***
Через полтора часа он завтракал с ноутбуком за кухонным столом, попивая апельсиновый сок. Рядом стояла тарелка с крошками от съеденного тоста, а медальон был надежно спрятан под футболкой, словно и не покидал его груди. После душа он чувствовал себя освеженным; прилично оделся и даже пытался работать, слушая шум воды, пока Намджун мылся после их безрассудного совокупления. Боже, Сокджин так отвратительно и грязно поддавался голоду, настолько очевидно сходил с ума от всего, что Намджун с ним вытворял — а теперь как-то должен был тут сидеть, цепляясь за остатки своей гордости… Через некоторое время Намджун появился на кухне в джинсах, футболке и с мокрой головой. Сокджин был занят чтением финансовых отчетов — но от его присутствия все равно ощутимо напрягся. Намджун косился на него нехарактерно настороженно, но след интимной близости плыл между ними, как дым, путая в Сокджине замешательство напополам с напряженностью. — Ты за работу принялся, что ли? — Намджун махнул на ноутбук. — В воскресенье? — Ага, — подтвердил он. — Сам знаешь, я без денег жить не могу. Он сопроводил реплику преувеличенно широкой ухмылкой. От этого Намджун слегка улыбнулся, показав ямочки, и Сокджин дрогнул. Намджун пришел поговорить? Они оба были достаточно взрослыми и зрелыми людьми, чтобы не придавать сексу слишком много значения. Он просто случился, вот и все. Любопытство удовлетворено… точнее усилено… Сокджину захотелось сделать себе лоботомию. Вазектомию. Кастрацию? Господи прости. Пункт два: ни для кого не секрет, что разводящиеся пары трахаются. В процессе всегда задействовано очень много путаных чувств и состояний, и секс прекрасно помогает выплеснуть их. Это всего лишь очищение — после которого Сокджин чувствовал себя скорее грязным, нежели чистым (по большей части в… м-м… хорошем смысле). — Там тост остался, — предложил он, кивая за свое плечо, и Намджун подошел к раковине, начав копаться в выдвижном ящике, пока Сокджин пытался сфокусироваться на экране ноутбука. Намджун вытащил блистер с обезболивающими таблетками, положил их на стол и, вскинув бровь, придвинул. Оу. — Спасибо, — сказал Сокджин, не понимая, для чего конкретно он их дал. Из-за плеча, задницы или, пожалуй, и того, и другого? Намджун коротко кивнул, не сводя с его лица глаз, и сокджинов взгляд зацепился за его губы, все еще почему-то подпухшие — и такие манящие, мягкие, розовые. Он моргнул — сосредоточься! — Ладно, работай, — неожиданно низким тоном разрешил Намджун. — Ты не будешь завтракать? После секса Намджун всегда попросту умирал с голоду — а они довольно внушительный отрезок времени провели именно за этим, после чего он даже не попытался перекусить. Но он покачал головой. Сокджин подавил желание нахмуриться. Намджун прошел мимо него, удаляясь в кабинет, и внезапно прикоснулся к прядям волос прямо за его ухом. Прежде чем Сокджин успел сообразить, что это была за внезапная ласка, прикосновение испарилось. Намджун вытащил из корзины с фруктами большое яблоко и ушел — пока Сокджин задавался вопросом, о чем он думает и что чувствует — но дистанция между ними оставалась слишком пугающей и большой. Почти дойдя до двери, Намджун остановился. — Эй, не хочешь съездить в город пообедать? — он показал в сторону улицы и пожал плечами. — Погода нынче чудная. После сегодняшней ночи нам явно стоит подышать. Обед? Они? Вдвоем? Намджун выжидал его ответа с весьма решительным видом. — Давай, — медленно ответил Сокджин, ненавидя себя за подкрадывающийся по шее жар. В общественном месте они не смогут потрахаться, значит, выбраться на публику — это замечательная идея! — Да-да, конечно, давай съездим, подышим воздухом, — он перевел взгляд на ноутбук. — Без проблем. — Круто, — сказал Намджун — такой весь типа «м-м, круто» — и без лишних слов исчез за дверью. Сокджин покусал нижнюю губу, поколебался и выдавил пару таблеток. Вздохнул. Ощутил фантомные прикосновение Намджуна к своей коже. Запил обезболивающее апельсиновым соком. Помолился за свой здравый рассудок. Он знал наверняка: теперь они кружили друг вокруг друга так, как еще никогда прежде.***
Ранним вечером они уже были в единственном пабе Хааста — сером здании вдоль главной дороги, с потолочных балок которого угрожающе смотрели оленьи рога; в углу стоял бильярдный стол, а меню полнилось жирными европейскими блюдами. Они оба были страшно голодны — по очевидной причине — и на обед умяли не только по бургеру, но и рыбу с картофелем, приятно насытившись, хотя Сокджин и начинал от западной пищи уставать. Это оказалось не страшно — большую часть времени их занимала непрерывная болтовня о всякой ерунде. Например, после замеченных под потолком рогов Сокджин решил поведать историю о походе, в который они ездили вместе с Хосоком: в их палатку набилась куча мошкары и мелких жучков, а в лунном свете ветви деревьев вдруг стали напоминать огромные рога — Хосок твердо решил, что это мифические существа, явившиеся их затоптать, после чего они в панике попытались уехать, звоня Юнги, чтобы тот посреди ночи забрал их из леса. — Когда это было? — засмеялся Намджун. — Прошлым летом… и кстати о лесах! И много, много, очень много других историй в обмен на истории, пока атмосфера между ними разглаживалась и теплела, окрашиваясь притяжением, и намджуновы яркие, заигрывающие улыбки творили с Сокджином волшебство, что его, на минуточку, страшно бесило. Когда Намджун успел осознать, насколько он горяч? Кто ему рассказал?! Это было потенциальное оружие массового поражения, направленное в данный момент лишь на Сокджина и на него одного. Нечестно, это было ужасно нечестно! И все же он наклонялся поближе к нему через стол, теряясь в обаятельных рассказах об иранском владельце книжного магазина где-то в Бруклине, который подарил Намджуну сборник персидской поэзии; о старушке из Кванджу, владелице лучшего корейского ресторана во всем Лондоне, которая угощала его вкуснейшими пельмешками с кимчи; о музее современного искусства, в который Намджун заглядывал каждую неделю своего летнего пребывания в Мюнхене. Намджун побывал в стольких местах, столько всего повидал… Если бы только Сокджин мог быть с ним тогда: читать вместе стихи, есть пельмешки, гулять по музеям вместе — но нет, он лишь сидел и слушал истории о жизни Намджуна, которую тот прожил без него. Однако у Сокджина тоже были свои рассказы, которыми он с огромной охотой делился: о летних поездках на рыбалку с Юнги, о зимнем сноубординге, продолжая настаивать, что в Корее есть все, что может потребоваться для чудесной, насыщенной впечатлениями и событиями жизни — так зачем же вообще уезжать? — И, — восторженно добавил он: — в Корее самая вкусная еда! Самая лучшая! В какую провинцию не поедь! — Я согласен, — мягко ответил Намджун с ямочками на щеках. — Корейская еда — самая лучшая. — Ну и зачем тогда куда-то уезжать? — повторил он, бесконечно согретый этим взглядом Намджуна, пока они сидели за угловым столиком, сдвинув близко стулья и почти соприкасаясь коленями после проведенной вместе ночи. Эффект от этого сохранялся и пронизывал их взаимодействия, как постоянный электрический ток, пока Намджун понемногу отвоевывал все больше места в личном сокджиновом пространстве, отчего того то и дело опрокидывало в определенные мысли. Ему нравилось, что он мог отвернуться и все равно знать, что внимание приковано к нему, что его изучают, пытаются понять. Макнув в кетчуп чипсы, Намджун пожал плечами: — А как понять, что что-то лучше всего на свете, если ты никуда не уезжаешь и не можешь сравнить? От этого Сокджин слегка впал в ступор, но быстро перевел тему и ощутил облегчение, когда они как ни в чем ни бывало продолжили наверстывать упущенные годы друг без друга — или, возможно, знакомиться заново, поскольку Намджун продолжал смотреть на него с огоньком заинтересованности в глубине темных глаз. Думал ли Намджун о нем в своих поездках? Мечтал ли он когда-нибудь о ночи, случившейся накануне? Возможно, ловушка, в которую они попались прошлой ночью, была преждевременна для них. Могла ли она быть готова? Когда бильярдный стол освободили тайваньские подростки, они с Намджуном встали, чтобы насладиться игрой