его щеке след от подушки, а с плеча немного сползла футболка, заставляя скользить взглядом по ключицам, поднимаясь к подрагивающему кадыку, чтобы остановиться на губах. Они цвета спелой малины, которую у бабушки Чимин любил собирать и хранить в своих ладонях, не смея есть красоту. Та же ситуация: и хочется, и колется. Альфа кажется непозволительно уютным, утопая в широких штанах и смешно шевеля пальчиками на ногах. От безысходности, видимо.крылья разные
Он точно Ангел, но не смерти, не жизни.одно — чёрное, одно — белое
грязные
Мин приходит в себя, здоровается, ероша волосы, и неловко отступает от двери, пропуская гостей внутрь. Те удивлённо охают. Не такого они ожидали, не такого… Обычный дом, представляете? Не жуткий музей, как на каждом шагу у Чимина, а нежного цвета стены, притягательные вокруг растения и никакой лишней мебели, предназначенной лишь для того, чтобы выделиться, похвастаться. Это тот случай, когда простота превосходит всё остальное. — С чем пожаловали? — даже спина слышит его улыбку. — Наставник Хан попросил передать Мин Намджуну кое-какие бумаги, — говорит Тэхён, подняв голову к белоснежным потолкам. Чонгук роется в портфеле, находя нужную папку. Чимин переминается с ноги на ногу, не представляя, что ему делать. Если бы он знал, что всё обернётся так… Ему непривычно находиться там, где стены гладкие, а не в копьях, где стены стоят на месте, а не сдвигаются, угрожая превратить в фарш. А ещё здесь запах тот самый, вперемешку и с другими, не менее вкусными. Если описывать одним словом, то, скорее всего, именно так пахнет лето. Оладушками, клубникой, малиной и… виноградом. — Кто там, сынок?! — слышится приближающийся голос. — О, — удивляется взрослый омега, остановившийся в дверном проёме, — неужели танцоры? — его глаза загораются, будто спички, и он взволнованно приглаживает выбившиеся пряди волос из строя. — Да! Мы… — Пообедаем? — предлагает он. Это не из вежливости, в его мимике явно читается искреннее желание. Никто не отказывается, но Чимин всё равно дрожит. Ребята узнают, что это папа Юнги, вероятно, любящий заниматься готовкой и цветами, потому что он перебинтован их запахами. За столом все располагаются легко, не стесняясь, только немного неловко Юнги и Чимину, они сидят рядом каким-то чудесным образом. Судьба вновь шутит, юмор у неё не очень. Перед ними довольно много еды, а сильнее всего Тэхён нахваливает рыбную запеканку, на что получает одобрительный кивок от Сокджина. — Это Юнги готовил, — улыбается он тепло, смотря на смущённого сына. Во-первых, Чимин не думал, что отношения с родителями могут быть такими. Во-вторых, румянец Мина вгоняет в краску и его. В-третьих, он пищу не переваривает вообще никак уже с давних пор, но почему-то сейчас, следуя странному инстинкту, он старается незаметно отрезать и себе кусочек, чтобы попробовать. Ему так сильно хочется узнать, как же готовит Юнги, что он пересиливает себя впервые за долгое время и пробует. Его не воротит от запаха, не выворачивает наизнанку вместе с внутренностями, а когда неожиданно альфа говорит: — Кушай побольше, — то даже появляется аппетит. Что за слово вообще такое? Наверное, это когда просят поесть. Пак Чимин слышал подобное лишь в детстве. Его монстры, кстати, выбрались из укрытий и тихонько потопали осматривать остальные комнатки, постоянно руками трогая всё блестящее. Чимин шипит на них, приказывая вести себя прилично, а те лишь отмахиваются, скрываясь за очередным поворотом. Омега упустил момент, когда Сокджин предложил показать сад, и только собирался пойти следом, как его рука вновь почувствовала небывалое тепло. — Мы с Чимином поговорим, пап, — говорит Юнги, получая в ответ одобрительный кивок и заинтересованную