Тиамат

Но её чёрные глаза осеняют меня удовлетворённым блеском. Она покровительственно кивает, убедившись в моей преданности, и, как скипетр, протягивает телефон, ещё прохладный от прикосновения ледяных пальцев. После чего поднимает крышку ноутбука, в голодном нетерпении пробуждая веб-камеру от забытья. — Это было только для тебя, — говорю, опускаясь на ковёр, проводя рукой по кремово-белому ворсу. С робким сладострастным восторгом касаясь её ступни, покрытой плотной нейлоновой темнотой. Скользя пальцами вверх по лодыжке. Прижимаясь губами к голени, молчаливо спрашивая дозволения подняться выше. — Меня? — со смехом отзываются снисходительно размыкающиеся колени, открывая жгучую тесноту широких бёдер. — Тебе нужны были деньги. Ты их заработал, — добавляют они, смыкаясь на моей шее, обдавая кожу жаром бесстыдного вожделения. — Как и хотел. Стискивая горло горячечной, нестерпимой похотью, от которой по всему телу проходит исступлённая дрожь. — Это не ради денег, — говорю, запуская руку под вызывающе короткую юбку, под которой — я знаю — нет белья. Касаясь раскалённого, покрытого душетомительной влагой лобка. — Но приятно совмещать, правда? Она пьяна. На её столе громоздятся пустые бутылки из-под вина, по которым в блаженной неге расплывается одурманенный свет. — Знаешь, сколько их там? — пылким шёпотом осведомляется Алиса, кивая на экран. — Тебе нравится? — вполголоса отзываюсь я. Зная, что сотни невидимых зрителей продали бы душу, лишь бы оказаться на моём месте хотя бы на секунду. Почувствовать зазывную мягкость развязно оголённых бёдер, провести ладонью по лихорадочно подрагивающему животу, тронуть языком разгорячённый клитор. Это не позволено никому — только мне. — Нравилось, — будничным тоном соглашается она, запуская руку в волосы, наматывая на палец один из локонов. — Но только поначалу. Я на мгновение отстраняюсь, заглядывая ей в лицо, оставляя похабно тянущуюся от уголка рта вязкую нить слюны. — А теперь? — По большей части скучно, — признаются напомаженные губы. — Всё приедается. Рано или поздно. — Тогда зачем сейчас? — Ты слишком много вертишь языком, — две ненасытные бездны, затянутые поволокой, насмешливо щурятся, проглатывая свет, отчего кажется, будто на их месте зияет пустота. — Только не там, где надо. Я с покорной поспешностью снова утыкаюсь лицом между её ног, проводя языком вверх-вниз, обхватывая губами горячую мокрую кожу. Порывисто втягивая терпко-солёную влагу. Чувствуя, как напряжённо сжимаются бёдра на моей шее. Алиса впивается заострёнными ногтями в мой затылок, сковывает его вожделенной болью, опаляет холодом колец. Шея её прогибается, и с губ срывается жадный требовательный стон: — Ещё. От быстрых монотонных движений у меня немеет язык. Но она беспощадно предупреждает: — Не останавливайся. Заставляя из последних сил повиноваться, крепче прижаться к ней. И в тот момент, когда кажется, что нужно провести языком всего один раз, чтобы почувствовать её оргазменный пульс, Алиса неожиданно отпихивает меня босой ногой. Плотно прижимая пальцы к разгорячённому лобку, судорожно вожделенно дёргаясь, сводя покрытые испариной бёдра. Не позволяя мне быть соучастником её наслаждения. Чтобы я не забыл: она не принадлежит никому. — Всё, проваливай, — распоряжается тяжело вздымающаяся грудь. — Завтра мне надо платье купить. Пойдёшь со мной — посмотришь со стороны. И я пошёл, у меня не было шанса возразить, надежды найти в себе силы отказать, тайного способа избегнуть дарованного мне наслаждения. Таких невообразимо дорогих вещей я не видел никогда — во всяком случае, вблизи. Алиса, с царственной неспешностью ступая по серому глянцевому плиточному полу, кутается в белый пиджак, и перестук её каблуков эхом отдаётся в тишине пустого