за пивом, смехом и болтовней… и не прекращающимся — возобновленным флиртом. — Ох, уверен, что ты такой хороший игрок? — бросил он вызов, и глаза Намджуна блеснули настолько привлекательно, что Сокджин мысленно взмолился. Во время игры они уже буквально кружили друг вокруг друга — то и дело соприкасаясь руками, и Намджун даже случайно притрагивался к его пояснице, отчего Сокджину каждый раз нестерпимо хотелось прижать его прямо к бильярдному столу. И все же он превосходно умудрялся контролировать это желание. Ища угол для нового удара, он вдруг услышал: — Кстати, перед тем, как мы выехали сюда, мне звонил Юнги. Сокджин мгновенно застыл — насторожился. — Он сказал, что ты в Таиланде. Да? — Намджун наклонил голову набок. — Ну и как тебе Таиланд? — Ох, просто чудесно, — он обвел рукой паб. — Огромные плавательные бассейны! — он поднял кружку пива. — Изысканные коктейли! — он покачал головой и нагнулся, чтобы сделать удар кием. Прицелился с идеальной точностью и загнал оранжевый шар прямо в угловую лузу, после чего выпрямился и добавил: — Да, я… сказал им, что уезжаю за границу. Почему бы и не в Таиланд? Они решили, что я еду на какой-то гейский курорт. Намджун фыркнул. — Какой-то гейский курорт? Ну ничего себе, — он задумался. — Хотя, возможно, это недалеко от правды. Он кивнул в сторону барменши, наливающей двум взрослым мужчинам: — И как тебе парни на этом гейском курорте? — Просто потрясающие, — Сокджин покосился на двоих местных, внешность которых сильно отдавала гетеросексуальностью фермеров среднего возраста. — Они великолепны: разгуливают почти голышом, покрываются ровным шоколадным загаром и хвастают своим накачанным прессом. Чего уж говорить об их членах размером с ракету и фонтанах из смазки в фойе отеля. Намджун засмеялся, опираясь на свой кий, и Сокджин широко ухмыльнулся. Господи, он скучал по звуку его смеха: он был как теплый солнечный свет, ласково проникающий в глубину груди. Намджун обошел стол в поисках подходящего места и произнес: — Размером с ракету? Я польщен. — Да брось, у тебя максимум с ракетку, — тут же среагировал он, но Намджун не показался задетым, бросив в ответ игривую улыбку и начав готовиться к своему удару, пока Сокджин пытался взять себя в руки. Перестань, наконец, флиртовать со своим супругом! Что с тобой не так! Но это было увлекательно и возбуждающе, и он просто не мог остановиться. Прежде чем Сокджин успел что-либо сказать, Намджун произнес: — Что ж, слава богу, что ты больше не блондин. Это был настолько убийственный образ, что на том курорте тебе пришлось бы от поклонников просто отбиваться. — Убийственный? — повторил Сокджин. Он обожал комплименты — особенно от Намджуна. — Ну конечно, — Намджун взглянул на него. — Твоя покраска в блонд стала последней каплей, прежде чем я вышел за тебя замуж. Он ударил кием, и шар закатился в лузу. Намджун усмехнулся. — Надеюсь, дело было не только в покраске. По крайней мере, у тебя есть хотя бы одно оправдание. У меня-то его нет — у тебя была та ужасная мятная стрижка. Намджун подарил ему шутливо-оскорбленный взгляд: — Ужасная? — Отвратительная! — связь между ними притягивала его все сильнее. — Ладно, а теперь слушай сюда. Во-первых, — Намджун обогнул стол: — ты почти все время звал меня «мой мятный мишка». — Возможно один раз только, — Сокджин мгновенно смутился. Его глупый, большой, милый плюшевый мишка… — Во-вторых, — Намджун остановился прямо перед ним. — Ты не мог с меня слезть. Ты был убежден, что я пиздец как горяч, — он вскинул бровь, и его самоуверенность обезоруживала до опустошения. — Давай-ка не будем прикидываться, что наш брак, по меньшей мере, не был сопряжен с непрерывным сексуальным напряжением. — Да и пожалуйста, — резко ответил он. — Мой сексуальный пик весь был потрачен на тебя. — Я бы не был так уверен, — тихо отозвался Намджун, и его взгляд опустился на сокджиновы губы. — Вещи, которые ты изучил с тех пор… они… довольно опьяняющего рода. Его рука обвилась вокруг талии, и на безумный миг Сокджин подумал, что его сейчас поцелуют прямо в центре новозеландского паба. Но вместо этого Намджун пододвинул его, чтобы сделать новый удар. Сокджин втянул в себя глубокий вдох. Правильно, пора с этим завязывать! Хватит на сегодня пива! Промахнувшись, Намджун выпрямился, и его глубокие глаза лучились теплом — а при обманчиво невинной улыбке показались ямочки: — Твой ход. Сокджин сделал глоток из кружки, стараясь сфокусировать внимание на чем-то помимо отвлекающего от реальности влечения. — По правде сказать, я не понимаю, зачем мне было говорить Хосоку и Юнги правду о том, куда я отправился. У них свадьба на носу, поэтому довольно жалко с моей стороны пытаться переключить внимание на себя. — Значит, о твоем пребывании здесь вообще никто не знает? — Намджун смотрел на стол. — Только Чонгук, — Сокджин промахнулся и показал жестом Намджуну, чтобы тот продолжал. Тот поднял на него глаза. — Кто это? — Юрисконсульт. Из нашей компании. — А-а, — Намджун ударил и промахнулся, издав недовольное ворчание, а затем выпрямился. — То есть, это твой…? — Подопечный? — закончил он и покачал головой. — Не совсем, он в другом отделе. С юристами вообще все довольно весело складывается, — начал объяснять он с большим энтузиазмом, как вдруг обнаружил, что внимание Намджуна приковано к чему-то за его спиной. Как всегда. Сокджин обернулся и заметил улыбающуюся им девушку у бара — точнее не им, а именно ему. Она была намного моложе — возможно, двадцать с небольшим? Намджунова улыбка померкла: — Видимо, не все в округе еще в курсе. Сокджин коротко кивнул ей, не желая показаться грубым — он был, безусловно, польщен, но не заинтересован по целому ряду причин. — В курсе чего? — спросил он. Намджун молча натирал наконечник кия мелом. Он фыркнул, вновь глядя на стол: — Что ты замужем за мной. Сердце Сокджина замерло, а потом провалилось в живот — технически, это была правда, но не в том смысле как для большинства людей, и не в том смысле, который подразумевал Намджун. Но он все еще смотрел на него так, что расстояние, их разделяющее, казалось невыносимым, и в груди Сокджина трепетал мягкий нетерпеливый жар. Они завершили игру — Сокджин, в конце концов, выиграл, но больше не пил, поскольку собирался еще вести машину. Когда они садились во внедорожник, на улице уже смеркалось. Пристегнув ремень, Сокджин потянулся к консоли, чтобы переключить радиостанции, и, стараясь показаться непринужденным, спросил: — А у писателей бывают навязчивые фанатки? — Именно у меня? — Намджун хмыкнул, покачав головой. Они уже выезжали из города. — О да. «Писатель-ним, я так прониклась вашей книгой, можно в меня проникнет и ваш член?» Сокджин засмеялся от его шутливо-соблазнительного тона. Тот скромно пожал плечами и посмотрел в окно. — Да, книжные фанатки существуют. Думаю, свое дело сделал второй роман, там были соответствующие сцены. Ну, ты их помнишь. — Конечно, — солгал он. — Какая тебе больше понравилась? Точнее… — Намджун робко взглянул в его сторону: — если они вообще тебе понравились?.. — Ох, ну ты ставишь меня перед невозможным выбором! — ври, пока не выйдешь сухим из воды. — Те сцены были очень хороши, — давай, выфлиртовывай из всего этого, Сокджин! — Готов поспорить, ты с этими поклонницами и побаловаться успел. Намджун помолчал, но затем сознался: — Да. В самом начале. Быстро понял, что они делают это в обмен на то, чтобы я вставил их в следующую книгу. Сокджин фыркнул — он всегда говорил ему не помещать его в свои литературные работы. Намджун, в свою очередь, посмотрел на него: — Ну, а у финансовых работников, наверно, тоже… есть фанатки? Сокджин покачал головой. — Мы зовем их на старый лад — охотниками и охотницами за состоянием. Более прямолинейно, чем у вас, да? — Намджун глядел на него с весельем, и это был до странности серьезный разговор, особенно после всей их бессмысленной болтовни до этого. — Что такое? Намджун тряхнул головой. — Ну… ты не обязан мне рассказывать, но… после того, как ты попал в армию… встречал ли ты кого-то, пока служил? Сокджин опешил. — Ты сейчас пытаешься узнать, есть ли в войсках геи? Ты серьезно? Намджун кивнул, не отрывая