Тиамат

Я не ошибаюсь: деньги на этой троице можно делать в буквальном смысле из воздуха. Достаточно лишь, как выясняется, вложиться в рекламу, представить экстрасенсов самыми великими чудотворцами всех времён и народов, силой альтруизма уступающими только Христу и Будде. Создать собственный сайт с ворохом статей под названиями «как найти свой духовный путь», «что делать, если вы не знаете, как жить» — и приглашать будущих клиентов посетить уникальные, невероятно полезные семинары. В Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Барнауле, Новосибирске. Мы, разъезжая по стране, обещаем вернуть гулящих мужей в семьи, вылечить бесплодие, снять родовые проклятья, погадать на судьбу. Маги разговаривают с мёртвыми, исцеляют рак, заряжают амулеты, чистят ментальные поля — не существует ни единого заказа, за который они не смогли бы взяться. Кроме, пожалуй, приворотов: здесь Ева и Нефилим упёрлись намертво, заявив, что не имеют права мешать осуществлению Истинной Воли другого человека. И привороты пришлось вычеркнуть из прайс-листа услуг. Впрочем, клиентов всё равно хоть отбавляй. Они обрывают телефоны, заваливают письмами, сообщениями в мессенджерах — в конце концов я вынужден составить жёсткий график работы, отменить пробные консультации, поднять расценки и начать давать отказы некоторым страждущим. Я выступаю генеральным менеджером, ответственным за организацию сеансов. Каждый, кто хочет записаться на приём к чудо-экстрасенсам, сперва проходит тщательный отбор у меня. Преимущество, разумеется, получают те клиенты, у которых оказывается сразу несколько проблем: в подобных случаях можно задействовать силы и Евы, и Нефилима — затребовать двойную, а то и тройную плату. Это бывает, когда, например, покойный сын заставляет любимую матушку не спать ночами, пугает её до нервного заикания, мигреней и облысения. Громит дом, гоняет кошек и никак не угомонится. Тут, конечно, запущенная проблема. Одного медиума будет маловато, понадобится ещё и целитель. Какое счастье, что они работают в паре и смогут оказать комплексную помощь! Вам несказанно повезло! — Кастрюли гремят, посуда ходуном ходит… — частит голос из телефонной трубки. — По полу, знаете, как будто шарики катаются… На сороковой день началось, как Андрюшу похоронили. Я сижу в кресле, забросив ноги на стол. И, слушая проникновенный рассказ о неупокоенной душе, думаю, почему же в чудодейственную силу магии верят в основном именно женщины? Потому что руководствуются не логикой и здравым смыслом, а эмоциями? Впрочем, парень лет двадцати пяти, возжелавший снять порчу, заставил меня разочароваться и в мужской половине населения. Ведь, по его словам, это была единственная причина, по которой девчонки отказывали ему в сексе: не патологическая неуверенность в себе, не отсутствие интеллекта и чувства юмора, а именно порча. Я хотел посоветовать снять проститутку или зарегистрироваться в «Тиндере», но передумал — записал к экстрасенсам. Чтобы те, в свою очередь, вверили несчастного идиота в умелые руки Алисы. Эти чёртовы фанатики одержимы единственной идеей: отыскать — или же создать — воплощённого Зверя. Высвободить энергию нового эона, порождённую союзом двух божеств. Вот для чего они колесят по стране, проводят семинары, чистят чакры всем желающим. Пока я думаю, как обеспечить себе светлое будущее, Ева и Нефилим ищут Зверя — и отдают Алисе всех претендентов на эту великую роль, которых отбирают по известной лишь им системе. А дальше Багряная Жена всё должна понять сама, говорят они. Почувствовать силу божества, равного ей, говорят они. И я не удивляюсь ни единому слову. Потому что человек способен привыкнуть ко всему. К сумасшествию попутчиков, к терпкому запаху совокупления, пропитывающему стены гостиничных номеров и съёмных квартир, к странным заклинаниям. Только не к ощущению душевной пустоты. — Я и в церковь ходила, — продолжает тараторить клиентка, — сорокоуст заказывала. И батюшку приглашала, чтоб квартиру освятил… Она бормочет что-то ещё, но я не могу сосредоточиться. Против воли прислушиваясь не к её словам, а к бесцеремонно громким вздохам, доносящимся из-за стены. И, выключив на телефоне микрофон, ору: — Да заткнитесь вы уже! После чего, не выдержав, вскакиваю, выходя в коридор. Алиса даже не потрудилась закрыть дверь. И теперь сидит на краю кухонной столешницы, широко расставив горячо взмокшие бёдра. Скользя по мраморной поверхности, оставляя на ней горящие влажные следы, она обхватывает шею великовозрастного девственника и притягивает его к себе. Позволяя опуститься на колени, в бешеной животной поспешности смять подол чёрного платья — уткнуться лицом между её ног. Она склоняет голову набок и выжидающе смотрит мне прямо в лицо. Будто предлагая присоединиться к священному ритуалу, помочь очередному потенциальному эмиссару Зверя пробудить в себе мощь божества. Хотя знает, что я не прикоснусь к ней даже под угрозой расстрела. Потому что во мне не осталось ни вожделения, ни ревности — ничего, кроме липкой гадливости. Я с грохотом захлопываю дверь и выхожу на балкон. Продолжая разговор в тишине, нарушаемой лишь завываниями промозглого ветра. — Христианский эгрегор, — искусно вворачиваю умное слово, некогда услышанное от Алисы, — вам не поможет. Ритуал должен быть более сильным, — и принимаюсь загибать пальцы, как будто невидимая собеседница способна меня увидеть: — Во-первых, у души вашего сына осталась астральная привязка к месту. Во-вторых, очисткой вы ничего не добьётесь: ну уйдёт он на время, так потом всё равно вернётся. У него дело какое-то не завершено, понимаете? — я говорю это с такой обезоруживающей уверенностью, что клиентка уважительно притихает, прерывая бессвязный рассказ. — И вам надо узнать, чего он хочет. А не откупаться молитвами. Вот в чём заключается главная прелесть этой работы: можно нести любую чушь, которая только приходит в голову. И пусть кто-нибудь попробует уличить меня во лжи, доказать, что я заблуждаюсь. Истины не существует: каждый выдумывает свою картину мира, в которую удобно верить. — А болеете вы потому, что