Чёрное и белое 2: Союз

Холодное серое море лениво шуршало о прибрежные камни, тут же отдаляясь назад и затем с новой силой ударяя о полосу гальки с песком. Сам по себе пляж был бетонным, с пластиковым покрытием - и даже маленький участок хоть каких-то естественных частей у воды привлекал гораздо больше внимания, нежели шезлонги по пять кредитов в час и кафе с разнообразным ассортиментом, что, к слову, сейчас были уже закрыты - конец сентября, не сезон. Но солнце всё ещё было довольно тёплым, и поэтому изредка местный и приезжий народ лениво стекался к морю позагорать днём или пожарить шашлыки вечером, чего местная администрация не запрещала, но при этом штрафы за мусор были настолько огромными, что у некоторых возникало сомнение - а действительно им он нужен, этот пляж? Как правило, это были не местные - они никогда не позволили загрязнять свою же уникальную чандрилианскую экологию и могли за это даже лицо набить. В пределах нормы, конечно, и прогнать с места отдыха вон с обязательным напутствием: «Вот у себя там на Корусанте и мусорьте, а нашу планету не троньте!» Но сейчас прибрежная полоса пустовала. Лишь где-то далеко, на самом краю, резвилась какая-то подозрительная компания, прыгая с обрыва. Они немало рисковали - не только своими жизнями, но и деньгами товарищей (бесхозные трупы тоже считались мусором), но пьяных людей, родианцев, тви’леков и кого-то ещё это не останавливало - они влезали по лесенке на уступ, с шумом прыгали, расплёскивая вокруг себя морскую воду, вопили, хохотали, ругались эвфемизмами (за мат тоже полагалось "дорого платить" админам, культурная столица, всё-таки!) и снова, отталкивая друг друга, влезали по лестнице на обрыв. Наблюдавшая за ними в течение некоторого времени Мон Мотма не выдержала и фыркнула. — Чего смеёшься, рыжуля? - поинтересовался сидящий за её спиной союзник, кое-как прикрытый халатом - сенаторша категорически запретила ему пугать народ своими торчащими из тела проводами и трубками. — Ну толкаются алкаши, ржут, плюхаются как попало - и что? К ним хочешь? Женщина опять фыркнула, на этот раз уже с возмущением. — Во-первых, лидер Мон Мотма или просто Мон, а не «рыжуля». Самому-то приятно, когда повстанческим отродьем или ниггой называют, а? - поправила она, откинувшись на его спину. — А во-вторых, не хочу. Просто тут хоть какое-то движение, а то всё так тихо, спокойно... Тоска смертная. Я чуть не слегла с этого. — А я ж тебе предлагал: поехали на Бандаван! - не преминул вставить шпильку мятежник. — Взяли бы стволы, мины, гранаты и пошла потеха! Но ты ж у нас человечка мирная, убивать не хочешь... — Не хочу. - кивнула Мон. — Дроидов вот не жалко... Мы с Падме на них тренировались, когда совсем ещё юными были. Да и ты, я слышала, спец по из отстреливанию был. А сейчас что? Даже не солдаты - пушечное мясо. К тому же, я пока ещё притворяюсь имперкой, так что мне никак нельзя попадать под подозрения, хотя я уже сделала это. Геррера вздохнул, чувствуя, как воздух в груди начинает заканчиваться, и нацепил кислородную маску. Опять она за своё. Ну разве можно хрупкой женщине так рисковать, когда ни ствола с собой, ни охранников под боком? Адреналина, что ли, не хватает? — Палпатин? - спросил он, слегка невнятно из-за дыхательного аппарата. Женщина тоже вздохнула и сжалась в комок, уткнув лицо в колени. — И что же он хочет? — Меня. - тихо ответила она, передёргивая плечами. — А я, как ты понимаешь, не хочу. Старый он, некрасивый, больной и вообще мой отец. У нас на Чандриле так не принято - максимум брат с сестрой, и то под большим вопросом. Что теперь делать-то? — Ну я как бы тоже не слишком молодой, здоровый и красивый. Но, по крайней мере, не твой отец. - самокритично произнёс Со, облизывая пересохшие солёные губы. — А что делать... Либо беги оттуда, либо оставайся и терпи