взгляд от полей у обочины грязной дороги. — Да. — Намджун-а, — удивленно протянул он — Намджун отслужил до него и еще в США рассказывал о своей ни к чему не обязывающей связи с парнем, с которым они обменивались минетами время от времени, что было даже круто, учитывая то, сколько сраная служба длилась. Что до Сокджина, то за все время призыва он успел побывать в руках и ртах сразу у нескольких человек, если не считать один случайный, незабываемый, небесами дарованный перепихон в помывочной, но он был слишком убит горем и разбитое сердце еще болело, отчего заглядываться на парней по-настоящему он был не в состоянии, а когда все же заглядывался — то каждый раз казался настоящей изменой. Для того, чтобы изжить это чувство, потребовалось довольно много времени — в то время как улетевший из Сеула Намджун еженощно отжигал в Нью-Йорке с новой красоткой. Настроение вдруг переменилось, и Сокджин не понял, как его расшифровать. Когда он парковался у дома, Намджун молчал и казался закрытым. Сокджин пытался догадаться, стоит оставить его в покое, еще немного позаигрывать — или же забрать вещи и уехать в мотель. Повеселились и хватит. Неужели у Банти и Лиз не найдется свободного дивана? Снимая в прихожей обувь, Сокджин повесил свое пальто, прежде чем предложил повесить и пальто Намджуна. — Ладно, — Сокджин сунул руки в карманы, неловко покачавшись на пятках. — Спасибо за обед. — Ты же заплатил. — А, да. Ну, тогда не за что. Прошлой ночью кое-что было — горьковато-сладкая на вкус, возможно, последняя их ночь вдвоем. Намджуна ждали поклонники и поклонницы, у Сокджина, конечно, тоже были свои люди, и это было замечательно. Конечно. Просто прекрасно. Намджун смотрел на него с разочарованным видом и не двигался с места. Чувствуя себя разбитым, Сокджин ощутил завибрировавшее внутри тоскливое желание. — Я действительно называл тебя плюшевым мишкой. Мятным мишкой. Вот только теперь ты… наверно, был бы бурым. Возможно, это прозвище подходило Намджуну лучше, чем какое-либо еще — учитывая массу, что он набрал. У него все еще было ужасно серьезное выражение, и Сокджин все еще не знал, как это понимать. — Ладно, — неловко повторил он и развернулся — и Намджун схватил его за руку, притянул к себе и поцеловал: страстно, глубоко, обвивая руками. О, хвала господу. Его губы плотно прижимались к намджуновым, и от соприкосновения тел, которого жаждалось с утра, он издал мягкий стон, запуская в мягкие волосы пальцы. Давление и тепло тела Намджуна казалось наркотиком, и поцелуй перерастал в жадный, возможно, даже тоскливый, принося с собой все семь лет. Намджун оторвался от него, прижимаясь носом к носу, пока оба пытались перевести дух. Хорошо. Вот же дерьмо. Намджун держал его так крепко, что Сокджину хотелось, чтобы его никогда не отпускали. — Я должен кое-что спросить, — серьезным голосом сказал Намджун, и у Сокджина в голове прояснилось в ожидании вопроса: что для тебя значила прошлая ночь? Чувствуешь ли ты то же притяжение между нами, которому много-много лет, и что это значит? Разве тебе не кажется, каким-то совершенно ебанутым образом, что мы никогда с тобой и не расставались? И придет ли час расплаты? — Что? — выдохнул он. Намджун ухмыльнулся. — Хочешь быть в моей следующей книге? — Пиздец, это вообще хоть на ком-то работает? — с негодованием воскликнул он, и Намджун рассмеялся — и это звучало совсем по-домашнему. В ту секунду он был готов захватывать империи, стирать с лица земли города — и все в его честь. Он поцеловал Намджуна — потянул, потащил, погрузился в знакомую теплоту и комфорт, пока он молчаливо все это приветствовал. Они пересекли черту, когда еще могли остановиться.***
Сокджин проснулся необычно поздно для буднего дня из-за пробившегося сквозь шторы солнечного луча, упавшего на лицо. Он поглубже зарылся в теплые подушки, наслаждаясь ленивостью утра и вновь погрузился в дремоту. Через несколько минут он был вновь вырван из нее — откуда-то доносились громкие удары. Он сонно сел и рукой провел по взлохмаченным волосам. — Намджун-а? — зевнул он. — Намджун-а? Какого, собственно…? Обнаженный, он выполз из постели и завернулся в темно-синий намджунов (или же Маркуса?) халат, чтобы выскользнуть из спальни. С кухни слабо и вкусно тянуло свежесваренным кофе, и весь этаж переполнялся солнечным утром. Стенные часы показывали уже почти десять, и к тому времени Сокджин обычно сидел на встрече директоров — в костюме, с готовой презентацией и безупречно уложенными волосами — но вместо этого он… что ж. Прошлая ночь. Снова. И ночь до этого, и ночь перед ней, и… ладно, тут начинала прослеживаться определенная закономерность. — Намджун-а? — вновь жалобно позвал он, засовывая ноги в ботинки и выскакивая на улицу — в прохладный воздух вырвалось облачко пара от дыхания, и он завернулся в халат покрепче. Тело, сладостно разнеженное и усталое после секса и долгого сна, мгновенно начало коченеть на зимнем морозе. Сокджин замер на вершине лестницы, увидев Намджуна у дровницы перед коттеджем — в клетчатой рубашке, как у дровосека, в старых джинсах и огромных ботинках, и в руках у него был топор, отчего у Сокджина в ужасе сжалось сердце, и сон как рукой сняло. Заметив его, Намджун прикрыл рукой глаза, чтобы не ослепнуть от утреннего новозеландского солнца. — О, привет! Ты уже проснулся? Сокджин промолчал. — А, не беспокойся! — заверил его Намджун, вздымая над головой топор. — У меня отлично получается! — Но ты даже лук нарезать не… Топор обрушился на кусок ствола, расшибая его надвое — дрова разлетелись, и Сокджин от испуга аж вздрогнул. Господи боже! Намджун вытер нос рукавом рубашки, убрал разрубленные куски и выудил новое полено. — Хорошо спалось? — спросил он, снова опуская из-за головы топор, пока Сокджин, задержав дыхание, не мог вымолвить ни слова. Намджун бросил на него быстрый, понимающий взгляд: — Ты был в отключке, когда я проснулся. Устал, наверно? — Да, — выпалил он. — Прекрасно спалось, лучше, чем обычно. Намджун-а, неужели у нас недостаточно дров, так ли надо… Очередной удар, и он снова вздрогнул — изо рта вырвался осязаемый на холоде вздох, растворившийся в воздухе — а вокруг пели птицы, и пейзаж захватывал дух, пока Намджун с легкостью рубил дрова у небольшого коттеджа на холмистой вершине. Он никогда не думал, что увидит подобное, однако это было так приятно лицезреть. Пожив в деревне, Намджун научился направлять свою разрушительную энергию во благо? Это было что-то новое. Сокджин чувствовал себя немного сбитым с толку от необычного зрелища. Он неловко продолжал стоять и следить за ним, даже когда Намджун сказал, что его на кухне ждет завтрак, а потом рассмеялся, заметно наслаждаясь сокджиновым замешательством. — Что, переживаешь за меня? — ухмыльнулся он. — Еще чего! — он скрестил руки на груди, но тревога не отпускала. И что с того, если да? Тут поблизости вряд ли есть больница! Как он будет собирать Намджуна по кускам, если что-то пойдет не так? Но ощущение от присутствия Намджуна явственно переменилось за последние несколько дней, и физическое напряжение между ними исчезло: накануне они в обнимку валялись на диване за поеданием чипсов и просмотром какой-то романтической комедии из Кириной коллекции — то был фильм о странной француженке, укравшей садового гнома; затем они запустили игровую консоль и долго играли в гонки, пока Сокджин не утащил Намджуна в спальню, чтобы потрахаться. Так ли должны были себя вести зрелые мужчины за тридцать? Но Сокджин вдруг чувствовал себя безмерно молодым рядом с ним, и легкость, юность и сладостное возбуждение переполняли до отказа. Боже, от него определенно чувствовалось некоторое сияние — в его молчаливой уверенности, усиливавшейся с каждым днем. В послеоргазменном блаженстве, которому они оба подверглись совершенно очевиднейшим образом, не было ничего плохого, особенно после нескольких дней затворнического совокупления. Сокджин уже не раз успел доказать, что в тридцать три года находился на пике своей сексуальной активности (хотя все болело). Откладывая топор и собирая наколотые дрова, Намджун все еще лучился этим светом, румяный от физической работы. Осторожно придерживая