мёртвые тянут энергию, — продолжаю, не задумываясь над собственными словами. — Ему же надо как-то подключаться, откуда-то брать силу, чтобы взаимодействовать с миром живых. Вы для него как донор. Я передёргиваюсь от холода, щиплющего кожу. Заиндевевшее небо набрякает сумерками, а снег по-прежнему не прекращает идти. Он валит так густо, что за его завесой почти не видно очертаний домов и автомобилей: окружающий мир теряется, исчезает, перестаёт существовать. Всё превращается в фантасмагорию: я представляю фанатичных безумцев магами, шлюху с манией величия — воплощённой богиней. Кажется, ещё немного — и я сам увязну в иллюзиях. Окончательно потеряю связь с реальностью. — Они мне помогут, да? — с надеждой осведомляется клиентка, и по голосу её становится ясно: она уже уверилась в силе магов, которых ни разу в жизни не видела, — сама того не подозревая, сделала за них большую часть работы. Теперь, когда Ева и Нефилим приедут говорить с досаждающим призраком, ополоумевшая от страха мамаша будет жадно ловить каждое их слово, слепо повторять ритуальные действия. И в конце концов поверит, что её мёртвый сын ушёл в небытие, — успокоится. До следующего обострения шизофрении. — Конечно! — охотно подтверждаю я. — Это очень сильные экстрасенсы, вам повезло, что вы успели их застать. Потому что завтра они как раз собираются уезжать. Этот город проклят самим дьяволом. Надо валить отсюда, и побыстрее. Куда-нибудь на юг, в Сочи, например. Женщина ненадолго замолкает, осмысливая услышанное. И наконец с разочарованием протягивает: — Завтра? А у меня смена до двенадцати часов, я не смогу… Какое счастье, что человеколюбия мне не занимать! Разве можно отказать нуждающемуся в помощи, не протянуть руку в минуту отчаяния? — Тогда давайте сегодня. Часа в два, например. Они все уедут, и дом наконец-то опустеет. Я смогу полежать в тишине — попытаться заснуть. Не вздрагивать от каждого шороха, не прислушиваться к ритуальным песнопениям и нахально влажным шлепкам. О большем нельзя и мечтать. — Ночи? — удивлённо протягивает она. — Ну да. Ночью открываются порталы в духовный мир. Вы что, не знаете? — негодую я. — Днём бесполезно проводить сильные ритуалы. Энергии мало, духи плохо идут на контакт… И, заслышав звук открываемой двери, оборачиваюсь — чтобы увидеть Алису. Зябко передёргивая обнажёнными плечами, она вынимает из упаковки сигарету — зажимает её в перемазанных помадой губах. — Если есть свечи, — продолжаю, отводя взгляд, — обязательно приготовьте, только не церковные. И блюдца с водой: надо, чтоб работали все четыре стихии. Фотографии ещё нужны будут, — говорю, слыша щелчок зажигалки. И, напоследок наказав завесить зеркала, запомнив адрес, отключаю звонок. Струйка дыма, тянущаяся от сигареты, кажется почти прозрачной. Свесившись через ограждение, глядя вниз, на заметённые снегом дорожки, Алиса затягивается и медленно размыкает губы, выпуская в синеву сумерек густые клубы пара. — Иногда мне кажется, — трагически вздыхает она, — что я его не найду. Горький дым, раздражая ноздри, приносит с собой едва утихшую досаду и омерзение. — Потому что его и нет! — вскидываюсь я, досадливым взмахом руки рассекая воздух. — Нет никакого Зверя! Вы все больные! Сколько можно повторять?! Она перебрасывает через плечо всклокоченные волосы и криво усмехается. С неизменно беспощадной уверенностью заявляя: — Но ведь я есть. Глаза её так темны, что не отражают даже бесовского огня: он выжег их дотла. Закоптил беспросветной чернотой помешательства. — Такова моя Воля, — без тени плутовской улыбки продолжает Алиса. — Я должна найти Зверя. Установить новый эон. Она говорит это с такой обескураживающей серьёзностью, будто действительно верит в искренность собственных слов. Убеждена, что тратит жизнь не впустую. Что само её существование озарено смыслом, подчиняется великой цели. — Да ради бога! — вскидываю я руки в знак капитуляции. — Делайте что хотите. Только не надо мне мозги ебать, а! Надоело уже! И хватаюсь за дверную ручку — чтобы сделать шаг обратно в комнату. Взлететь по лестнице на третий этаж — в самую тихую, маленькую, тёмную спальню, служащую последним пристанищем в апокалипсисе безумия. Упасть спиной на кровать и в изнеможении закрыть глаза. Когда я просыпаюсь, стоит беспроглядная темнота. Плотная, густая, словно дёготь, она толстым слоем покрыла стены, оконное стекло, дочерна вымазала дверь: я, как ни силюсь, не могу отыскать выход. И, ощупывая ножки кровати, водя руками по полу, пытаюсь разглядеть хотя бы собственные пальцы. Но не вижу ничего. Смолистая мгла окатывает меня горячим страхом. Тягучим и липким, лишающим возможности пошевелиться. Может, я ослеп? Неужели медиумы окончательно сошли с ума и решили вознести жертву одному из своих божеств — выколоть мне глаза? Я не осмеливаюсь подняться. Кажется, если сделать шаг в темноту, то выбраться на свет будет невозможно: она обовьёт меня, утянет в свои клейкие сети. Поэтому продолжаю ползти, истирая ладони и колени о шероховатый ковёр. Наугад, руководствуясь лишь подсказками интуиции, пытаясь воскресить в памяти расположение предметов в комнате. Кровать стояла в углу, напротив двери. Значит, если двигаться прямо, вскоре можно добраться до выхода. Я наталкиваюсь на что-то большое, мягкое на ощупь — кажется, это кресло. Приходится обогнуть его — осторожно, выставив вперёд руки, чтобы не удариться головой об угол столика. После чего коснуться стены, покрытой почему-то не ровным слоем краски, а рассохшимися, тонкими, как газетная бумага, обоями. Медленно приподнимаясь, держась за спинку кресла, чтобы не упасть обратно в темноту, нащупываю — наконец-то! — дверную ручку. Дёрнув её на себя, вышатываюсь в коридор. И в следующий миг закашливаюсь от удушливого едкого дыма. Горечью отдающегося во рту, обжигающего лёгкие, щиплющего глаза. Его так много, что он выталкивает собой тьму, оттесняет её в углы. Всколыхивает во мне панический ужас. Что горит? Где? Почему я не почувствовал запаха? Прикрывая ладонью рот и нос, я принимаюсь в исступлении метаться по коридору. Продираться сквозь завесу