до конца - что ещё можно сделать? Жаловаться, как ты понимаешь, бесполезно - он Император, а ты лишь одна из его подчинённых, да и кому жаловаться? Таким же подневольным политикам? Выбор за тобой. Мотма не ответила, а лишь сжала зубы и продолжила смотреть на серое море уже с ненавистью и тоской. Будь он проклят, этот Палпатин! Вздумал сравнивать её с матерью, а закончил тем, что она «такая же надменная, гордая и неуступчивая, как и мисс Санчесс в свои годы, но он её обязательно завоюет». Ага, конечно. Она ему, естественно, отказала, но при этом испытала такой ужас, что не удивилась бы, если б пол провалился под ней - Со Герреры рядом не было, и никто не смог бы ей помочь, если б Император вдруг решил осуществить задуманное. Но он, к счастью, делать этого не стал, а лишь потрепал по затылку, вскользь прокомментировав «жаль, что локоны отрезала, хорошие были» и выдал заслуженные десять дней отдыха, которые она пропустила по вине пожара в санатории. И теперь эти дни тоскливо и безрадостно тянулись здесь, на Чандриле - уж лучше бы и правда было поехать на место, где было б повеселее, пусть даже и смертельно опасно, но только не сидеть здесь, в доме покойной бабушки, с проливным дождём за окном почти всё время и писать очередной отчёт. Скучно, короче, да ещё и этот вечно шастает куда-то целыми днями, возвращаясь с кучей новых синяков и шрамов - мусор бросает в неположенном месте, наверное, что же ещё. Если б что посерьёзнее, их дачу уже давно бы с землёй сровняли. — Надеюсь, ты не собираешься впадать в депрессию из-за такого? - мятежник положил ей руку на плечо. Железную и холодную, без перчатки. Мон вздрогнула, но стряхивать её не стала. — Меня вообще против воли взяли, но ты поняла и простила, а себе простить не можешь. Почему так? — Не знаю. - сквозь зубы произнесла она, расслабляя напряжённую спину. — Себя терзать проще, чем других - меньше людей и инопланетян страдает... ах, ну что ты делаешь, смотрит же народ, как не стыдно... - выдохнула женщина, чувствуя, как металлический палец проходит вдоль её позвоночника. — И не надо пытаться успокоить меня таким способом, я не договорила... меньше личностей страдает, а себя потом и самому можно восстановить. Только нервов надолго не хватит ведь... — Кому как. Я практически всегда перекладывал свою вину и боль на других. Не хотелось самому себе нервы трепать, понимаешь ли. - признался ондеронец, убирая руку. — И только когда в плену у мятежников-террористов был, всё понял и примирился со своими грехами и недостатками. Сестру-то я всё-таки специально подстрелил, уж больно она меня достала: пожрать приготовь, картошку вскопай, забор почини... на диване не давала полежать, зараза. И мятеж против имперского правительства на Ондероне, вернее, пикет, я тоже намеренно устраивал и в тюрьму меня посадили заслуженно. И тебя хотел спасти лишь для того, чтоб себе заполучить, но потом сдержался... прости уж, если разочаровалась в благородстве моего поступка. Я всё сказал. Мон не отвечала, а лишь безмолвно сидела на резиновом коврике, повернувшись лицом к водной глади, сверкающей на солнце. Глаза её не были мокрыми, но лицо то и дело сводила невольная судорога. Правда ведь и на самом деле ранит гораздо больнее, чем ложь - услышать о том, что она пыталась защищать реального преступника, который спас её только из-за собственной прихоти и в убийстве сестры даже не раскаивался было для неё потрясением. Она сидела совершенно оглушённая, пытаясь переварить мечущиеся в голове мысли, и затем встала, с трудом удерживаясь на ногах. — Мне плохо. Дай воды. - заплетающимся языком проговорила она. Повстанец взял её поперёк талии и, подойдя к морю, пару раз окунул головой, потом отпустил. Чандрилианка встала и встряхнула мокрой головой, глубоко вдохнув свежего воздуха. — Благодарю. Так гораздо