свою ношу, он поднялся по лестнице. — Зря ты в меня не верил, — поддразнил он и потянулся за поцелуем, отчего дрова в его хватке опасно качнулись, пока Сокджин встречал его губы на полпути утренним прикосновением собственных губ, еще хранящих память прошлой ночи. В следующий же миг касание было разорвано, но даже короткий контакт выпил из него весь воздух. Наступая себе на пятки, Намджун на ходу начал стягивать расшнурованные ботинки: — Там кофе, если что. Сварил покрепче, как ты попросил. — Спасибо. Дай сначала принять душ, что ли. За завтраком Намджун рассказал, как проснулся очень рано — еще в шесть утра, но энергии было столько, что он тут же засел в кабинете переделывать сложную главу, что помогло ему еще сильнее приблизить роман к окончанию. Сокджин помнил его наплывы хорошего настроения — в такие моменты ему писалось особенно легко и просто. — Видимо, мне просто нужно было вдохновение, — они сидели бок о бок за кухонным островком, прижимаясь друг к другу плечами. Обсудили ли они, как следовало бы, тот факт, что спустя семь лет после разрыва они снова спали вместе сразу после подписания бракоразводных бумаг? Нет, даже не попытались. Сокджин понимал, что рано или поздно этот вопрос придется поднять — он был старше и должен был относиться к происходящему более зрело — но в избегании этого разговора он находил упоение беззаботной простоты. Когда они убрали со стола, Намджун подарил ему еще один поцелуй: медленный, но определенный намерением. Сокджин ответил ему, чувствуя, как по всему телу прокатываются волны жара, пока ладонь прижимается к центру его груди, чуть ли не сворачиваясь в кулак на ткани, едва не притягивая его к себе. Намджун сопроводил поцелуй еще одним — покороче, более собственническим и будто подводящим итог, и Сокджин заулыбался в его рот: — Не надо меня так целовать. — Как? — спросил тот, подпухшими мягкими губами оставляя еще один такой же — нежный и со вкусом кофе. — Ты понял, — ответил он, потянувшись за еще одним и прижимая Намджуна к себе: их губы и носы столкнулись от резкости движения, но связь была легка и приятна. Намджун целовал его так, будто он был центром вселенной, будто Намджун хотел оставаться лишь рядом с ним, и самым значимым поступком в его жизни становился каждый последующий подаренный поцелуй. Его пробрало внезапной дрожью. — А что будет, — тихо сказал Намджун, медленно, тягуче оставляя еще один поцелуй: — если я все равно буду тебя целовать вот так? — Тогда я подам на тебя жалобу. Позовите вашего менеджера, — пробормотал он, и Намджун негромко засмеялся. Когда они вынырнули друг из друга, чтобы подышать, Намджун немедля оставил дорожку из легких поцелуев по линии челюсти, закончив у уха. — Я бы с радостью в это поверил, если бы ты был в состоянии членораздельно говорить, — тихо сказал он: — а ты целуешь меня так, будто хочешь, чтобы я вернул тебя в постель. Он снова накрыл его губы своими, и Сокджин охотно поддался, встречая его язык — от того, насколько это было приятно, подгибались пальцы на ногах, а слова Намджуна танцевали по коже, посылая нервное сладкое возбуждение прямо в сердце. Так он и целовал Намджуна на кухне утром буднего дня, словно ему нечем было более заняться. Наконец, он первым осторожно разорвал поцелуй, носом прижавшись к его щеке. — Иди писать, ладно? Намджун улыбнулся и выпрямился. — Ладно, ладно… а ты иди… следи за деньгами? — Постараюсь, — на это Намджун вновь тепло улыбнулся. — Ой, погоди, у тебя там… Он жестом велел ему опустить голову, и тот повиновался — Сокджин потянулся к его волосам, откуда выудил маленькую щепку. Зажав ее в пальцах, он продемонстрировал ее будто доказательство безрассудных дровосечных попыток с утра, а затем пальцами легко распределил его пряди, одобрительно хмыкнув: — Вот, теперь хорошо. Взгляд Намджуна отдавал таким глубинным памятным знанием, что это почти раздражало. Что? — Ты такой милый. Еще чего! Он был устрашающе профессионален, но никак не мил! Когда Намджун направился в кабинет, Сокджин налил себе еще кофе, беспрестанно невольно улыбаясь. Что это такое? Радость? Увлеченность? Он прерывисто вздохнул, постукивая пальцами по фарфоровой кружке. Лю… Внезапно раздался громкий рингтон песни «You Are My Sunshine» — Хосок. Слава богу! Сокджин схватил со стола телефон: — Погоди секундочку, пожалуйста. Он кинулся к дверям, запрыгнул в ботинки Намджуна и быстро схватил с вешалки пальто. — Как поживает мой донсэн? — суетливо проговорил он, выходя из дома и направляясь к концу окружающего коттедж настила, где стояло плетеное кресло — оттуда открывался великолепный вид на горные хребты вдали и нежные массивные облака. Он сел, пока Хосок весело рассказывал о своей неделе и об ужине от Юнги, который тот преподнес накануне. Сокджин одобрительно похмыкивал, изо рта вырывались облачка легкого пара, а бежевое пальто с меховой подкладкой пахло намджуновым одеколоном. Страх быть пойманным с поличным вдруг усилился — и он, должно быть, пропустил какой-то вопрос, потому что Хосок вдруг спросил: — Хён? Ты там слушаешь? — Что? А, да-да. Да, конечно. Прости, я только встал. — Айщ, я совсем забыл о часовых поясах! У вас, наверно, жуткая рань! Но на самом деле здесь было позднее, чем в Сеуле. Хосок вообще не умел врать, и если бы Сокджин озвучил ему правду о своем местонахождении, Хосок выдал бы ее Юнги как на духу, который немедленно начал бы названивать: черт возьми, что за новости? Сокджин с Намджуном? В коттедже! Вдвоем! В Новой Зеландии! В то время как Юнги был бы беспощаден, Хосок, наверно, хоть немного проникся бы жалостью: он был с Сокджином с самого начала и знал их историю с Намджуном до самого конца, когда Сокджин выезжал из их студии в Доксан-доне с разбитым сердцем и потерянной душой — всего за несколько недель до зачисления на службу. Хосок точно отнесся бы к нему с добротой. Поежившись от холода, Сокджин произнес: — Ах, тут такая жарища! Погода просто чудо! Я весь пропотел — господи, Таиланд великолепен, — он прикрыл веки, желая не видеть перед собой гряды новозеландских гор. — Но, м-м… тут, как бы, кое-что произошло. Причем довольно неожиданным образом. — Что-то случилось? — тут же спросил Хосок, пока на фоне Чимин громко просил передать ему привет. Засмеявшись, Хосок объяснил: в Сеуле царил чудесный жаркий день, и они выбрались на пикник — Юнги скоро должен был подъехать с жареной курочкой, и к нему только присоединился Чимин. В то время как Сокджин был на Западном побережье, завернутый в намджуново пальто, и даже пока он сидел снаружи дома, его тянуло внутрь — найти Намджуна, обнять его, почувствовать аромат волос. О, а вот это было уже совсем не смешно… — Ничего страшного, — солгал он, заметив в соседних деревьях птичье гнездо с высовывающейся из него зеленой пичужкой. — Айщ, все в порядке, правда. Тут очень мило, но… как бы сказать… я кое-кого встретил. — Да? — радостно воскликнул Хосок. — Хён, а ну-ка рассказывай! Нет, стой, дай сам угадаю — он высокий, красивый, как черт, и страшно богатый? — Ну… ты недалек от правды, — признал он, оглянувшись через плечо. — Да, он… вполне соответствует этому описанию. И мечтательный, и мудрый, и замечательно остроумный, отчего каждое сокджиново свидание за последние пять лет стало казаться просто дурацкой шуткой. — Но тут, так сказать… все сложно. И это лишь временно. — Ну то есть курортный роман, я тебя понял. М-м, так сам-то ты себя чувствуешь? Это просто поразвлечься или что-то большее? Он местный? — Нет, он… из-за границы, не знаю, где он точно живет, — пространно ответил он. Кто знает, куда Намджун отправится после Хааста? Гонконг? Луанда? Кито? Но не мог же он заявить «я в Новой Зеландии вместе с Намджуном, и мы переспали уже несколько раз, будто с цепи сорвались, а еще, кстати, мы разводимся, потому что мы, как бы, немного замужем друг за другом, и я уже не знаю, что чувствую к нему, как не знаю, что он ко мне чувствует». Хосок спросил, когда он планирует возвращаться домой — и он ответил, что еще не выбрал точную дату отлета — конечно, он понятия не имел, когда ему улетать, находясь здесь почти что в ловушке. — Ладно, значит, у тебя есть еще время побыть с ним