улыбку. Больше никаких слов, лишь хриплый голос Тэхёна вдали. Он становится таким, когда омега удивлён. Видимо, красиво там, в саду. На кухне не хуже. — Почему убежал от меня? — молитвы не работают, потому что этого вопроса блондин боялся больше всего на свете, серьёзно. Альфа отходит и начинает убирать со стола, в его движениях читается ожидание ответа, но младший не спешит, тоже помогая с тарелками. Их цокот кажется слишком громким, а кружка, за которую схватились одновременно, соприкоснувшись пальцами, кажется слишком подлой. — Я просто… Мне… — он вздыхает, опуская голову, и чувствует, как его пальцы накрываются другими, более длинными. — Надо было домой… — придумывает оправдание, как провинившийся ребёнок, но в глубине души он так отчаянно хочет, чтобы его похититель понял — страшно, действительно страшно. Похититель понимает, несёт посуду к раковине, а затем поворачивается, не в силах долго существовать без хрупкого тельца, облачённого во всё такое нежное, что кажется — тронь, и развеется пёрышками. — Отец говорил, вы готовите что-то грандиозное, — он опирается одной рукой на тумбу, пытаясь удержать подкашивающиеся ноги. Это так по-детски… — Покажешь мне? — Почему? — Что? — Почему ты делаешь всё это? — машет младший рукой в воздухе, пытаясь изобразить ситуацию, подобно пьяному художнику. Он, кажется, акварели наелся, поверив, что краски сладкие на вкус. — Мне нравится, — сглатывает, — как ты танцуешь, — ещё один вопрос — и он не сможет держать себя в руках. — Я не знаю, что тебе показать, у меня ничего не готово, — обманывает, стыдится этого, но предстать в танце перед этим человеком опять — это всё равно что скинуть последнюю одежду и стать перед десятком нацеленных прямо в грудь автоматов. — Если ты будешь просто стоять, изображая дерево, я буду в восторге, — признаётся альфа, улыбаясь. Он делает несколько неуверенных шагов вперёд. — Чтобы изобразить дерево, не хватит движений, — выдыхает Чимин, когда чувствует, как сжимаются его лёгкие. — Значит, я точно должен прийти, верно? — Я… — запинается он, когда видит, как брюнет протягивает к нему ладонь и проводит костяшками пальцев по щеке почти невесомо. Чимин прикрывает глаза и обессиленно опускает голову, признавая то, что действительно сдался. — Прости… — слышит омега, но всё так же ощущает трепет внутри, а потом пальцы Юнги на своём подбородке, заставляющие поднять взгляд. Они утопают в друг друге, когда встречаются волны, разбиваясь о скалы, а над ними чайки кругом летают, издавая только себе подобным понятные звуки, напоминающие крик или плач. Их образ — о душе белой и чёрной, крылатой и бескрылой, живой и погибшей. Чимин слышит, что пернатые говорят…Mouette Чайка
И спустя несколько дней Юнги находит её, выброшенную безжалостно на берег. Сначала не замечает, войдя в зал, а потом поворачивает голову, находя лежащего на полу Чимина с телефоном, еле удерживающимся пальцами. Альфа говорил, что придёт, в итоге — прибежал, следуя виноградному аромату и ещё одному очень неприятному чувству, необъяснимой боли. Он неизменно занимался делами отца, когда его лёгкие охватил жар, бросило в холод, а потом пронзили стрелы всё тело. Он так бежал, боясь за него. И не напрасно, потому что ему, такому маленькому, очень-очень плохо. Альфа не медлит, оказывается скорее на коленях перед ним, как и хотел, но не доволен, не так должно было быть. Его руки сами тянутся, поднимая Чимина, чтобы ровно посадить, но тот мотает головой и хнычет, крохотными пальчиками испуганно цепляясь за рукава футболки старшего. — Н-нет, прошу, — шепчет он, дрожа. У Юнги разрывается сердце. Больше ничего, кроме него. Раньше бы, с любым другим, он бы набросился как разъярённый зверь на