лучше. - сказала она, присаживаясь обратно на коврик. — А теперь послушай меня. Я тогда приняла твою помощь, потому что знала, что ты не возьмёшь у меня денег. В тюрьме я просто тебя захотела, как мужчину, а спасать не особо думала - только потом, когда влюбилась. Когда ты только уехал, у меня родились от тебя дети, но я сплавила их сюда, на Чандрилу и никому ничего не сказала, только маме с отчимом. Где они сейчас - я не в курсе. А сейчас я живу с тобой практически только потому, что нуждаюсь в защите и постельных развлечениях. Я уже не люблю тебя, Софиус Геррера, точнее - Юма Куро, но я хочу тебя. Хочу просыпаться в твоих стальных объятиях, хочу, чтоб ты охранял меня и не давал никому в обиду, хочу делить с тобой кровать, пищу и жизненные трудности - но не люблю. Понимаешь? — А что по-твоему значит «любить», лидер Мон Мотма? - язвительно поинтересовался Софиус, разворачивая её лицом к себе. — Как в фильмах, да? Поцелуйчики, кофе в постель, постоянные хихиканья, прогулки, развлечения? Поддержка в трудные дни одной постылой фразой «всё будет хорошо» и ничегонеделанием? Сюсюканья друг с другом, от которых плеваться хочется? Не-ет, вот то что ты именно делаешь и думаешь - любишь. А они - хотят. Видишь разницу? — Я откуда знаю. Говорю же тебе в который раз - фильмов не смотрела! - смерив его уставшим и злобным взглядом, напомнила она, поднимаясь с колен. — Я видела Скайуокера и Падме. Даже тайком завидовала, что у меня нет таких отношений. Они были прекрасны вдвоём - и Энакин поддерживающий и любящий, и Падме внимательная и заботливая! А я... Чего ты во мне нашёл? Бесчувственную колоду, пытающуюся притворяться обычной человечкой? «Приличную» сенаторшу, скрывающую свои непристойные мысли неглубоко внутри? Слабую и впадающую в депрессию от скуки рабочую лошадь? Кого? — На меня посмотри, дура! - взорвался бунтовщик, вскакивая и становясь напротив неё. — Агрессивный интриган, убийца-маньяк и исковерканный душой и телом инвалид! Да ты себе совершенством казаться должна на моём фоне! У тебя шрамы на спине и груди, но видела ли ты, что со мной сделали? Видела? Так посмотри! — Ну и что с того, что мы уроды? Это дела не меняет! - Мон и не думала замолкать. Одновременно она поймала себя на том, что слишком уж подробно разглядывает прикреплённые к его телу агрегаты, в которых были воткнуты эти трубки. Стоит один раз махнуть лазерным резаком, и всё - был мятежник, и нет мятежника. Он не стесняется показаться беззащитным перед ней, а сама она что же? — Ладно, считай, мы любим друг друга! Но тогда получается, что любовь - это война! Как ты тогда это объяснишь? — А любовь - всегда война, Мон. - снизив тон, спокойно ответил ей Геррера. — Другое дело - если слишком долго эту войну сдерживать, она хорошенько так может рвануть. Как у твоих обожаемых Падме и Скайуокера. Что же ещё, как не любовь, их обоих сгубило? А? Мотма притихла, сосредоточенно рассматривая свои ногти на пальцах рук. Чёрные, с облупившимся лаком, кое-как подпиленные. Это ли те аккуратные и нежные руки, которыми он так восторгался, когда она чесала ему голову и массировала плечи? Но, как говорится - красота в глазах смотрящего, и с этим ничего не поделать. Потом медленно подняла свой взгляд и посмотрела в глубину болотно-зелёных глаз, слегка прищуренных от солнца и направленных взглядом прямо на неё. Она просто не могла вот так вот взять и отказать ему сейчас. Сказать, что он неправ и она страшная кобыла без всяких признаков женственности, а сам он ничто большее, чем робот. Но подобное было превыше её сил. Вместо этого она лишь закрыла глаза и согнула голову, лишь бы не выносить эту тягостную перестрелку глазами уже в который раз. — Палпатин. - твёрдо ответила она. — Ей он обещал место в политике и деньги, ему - Силу и власть. И нас тоже сгубит, если мы будем проявлять