и понять, насколько эта связь глубока, и что вы оба чувствуете. — Да, пожалуй так. Насколько глубока была эта связь, восстановленная после всех этих лет? И рассматривал ли он ее как нечто большее, чем просто отпускной траходром? Он потер лицо, стараясь отогнать чувство теплоты и уюта, которое появлялось от мыслей о Намджуне. — Слушай, вдруг захотелось спросить. Как думаешь, ты смог бы переспать с бывшим? На другом конце линии Хосок издал сдавленный смешок: — Я? Что за пиздецки тупой вопрос: Хосок встречался с Юнги уже почти восемь лет. Но Сокджин настоял — да, смог бы ты? — Например, если бы это был Юнги, вы разошлись, а потом он вдруг начал бы работать в вашей с Чимином танцевальной студии, и между вами опять проскочила бы искра, даже если расставание было ужасным. — А-а, хён, — застенчиво проговорил Хосок, и в его голосе отчетливо слышалась улыбка. — Конечно смог бы. Хосок хихикнул, но Сокджин промолчал. — Айщ, как бы тебе сказать… Юнги… у него есть некоторые навыки, и мы… короче, да, я определенно захотел бы опробовать их вновь, если бы мы расстались. Что в этом такого? — эта мысль явно очень его веселила, и он не мог перестать смеяться. Такие вещи, видимо, не имели для Хосока столь большого значения — в то время как Сокджин всегда беспокоился о всевозможных последствиях. Что повторял ему отец? «Жизнь — это не парк развлечений». Жизнь не предназначена для дурачеств, у нее должна быть структура, цель, к которой должна вести череда правильно принятых решений и сделанных выводов, а еще никогда не стоит терять достоинства и чести. Жизнь нужна была не для такого эпикурейского гедонизма, которому он предавался сейчас. — А почему ты спрашиваешь? Вспоминаешь Ёнму? — Погоди, кого? — он попытался вернуться к разговору и сфокусироваться. — А, его… да. Да, вспоминаю. Хосок явно не представлял даже альтернативного развития событий, где Юнги мог бы разбить ему сердце и уйти. Как можно вообще после такого вновь соединиться? После Ёнму и Бенов с Грэмами, новых книг, автомобильных аварий, рекламных промоушенов с романами, международных перелетов и буквально тысяч дней, проведенных порознь, в которые вас не связывало абсолютно ничего? Они больше не были детьми, впереди у которых была вся жизнь, они давно выросли, связали себя обязанностями перед своими собственными, отдельными судьбами. Что значил по сравнению с этим краткий период ебли в коттедже на краю земли? Он не имел ничего общего с реальным миром. В глубине души Сокджин это прекрасно понимал, но господи, улыбки Намджуна почти убедили его в обратном. Поэтому когда он, наконец, решил подумать рационально, то понял, что все далеко не так просто: он застрял с бывшим в Хаасте и вновь до безумия влюбился в него, до такой степени, что готов был сбежать с ним в закат. Долгие годы без Намджуна он двигался прочь от их общей истории — развивался, самосовершенствовался, даже несмотря на то, что тихое эхо Баха, доносящееся из коттеджа, будило внутри позабытую боль. По привычке он потянулся к своему медальону и провел по нему большим пальцем, стараясь дышать ровно и тихо. Что если он скажет Намджуну, что он снова чувствует что-то к нему, спустя столько лет, чтобы Намджун нахмурился и ответил, что не ощущает того же взамен? Сокджин вздохнул. — Видимо, вся проблема в том, что я всегда западаю на неправильных людей. — Ёнму что, тоже был по знаку зодиака Девой? — Да, вот именно, — он с облегчением выдохнул — именно поэтому Хосок и был его лучшим другом! — С ними все с самого начала проклято. И… сложно. Он с трудом вздохнул. — Айщ, может, просто пора сдаться и перестать надеяться на всякую романтику, как в молодости. Кому вообще нужна любовь, когда есть работа? — Хён, — медленно и осторожно напомнил Хосок: — нам всем нужна любовь. Сокджин почти всю свою жизнь прожил без достаточного количества любви: она накатывала взрывными волнами, а потом отступала, оставляя его в пустынном одиночестве. Возможно, ему стоило завести дружка и спать с ним время от времени, оставив любовь в стороне и позабыв о ней, чтобы слишком не париться. И это будет не Намджун — их связь слишком перегружена эмоционально. Его родители никогда не ждали от него внуков, но потом законодательство изменилось. — Сокджин-а,— недавно сказала ему мать: — я понимаю, что ты не хочешь замуж, но заведи хотя бы малыша. Есть куча клиник, там тебе помогут. Заведи себе на старость ребенка. А потом любовника — лишним не будет никогда. И привязываться к нему абсолютно необязательно, — она драматично вздохнула. — Мне стоило сделать то же самое… Мама! Пожалуйста, не надо! Но его мать всегда была прямолинейна. Намджун не подходил для этой роли: Сокджин не мог «не привязываться» и ограничивать себя, когда само существование Намджуна поглощало его с первого дня их знакомства. — Может, поговоришь со своим загадочным курортным романом, и дело с концом? — посоветовал Хосок. — Просто скажи «эй, мы с тобой прекрасно проводим время, что думаешь насчет того, куда это может завести?» Как будто невзначай, но, типа, сам знаешь — чтобы это звучало достаточно твердо, — в трубке раздался приглушенный голос. — Хорошая мысль, Чимин-а! Расскажите друг другу о том, что чувствуете! Хороший диалог — это самая лучшая проверка на чувства! Ты такой веселый и успешный, хён, да еще и умный, и красивый! Честно говоря, я буду в шоке, если окажется, что он в тебя еще не влюблен! Но спрашивать Намджуна — его супруга! — о том, что он чувствует к Сокджину, было испытанием, которому он совершенно не жаждал себя подвергать. Он сдался и просто пожелал Хосоку, Юнги и Чимину приятного вечера, не особо прояснив ситуацию для себя, но чувствуя себя немного полегче. Только когда он встал и потянулся, то понял, как замерзли пальцы — и прикрыл глаза, вслушиваясь в сонату Баха, сплетающуюся с пением птиц. Он что-то чувствовал. Блять, ебаный пиздец, он что-то чувствовал — к Ким Намджуну, до сих пор, даже сейчас. Это было возбуждающе, соблазнительно и ново, и оставляло приятное головокружение после. Черт, черт, черт…! Но Сокджин не станет в этом копаться. Он не будет ничего спрашивать. Он может отпустить, поддаться, влиться в течение и дать ему себя нести. А вдруг завтра он проснется полностью здоровым от этого недуга? Вдруг милое сердцу намджуново лицо станет уродливым и бесящим? (Вряд ли. Он был так красив… Блять!) Ладно, он позволит неделе с небольшим, которую они уже провели вместе, вести его разум и действия, и пусть время говорит само за себя. Может, так они оба смогут осмыслить для себя происходящее между ними.***
После обеда они поехали в город купить продуктов и в мини-магазинчике на заправке захватили забытый хлеб и сок, пока пожилая женщина на кассе приветствовала их с привычной для местных гостеприимной теплотой — ее седые волосы были завязаны в тугой пухлый пучок, и, судя по бейджу, ее звали Сьюзан. Сокджин узнал ее в лицо. — Как проводите время, ребята? Развлекаетесь? — спросила она, ища для них хлопья на завтрак, пока Намджун рассусоливал что-то о солнечной зимней погоде, которая в пасмурных буднях казалась прямо манной небесной. Сьюзан удовлетворенно улыбнулась, пристально уставившись затем на Сокджина: — Вы банкир из Сеула? Это было не совсем так, но он все равно кивнул. — Ах, ну не чудесно ли! — ее глаза засверкали. — Просто чудо! Банкир! Должно быть, вам так тяжело было в разлуке, — она наклонила голову набок. — Вы ведь молодожены? С чего она это взяла?! — Нет, — выпалил Сокджин, ожидая, что Намджун вступится, но тот лишь молча улыбался. Откуда вообще взялся этот миф, учитывая, что весь город уже знал, что он сначала останавливался в мотеле и изо всех сил пытался отсюда вырваться? Это что, по мнению местных, была просто незначительная ссора двух влюбленных, которую разрешил небольшой обвал на ведущей из города дороге и смытый наводнением мост? Ах да, теперь же их повсюду видели вдвоем — улыбающихся, смеющихся… — Что ж, по-моему, это замечательно, что вам выпала еще пара недель, чтобы побыть друг с другом, — подбодрила их Сьюзан. Из-за обвала и наводнения, Сьюзан! Отсюда нельзя было уехать физически! — Стараемся извлекать из этого максимум, — дипломатично