бутика. В котором нет посетителей, кроме нас. Лишь поодаль, у стеклянных полок с сумками, озарённых мягким синеватым светом, стоят две консультантки, не досаждающие излишним вниманием. Алиса с въедливостью по очереди оглядывает то одно, то другое платье. Снимая их с вешалок, проводя острыми кончиками ногтей по рукавам и воротникам, будто хочет распороть их, и брезгливо возвращая на место — так, что раздаётся раздражённый скрип. Я из любопытства подхватываю очередное беспощадно отброшенное велюровое платье с длинными рукавами и вытаскиваю бирку. Но тут же опасливо отдёргиваю руку, когда замечаю цену с пятью нулями. И на всякий случай отхожу на шаг назад. — Девушка, — деликатную тишину тревожит ледяной требовательный голос, — почему здесь сплошной прошлый год? — У нас сейчас две новые коллекции, — с невозмутимой любезностью отзывается участливая блондинка лет тридцати пяти, одетая в строгий брючный костюм, сверкающая бейджем с именем Вероника, прикреплённым к лацкану пиджака. — В вечерней линии. Алиса даже не удостаивает консультантку поворотом головы, небрежно перебирая висящие на вешалке коктейльные платья: сперва багрово-винное, такого же цвета, как её губы, потом бутылочно-зелёное и чёрное. — Ну покажите, — наконец снисходя до ответа. И нас ведут в другой конец зала, где, на мой неискушённый взгляд, ассортимент мало чем отличается от предыдущего. Но Алису, кажется, это удовлетворяет больше, и она коротко благоволительно кивает. Снимает с вешалки короткое красное шифоновое платье с провокационно глубоким вырезом, и осведомляется: — А примерочная где? Девушка тут же молчаливо просит позволения отдать ей баснословно дорогую тряпку: — Идёмте покажу. Я покорной тенью спешу следом. Глядя, как Алиса скрывается за непроницаемой бархатной темнотой, милостиво бросив мне свой пиджак, обнажив белизну плеч. И смущённо опускаюсь на мягкий кожаный пуф у стены напротив. Не решаясь посмотреть на себя в зеркало, боясь ещё острее ощутить собственную чужеродность и неуместность, умноженные в десять раз. — Девушка, принесите сорок шестой, — требует плотно задвинутая занавеска. — И захватите что-нибудь ещё. — Да-да, сейчас посмотрю, — с поспешностью отзывается консультантка, терпеливо ждущая у входа в примерочную. С неслышной мягкостью выскальзывая в сияющий огнями зал. — Иди сюда, — тут же подзывает меня откровенно обнажённая спина, которую заискивающе облизывают кончики смоляных локонов. — Застегни, — приказывают они. И я послушно тянусь к маленькой собачке замка. Несмело прижимаясь к теплоте выпирающих лопаток, оглаживая их дрожащими пальцами, с боязливой трепетностью касаясь позвонков. Смыкая зубцы молнии, скрывая обжигающую наготу алой, как кровь, теснотой вызывающе короткого платья. Алиса делает шаг вперёд, утягивая меня за собой, в душную тесноту кабинки, и задёргивает портьеру. Вжимает спиной в зеркало, скользит ногтями к краю юбки, с насладительной медленностью приподнимая её, отчего в штанах просительно дёргается член. — Т-ты что? — голосом разума умоляю я, бросая взгляд на виднеющийся сквозь небольшую щель арочный проём, ведущий в зал. Покрываясь липким потом стыда. — Я хочу, чтобы ты поправил мне подвязку, — невозмутимо объявляет она, забрасывая ногу на пуф, упираясь острым каблуком. — А ты о чём подумал? — уличающе глумятся багряные губы. Мне ничего не остаётся, кроме как как пристегнуть тесьму к кружевному краю чулка. И торопливо попятиться из кабинки, с конфузливостью прилюдно обнажившейся девственницы прижимая руки к паху. Консультантка возвращается с тремя платьями, протягивая их в нетерпеливо открывшуюся щель портьеры. — Побольше не было, — извиняется она, — но я вам похожие модели принесла. Из кабинки высовывается рука с длинными