свою слабость. Так что давай действительно, как и раньше, любить войной и дружить соперничеством - может, что и выйдет толковое из этого. Только сначала выйди за меня. — А? - непонимающе переспросил повстанец, погружённый в свои мысли и оторванный от них странной внеконтекстностью последней фразы. — Куда выходить? Мон улыбнулась, и восходящая луна отразилась в глазах цвета моря, сверкающих бриллиантами на ресницах. Первый раз за долгое время она делала это искренне - не пытаясь притвориться, что у неё всё хорошо, а именно светясь от счастья. Рука её сама вынула из кармана кольцо с печаткой и натянула на механический палец товарища, так же неотрывно продолжавшего смотреть на неё в попытке сообразить, что вообще происходит. Потом его прояснившееся было лицо накрыла мрачная тень. — Нет. - хрипло выдыхая воздух, возразил он, снимая украшение. — Война так война. Заставь меня, если хочешь - я не стану твоим обручённым после всего, что мы друг другу наговорили, просто так. Я как будто от кусок сердца отрываю - прошу тебя, Мон, не заставляй, не сковывай нас вопреки судьбе, ты же сама видишь, что ей угодно разводить даже самые преданные сердца. Только не вздумай плакать - ты же не настолько сошла с ума, чтобы променять своё пока ещё нормальное психическое здоровье на какого-то убийцу и экстремиста... Так ведь? Где-то в туманном небе прогремел гром, и сверкнула молния, отразившись в безумно искрящихся глазах сенаторши, приставившей тонкое лезвие неизвестно откуда взявшегося ножа к его проводу дыхания. И как только он мог быть настолько наивен, зная по себе убийственность второй личности своей союзницы? Она-то уж точно его не отпустит так сразу. — Выбирай теперь ты. - прошипела она, вталкивая его от начавшегося дождя под пустой навес на веранде сада. — Или со мной, или смерть. Надевай кольцо. Живо. Острый, как бритва, клинок при этом слегка полоснул его по проводу - церемониться у Мэйдзи с врагами привычки не было. Юма в его сознании радостно подскочил и хлопнул в ладоши - он-то, несомненно, доволен был сложившейся ситуацией и тем, что может запросто стать хозяином положения, а значит - и сознания. «Ты слишком слаб для этого, Софиус!» - ощерив юное лицо, просипел мальчик. «Ты очень много колеблешься, когда следует быть решительным как камень и твёрдым как бык! Выпусти меня или погибнешь! Мы оба погибнем, понимаешь? И тогда вся власть достанется ей!» «А чем можешь мне ты помочь? В трасформера превратишься? Руки дополнительные отрастишь?» - Геррера не желал так просто сдаваться. «Или признаешь свою-мою ошибку и послушно наденешь колечко? Слишком просто даже для тебя. Позволь мне разделаться с этой психопаткой самому!» Мальчик обиженно сплюнул и, не предупреждая, "ударил" хозяина ногой в живот, заставляя упасть на колени и подойдя к нему, с силой потянул за щетинистые волосы на себя, заставляя вскрикнуть. «Идиот! Такой шанс упускаешь!» - проревел он диким зверем, и стенки сознания содрогнулись от силы этого рёва. Психика уже не выдерживала и трещала по швам, грозя вот-вот выпустить тёмное существо на волю. «Тебе дорога Мон Мотма, а мне нужна Мэй-чан! Не заставляй нас конфликтовать из разу в раз, когда можно просто согласиться, и, заметь - не надевать самому кольцо, а нацепить его ей! Сказать, что ты сам хотел сделать предложение! Ты даже не представляешь, какие выгоды это может принести нам обоим! Мы свергнем Палпатина и станем вместе править Галактикой! Пусти меня! Пусти наружу!» Стальная воля решительно хрустнула, переломившись пополам - бунтарская душа не выдержала двойного натиска Тёмной Стороны. Софиус Геррера был оттеснён на второй план, и честолюбивый Юма царствовал отныне в его сознании, заправляя всеми клеточками тела. Мэйдзи, уставшая ждать, занесла было нож над проводом, как вдруг - уста её обожгло горячим