отозвался Намджун, и Сокджин чуть не фыркнул. Молодожены? Если бы! Десять лет! Перейдя на корейский, Намджун спросил: — Нам что-нибудь еще нужно? Он покачал головой, держа наготове кредитку. — С вас… — Сьюзан не успела закончить. — Ох, совсем забыл, — Намджун показал на прилавок, другую руку опустив на сокджинову талию. — Сьюзан, пробейте, пожалуйста, одну пачку Дюрекс. Вон ту, из середины. Да, спасибо. Сокджин забыл как дышать, желая исчезнуть с лица земли. Сьюзан в считанные мгновения нацепила деловое выражение. — Конечно, дорогой, — сказала она, но на этом пытка не закончилась: — А лучше даже две, — улыбаясь ей, добавил Намджун. — Пробейте еще одну, пожалуйста. Чтобы не пришлось лишний раз ездить в город. Выудив с полки две упаковки «тончайшего интенсивного наслаждения» и пробив штрихкоды на кассе, она озвучила сумму. Вводя пин-код, Сокджин не поднимал головы, пламенея ушами и лицом, пока Намджун укладывал покупки в свой экологичный шоппер с логотипом какого-то берлинского фестиваля искусств. — Спасибо, до свидания! — Сокджин быстро поклонился и развернулся к дверям — Намджун каким-то образом вдруг оказался у него за спиной, и они столкнулись, отчего тот рассмеялся и придержал ему дверь, вновь задев рукой его талию в жесте, от которого Сокджин чувствовал себя желанным и принадлежащим ему. Господи боже мой…! Как же Сьюзан усмехалась! Грязная ведьма! Стоило им оказаться на улице, Сокджин вспылил: — Йа, ты что, только и думаешь о том, чтобы меня опозорить?! Да что же с тобой такое! Мы поехали за хлопьями. Хлопьями! А у тебя только одно на уме! Несомненно, вскоре все местные жители узнают, что супружеская пара из Кореи проводит время в коттедже просто замечательным образом. Но Намджун, этот ублюдок, лишь рассмеялся, открывая дверь машины и садясь. — Да брось, что такого? Пускай завидуют, если хочется… — Она ведь всему городу разбазарит, Джун-а! — Сокджин шокированно умолк. — Тебя это заводит, что ли? Ты ебнутый больной извращенец! Он пристегнул ремень. — Стоило покинуть тебя на семь лет, как ты совсем от рук отбился, вот что происходит, когда я за тобой не слежу. Почему же я не удивлен… Семь лет. Нет, я такой ошибки больше не повторю, — сердито бормотал он себе под нос. Намджун покосился на него с радостью и теплотой. Что же это за чувство? Ах да: Сокджин к нему что-то испытывал, а Намджун продолжал вести себя, как мудак. Две упаковки? Наверно, стоит поторопиться домой… Едва они успели выехать из города, все еще переругиваясь из-за случившегося, как их подрезал красный джип. Сокджин остановился на обочине — и рядом притормозил Банти, весело им помахавший. Опустив стекло, они друг другу улыбнулись. — Уже слышали новость, ребят? — Какую? — спросил Сокджин, молясь, чтобы ответом не было «у Сьюзан из-за вас закончились презервативы». — Дорогу откроют уже в субботу утром! Сокджин пораженно моргнул, пытаясь осознать услышанное, и почти воскликнул: — Правда? — внезапное и всепоглощающее облегчение охватило целиком. До субботы оставалось всего три дня! Ну наконец-то! Ура! — Ну, по крайней мере так мне сказали с утра, — похвалился Банти. — Раньше, чем мы с вами думали, да? — Ох, да уж! — радостно отозвался он. Всего три дня! Отлично! — Это просто замечательные новости! Всего три дня! Всего! Всего три… Всего. Всего? Времени почти не осталось. Сидящий рядом Намджун хранил молчание. — Спасибо, — вежливо сказал Сокджин, прикусывая язык. — Извлеките из оставшегося времени максимум пользы, хорошо? — Банти махнул им, и Сокджин нажал на боковую консоль, поднимая стекло. Три дня. Потом в Сеул, и уже в воскресенье он будет дома… а в понедельник — в своем каннамском рабочем кабинете сдавать Чонгуку документы о разводе. Три дня. — Ну, — разорвав наполнившее автомобиль молчание, сказал Намджун: — хорошие известия. — Да. Да, конечно, они… да, — почему он хмурился? — Я уже тут и так подзадержался, да? Отвлек тебя от работы. Сил улыбнуться не нашлось. Что же они натворили? — Думаю, эта новость будет поважнее покупки презервативов, — пошутил он, нажимая на педаль. — Аж двух упаковок. Не слишком ли оптимистично? Стараясь говорить беззаботно и весело, он продолжил путь в коттедж — потому что это так и было до сих пор, беззаботно и весело, безо всяких последствий, и, может быть, еще на несколько часов ему удастся это чувство сохранить. — Ага, — Намджун отвернулся к окну: — кто сказал, что это все для нас? — И впрямь, — он сосредоточился на дороге, молясь, чтобы по пути попалось еще что-то достойное внимания, на что можно бы было перевести тему угасающего диалога. Но внезапно над ними навис обратный отсчет, сигнализируя то, что они и так должны были знать: все кончено. Как легко, оказалось, лопнул их мыльный пузырь.***
Три дня обернулись двумя. Ради них самих им следовало бы перестать спать в одной постели, перестать заниматься в ней тем, чем они там занимались. Они не остановились. Сокджин продолжал работать так, как мог, пока Намджун редактировал главы, вычитывал их, читал другие книги. Утром в четверг они почти перестали говорить, синхронно завалив себя делами. Съездив в одиночестве покататься вдоль побережья — Намджун сказал, что должен успеть к какому-то внезапному дедлайну — Сокджин вернулся и обнаружил его тихо переворачивающим страницу за страницей в кресле гостиной, с опущенными на кончик носа очками. Рядом пылал камин, и это зрелище навевало Сокджину мир и покой. Что если в другой вселенной они не расстались, и он работал удаленно, пока его супруг — на протяжении уже десяти лет, несомненная любовь всей жизни — заканчивал свой новый роман? Что если он мог в любой момент приблизиться и обнять его так крепко, как только захочется, и между ними не было бы никаких недомолвок? Как легкомысленно было с его стороны мечтать о таком. По дороге обратно Сокджин лелеял надежды, что быстро забудет обо всех этих образах — и это будет к лучшему. Вернувшись в Сеул, он потопит себя в работе и шестидесятичасовых рабочих неделях, слишком утомится, чтобы чувствовать тлеющий в сердце уголек, пока его не потушит время. Он взял себя в руки. — Будешь на ужин пасту со стейком? — спросил он, и Намджун, взглянув на него, кивнул. Возможно, от теней, отбрасываемых пламенем, он вдруг показался старше. Иногда бывают моменты, в которые становится заметно, как человек будет выглядеть в старости: его лицо паутинками покрывают морщинки, в прядях виднеются седые волоски, а юность уступает место прожитому опыту. Как подтверждение: я прожил жизнь. Я жил. Сокджин в тот миг увидел это в Намджуне — прошлое, что Намджун прожил без него, и будущее, которое он тоже без него увидит. И время, проведенное вдвоем, останется лишь тайной, пока не канет в пучину. Сокджин сглотнул и начал готовить, вытащил оливковое масло, чеснок и соль, подлил себе вина. Стоит ли поговорить об этом с Намджуном — или, может, он просто ждет, когда Сокджин уже отсюда свалит? Ранним утром Намджун уснул на его обнаженной груди так быстро, что ошеломленный Сокджин еще долго расчесывал его мягкие волосы с бережной неторопливостью и томительной жаждой, чтобы с Намджуном больше никогда не случалось ничего плохого. Исполнится ли это желание, если они больше никогда не увидятся? Был ли он плохим для него? Поленья в камине потрескивали. Намджун читал книгу. Сокджин сказал: — Я по дороге видел какие-то большие тучи. Надеюсь, в этот раз обойдется без такого же шторма. Не подымая головы, Намджун что-то промычал. Сокджин покусал нижнюю губу. — Ты в порядке, Намджун-а? Тот перевел на него взгляд, оторвавшись от книги: — Ага. Прости, тут момент интересный. — А, ну ничего, — Сокджин сосредоточился на чесноке, начав его давить. Его захлестывали ностальгия и тоска — Намджун же ничего этого не чувствовал. Намджун мог говорить «раздвинь-ка ноги, побудь ради меня хорошей шлюшкой», но теперь сказать ему было нечего. Что Сокджину еще требовалось? Все и так было ясно. Он глотнул еще пино нуар, наслаждаясь кисловатым привкусом, и начал агрессивно втирать в мясо приготовленный маринад. — Эй, не принесешь мне ноутбук? Хочу с рецептом свериться, — он кивнул на мягкий чехол, лежащий на журнальном столе; Намджун