тяжёлого горького марева, преграждающего путь. Куда, чёрт возьми, подевалась лестница?! И где экстрасенсы? Может, они уехали до того, как начался пожар? Или, что хуже, сами разожгли огонь, после чего бросили меня здесь одного? Не в силах отыскать путь вниз, толкаю первую попавшуюся дверь. Что ж, выбора нет: придётся вылезать через окно. Может, мне повезёт, и я не переломаю себе кости, когда спрыгну с третьего этажа. Всё лучше, чем задохнуться. Но, едва переступив порог комнаты, замираю. У окна стоит женщина — невысокая, худая как жердь — и мелко дрожит. Я не могу разглядеть её лица: дым заволакивает комнату, разъедает глаза. И тем не менее безотчётным, инстинктивным чутьём угадываю, кто передо мной. Это Тамара Георгиевна. Но совсем не удивляюсь, увидев её здесь. Не задаюсь вопросом о том, как она сюда попала, почему стоит, не шевелясь, когда дом утопает в дыму. Всё, чего мне хочется, — поскорее выбраться наружу, глотнуть спасительного воздуха. — Окно откройте! — ору. Слова мои тонут в жгучем тумане, звучат глухо, почти бесшумно, как тающее эхо. — Мы сейчас задохнёмся! Старуха не спешит распахивать створку. Кажется, дым совсем её не беспокоит: она продолжает неподвижно стоять, прижимая к груди икону. Скользя костлявыми узловатыми пальцами по разбитому стеклу. — Что ты с Матроной сделал? — с выражением нестерпимого страдания выплакивает она. Лицо её, неестественно белое, искажено гримасой скорби. Дым мучительным жжением стискивает горло, тяжестью оседает в лёгких. Распирая их, разрывая болью — нестерпимо жалящей, подстёгивающей скорее отыскать оконную ручку. Да где же она?! Ведь только что была здесь! — Ванечка, — охает Тамара Георгиевна, — отсюда нельзя уйти. В отчаянии я, хрипя и задыхаясь, колочу кулаками по стеклу, за которым лопается, взрывается темнота. Обрушившись на меня разрушительной волной, она течёт по рукам, густая, как патока. Впитывается в кожу, отравляет кровь леденящим ужасом. Я дёргаюсь, пытаясь высвободиться, вскрикиваю, чтобы избавиться от тяжести, навалившейся на грудь. И просыпаюсь — на этот раз по-настоящему. Узнавая очертания комнаты, хватая ртом спёртый душный воздух. Успокаиваясь и приходя в себя, сбрасывая оцепенение дремоты. Это был сон. Всего лишь дурацкий сон. Он медленно рассеивается, оставляя после себя муторное ощущение необъяснимого испуга, предчувствие чего-то недоброго и разбитость в теле. Я сволакиваю ноги с кровати и потираю глаза. Комнату озаряет слабый свет уличного фонаря, и темнота уже кажется не такой пугающе густой и кромешной. Но всё же я понимаю, что больше не смогу уснуть. Сам дом, эти стены давят на меня, сжимают в тиски, не оставляют возможности дышать. Здесь слишком неспокойно, несмотря на висящую тишину, — не могу объяснить почему. Может, из-за череды прошедших ритуалов, омрачивших подсознание тенью первобытного страха перед чем-то несуществующим. А может, виной всему вовсе не троица безумцев, а мои собственные сомнения в завтрашнем дне. Опасения перед будущим. Хотя, на первый взгляд, беспокоиться не о чем. Всё отлажено, схема работает безупречно, впереди ещё несколько семинаров в разных городах — я забронировал залы, заказал зазывную рекламу. Формально мы даже не нарушаем закон: рынок магических услуг никак не регулируется. Не существует экспертизы, способной отличить подлинных чудотворцев от самозванцев. Да и кому придёт в голову усомниться в благих побуждениях Евы и Нефилима? Достаточно взглянуть в их экзальтированно горящие глаза, чтобы отбросить любые подозрения в неискренности. Тёмная, сумеречная зона человеческих заблуждений будет существовать вечно, сколько бы эонов ни сменилось. Люди не хотят брать на себя ответственность за свои поступки. Верят в судьбу, в высшие силы, приписывают неудачи проискам злых духов, а в собственном дурном характере винят расположение планет и натальные карты. Если и существует какая-либо иррациональная сила, то ею можно с уверенностью назвать человеческую глупость. Неразумно верить в то, что ритуалы, призывающие Зверя, способны выпустить демонов из преисподней. Что мёртвые, о которых ты и думать забыл, неспроста являются тебе во снах. Но чем дольше пытаешься сохранять ясный рассудок, тем тяжелее не погрузиться в омут безумия, не поддаться необъяснимому страху. Я, как ни стараюсь, не могу сбросить его путы. Он оказывается сильнее здравого смысла, берёт верх над трезвыми самоутешениями. И гонит меня вперёд, вниз, не давая отдыха истёртым нервам. Кажется, если я останусь в этом доме хотя бы на пять минут, окончательно сойду с ума. Не включая свет, чтобы не тревожить глаза, я на ощупь отыскиваю ботинки, набрасываю на плечи куртку и выхожу на улицу. Издали глядя, как экстрасенсы садятся в припаркованное у ворот такси. И подставляю лицо обжигающе холодному воздуху в надежде, что он позволит мне прийти в себя. Но беспокойство не отступает. Напротив, ещё плотнее оплетает меня липкой паутиной. Отчего кажется, что на самом деле сон не закончился. Что я не очнулся и продолжаю барахтаться в болоте собственных страхов. — Стойте! — вскрикиваю, кидаясь к таксишной «Мазде». Она, озаряющая дорогу ярко-жёлтым светом фар, кажется маяком во тьме. Последней надеждой на спасение, которая вот-вот покинет меня — оставит наедине с беспощадной пустотой. — Подождите! Эй, ребята! Машина, удивлённо фыркая заведённым мотором, замирает. Я распахиваю дверцу и забираюсь в салон, тесня сидящую с краю Еву. Снова становится нечем дышать. Ноздри щекочет запах эфирных масел, перемешанный с вонью дешёвого ароматизатора-ёлочки. Я чувствую, что теряю остатки здравомыслия. Оно, всполошённое ночным кошмаром, истончается, ускользает от меня. Сменяется тенью помешательства. Невидящим взглядом я смотрю в окно, на белеющую снегом дорогу, и пытаюсь отдышаться, как после долгого забега. — А где Алиса? — хлопает ресницами Ева, игнорируя моё смятение, не осведомляясь о его причинах. Ещё бы! Мир ведь вертится вокруг блистательной Багряной Жены, и жизнь простых смертных не имеет никакого значения. Я чувствую ощутимый укол досады. И только сейчас замечаю, что