поцелуем, а на палец само скользнуло кольцо. То самое кольцо, коим она безуспешно пыталась сковать и подчинить другого, сейчас работало против неё самой. И сделал это явно не холодный Со Геррера, так ненавидимый ей - нет, это был Юма Куро, эмоциональный и напористый, тот, кто не стеснялся на свете абсолютно ничего. Нож сам выпал из ослабевшей руки - слишком уж завораживающее влияние на неё оказала сила противодействия. Никто ещё раньше ей так страстно не сопротивлялся, со злобой и одновременно нежностью. — Ах, Юма-сан... Переиграл ты меня. - притворно сдающимися тоном произнесла мисс Палпатин, незаметно пытаясь вывернуться из крепкой хватки, держащей её между небом и землёй - под углом сорок пять градусов, так, что над головой её виднелось звёздное небо, - но попытки были бесполезны. Вырвавшийся из заточения на волю истинный бунтарь не спешил терять высоту положения - нет, он только сильнее наклонял её, держа за спину, тяжело дыша и держа вторую руку на талии женщины, до тех пор, пока ноги её не оторвались от земли и были подхвачены им под колени. — Станцуй со мной, Мэй-чан. Станцуй, пока я буду медленно истязать тебя, перебирая нежные косточки между пальцами и съедать губы в поцелуях. - кровожадно оскалившись, неторопливо произнёс он. Женщина застонала и выгнулась в спине, позволяя своим ногам соскользнуть обратно на землю - такие слова не могли не возбудить её сразу, заставляя терять контроль и отдаваться в эти грубые, пахнущие металлическим маслом руки, ловко изворачиваясь между ними, как змея, в попытках обрести власть - и снова потерять, окунувшись с головой в омут страстей. Что она-другая может, тихая и скромная Мон Мотма, с выражением страдания на лице перенося все эти сладкие муки, пусть и желая их? Она, Мэй, не позволит этой пацифистке снова так просто завладеть своим телом, она будет бороться до последнего. Да, бороться, чтобы снова остаться ни с чем - но такова цена краткого мига свободы, что подарил им этот, казалось бы, этот скучный и пасмурный осенний вечер, кружащий их в бесноватом танце под музыку дождя на холодном крыльце дома - только безумие, страсть и они вдвоём. Остальное неважно, и пошло бы оно всё к пресвятым сенаторам на кафедру. Он тоже не отставал, позволяя чувствам накрывать себя с головой - рычал, хохотал, запрокидывая партнёршу так, что у неё в глазах ломило - и одновременно сам отклонялся, не позволяя хитрости и коварству взять над собой верх, а иногда и в шутку подчинялся, тут же снова откидывая победившую было в заведомо неравном бою дочь своего заклятого врага - и опять подхватывал, кружа перед собой, до тех пор, пока сам не уставал и не позволял ей снова занять вершину положения. Из соседнего двора на них в это время таращился дедок подозрительной наружности с лопатой в одной руке и мешком органических удобрений в другой, прикрытый от дождя плащом. Старик смотрел где-то с минуту, потом отвёл взор и фыркнул - плеваться на Чандриле было не принято. — Глаза б мои не глядели! Во молодёжь нынче пошла - что хотят, то и вытворяют! Дерутся, ругаются, а теперь чуть ли не обжимаются у всех на виду! Вот в наше время... — В своё время, дед, мы были ещё похлеще молодёжь. - осадила его бабка, вышедшая в огород за забытой лейкой. — Да и вообще, рановато тебе в пятьдесят ещё морали читать. Может, и не такая уж и молодёжь они - лет тридцать с лишним, не меньше. Эй, молодые люди! — Сами вы молодые! Мне уже тридцать два! - задорным голосом возразила Мэй, которая уже снизила градус и ни на кого не злилась, но грех кого-нибудь не позадирать, в самом деле. — А ему тридцать девять вообще! Понятно? — Ась? - переспросил дедок, который копал капусту и поэтому всё прослушал. — Чего они говорят, бабка? Килограмм картошки по пятьдесят девять? — Ей тридцать два, а ему тридцать девять, старый ты пень! - рявкнула