чёрными ногтями, ощупывая тёмно-жёлтый подол. И тут же разражается гневом: — Какой ужасный цвет! Уберите. Девушка, не поведя бровью, молча уносит платья. Возвращаясь с пятью новыми. — Я же просила сорок шестой, — снова раздаётся возмущённый голос. — Вы мне ещё меньше, чем в прошлый раз, принесли. Вы что, не видите? — Извините, — с едва слышным напряжением бросает консультантка, поспешно убегая обратно в зал. — Лиз, у нас ещё сорок шестые из новой коллекции есть? — на ходу спрашивая коллегу. И та охотно отзывается: — Сейчас поищу. А Алиса, выходя из кабинки в длинном чёрном платье до пят, крутится перед большим зеркалом, придирчиво оглядывая себя со всех сторон. В конце концов взвиваясь пуще прежнего: — Почему так безобразно сидит?! — её глаза скрежещут гневными искрами. — Это что за крой? И обе девушки, вжимаясь в стену, наперебой спешат умаслить: — Нет-нет! Вам очень идёт! — Господи, вы что, не видите?! — она разрезает ногтями воздух, с отвращением поднимая край платья. — У вас подол не подстрочен! — и в изнеможении опускается на пуф, вытягивая ноги: — А мне ещё хвалили ваш бренд и магазин. Да если б я знала, что тут такая ерунда… Две консультантки, к которым в какой-то момент присоединяется третья, в исступлении мечутся по залу, наугад хватая с вешалок платья, несут их, как жертвенные подношения, в примерочную. В надежде хоть чем-нибудь угодить рассвирепевшей богине. Но ненужные, с неприязнью отброшенные платья заполняют сначала одну кабинку, потом другую и третью. Повисают на моих руках, бесформенными тряпками сминаются на глянцевом плиточном полу. И от духоты, от звенящего в воздухе напряжения, от разноцветных пятен, мелькающих перед глазами, у меня идёт кругом голова. Алиса же не унимается ни на миг: — Вы можете мне хоть одну нормальную вещь принести? Нор-маль-ную! — с неумолимостью чеканит она. Её раздосадованный голос обрушивается на консультанток костедробильным молотом. — А не дешёвую подделку Louis Vuitton! — она едва не запускает в них очередным не понравившимся узорчатым платьем. — Это ещё что? — брезгливо отвергая кружевные рукава. — Уберите! Я даже видеть это не хочу! И почему пышных юбок нет? — У нынешнего дизайнера, — блеет одна из консультанток, попавшая под горячую руку. Затылок её взмок от напряжения, — такое видение. Уголки багряных губ яростно подрагивают, готовясь обрушить новый поток негодования. И девушка взмаливается: — Хо… хотите, я в весенней коллекции посмотрю? Получая вместо ответа нетерпеливый взмах тонкой руки. — Ань, — вбегает ещё одна взмыленная консультантка, — там люди пришли. Сумку берут. — Ну так помоги, — отзывается та, утирая лоб. — Мне ещё девушке кое-что найти надо, — едва сдерживаясь, чтобы не разразиться истерикой. — Да они уже покупают! — тараторит вторая. — А на кассе никого. Иди, я принесу, что там надо было. Их провожает насмешливый взгляд непроницаемо чёрных глаз. Алиса достаёт из-под вороха тряпок самое первое, короткое красное платье, о котором все успели забыть. И, нащупав бирку, ловко перерезает её маникюрными ножницами, а затем отточенным движением снимает магнит. После чего переодевается — уже без моей помощи, — запахивается в белый пиджак и с ледяным равнодушием самоуверенно выходит из примерочной. Невзначай бросая: — Расплатись. Оставляя в моих руках бирку с демократичной ценой в девяноста девять тысяч. Она, ни на секунду не ускоряя шага, умудряется с невозмутимой вальяжностью пройти мимо трёх консультанток, суетящихся возле новых клиентов, миновать врата неусыпного металлоискателя — совершенно бесшумно. Так, что никто и не замечает её ухода. А у меня в ужасе подгибаются ноги. Я кое-как вползаю в пустую кабинку и задёргиваю штору. Опускаюсь на гору платьев, лежащих на пуфе, вжимаясь