пассажирское кресло возле водителя пусто. — Она что, не поехала с вами? Странно. Алиса ведь обожает магические шоу. Не может пропустить ни единого. Египетские боги, ритуалы, поиски Зверя — с недавних пор только это вызывает у неё прежний азарт. — Она ушла с гностической мессы, — поясняет сидящий у окна Нефилим. — Ещё вечером. — И выключила телефон, — добавляет Ева, не на шутку встревоженная внезапным исчезновением богини. — Мы думали, ты знаешь, куда она могла пойти. Я, оглядев их обеспокоенные лица, захожусь хохотом. — Хреновые из вас, ребята, ясновидящие, — чувствуя себя единственным посвящённым в тайну сакрального. Ведь я, в отличие от этой парочки, провёл с Алисой слишком много времени, чтобы не знать: если ей что-то наскучивает, она немедленно возвращается к излюбленному занятию. И, подавшись вперёд, осведомляюсь у водителя: — Где тут ближайший бар? Что ж, клиентке с полтергейстом придётся немного подождать. Мне казалось, мы управимся за каких-нибудь пятнадцать минут, но поиски затягиваются. Такси колесит по тёмным улицам, послушно останавливаясь у каждой призывно мерцающей вывески. Но ни за одной из дверей Алисы не обнаруживается. Мы не находим её ни в барах, ни в ресторанах, ни в единственном на весь город ночном клубе. Привалившись к оконному стеклу, я устало наблюдаю за тем, как Ева мечется по тротуару, утопая каблуками в свежевыпавшем снегу, хватает за руку мужа, таща его за собой. И, не выдержав накала тревоги, распахивает дверцу машины, набрасываясь на меня вместе с ледяным порывом ветра: — Ну что ты сидишь?! Тебе вообще плевать?! — лицо её, окутанное темнотой, некрасиво искажено. Губы трясутся от волнения, смешанного с истовым возмущением. Я флегматично пожимаю плечами. Плевать ли мне на эти бесплодные метания? Пожалуй, да. Единственное, что меня по-настоящему беспокоит, — женщина, дожидающаяся сеанса спиритизма. Я, конечно, успел отзвониться — извиниться и предупредить её об опоздании экстрасенсов, но всё равно не могу отделаться от зудящего негодования. Какой вопиющий непрофессионализм! Пока эти придурки бегают по городу в поисках пропавшей богини, их репутация неминуемо рушится. Чем они вообще думают?! — Расслабьтесь, — протягиваю, откидываясь на спинку сиденья. — Далеко она не уйдёт. Алиса — последний человек на земле, которому может хоть что-то угрожать. Она умело балансирует на краю пропасти, выпутывается из любых скользких ситуаций. Да что уж говорить, самопровозглашённые маги даже утопить её не смогли! Наделили вместе со статусом божества бессмертием. Так к чему теперь тревожиться? Кто знает, может, она решила всего лишь сходить прогуляться — подышать свежим воздухом. А её преданные фанаты уже готовы рвать на себе волосы, обзванивать больницы, морги, поднимать на уши полицию. Цирк, да и только. — У Бабалон своей спросите, — говорю, не в силах удержаться от колкости. — Если ей и правда нужна Алиса, то она скажет, где её искать. — Филь, я его сейчас убью! — в оскорблённых чувствах вскрикивает Ева, поражённая открытым неуважением к богине. Разом сбрасывая напускное благодушие и человеколюбие, с яростью хватая меня за ворот куртки. — Да успокойся уже! — не выдерживает всегда невозмутимый медиум. И оттягивает не на шутку взбесившуюся жену назад, на тротуар. С презрением выплёвывая: — Нашла кого слушать! — А-а, ну да, — понимающе соглашаюсь я. — Действительно. Куда уж мне, идиоту! — И, придвинувшись к краю сиденья, проникновенным полушёпотом добавляю: — Ты бы лучше трахал её почаще, чувак. Ева вспыхивает и захлопывает дверцу. Чтобы в следующий миг распахнуть её вновь и забраться в салон — с подчёркнутой небрежностью оттеснить меня к противоположному окну. — Садись, поехали, — бросает она мужу. И, наклонившись вперёд, к водителю, как ни в чём не бывало принимается щебетать: — Давайте ещё кружочек сделаем. Мы заплатим, — спешно добавляет Ева, заметив в зеркале, как недовольно вытягивается его лицо. — Только помедленнее, пожалуйста! — почти умоляет она. — Вас человек вообще-то ждёт, — считаю нужным напомнить я. Взрываясь в негодовании: — Вы и так уже на час опоздали! Сколько можно?! Она бросает на меня полный гнева взгляд и снова в изнеможении закатывает глаза: — Фи-иля-я… Типично женская уловка — в любой неловкой ситуации прятаться за мужнину спину. Как удобно! — Без неё мы никуда не пойдём, — с непреклонной решимостью отрезает Нефилим. Так, словно Алиса — краеугольный камень, на котором зиждется мир. Единственный источник магической силы. — Да? Это ещё почему? Они смотрят на меня как на кретина. В глазах их, обычно озарённых светом экзальтации, попеременно отражаются удивление, надменность и плохо скрываемое презрение. — Только Багряная Жена может обуздать Хоронзона, — с неохотным снисхождением поясняет Ева. — А мы думаем, что встретим там именно его. — Кого-кого? Хера на зоне? Господи! Сколько ещё существ в их пантеоне, о которых мне, к счастью, не удалось узнать? Я хочу сказать, что передумал и не собираюсь выслушивать ответ, но не успеваю: экстрасенсы, обрадовавшись очередной возможности просветить неофита, принимаются наперебой частить, устраивая лекцию и мне, и заодно обалдевшему от эрудированности пассажиров таксисту. Хоронзоном, как выясняется, называется не препарат для лечения острых психозов, а демон. Вернее, неупорядоченная стихия, изредка принимающая физический облик. Великое препятствие для каждого адепта, желающего вознестись на последнюю ступень и стать сверхчеловеком. Что-то вроде босса в компьютерной игре, который мешает тебе добраться до вожделенной надписи «Game over». Именно благодаря ему мы занимаемся прокрастинацией, страдаем ерундой вместо того, чтобы саморазвиваться. Попусту растрачиваем внимание — вот почему Хоронзона зовут демоном рассеяния. Отлично, теперь я знаю, кого винить в собственной лени! — Это не просто энергетический сгусток, — добавляет Нефилим, — а одна из сил Бездны. Очень опасная. — Смертельно опасная! — со значением поправляет его супруга. Принимаясь в волнении тараторить: — Мы, конечно, поставим защиту. Но её будет мало. Только самоубийца