бабка, отбирая у своего недопожилого супруга лопату. — Совсем уже оглох со своими навушниками! Вот в наше время ты их действительно не носил и всё слышал, и это единственный плюс того времени, к слову! А теперь пошли и не мешай людям развлекаться! Живо в дом, сейчас ливень будет! Ну! Соседи ушли, а раскрасневшаяся от слишком активного движения Мэйдзи устало вздохнула и выскользнула из крепких объятий на прохладный пол веранды, теребя на пальце злосчастное кольцо. Кто знает - не возьми его с собой она-другая, был бы ли этот вечер таким яростно и безумно прекрасным? Она была совсем не против продолжить дальше, но слишком устала и поэтому сейчас сидела на холодных и пыльных досках, постепенно приходя в себя. Нет, себя ей не было жалко - жалко было того, что танцы уже закончились и больше таких, наверное, никогда не будет. — Иди сюда, Мэй, моя горячая девочка. - подозвал её не менее уставший ондеронец, садясь рядом. — Отдай цацку. Да, вот эту вот твою, и держи моё кольцо. Нравится? — Хммм... Прикольно. Мамино? - поинтересовалась женщина, снимая с пальца свой перстень и надевая другой - простой, практически совершенно без украшений, только сверкающим голубым холодом маленький кристалл. — Если что, моё - отца. — Не знаю чьё. В гробнице Фридона Надда нашёл. Долго не знал, куда присобачить: самому носить не хотелось, а продавать - жалко. Теперь оно твоё, Мэй - будь моей женой. А я стану твоим мужем. — Жаль, что так не может длиться вечно. Но сейчас - да, да и ещё раз да! - страстно изгибаясь в спине, согласилась она. Краем глаза чандрилианке удалось разглядеть на собственных запястьях красные пятна от сильных пальцев, и злорадная ухмылка озарила её лицо: пускай Мон завтра помучается с ними, а она сейчас будет кайфовать. Главное - не опомниться раньше, чем на следующий день, иначе всё удовольствие будет напрочь испорчено. *** Утром Мотма проснулась совершенно разбитая и никакая. Голова кружилась от алкоголя (или что они там ещё вчера выпили, когда перестали быть сами собой - она точно не помнила), ноги подкашивались, а тело ныло от синяков, отпечатавшихся на нежной коже синеватыми пятнами. Зато её ожидал другой, более интересный сюрприз - неизвестное колечко на пальце, с которым она, по всей видимости, и заснула. Неужели он всё-таки ответил ей взаимностью? — Ты была прекрасна, Мэй-чааан... - сквозь сон пробормотал её мятежный друг, союзник и новоиспечённый муж, бесцеремонно хватая женщину за запястье и дёргая на себя. — Стань моей Императрицей, королевой звёздных путей, ужасной и одновременно восхитительной призрачной угрозой Галактики... иди же ко мне. — Я Мон Мотма. - возразила сенаторша, выдёргивая не без труда руку из стальной хватки, и поднимаясь с постели. — А ты Со Геррера. Просыпайся, сны ушли, осталась только жестокая и разочаровывающая реальность. Девять утра уже, вставай! Софиус нехотя поднялся на кровати и потянулся с хрустом, проверяя первым делом, все ли провода на месте. В его голове словно клубился туман из лихорадочно мечущихся образов, смутно напоминавших ему о событиях прошлой ночи. Кажется, они танцевали, потом хлестали водку... ну дальше понятно что, а под утро совершенно уставшие упали без сил и вырубились. Только вот с участниками этой бурной первой брачной ночи определиться сложно было - то ли это были они сами, то ли их тёмные стороны, но суть оставалось единой - тела-то их были. И, кажется, Мон уже начала осознавать это тоже - отвела взор и побледнела, как смерть, сжав ладони в кулаки. Спина её тряслась мелкой дрожью. — Надо же, мы успели принять меры. Вернее, они. Впечатляет. - произнесла она, не поднимая головы. — Новых детей пока не стоило бы заводить - ещё неизвестно, что с ними бы стало. И так проблем по горло... Завтракать будешь? — Ладно, давай уж там. - согласился бунтовщик, накидывая