беззащитного и жаждущего ласки омегу, утопающего в собственном возбуждении. Раньше бы, с любым другим. Сейчас всё иначе, ему так же тягостно, как и танцору, не сумевшему повторить финал, хоть и ноют кончики пальцев. — Всё хорошо, слышишь? — он обхватывает Чимина руками, поглаживая по макушке, и прижимает к себе. — Я не трону тебя, честно-честно, — обещает, а омега в его руках расслабляется, вдыхая запах счастья. — Мне позвонить твоему парню или?.. — пытается найти хорошее решение, чтобы скорее облегчить муки, но Пак вновь с силой сжимает одежду, шепча себе под нос: — Не отдавай, нет… Мне так больно… — всхлипывает он, понимая насколько жалок. Ему от того, что он так опрометчиво себя повёл, тяжело. Он, конечно же, виноват в том, что забыл о подавителях, постоянно танцуя. Отдаваться всецело движениям — его хобби, но, лёжа сейчас в таком состоянии в объятиях альфы, который, чёрт подери, действительно нравится, ему за себя противно. Кажется, что он, истекающий смазкой, походит на раздавленную ботинком виноградинку, которая уже никуда не годится. Чимин плачет, впервые он так перед кем-то плачет. — Не отдам, тише, — успокаивает старший, беря его заплаканное лицо в свои ладони. Ему всё равно на то, что ноздри горят от смешивающихся ароматов, он помочь должен. Не себе, омеге. — У тебя есть таблетки здесь? Мне отнести тебя домой? — перебирает варианты, мягко обращаясь к нежному комочку в своих руках. Он так же перебирает и его пряди волос, неторопливо, не позволяя себе большего. — Я п-позвонил, — запинается Чимин, — Тэхёну… — он ёжится, будто от порыва ветра, и кареглазый прижимает к себе сильнее. — Подождём его, да? — улыбается Юнги, морща носик, и младший улыбается этому незамысловатому действию. — Вот так, умница, — хвалит его альфа, Чимин готов превратиться в лужицу, потому что его вот так просто никто никогда. А во время течек он в семье изгой номер один, так что… Мин устраивается удобнее, размещая меж своих разведённых ног омежку, и утыкается носом в его висок, чувствуя, как пульсирует каждая венка. Тот шумно дышит, не зная, куда себя деть, и терзает свои руки, желающие коснуться, так что альфа берёт их в свои ладони, поднося к губам. Чимин заворожено смотрит из-под взмокших ресниц, не в силах сказать и слова. Юнги целует его запястья попеременно, задерживаясь надолго, и глаз не открывает, так сильно боясь… Он вдруг чувствует, как младший своим лбом находит его и тычется, даря поддержку. Они так близко, что каждый наверняка чувствует, как перекатывается дыхание, гуляя от одних губ к другим. Руки в руки, тело к телу, Юнги никогда не был так близок к кому-то. Духовно. Ему кажется, что он в этот момент насыщается жизненной энергией на год вперёд, отдаёт тоже столько же. — Больно… — на грани слышимости хнычет Чимин, судорожно втягивая воздух. — Потерпи немножко, хорошо?.. — Юнги отрывается немного от омеги и щёлкает его легонько по носу, чтобы разрядить атмосферу. Светловолосый измученно улыбается, скользя пальчиками по сильному плечу, и находит ключицы, проводя указательным по их резким линиям. Его так успокаивает человек рядом, что ничего не страшит. Ладонь Мина скользит по позвоночнику омеги, пока его небольшие ладошки опускаются по груди вниз, выбивая рваные выдохи. Чимин никогда не касался так кого-нибудь, только себя, иногда, представляя что-то приятное. Он бы хотел узнать, как нравится Юнги, он бы хотел попробовать сделать ему хорошо… Честно признаться, в последнее время Пак думал о Юнги, когда… трогал себя. Альфа тоже. — Пожалуйста, — выдаёт он что-то похожее на скулёж, когда под футболкой на животе чувствует разгорающийся костёр, — я не сдержусь, солнышко, — честно признаётся, падая щекой на хрустальное