может пойти на встречу с Хоронзоном без помощи Бабалон. А ещё, — трагически вздыхает она, — у меня плохо с енохианским языком. Я снова чувствую, как мутится мой рассудок. И, оглядев обоих незадачливых лекторов, страдальчески протягиваю: — Вы прикалываетесь? Это же надо было додуматься! Если так послушать, оказывается, что их вызвали не на разговор с досаждающим духом (который, вероятнее всего, лишь плод воспалённой материнской фантазии), а на борьбу с самим дьяволом! Кажется, я уже где-то видел нечто похожее, вспомнить бы ещё где… Хотя, пораздумав, решаю, что так будет даже лучше. Если они толкнут эту же пламенную речь клиентке, я в десять раз подниму цену за ритуал. А что? Справедливое вознаграждение за столь рискованную работу! Кому понравится жить с демоном из бездны, который недовольно громыхает кастрюлями в поисках жратвы? Не хотите, чтобы какая-то хтоническая сущность доедала за вами борщи, — извольте заплатить. Люди тут, между прочим, жизнями рискуют! — И как вы поняли, что это он? — задаюсь разумным вопросом. — Вы даже его не видели! Ох уж эти сверхъестественные способности! Как-то слишком избирательно они работают: маги не могут найти в небольшом городишке богиню, зато за версту чуют какого-то демона и заранее трепещут от предвкушения опасной встречи. Нет, если всерьёз искать логику во всём этом сумасшествии, то и вправду можно рехнуться. — Мне было видение, — с полуулыбкой сообщает Ева. — Я стояла у озера, и на песке было выцарапано число триста тридцать три. А в каббале оно соответствует имени Хоронзон. Я понимающе киваю. Что ж, это многое объясняет! Собственные галлюцинации — очень авторитетный источник, тут и не поспоришь. — На самом деле его можно использовать во благо, — со свирепой серьёзностью продолжает Нефилим. — Как помощника для исполнения желаний. Мы попробуем материализовать энергию эго и попросить найти Зверя. — Это типа джинн из лампы? — с нескрываемым сарказмом интересуется прежде молчавший водитель. Оценив блистательную шутку, я захожусь солидарным хохотом. Слава богу, в нашей палате номер шесть отыскался ещё один здравомыслящий человек! Ничуть не смущённый медиум тяжело вздыхает, готовясь разразиться очередной занудной тирадой. Но вдруг сдвигает брови к переносице и требует: — Стойте! И, прежде чем я успеваю ехидно спросить, какой Вельзевул надоумил его остановить такси у давно закрывшегося торгового центра, распахивает дверцу. Бросая жене: — Пойдём. Она должна быть где-то здесь. После чего, с галантностью джентльмена позволив Еве выбраться на стылый воздух, заглядывает обратно в салон, исподлобья сверкая немигающими глазами, похожими на горящие угли: — Ты идёшь, нет? Вместо ответа я только отмахиваюсь. Лучше уж проведу лишних пять минут в обществе водителя. Вспомню, каково это, общаться с нормальным человеком, и ненадолго отдохну от потока эзотерической чепухи. — А кто они такие, фокусники, что ли? — хмыкает тот, когда дверца захлопывается и мы остаёмся одни. — Ну что вы! — искренне возмущаюсь я, оскорблённый столь нелестным определением. Как торговка на базаре, встающая грудью за свой товар. — Очень сильные экстрасенсы! Снимают порчу, делают расклады на картах Таро, раскрывают внутренний потенциал. — И по привычке тянусь к нагрудному карману, где храню комплект визиток, с услужливостью менеджера предлагая: — Телефончик дать? Хотя, надо признать, в длинном чёрном пальто и лаково блестящих туфлях Нефилим действительно выглядит как иллюзионист. Твёрдым размеренным шагом направляясь в темноту, минуя пустые парковочные ряды, он подставляет голову ветру, позволяя тому взъерошить гладко прилизанные волосы. Ева торопится следом, и юбка её взмётывается, бьёт краями по ногам. Таксист собирается что-то сказать, но не успевает. Его отвлекает яростный вскрик, доносящийся из-за приоткрытого окна: — Эй! Руки убери! Я распахиваю дверцу и в любопытстве выглядываю наружу. Чтобы заметить чёрный внедорожник, в неловком развороте замерший у главного входа в торговый центр. Свет фар выхватывает из темноты ряд мирно дремлющих автомобилей, следы шин на снегу и фигуры экстрасенсов. А заодно незнакомого мужика, который стискивает локоть Алисы. Она едва держится на ногах, скользя опасно неустойчивыми каблуками по наледи. И тщетно пытается высвободиться, в бессилии размахивая рукой. Подол пальто её ожесточённо бьётся о обнажённые бёдра, вздымается, открывая взгляду края чёрной юбки. — Ты оглох?! — истошно взвизгивает Ева. Крик её прокатывается по парковке, осколками эха разбивается об асфальт. И заставляет Нефилима резко шагнуть вперёд. Не прицельным, но точным ударом в челюсть сбить мужика с ног. Отчего я в удивлении присвистываю: ну надо же! Кто бы мог подумать, что бесстрастный, как покойник, медиум способен размахивать кулаками? Незнакомец, поскользнувшись, подавшись назад, от неожиданности разжимает пальцы. Отчего Алиса не успевает спохватиться — удержать равновесие. И, оступившись, чиркнув каблуками по льду, падает на стоящего за спиной Нефилима. Но, едва обмякнув в его руках, вскидывается. Отчаянно бьётся, пытаясь вырваться из хватки, обрушивает на мага слепые удары ладонями. Будто разъярённый ребёнок, не способный превозмочь мощь обуявшего его легкомысленного гнева. Не знающий, как управлять собственным телом. — Не хочу! — в запале вскрикивает она, срываясь на хрип. — Пусти-и! Я не пойду! Не хочу! — И, дёрнувшись ещё пару раз, утратив волю к сопротивлению, изнурённо замирает. Волосы её, мокрые от снега, спутываются на ветру, свалянной сетью липнут к плечам. Алиса выглядит не как богиня, а как беспомощное, загнанное животное. Охваченная ознобом, она тяжело дышит, выпуская изо рта клубы пара. И прижимается к груди Нефилима, скользит дрожащими пальцами по его плечам. — Я думала… — давясь обжигающе ледяным воздухом, говорит она. — Думала, это он. Зверь. Мне… мне показалось… чтобы… Речь её прерывиста, хаотично бессвязна. Но в блестящих в свете фар глазах не отражается ничего похожего на опьянение. Лишь лихорадочное, распалённое безумие. И я с досадой думаю, что лучше бы она напилась. Лучше