спиной в зеркало. Сминаю в кулаке бирку с ценником, оставляя на ней следы пота. Нет, скорее всего, все прекрасно видели, что Алиса ушла. Не слепые же они, в конце концов. А значит, деньги потребуют именно с меня. Ведь она недвусмысленно продемонстрировала мужчину, который готов ради неё открыть кошелёк и вынуть оттуда без малого сто тысяч. Вот только незадача: у меня нет такой суммы. И мы оба это знаем. Но Алисе плевать. Она получила желаемое, а как я разберусь с последствиями, её уже не заботит. — Вот, есть пара вариантов из весенней коллекции, — раздаётся щебетание неслышно подошедшей консультантки, и я едва не подскакиваю, — здесь одно с высокой посадкой, зато цвет очень интересный. Значит, она думает, что Алиса ещё здесь. — Да-да, — бормочу, — положите на пуф, — стараясь казаться невозмутимым. Насколько это вообще возможно в моём положении. — А зелёное забирать? — За… — на мгновение голос мой предательски вздрагивает, — забирайте. Я мечтаю только об одном: чтобы она поскорее ушла. Оставила меня одного, забыла о моём существовании. Позволила слиться со стенами, обратиться в одного из собственных зеркальных двойников, провалиться сквозь пол. Но девушка продолжает стоять на месте, словно вмонтированная в плитку. Осведомляясь: — Может, ещё что-то подобрать? — в её словах слышится обличающая издёвка. И я жду, что сейчас она распахнёт портьеру и обо всём догадается. — Н-нет, — говорю, — пока не надо. Тогда тень её наконец-то исчезает. Я облегчённо вздыхаю, вытирая взмокшее лицо подолом одного из платьев. Отмечая мелькнувшую на задворках сознания тень постыдного удовлетворения. Но какая, в сущности, разница? Алиса только что с моей помощью обнесла бутик на сто тысяч. Вряд ли я нанесу ему больший ущерб. Господи, если отсиживаться здесь и дальше, они всё поймут. И тогда мне точно конец. Остаётся только бежать — прямо сейчас. Я опасливо выглядываю в коридор и делаю нерешительный шаг в зал. По-прежнему сжимая в руке отрезанную бирку, чувствуя, как липко дрожат пальцы. Если сейчас хоть одна из консультанток поднимет тревогу, придётся иметь дело с охраной. А заодно и с полицией. Которая уже не станет церемониться. На негнущихся ногах я прохожу мимо кассы. Глядя на вожделенный выход, сверкающий белизной металлоискателя, от которого меня отделяют ряды вешалок и манекены, одетые в яркие брючные костюмы и летние сарафаны. Нужно сделать только пару шагов. Совсем небольших. Осторожных, чтобы никто ничего не заподозрил. Я на мгновение замираю в дверях. И вдогонку мне летит любезный голос консультантки, опаляющий затылок: — А что, ничего не подошло вашей девушке? В стылом ужасе, приковавшем меня к полу, я медленно оборачиваюсь. — Н-нет, не подошло, — говорю, с трудом шевеля языком. И добавляю едва слышно умоляющее: — Ну… мы ещё зайдём. После чего, миновав двери, со всех ног несусь к эскалатору, перепрыгиваю через движущиеся ступени, проскальзываю по глянцевому полу, едва не сбивая парочку подростков. И стремглав вылетаю на парковку. Где нет уже ни Алисы, ни её машины. Она встречает меня строптивой расслабленностью заброшенных на стол ног. Губительным блеском лакированных каблуков. Беззастенчивостью короткого красного платья — того самого, ради которого мне пришлось пережить невыносимо тягостные минуты стыда. Я подаюсь вперёд, и она, не оборачиваясь, жестом приказывает остановиться. Молча наполняет широкобёдрый бокал вином, отчего в воздухе повисает кисловатый запах. По узким стеклянным краям скользит игривый свет, падает в темноту вина, всплеском взлетает к багровым губам. — И это… того стоило? — наконец осмеливаюсь заговорить, по-прежнему стоя поодаль, не решаясь сократить разделяющее нас расстояние, растянувшееся на сотни невидимых километров. Алиса