плечико. — Тебе не нра?.. То есть, ты не?.. — хочет что-то спросить младший, так и замерев, как-будто они играют в игру «Море волнуется раз». А море, океан правда волнуются за этих двоих, пытающихся друг друга сберечь и друг другу не навредить. А море, океан, что плещутся в их глазах, так тянутся друг к другу, что действительно могут погубить их в страшном шторме или отдать на растерзания кракенам. Сколько же людей так погибло? Сколько ещё погибнет? — Я хочу, — отвечает старший на так и не заданный вопрос. — Я тебя очень хочу, — он позволяет и себе коснуться его, но еле ощутимо, через слои одежды. — Себе хочу, целиком, слышишь?.. — он улавливает, как омега тихонько угукает, шмыгая носом. — По утрам просыпаться, кормить тебя… — озвучивает свои мечты, пытаясь отвлечь обоих от боли и тяжело поддающихся управлению чувств. — Кушать хочешь, Чимин? М, солнышко? — мычит он, улыбку свою размазывая по пухленькой щёчке, вызывая мурашки. — Да, — не врёт младший. Он из рук этого альфы будет есть и мел, даже поздним вечером, как сейчас. Белый, разноцветный, какой потребуется. Лишь бы потом его, такого глупого, не оставили одного. — Тогда поедим, — решает альфа, его рука мягко ложится на колено Пака, неторопливо поднимаясь выше по внутренней стороне. Хотя бы так помочь он должен, ведь невыносимо чувствовать, как сильно дрожит Ангел в его руках. — Дождёмся Тэхёна, а потом я отнесу тебя куда захочешь, — ладонь замирает уже на влажной ткани, поглаживая аккуратно большим пальцем участки тела возле паха омеги. — Отнесёшь? — спрашивает он удивлённо на выдохе, сильнее цепляясь пальчиками за альфу, пытаясь скрыть то, как сильно ему приятно. Как сильно он надеялся однажды понежиться в его сильных руках. — Да, конечно, — кивает Юнги. — На руках или на спине, как ты хочешь? — он заглядывает в глаза, надеясь, что больше там нет слёз. — Не знаю… — боязно говорит омега. — Я никогда не… — Значит, и так, и так. По-разному, — решает всё сам альфа, чтобы младшему не было неловко. — Да? Чимин что-то бормочет себе под нос и обвивает шею Юнги руками, уместив свой подбородок на сплетении его мышц. Он заметил, как те красиво перекатываются, когда старший двигается. Никто никогда, Боже, Чимина не успокаивал. Не касался так нежно, боясь спугнуть. Не носил на руках. Ему кажется всё сном, жестоким и кровавым, после которого, открой он глаза, увидит перед собой Чжинхо, жаждущего раздеть, исцеловать, искусать… Или родителей, запихивающих в него таблетки и выгоняющих из дома на тренировки, несмотря на плохое самочувствие… Он так сильно их любит, а они его, решает Пак после всего, что показал ему за коротенький промежуток времени Юнги, видимо, не очень. Захотелось остановить жизнь на этом моменте. Это что-то похоже на грань между дыханием и смертельным холодом, да и нет. Хочется укрыть, сберечь, но и прижать, коснуться тоже. Хочется до скрежета зубов, побеления костяшек, но не так, чтобы сейчас, из-за того, что ситуация располагает, а так, чтобы осознанно. Сейчас тоже осознанно, понимают оба, но всё же не уверены в том, что друг другу нужны. — Чимин! Чимин! — в зал влетает Ким, будто буря, сразу резко останавливаясь. — О, — его губы удивлённо вытягиваются в трубочку, — я принёс-с… — Давай сюда, — протягивает руки Юнги, забирая бутылку воды и пластинку с таблетками, себе на ладонь выдавливая одну. — Выпьешь и станет легче, угу? — мурлычет, придерживая младшего за подбородок, пока тот запивает горькое лекарство. — Спасибо, Тэхён, — говорит он, улыбаясь спасителю, и тот неловко пожимает плечами, мол, не мог иначе. — Сп-пасибо, Тэ, — шепчет Чимин и проваливается в сон, лишая себя возможности услышать любопытный разговор.перьями обменялись
помолившись отчаянно