бы мы вытащили её из какого-нибудь затрапезного бара, погружённую в дурман несознания. Так было бы проще. Я знаю, как выглядит непредсказуемость нетрезвости. Умею предугадывать порывы пьяной ярости, исступление отчаяния. Но не могу предположить, что делать с безудержным фанатичным помешательством и можно ли вообще его обуздать. Алиса никогда не верила ни во что и ни в кого, кроме себя. И это безусловное, слепое самообожание, огонь которого распалило благоговение магов, в конечном счёте охватило её неукротимостью умопомрачения. Дотла выжгло остатки благоразумия, застило сознание чернотой. — Но его нет! Нигде нет! — захлёбываясь словами, с внезапной ясностью просветления взвивается она. — Зачем тогда это всё?! Ради чего?! — Алиса-Алиса! — бросается к ней Ева. Обхватывает за колко дрожащие плечи, притягивает к себе. Исподлобья глядя на очередного несостоявшегося Зверя. Тот, осмотрительно решив не ввязываться в свару, забирается в машину. Хлопает дверцей и, гневно сверкнув фарами, с визгом покрышек трогается с места. Оставляя экстрасенсов наедине с ледяной мглой. — Мы найдём его, — уверяют они. — Обязательно найдём, — пытаясь успокоить темноту, привести её в чувство. И подхватывают с двух сторон, помогая ей твёрдо встать на ноги. Отыскать точку опоры — сделать шаг. Я, измождённо вздохнув, пересаживаюсь вперёд, к опешившему водителю. После чего в театральной патетичности развожу руками: — У богини день не задался. С кем не бывает. До дома клиентки мы добираемся только к половине четвёртого утра. Низкий, деревянный, он стоит на отшибе и, кажется, вот-вот сложится пополам от тяжести снежной шапки, придавившей крышу. Вжимая кнопку звонка возле калитки, я скептически хмыкаю: не очень-то подходящее место для обитания великого и ужасного Хоронзона. Мог бы найти что-нибудь поприличнее. Например, заброшенную, полуразрушенную церковь, в каких живут все уважающие себя демоны из мистических фильмов. Или пентхаус с бассейном. Зачем сводить с ума тёток постбальзаковского возраста, когда существуют олигархи, чиновники и патриархи? Можно было бы устраивать конкурсы охранникам, пытающимся поймать невидимого вора, кошмарить домработниц, оставляя на свежевымытом полу пятна крови, срывать многомиллионные сделки, портить баснословно дорогие картины. Но нет, тысячам способов развлечься он предпочёл барабанные партии, исполняемые на кухонных тарелках. — И как вы собираетесь его изгонять? — спрашиваю, оборачиваясь к экстрасенсам. — Изгонять? — одними уголками губ улыбается Ева. — Зачем? — она оглядывает меня с головы до ног и заливается смехом. С будничной непринуждённостью объявляя: — Нет, мы его призовём. От неожиданности услышанного я давлюсь обжигающе ледяным воздухом. — Демона? Вот прям из бездны? Мне казалось, они будут устраивать сеанс экзорцизма, загонять нечистую силу обратно в ад. А не приглашать её на дружеское чаепитие. — Ты воспринимаешь всё буквально, вот в чём твоя ошибка, — продолжает Ева. Со снисхождением напоминая: — Я же тебе говорила. Это метафоры. В темноте глаза её кажутся почти чёрными. Такими же беспросветно безумными, как у стоящей рядом Алисы. Кутаясь в тонкое осеннее пальто, зябко поводя плечами, она искривляет губы в желчной усмешке, похожей на оскал. Считая нужным вмешаться в разговор — подбросить дров в костёр всеобщего сумасшествия: — Но для тебя это будет экстремальная чёрная магия, — стылым проникновенным полушёпотом, от которого я невольно вздрагиваю, говорит она. Медленно, с расстановками — так, будто старается напугать, обволочь тёмным липким помешательством. Упивается наслаждением при виде моего смятения. — К тебе Хоронзон придёт в образе демона. Потому что ты ожидаешь увидеть именно его. — Алиса… — пытается осадить её медиум. Но она лишь в неудовольствии вскидывает руку, заставляя его замолчать. С неестественной, зловещей осмысленностью продолжая: — Он может быть кем угодно. Потому что это всего лишь архетип. Яркая визуализация человеческого подсознания, — убеждённо кивает она. — А ты думаешь, — глаза её, подёрнутые смурью, обличительно взблескивают, — что он существует на самом деле. Поражённый немыслимым, абсурдным обвинением, я взъяриваюсь: — Издеваешься, что ли? Зачем она пытается убедить меня в том, что в глубине души я отчаянный фанатик — такой же, как её друзья? Ради чего? Чтобы запутать, застращать, выбить почву из-под ног — лишить последних остатков здравомыслия? Меня охватывает дрожь справедливой самозащитной ярости. — Да это вы мне на мозги постоянно капаете! То боги у вас, то демоны, то вообще хер знает кто! — И ты в них веришь, — не унимается Алиса. С нажимом повторяя: — Веришь, хотя и пытаешься это отрицать. — И вдруг с запоздалым осознанием интересуется: — Зачем ты вообще пришёл? Хочешь сойти с ума? Я собираюсь возмутиться. Сказать, что главная роль душевнобольной отведена именно ей. Что только ненормальный человек может принимать бредни экстрасенсов за истину и верить в собственное великое предназначение. Бегать по городу, видеть Зверя в каждом первом встречном. Считать себя земным воплощением богини, которой суждено высвободить энергию нового эона. Но я не успеваю: калитку отпирает приземистая женщина в длинном пуховике, нездорово бледная, с глубокой морщиной, залёгшей на лбу. И ахает: — Ой, а вас так много… Она явно не ожидала, что к ней заявится целая толпа. И пока не очень понимает, как к этому относиться: то ли радоваться акции «три мага по цене двух, менеджер в подарок», то ли настораживаться от описания предстоящего ритуала. — Знаете, — говорит клиентка, проводя нас через холодный предбанник, заставленный коробками, цветочными горшками и прочим хламом, — а сегодня было тихо. Как будто почуял, что вы приедете… — в горле её дрожит нервный смешок. Или, что вероятнее, мысленно ухмыляюсь я, она убедила себя во всемогуществе экстрасенсов — заранее успокоилась. И назойливые галлюцинации прошли сами собой, без вмешательства со стороны. Оглядывая кухню, где, по заверениям клиентки, еженощно бушует беспокойный дух, я не замечаю ничего необычного. Дом как дом: