У меня слов нет, он забрал их все вместе с нотами. А ещё утащил мой смех, уверен, что люди нас окрестят идиотами. С ним только одно на уме — смеяться, а ещё, помним же, что губы грех? Так вот — я святым не хочу остаться. С ним только одно на уме — целовать, целовать, целоваться.
🩰
Спящий Чимин — произведение искусства. Он мило хмурит брови и дует свои невозможные губы, а ещё он кажется слишком беззащитным, его хочется охранять, несмотря на то, что придётся стать Адским псом. Он хватается еле ощутимо за края одежды, чтобы удержаться, когда Юнги поднимает его на руки, чтобы по велению Тэхёна отнести в раздевалку и переодеть. Конечно же, этим займётся Ким, потому что у альфы даже мысли не возникало подобной, будь Пак в сознании, точно был бы против. А Юнги перед ним на коленях, Юнги отдал ему свои верёвки, разрешая управлять. Юнги никогда не будет сопротивляться. Сонный Чимин, с трудом выходящий на улицу, потирая кулачками глазки… Не поверите, произведение искусства. Кофта, которую на него накинул Тэхён, заметно больше на несколько размеров, поэтому он кажется ещё меньше, чем есть на самом деле. Рукава настолько длинные, что ладошки прячутся, и Мин почему-то рад, что им тепло. Он надеется, что тепло, потому что пока сам согреть не может. Он надеется, что пока. Руки чешутся этот маленький комочек поднять и унести, так что альфа повинуется, а Чимин не противится, сонно обхватывая шею. Он несёт его на руках, планирует, как потом понесёт и на спине, потому что он говорил, что попробуют они разные варианты. Носить этого виноградного омегу на руках — новое хобби. Единственное, Господи, хобби. Но не увлечение. Пока становится ещё темнее, Юнги думает, что это традиция — ночью гулять. Он думает о чём угодно, пытаясь не зацикливаться на горячем дыхании прямо в шею и смешном сопении. Кажется, младший даже губами причмокивает, а это незаконно. Он знает об этом? Надо будет обязательно сказать. Если музыка может быть такой, то Юнги видит, как скачут ноты по травинкам, пока поют сверчки. И пока он под боком. На руках. — Юнги-и-и, — слышит он совсем тихо и тянет ухо ближе, чтобы уловить каждый звук, — куда идём? — и брюнет не уверен, ему ли вообще вопрос этот адресован, потому что, кажется, Чимин во сне. — Кушать, — шепчет он, а в ответ получает удовлетворённое мычание. Омега прижимается ближе, подгибая под себя ноги, а Юнги не может сдержать смешка, потому что чувствует себя воспитателем в детском садике. На ужин виноградная булочка, пусть упакуют плотнее. Когда Юнги заходит в круглосуточное кафе, то Чимин вздрагивает от колокольчика на двери и начинает ёрзать, пока старший здоровается с персоналом, а потом идёт к длинному столику возле панорамного окна. За ним — необычайно спокойная улица и свет фонарей, а ещё первые капли дождя. Заведение обычное, скажут люди, но не для Юнги. Пока он аккуратно усаживает омегу на высокий стул и пытается разбудить, тот жмётся к ладони, желая ещё поспать. Мин смеётся. Светловолосый улыбается тоже, медленно приоткрывая глаза. Они темнее обычного, заставляют взглядом прогуляться по всему лицу, зацепиться за губы, отругать себя за то, что подобные мысли в голове возникают. Казалось бы, самое тяжёлое позади — омега в сухости, сохранности, но к нему тянет так, как не тянуло в зале. — Чимин, — нежно говорит старший, присаживаясь перед ним на корточки и укладывая свои руки на меленькие коленки, — что ты хочешь поесть? — а Чимин пытается окончательно прийти в себя, хмурится, а потом краснеет каким-то мыслям, смущённо отводя