медленно отложил книгу и поднял его, неся на кухню. — Поможешь достать? Все руки у него были в оливковом масле. Намджун помог, вытаскивая ноутбук — и вместе с ним посыпались и документы. — Ой, погоди, мне нужно прополоскать руки, а то отпечаток пальца не распознает, — Сокджин направился к раковине. Когда он развернулся, вытирая воду полотенцем с лондонскими достопримечательностями, Намджун уже вернулся в кресло, изучающе перелистывая выпавшие бумаги. Сокджин включил ноутбук — и только после осознал, что тот читал. То были бумаги о разводе, подписанные в первый день их встречи. Намджун сжал челюсть так, что у него заиграли желваки, и перевернул страницу. — Эй, — неловко позвал Сокджин. — Не мог бы ты… вернуть их обратно? Намджун кивнул, не отрываясь от чтения — что он там вообще выискивал? Сокджин сверился с нужным рецептом и накрыл миску пищевой пленкой, оставляя стейк мариноваться. — Это, — твердо сказал Намджун, когда Сокджин убрал мясо в холодильник. — Меня заинтересовало это. Еще тогда. Он кинул документы на стол. Сокджин, крадучись, приблизился и сел на диван, заглядывая в место, куда указывал Намджун: «дата разлуки». Четвертое августа две тысячи шестнадцатого года. — А что не так? — спросил он, не понимая, в чем проблема. — Это ведь день, когда ты улетел в Нью-Йорк, если я не ошибаюсь? — Именно, — ответил он, больше не прикасаясь к забытой рядом книге. — Почему именно эта дата? Вот в чем вопрос. Пару мгновений Сокджин ошеломленно молчал. В тот день Намджун окончательно уехал из Кореи, чтобы больше почти никогда не возвращаться. Разве это не верная дата, чтобы указать ее здесь? — Э-э… постой. Ты хочешь изменить ее? — спросил он, чувствуя себя сбитым с толку. — Есть и другие даты. Например, шестое июля, когда ты съехал. В день, когда Намджун уехал к родителям в Ильсан, чтобы они смогли друг от друга отдохнуть, Сокджин собрал свои немногочисленные пожитки и ушел… В его животе появилась болезненная тяжесть. Черт… — А, ну это… — он обвел документы рукой. — Разве это имеет такое большое значение? Мы могли бы поставить какую угодно дату. Дорога открывалась через полтора дня, и у него не было ни малейшего желания составлять новые документы о разводе, только чтобы удовлетворить Намджуна, как не хотел он думать и о том, что случилось семь лет назад. — Это имеет значение, — протянул Намджун. В тенях от каминного пламени его лицо казалось мрачным. — Я не согласен, что мы расстались, когда я улетел в Нью-Йорк, соответственно, я не согласен с тем, что гласят бракоразводные бумаги. — Но ведь это просто констатация факта, — заявил он, сохраняя внутреннее спокойствие благодаря богатому опыту рабочих переговоров. — Ты хотел в Нью-Йорк, ты уехал в Нью-Йорк. Вот и все. Почему это вдруг должен быть день, когда он съехал? Почему не день, когда Намджун ему изменил, прямо перед его зачислением в армию? Он великодушно проигнорировал его, потому что это больше не имело никакого значения. — Это неважно, — твердо сказал Сокджин, стараясь подавить воспоминания, от которых болело слишком сильно. Намджун кивнул — фыркнул и кивнул. — Что ж, раз тебе пойдет любая дата, значит, ты до сих пор считаешь наш брак просто шуткой. Как ты всегда и считал, — на этих словах он встал. Сокджин воззрился на него с запредельным изумлением. — Я такого никогда не говорил! Джун-а, с чего ты вообще…? — он моргнул, пытаясь привести в порядок мысли. У него бывали секунды, когда он уже подумывал погрузиться в это: в Намджуна и все, что между ними происходило, нырнуть под этот водопад, но через пару секунд он отступил, чувствуя себя вымокшим до нитки и дрожащим от холода. — Да, мне нужно было выбрать дату, я мог бы выбрать другую, но день твоего отъезда пришел на ум самым первым. Это могла бы быть и дата моего ухода в армию, или… или что угодно вообще. — Серьезно, ты как будто издеваешься надо мной, — мелочно, незрело: — особенно, когда я столько раз просил тебя поехать в Нью-Йорк вдвоем. Сокджин раздраженно покачал головой. — И что бы я там делал? Без работы, без знания языка? Что? Нью-Йорк всегда был несбыточной мечтой, даже сейчас ей казался. — Ты был бы со мной, — с ноткой отчаяния, прозвучавшей как удар хлыста — Сокджин этого уже семь лет не слышал. Намджун не сводил взгляда с огня в камине. — Я просто хотел, чтобы ты поехал со мной. — А я не хотел уезжать из Сеула, — напомнил он. — И много раз тебе об этом говорил. — Но это ведь было всего на год, — словно этот год не превратился в семь, чего Сокджин тогда и боялся. И вот, где они оказались, вновь в эпицентре ссоры, которая столько раз последним их летом сотрясала стены маленькой студии, из рая превратившейся в поле битвы. — Но ты всегда ставил своего отца выше, чем меня, да? — Намджун горько покачал головой. — Ты сдался и ушел. Он глубоко вздохнул: — Мне кажется, столько лет спустя это должны отразить хотя бы документы о разводе. Закончив мысль, Намджун подошел к бару в углу, чтобы налить себе виски из обширной коллекции Киры. Сокджин потерял дар речи. Чем он заслужил такие нападки из ниоткуда?! После стольких дней! Намджун развернулся к нему с наполненным стаканом, и янтарный напиток покачнулся. — Ты никогда не считал наш брак чем-то серьезным. Это была лишь эпатажная выходка, которую ты выкинул на каникулах, чтобы выбесить своего отца. Вот и все. Он сделал глоток. Сокджин отшатнулся: — Что ты за хуйню несешь? Это чистой воды ложь! — в груди стало тесно и больно. — Как ты вообще можешь такое говорить? — Потому что это правда, — Намджун пожал плечами, и его слова резали глубоко и мучительно. — Я почти три года провел в заблуждении, пытаясь убедить себя, что для тебя это хоть что-то значило — но это было не так, и ты принял ту работу от отца, и ни разу даже не заикнулся, что мы друг за другом замужем. Сокджин помнил эту ссору — слишком, слишком хорошо. Он поднялся, стараясь удержаться на ногах, придать себе устойчивости и силы. — Они бы не поняли этого. Они тогда придерживались консервативных взглядов, как и сейчас, и просто посмеялись бы… — Поэтому ты позволял им считать наши обручальные кольца просто обычной безделушкой, будто… — Но мы-то знали, что они означают, — перебил он. — Главное, какое они имели значение для нас. — Это пиздеж, — пылая яростью во взгляде, резко оборвал его Намджун. — Господи, это такой пиздеж! Супружество не прячут! С какого хуя ты вообще решил, что это нормально?! И почему… как я вообще с этим мирился? Как я выносил подобное отношение к себе? Господи, это лишь доказывает, как пиздецки сильно и глупо я был в тебя влюблен, что был настолько безудержно… — он оборвал себя на полуслове. — Ты прожевал меня и выплюнул, и я был так туп и наивен, что просто позволил сотворить это с собой. И блять, я столько лет злился на себя за это. Он с трудом сглотнул и сжал стакан в руке: — Ты все эти годы меня стыдился. У Сокджина отвисла челюсть. — Это неправда! Стыдился?! О чем ты вообще говоришь? Я не общался с родителями целый чертов год, потому что они ужасно к тебе относились! Я не стыдился, я защищал тебя — нас — от них. Это они продолжали твердить, что все не по-настоящему, что это не имеет юридической силы — а я не хотел для нас такого. Все наши друзья были в курсе, как и твоя семья — я так гордился, что у меня такой муж! Я ни разу в жизни не испытывал за тебя стыд! Как тебе самому не стыдно говорить такое! — Ты принял предложение о работе, — сказал Намджун, будто это все решало. — И не сказал им, что брак был реален. Он опрокинул в себя виски и поморщился, когда напиток обжег глотку. Вновь покачал головой: — Где же тут защита? В чем она заключалась? Сокджин ощутил наваливающуюся на него смертельную усталость родом из прошлого десятилетия, которой положил начало его бунт против родителей и которая была позабыта после обретения состояния и положения в обществе. — Намджун-а, мы были бедны… — запнувшись, заговорил он. — Я страшно устал, я… я решил, что работа нам поможет выбраться, даже если я… Намджун смотрел в стакан. — Я же говорил тебе, что продам свою книгу. Я повторял, что я смогу поддержать финансово и тебя, и нас обоих. Нужно было подождать всего немного, еще