маленький, старый, с низкими потолками и плохо утеплёнными окнами. На плите стоит чайник, в раковине белеют следы мыльной пены: очевидно, перед нашим приходом хозяйка в спешке домывала посуду. И так увлеклась, что не сразу услышала трель звонка. — Вот отсюда, — сбивчиво, в волнении поправляя взъерошенные кудри, принимается тараторить она, — бывает, знаете, вилки на пол падают, — и припечатывает ладонью столешницу. — Стаканы лопаются. Стоят-стоят, а потом — бах! И лопаются… Я их все поубирала уже, — спешно добавляет женщина, когда я из любопытства распахиваю дверцу буфета и обнаруживаю ряд разноцветных пластиковых кружек, какие обычно можно встретить в детских садах или лагерных столовых, — всю посуду стеклянную. Собрала, вон, вынесла, — она кивком указывает на дверь, ведущую в предбанник. — Надо соседке отдать, да всё руки не доходят... А так чуть не каждые три дня новые стаканы бегала покупала. Экстрасенсы, слушая рассказ, ходят по дому, скрипя половицами. Зачем-то заглядывают за телевизор, стоящий на комоде, тянут за край шторы, проводят руками по воздуху и долго всматриваются в разводы на потолке, силясь прочесть в них тайные послания. — Ну, некротической энергии я тут не чувствую, — наконец с видом эксперта заключает Нефилим. — Вашу энергетическую оболочку, — подхватывает Ева, — разрушает не дух сына. Женщина, напряжённо наблюдающая за сеансом магической диагностики, оторопело смаргивает, округляя маленькие глаза с тяжело набрякшими веками: — Да как же... И принимается непонимающе частить. В десятый раз рассказывая, что полтергейст поселился в доме аккурат со смертью её единственного, горячо любимого сына. Вернее, на сороковой день после похорон. Бряцать дверцами, греметь посудой и переключать каналы на телевизоре, останавливаясь на трансляциях футбольных матчей, может только он, незабвенный Андрюшенька, несправедливо рано покинувший этот бренный мир. И вообще… — Марина, послушайте, — Ева мягко прерывает её поток сознания. Стоя у стены, она перебирает чётки из лунного камня, отливающие синевой. И терпеливо поясняет, как маленькому ребёнку: — Вы сами призываете сущность из нижнего мира. Такое бывает, — с извиняющейся улыбкой добавляет она, — когда у человека очень беспокойный ум. Вы всё куда-то спешите, суетитесь, волнуетесь. Хватаетесь сначала за одно, потом за другое... — жестом обрисовывая в воздухе круг: — Много-много мыслей в голове… — И он приходит к вам, — раздаётся голос у меня за спиной. Я оборачиваюсь, чтобы заметить, как Алиса с хозяйской беспардонностью, не озабочиваясь приличиями, выдвигает кухонные ящики, распахивает дверцы. По слогам чеканя: — Хоронзон, — и поднимает грохот столовых приборов. — Потому что вы ждёте, — резко перекрутившись на каблуках, она замирает с ножом в руке, — ждёте, что кто-то придёт. Лезвие поблёскивает в тусклом свечении ламп. Бросает блики на её неестественно бледное лицо. Тени ощупывают кроваво-красные губы, теряясь в пади приоткрытого рта. Оглаживают скулы, поднимаются ко лбу — и соскальзывают в омут горящих безумием глаз. Отчего я снова ощущаю тяжёлый прилив страха, как во сне. К горлу подступает тошнота. Меня бросает в жар, перед глазами вспыхивают пятна темноты. Охваченный предчувствием чего-то неминуемо зловещего, я делаю шаг назад, прижимаясь спиной к стене. Господи! На кой чёрт ей вообще понадобился нож?! Только не говорите, что для проведения этого ритуала требуется чья-то кровь. Клиентка, впрочем, не выказывает ни удивления, ни беспокойства. Закрыв лицо руками, она всхлипывает и надтреснутым голосом подтверждает: — Жду. — После чего срывается на плач: — Я… я всё никак не могу привыкнуть, что его больше нет. В полвосьмого, — трясущейся рукой она указывает на входную дверь, — он всегда приходил с работы. Приходил и не разувался. Прям в ботинках по коврам… Я каждый раз ругалась. А теперь… — женщина поднимает на Алису осоловелые, затянутые пеленой слёз глаза. Исповедуясь не знающей сочувствия темноте, в отстранённом любопытстве скользящей пальцами по лезвию ножа: — Теперь я сижу и жду, что он вернётся. В этих своих ботинках… На часы смотрю, — она беспомощно хватает ртом воздух, — а его… — и, захлебнувшись рыданиями, снова принимается выть. Размазывать по щекам мутные дорожки слёз. — Мы его призовём, — выдержав паузу, позволив женщине дать волю горю, говорит Нефилим. И, когда она поднимает на него умоляющий взгляд, без тени сожаления крушит её надежды на встречу с духом сына: — В смысле, сущность. — Но это очень опасно, — спешит добавить Ева. Заметив, как испуганно вытянулось лицо клиентки, кивает: — Вам лучше уйти. И тебе тоже, — вдруг оборачивается она ко мне. Отчего я, поражённый вопиющей, угнетающей несправедливостью, тут же вскидываюсь: — Это ещё почему?! Чёрт побери, у меня не так много развлечений! Мне что, даже не дадут посмотреть на ритуал? В конце концов, я нашёл им эту полоумную тётку, договорился о встрече, назначил цену. И не собираюсь в очередной раз выслушивать чужое нытьё где-нибудь на заднем дворе. Заняться мне, что ли, нечем больше?! — Я остаюсь, — заявляю, опускаясь на табурет, широко расставляя ноги — чтобы никто не посмел сдвинуть меня с места. И, прежде чем женщина успевает открыть рот, выдать то же самое — предложить составить компанию, бросаю: — У меня хорошая кармическая защита. А вот вам, — я окидываю её снисходительным взглядом, искривляя губы в усмешке, — действительно лучше подождать где-нибудь снаружи. Она подбирается и принимается удивлённо хлопать глазами. Жестом обводя кухню: — А я тут… — указывая на стоящие на столе две толстые свечи на блюдцах, заполненных водой, на альбом с фотографиями — на ритуальные предметы, послушно приготовленные в строгом соответствии с продиктованным мною списком. Заметив свечи, маги одобрительно кивают, а вот в фотографиях, как выясняется, нет необходимости: Хоронзон уж точно не может явиться в образе покойного Андрюшеньки. Мятежная, хаотическая сила из бездны — яркая визуализация встревоженного ума — показывается адептам в каком угодно зримом обличье, но только не в человеческом. А