взгляд. — Чимин? — беспокоится Юнги. Тот закусывает губу и прячется в вороте кофты, дополнительно прикрываясь ладошками. Юнги смеётся. Наверное, это действительно неловко — понимать, в какой ситуации оказался перед почти что незнакомым человеком, но… Юнги не хочет, чтобы о нём думали так. На этом всё. Он ко всему готов, если это Чимин. Он же заворожен, он же не любить, он даже умирать готов. А почему? В глазах море. В глазах волны. — Чимин, — сквозь улыбку говорит старший, омега отчётливо это слышит. — Ты чего? — Пак чувствует вдруг, как сзади его обвивают руки, а на плечо укладывается подбородок. Это напоминает о том дне, когда они танцевали. Это было тогда, когда омега не был так сильно опозорен и подставлен под удар природой. И его мысли… Не самые лучшие. Он истекал смазкой, как умирающий, руками шарил по телу, которое ему не предназначено, что-то говорил ужасное, скорее всего, так ещё и заставил нести себя на руках. Что о нём думает Юнги? Почему обнимает, ластиться, а не убегает? Почему он так заботлив, нежен? Люди не бывают такими просто так: либо что-то нужно, либо… Ангел. — Я не противен тебе? — вырывается изо рта прежде, чем смысл слов доходит до мозга, а потом наступает сожаление. Руки, которые бережно поглаживали, замирают. И это страшно. А Юнги растерян. Или испуган. Противен? Что? Он не понимает, почему у младшего вообще возникла такая мысль, не понимает, почему тот так дрожит в его руках, не находя в себе силы поднять взгляд. У Мина в голове неугомонный ворох вопросов, сплетённых красной нитью, а самые важные прикреплены к извилинам острыми гвоздями, которые голыми руками забивались. Если Чимин спрашивает, то он в себе сомневается. Если есть вопрос, значит, есть у него предыстория. Если так, то Юнги сожжёт всё былое, если так, то он ненавидит людей, посеявших зёрна сомнения меж ангельских перьев. Белые, чёрные, какая разница… Ангелы — всегда с небес. — Нет, конечно нет, — мотает головой альфа, разворачивая к себе Чимина, и пальцами поднимает его подбородок, заставляя на себя посмотреть. А там — слёзы. — С чего ты взял? Тише-тише, — он прижимает его к себе, а омега срывается. Всхлипывает, трясётся, пытается ухватиться за хоть какую-нибудь ткань. Если это сон, то никогда не дайте проснуться, до конца жизни спать — то, что нужно. Но… Если сон, пожалуйста, пусть это станет реальностью. — Извини, извини, — шепчет Чимин, лбом утыкаясь в сильную грудь. Прикосновения отдают током, а всё вокруг прекращает свой ход. Время, неподвластное никому, ничему, замирает. Им, кажется, движет любо… — Пожалуйста, не плачь, — брюнет утыкается носом в волосы и понимает, что он бы так простоял всю свою оставшуюся жизнь. В этих объятиях, этом непримечательном, но таком уже особенном кафе. Когда они вдвоём, всё обретает смысл. Смысл обретает их. — Выбирай: сэндвичи или лапша? — С-сэндвичи, — шмыгает носом омега, вызывая смех у Юнги. И сам смеётся. Они у друг друга…утащили смех
…есть. А остальные…люди окрестят идиотами
…наверное, никогда не поймут. Когда смотришь в глаза, до безумия ясные, а ещё красивые до безумия тоже, то…только одно на уме — смеяться