чуть-чуть… но ты просто перестал в меня верить. Сокджин сделал шаг назад, оглядывая его с ног до головы: любимый писатель Кореи, как он того и заслуживал. И под каштановыми волосами, мускулами и уверенностью в себе оставался все тот же неуклюжий мятноволосый юноша с неисчерпаемым талантом, клявшийся, что у него все получится, даже когда эта мантра стала казаться Сокджину заевшей пластинкой — вновь: ты перестал в меня верить. Он выдохнул — сердце туго сжалось. — Да, — он приложил к виску руку, борясь с головной болью. — Да, перестал. Наконец, он это признал. Намджун лишь кивнул. Его подозрения и обвинения были теперь подтверждены; отвернувшись, он подошел к окну, вглядываясь в ночь — раненый и расстроенный. — Ты не читал ни одной моей книги. Хотя бы сейчас не лги, — услышал Сокджин его голос, сорвавшийся на шепот. — Ты очень плохо врешь. Книги Намджуна… Выдуманные миры и люди, замысловатые сюжеты воображаемых жизней, и под всеми этими слоями — мысли Намджуна, темы, которые его увлекали, загадки, над которыми он размышлял. Маленькие кусочки намджуновой души на каждой странице, и… — Не читал, — признал он, видя, как напряглись его плечи. — Да, я не читал ни строчки. Я часто думал об этом, каждый раз, когда видел их… но нет. Зачем мне было так с собой поступать? Я старался справиться со случившимся и пережить. — Даже когда у меня все получилось, ты все равно не смог меня поддержать. — Блять, это очень несправедливо с твоей стороны. Ты не имеешь права обвинять меня в этом, — возразил он, не зная, как выразить словами, что в течение долгих лет одно лишь имя на обложке уже причиняло боль. Намджун все еще стоял к нему спиной, будто потерявшись в мыслях — но он отражался в стекле, и Сокджин видел, что он смотрит вниз, кусая губы. — Блять, как же глупо я сейчас себя чувствую, — пробормотал он. — Я всю жизнь… «Ох, этот фрагмент. А эта фраза и это взаимодействие, в той главе… Сокджин с них посмеялся бы. А эта строчка? Сокджину она бы точно понравилась». Я думал об этом не переставая… А ты ничего не читал. Он вдруг ощутил себя настолько опороченным — опозоренным, униженным — одна лишь мысль, что Намджун надеялся, будто он читал его книги, поразила его. Каждая книга казалась Сокджину подтверждением, что Намджун движется вперед, живет своей гламурной жизнью успешного литератора. Без него. Каждая выходящая книга была будто «смотри, я забыл о тебе и о нас тоже забыл», и это каждый раз его ранило. Теперь Сокджин все понял: им больше нечего было спасать, нечего было выстраивать заново. Было слишком поздно — всегда. И они все равно, как дураки, не смогли устоять друг перед другом. Слова Намджуна были столь полны недоверия и гнева, что Сокджин смог лишь вымолвить: — Не строй из себя идеального. Намджун обернулся. — Что? — бросил Сокджин. — Ты собираешься и дальше поливать меня дерьмом, ни разу не заикнувшись о своих проебах? Намджун уже кивал, что разозлило Сокджина лишь пуще. — Если хочешь выяснить все это, то давай, — медленно произнес Намджун, поворачиваясь к нему целиком, с застывшей в лице болью. Как любезно с его стороны. — Я задолжал тебе нормальное извинение, которое так ни разу и не озвучил, — он помедлил, подбирая слова. — Прости, что ранил тебя. — Что изменил мне, — тут же поправил Сокджин. — Может, если ты это, наконец, признаешь, то я приму твое сраное извинение. Намджун нахмурился. — Сокджин, ты съехал. Ты жил у Хосока. — И что, это означало, что ты можешь перетрахать весь Сеул?! — взорвался он: да, и эту ссору они тоже проходили. — В тысячный раз: я его не трахал! — А, ну конечно! Как я мог забыть: это был просто отсос! Я помню, да — «технически, это был не секс», — яростно выплюнул он, оглядывая гостиную взглядом, будто в поисках невидимых слушателей, крича, словно много лет назад. — Как я мог не знать, что орал не считается! Это же как руку пожать! Ты что, температуру ему своим членом мерил?! — Ты когда-нибудь перестанешь вспоминать мне это тупое слово, которое я выдал семь лет назад только один раз?! — огрызнулся Намджун. — Ну конечно это был секс — ладно, я признаю! На вечеринке, я был бухой, и это было просто пиздец как ужасно, — он вытер губы. — Я проебался. Я это знаю. Поверь, я знаю это. Но ты просто использовал это как предлог, чтобы свалить. — Потому что ты мне изменил! — Да в каком, блять, месте это была измена? Каким образом? Ты не отвечал на звонки! — Намджун сорвался на крик. — Блять, да ты даже кольцо носить перестал! Я не ебу, куда ты его дел, возможно, просто в Хан его выкинул! Тебе было насрать уже тогда! От этого Сокджина отбросило назад, и он невольно отступил — слова били, будто снаряды. — Это ложь, — он судорожно прижал медальон к груди в защитном жесте. — Это не… Я никогда… — Это правда. Это правда, блять, — Намджун усмехнулся, стискивая челюсти. — Ты знаешь, что я носил свое кольцо еще полгода с тех пор, как прилетел в Нью-Йорк? Я говорил всем вокруг, что мой муж служит в армии, и что именно поэтому я один. Об этом ты знал? Пожалуйста, замолчи. Пожалуйста, просто прекрати говорить все это. — Однажды я проснулся, и… понял, что больше не знаю, почему до сих пор его ношу. И разрыдался. Блять, я плакал как ребенок. Это был худший момент в моей жизни, — он тряхнул головой. — А ты выкинул свое еще до моего отъезда, до того, как я пошел на ту вечеринку и нажрался так, что… — он умолк. — Так что насчет бумаг? Документы, которые ты привез, Сокджин — это ебаный пиздеж от и до, потому что вина не на мне. Наш разрыв? Наша «разлука»? Это все случилось не из-за меня. Он втянул сквозь сжатые зубы глубокий вдох, сверкая глазами, и продолжил: — И я был честен с тобой до самого конца, ты помнишь? Когда ты, наконец, удосужился мне перезвонить, я сразу рассказал тебе, что случилось, и ты ответил, что я испортил наш брак и предал твое доверие, что стало для меня настоящей новостью, потому что я думал, что ты меня уже бросил. Но нет, ты обвинил меня. Повесил все на меня, когда… когда я видел, как ты понемногу сдаешься и отпускаешь все, что между нами было. И все, что я знал, или думал, что знал, было… после него осталось лишь осознание, что ты больше меня не любишь. — Это… это неправда, — тихо сказал он. Одна лишь мысль холодила кровь. Он так любил Намджуна, что это сжирало его заживо. — Неправда? Ладно, возможно, это настало позднее. Так или иначе, откуда мне было знать? Ты перестал это показывать, — фыркнул Намджун, скривившись в болезненной ухмылке. — А потом ты внезапно ушел в армию, чтобы… чтобы наказать меня, я прав? Ты хотел меня проучить. Здесь уже не было пути обратно, и, сделав из его молчания верный вывод, Намджун, казалось, отступил. Его плечи поникли: — А потом я улетел… и больше мы не говорили. Намджун медленно вернулся в кресло и сел, будто придавленный навалившимися воспоминаниями. И хотя то были ссоры, которые они уже имели раньше, им не хватало прежнего запала — ударов, яростных криков до сорванных связок, хлопанья дверьми, слез, истерик, страстных поцелуев. Они были уже выше этого всего — слишком взрослые, слишком самоосознанные, слишком уставшие. — Чтобы это понять, мне потребовалось несколько лет, — тихо заговорил Намджун, поднимая на него взгляд. — Но я все-таки понял — ты попросту ждал, что я выкину что-то подобное, как на вечеринке. Чтобы у тебя был повод уйти. Да? — Намджун медленно покачал головой, сдавливая стакан в побелевших пальцах. Его голос упал почти до шепота. — И иногда мне кажется, что сделал это по той же причине — чтобы избавить от страданий нас обоих. Эти слова пробили Сокджина насквозь — острые и горькие настолько, что он почти онемел от боли. Пораженный, он опустился на диван. — Я… — начал он, пытаясь вновь обрести голос. — Я думаю, ты прав. Он признал это впервые. Только сейчас. — Ты прав. Мне… мне нужен был повод. Он моргнул, осмысливая весь ужас этого признания. — Предлог, чтобы положить этому конец. — И что же? — безнадежным тоном спросил Намджун. — Сработало? Удалось ли мне избавить нас от наших страданий? Сокджин слабо улыбнулся. — Нет, Намджун-а, — он покачал головой. — Нет. Не удалось. Они смотрели друг на друга в полной тишине: и ничего не оставалось.