кажется бесконечно далёкой и недосягаемой, как уплывающий к горизонту мираж. — А если бы меня поймали? Ты хоть понимаешь, что было бы? Она не отвечает, крутя ножку бокала, беззащитно тонкую, готовую в любой миг переломиться пополам под натиском пальцев. Но по бесстыдно дрожащим уголкам губ я понимаю: Алисе понравилось устроенное ею же зрелище. И с сомнением делаю шаг. Оказываясь у неё за спиной. — За что хоть такие деньги? — вздохнув, бросаю, не особо рассчитывая на ответ. — В смысле… нет, тебе, конечно, очень идёт, — спешу оправдаться, поняв, насколько двусмысленно прозвучала фраза. — Но я думал, платья за сто тысяч выглядят как-то… — и замолкаю, пытаясь подобрать подходящее слово. — Шикарнее? — смеются смоляные локоны, угадывая мою мысль. Я опускаюсь на ковёр, зарываюсь пальцами в мягкий ворс. Не поднимая взгляда, лишь краем глаза замечая, как сверкают блики на её туфлях. — В таких бутиках покупают не вещи, — продолжает Алиса, делая глоток, запрокидывая голову. Отчего на белой шее ярко вычерчиваются позвонки. — А статус. Чтобы показать другим: смотрите, я могу себе это позволить. У меня есть чувство стиля и деньги. А значит, и власть. — Я думал, ты против того, чтобы пускать пыль в глаза. Она резко разворачивается в кресле, сбрасывая ноги со стола. Придавливая острым каблуком ковёр в паре сантиметров от моих пальцев. Так, что я опасливо отдёргиваю руку. — Думаешь, мне это нужно? Вместо ответа отрицательно мотаю головой, спеша откреститься от высказанной глупости. И заодно избежать обжигающего взгляда немигающих чёрных глаз. Я умоляюще касаюсь безжалостного каблука. Ощупываю выступ платформы, пачкая лакированную поверхность отпечатками пальцев, смазывая отражающиеся в черноте блики. Заискивающе дотрагиваюсь губами до вздёрнутого носка. Провожу языком, оставляя мокрый след. Она, не говоря ни слова, милостиво позволяет мне стянуть туфлю, обнажить тесно сжатые пальцы, скрытые под плотной тенью чулка. Но когда я подобострастно обхватываю тёплую ступню, Алиса подаётся назад, отталкивается другой ногой от пола и с глумливой медлительностью отдаляется вместе с креслом. Оставляя меня глупо стоять на коленях перед пустотой. Я ползу следом, протягивая руку к мнимо беззащитной лодыжке, высвобожденной из тесноты туфли. — Нет, — с жестокостью отрезает она. И я на мгновение обескураженно замираю. Чтобы тут же с робкой надеждой потянуться к подолу алого платья, скрывающему белизну бёдер. Сжать его в кулаке, засунуть в рот, стиснуть зубами, смять языком, обсосать, как леденец, шероховатую ткань, хранящую тепло её тела. И дёрнуться от боли, опалившей шею. — Я сказала «нет», — неумолимо твердят остро заточенные ногти, впившиеся в мою кожу. — Пусти, — добавляют они. Так, что я лишь упрямо качаю головой, ещё крепче смыкая зубы, продолжая, как капризная собака, жевать шифоновый подол. Чувствуя, как он намокает от слюны, податливо размягчается во рту. В горле Алисы дрожит снисходительный смех. Она снова отъезжает назад, будто решив раззадорить меня. Заставляя ухватиться за платье обеими руками. В голодной непреклонности сжать губами мокрую ткань, потянуть на себя. И наконец с громким треском разорвать поперёк. Обнажить долгожданную теплоту бедра. После чего повалиться спиной на ковёр, по-прежнему стискивая в зубах алый лоскут с торчащими нитями. На мгновение в чёрных глазах мелькает замешательство. И я испуганно вжимаюсь в пол, готовясь к мучительной казни. Но багровые губы неожиданно растягиваются в удовлетворённой улыбке, и тишину оглушает пронзительный смех. По моему подбородку стекает вязкая капля слюны, а Алиса, довольная сценой, исступлённо хохочет, не в силах остановиться. — Ладно, — говорит она, насмеявшись вдоволь. — Приходи завтра к трём часам.