…хочется утонуть, подтолкнуть себя в спину резко. — Сэндивичи? — спрашивает всё ещё радостный Юнги и отцепляется с трудом от омеги. — Сэндвичи, — кивает тот, расплываясь в улыбке. Он так рад тому, что его понимают, не задают вопросов. Глаза и нос раскраснелись, будто от мороза, отчего он ещё более милый. Боги Юнги, кажется, ненавидят. Испытывают. — Сэндвичи, — неловко кивает тоже и идёт к кассе, убедившись, что всё будет в порядке на время его отсутствия. Не то, чтобы он далеко уходил, тут метра три, но всё же… Чимин завороженно смотрит на то, как плавно скользит по полу альфа, уверенно называет свой заказ и расплачивается. Когда он достаёт кошелёк и ищет там купюры, то даже издалека видно, как костяшки на руках переминаются. Омега не понимает, за что ему послали воплощение всего самого прекрасного в жизни, не понимает, почему и кушать хочется, и спать рядом с ним спокойно. Наверное, ответов не нужно, когда всё так. Лишь момент ловить — самое важное. Чимин поймает? Или момент его? Кто кого? Засмотревшись на наряд брюнета, в тон подходящий его волосам, невольно Пак подумал о том, что в шортах может быть холодно ночью. Его никогда не тревожили подобные мысли. — Эй, ты чего? — щёлкает Юнги перед ним пальцами, заставляя вздрогнуть. — Вызывает Земля! — восклицает он, обнажая верхний ряд зубов и дёсны, совсем, наверное, не подозревая, что это прошибает в самую грудь подобно автоматной очереди. В самое сердце. Чимин поворачивается к столу и приоткрывает в удивлении рот. — Ты скупил весь магазин?.. — перед ним не ожидаемые сэндвичи, а, Боже, действительно весь ассортимент. И на первое, и на второе, потом третье и десятое, затем — десерт. — Но… — Совсем худенький! — хмурится Юнги, садясь рядом. — Кормить тебя будем! Он с видом знатока всё-таки в горе продуктов отыскивает сэндвич и аккуратно распечатывает для Чимина, потому что у того руки не слушаются, просто болтаются для красоты. Мин не знал, что предпочитает младший, поэтому, возможно, действительно немного перестарался с количеством еды. — За папу, — протягивает он сэндвич с курицей, как оказалось, младшему и открывает рот, показывая, как надо кусать. Тот смеётся, но отрицательно мотает головой. — За отца? — снова нет. Юнги хмурится, не понимая, ведь такое всегда прокатывает, и наблюдает, как на лице Чимина смешиваются эмоции: от испуга до грусти, а потом до чего-то хитрого. — За меня? — самонадеянно спрашивает альфа, чтобы пошутить, но Чимин наконец откусывает кусочек, довольно мыча. — Боже, чуть руку не откусил! — ноет брюнет, осматривая свои пальцы на предмет увечий, а потом замечает на них другие, крошечные совсем. — Ещё! — жалобно тянет он, двигаясь ближе. Он так и сидит с приоткрытым ртом и одним глазом для наблюдения, пока Юнги откровенно завис и залип. Дождь уже громко стучится в окна, а в голове мысли тарабанят не самые светлые.помним же, что губы грех?
Губы Чимина в трещинках, замечает в который уже раз альфа, когда зачем-то пристально разглядывает их, а затем откладывает еду на столик и большим пальцем проводит по ним, следя за своими движениями. Чимину нечем дышать. — У тебя здесь что-то… было… То есть, есть… — бормочет Юнги, не замечая реакции младшего, и целует. То ли сложившиеся обстоятельства, то ли давнее желание, зародившееся с первого взгляда, но…только одно на уме — целовать
Их губы невинно встречаются, о большем не смея мечтать.целовать
Юнги не рискует предпринимать каких-то грязных попыток, ему достаточно чувствовать тепло, разливающееся по телу, и тихие выдохи Чимина.целоваться.
Замирает время, они замирают тоже, даже дождь не стучит — застыл в изумлении. Младший размещает свою ладошку на щеке альфы и прижимается ближе, потому что уже чувствует, как ему этого момента не хватает, а тот от неожиданности раскрывает шире губы, углубляя поцелуй. — Прости, — шепчет Мин, чуть отрываясь, но припадает к омеге вновь, будто магнитом. И он не признаёт, что чувствует соль на губах.Larmes Слёзы