вызвать её требуется именно для того, чтобы обуздать, — рискуя жизнью, разумеется. Ну и заодно попросить о помощи с поисками Зверя — об истинной цели своего визита экстрасенсы почему-то решают умолчать. И, напугав неуравновешенную женщину едва не до полусмерти, выставляют её за порог. — Мы вас позовём, — добавляю я, не слушая робких причитаний, и захлопываю дверь. После чего возвращаюсь обратно на кухню, смежную с залом, устраиваюсь поудобнее на стуле, замирая в предвкушении зрелища. Нож, который Алиса отыскала в ящике со столовыми приборами, как выясняется, будет играть роль некоего магического жезла. В принципе, для этой же цели можно было взять и лопату, стоящую в предбаннике, и кочергу, торчащую из-за плиты, но смотрелось бы не очень эффектно. Нож — это мало того что изящно, так ещё и удобно. С его помощью она очерчивает на полу большой неровный круг, который быстрыми порывистыми движениями делит на восемь частей. Рисуя не пентаграмму, как могло показаться поначалу, а новый, незнакомый мне символ — звезду Хаоса. Встаёт в центр, заносит руки над головой, удерживая нож в трясущихся пальцах — так, будто хочет заколоть невидимую жертву, — и закрывает глаза. Нараспев возвещая: — Да свершится моя истинная Воля! Отблеск лезвия рассекает теневую вуаль, лёгшую на её лицо, которое принимает выражение неестественной, почти экстатической безмятежности. Становится пугающе спокойным, как у спящего человека, погружённого в глубокий транс. Маги, стоящие в круге, принимаются хором читать заклинание на енохианском. Мелодичный, напевный и вместе с тем свистящий, напоминающий шелест листьев или шипение змеи язык этот нельзя сравнить ни с одним из реально существующих. Незнакомые полубредовые слова эхом журчат в ушах, погружают меня в окостенение полудрёмы. Которое разрывается от вскрика, похожего на выстрел: — Ио кьяй! И я против воли вздрагиваю, сбрасываю наваждение. Месса больше похожа на медитацию: они стоят неподвижно, погружённые в свои мысли, не слыша свиста чайника на плите, завываний ветра за окном и шорохов за стеной. Медленно, ровно дышат, невидящими взглядами всматриваясь куда-то вдаль, и на лица их падает тень глубокой, ничем не тревожимой сосредоточенности. Отчего мне на мгновение кажется, что время остановилось и это ритуальное оцепенение будет длиться вечно. Но Алиса снова вскидывает руки над головой, складывая их крест-накрест, продолжая удерживать нож. И, позволив магам возобновить енохианские заклинания, распахивает глаза. Непроницаемо чёрные, затянутые пеленой болезненного возбуждения. — Ио Хоронзон! — объявляют они. Ничего не происходит: не лопаются лампочки, не трескаются зеркала, не включается телевизор. Но меня почему-то вмиг обуревает истерическая, неконтролируемая паника. Кошмарный сон, длинная лекция в такси, поиски Алисы, сверкающий нож и, наконец, сам ритуал — всё это оставило в моём сознании след помешательства. Покрыло душу коростой страха, взбудоражило, опустошило. Остаточным разумом я понимаю, что бояться нечего, что никакого демона во плоти не существует: Хоронзон всего лишь ассоциативный образ, символ неспокойного человеческого эго, Алиса призналась в этом сама. Но всё равно не могу отделаться от предчувствия надвигающейся катастрофы. — Зачем ты пришёл? — не издавая ни звука, осведомляются издевательски алые губы. — Хочешь сойти с ума? — Да идите вы на хер! Я в ужасе вскакиваю, вылетаю в комнату, едва не переворачивая зажжённую свечу. А они заходятся хохотом — все трое. Громким, самодовольным, обжигающим спину, подгоняющим меня вперёд. Он ещё долго отдаётся в ушах, даже когда я выбегаю на улицу, проносясь мимо недоумённой хозяйки, которая послушно ждёт окончания мессы. Замерев посреди дороги, выдыхаю стиснувший лёгкие страх, клубами пара выпускаю его в медленно светлеющее небо. И лишь после этого прихожу в чувство. Надо вызвать такси. Доехать до дома — лечь спать. Позабыть всё произошедшее, как недоброе, утомительное видение, которое не имеет ничего общего с реальностью. А ещё лучше — двинуться дальше, в следующий город, чтобы не оставаться здесь, не вспоминать о случившемся. В дороге всегда становится легче. Мерное тарахтение двигателя, дурацкие попсовые песни на радио, шорох снега под колёсами — всё это умиротворяет, приносит долгожданный покой. Экстрасенсы и Алиса выходят минут через пятнадцать. Охваченные пьянящей лёгкостью, они о чём-то переговариваются с клиенткой и смеются. Даже всегда мрачный, серьёзный Нефилим растягивает губы в едва заметной благосклонной улыбке. — Ну и что он вам сказал? — спрашиваю, когда Ева делает шаг к подъехавшему такси. Она замирает и оборачивается. Оглядывает меня с головы до ног и вздыхает: — Надо искать дальше. Но не здесь, — будто прочитав мои мысли, она усмехается. С напускной торжественностью объявляя: — Поедем на юг. Ты же хотел погреться? Я воздеваю руки к небесам, как дикарь, решивший возблагодарить высшие силы за милостивый подарок фортуны. — Аллилуйя, господи! — и почти готов расплакаться от счастья. Неужели этих придурков озарила первая по-настоящему здравая идея? Я уж было испугался, что мы застряли здесь навечно и обречены до скончания дней бродить по холодному, кромешно чёрному аду. Что кошмары будут неотрывно сопровождать меня до тех пор, пока я не утрачу последние остатки рассудка. — Он пришёл к нам в образе Ра-Хор-Хута, — говорит Ева, распахивая дверцу автомобиля. — Бога солнца. Я ухмыляюсь и тоже забираюсь в салон. Позволяя себе остроумную профессиональную шутку: — Спасибо, что не Анубиса. — Если бы это был Анубис, — подаёт голос сидящая сзади Алиса, — я бы перерезала себе горло, — без тени иронии заявляет она. На губы её ложится яркий серебристый блик. — Но нам повезло. Ра-Хор-Хут — это очень хороший знак. В пальцах у неё по-прежнему поблёскивает лезвие ножа. Который, как сувенир, она зачем-то прихватила с собой — на память об успешно проведённом ритуале. Но я не говорю ничего, не пытаюсь удивиться или зайтись возмущением. Потому что знаю: это всего лишь магический жезл. Волшебный атрибут, принёсший ей удачу. Да будет так.