халат поверх проводов, змейками опутывавших мускулистое тело. — Только перестань уже терзаться, во имя эти своих сенаторов. Кто захочет общаться с той, что за каждую свою и чужую ошибку переживает так, будто сейчас сердце разорвётся? Ты совершенно не умеешь притворяться внешне, Мон - глаза тебя выдают. Как и раньше. Перестань же уже делать вид, что ничего не происходит и выговорись наконец, вместо того чтобы продолжать сидеть и раз за разом сверлить глазами стену! Она-то чем это заслужила? Мотма вздохнула и откинулась обратно на кровать, привычно прижав к своей груди холодный протез. По её телу пробежали мурашки от знакомого и ставшего уже таким родным прикосновения - такого приятного, что хотелось плакать от счастья и никогда не отпускать эту руку от себя. Уж в расслаблении-то она толк знала. — Ладно, не буду я себя грузить, предположим. И как тогда относиться к проблемам? Забивать на них, как ты, вместо того, чтобы попытаться рационально осмыслить и... - начала сенаторша, но вторая ладонь Со закрыла ей рот. Мягко, но вполне себе убедительно. — К чёрту мысли, Мон. - хрипло усмехнувшись, возразил он. — Иногда надо поступать так, как считаешь нужным в данный момент - и зачастую это решение оказывается правильным. А если будешь много думать - чаще станет болеть голова. А оно тебе надо? — Мммм... - женщина отрицательно повертела головой, явно собираясь высказать что-то своё по этому поводу, но попробуй вырвись из железной хватки, пусть даже и «понарошку». Одновременно она поймала себя на том, что очень хочет почувствовать её на своей шее - не до удушения, конечно, а в разумных пределах, - и вновь стиснула ладони в попытке сдержаться и не выдать себя. Сколько можно уже, в конце концов, она всё-таки приличная сенаторша и просто так себя не должна позволять мацать, хотя бы из принципа. А, с другой стороны - какой может быть здесь принцип, если она опять вся мокрая? — Есть на свете хотя бы одна вещь, от которой ты не начинала бы впадать в преждевременный экстаз и подкатывать глаза под лоб, лидерша? - прищурив левый глаз, язвительно спросил бандаванский негодяй и внезапно прижал её к своей груди - так близко, что она чувствовала его дыхание на своих волосах и тепло вздымающегося тела. Оно уже не было таким ледяным, как раньше. — Любопытное явление: внешне приличная сенаторша, а на деле мазохистка, заводящаяся от любого грубого прикосновения. Почему тебе это так нравится? Хотелось хоть раз в жизни почувствовать себя беззащитной и слабой, а потом не смогла остановиться? Насколько я помню, раньше ты любила быть главнее меня и смотрела ещё так - с нежностью и состраданием, как мамочка на своего несчастного ребёнка. Утешала так чувственно. Неужели это перемены в моём теле так сильно тебя перенастроили? Признайся только честно. — Да, ты говоришь правду. - ответила женщина, растягиваясь по всей длине его туловища и закрывая глаза. Подчиняться, будучи сверху - штука интересная, грех не испробовать. — Когда кто-то слабее меня, в том числе морально, я всегда стремлюсь помочь ему как-то и стать заботливой и понимающей. Но когда он сильней - второстепенная роль тоже оказывается ничуть не хуже. Двойственность в отношении к людям и самой себе - мой конёк. Ещё вопросы будут? — Да я, впрочем, всё узнал уже, что хотел. Слезь. - бросил Геррера, отпихивая прилипшую к нему женщину за руки. — Воздерживаться тоже иногда бывает полезно. Только смотри рога мне не ставь: узнаю - ему башку сверну, а ты и так себя до чего угодно своими самоистязаниями доведёшь. Я пошёл есть. Удачи в размышлениях! И он ушёл, вот только не вернулся ни через час, ни через два. Тарелка на столе осталась нетронутой, полка из-под оружия опустела, дом стал холодным и неуютным, а сама Мон - свободная от своей болезненной зависимости, только радости эта свобода ей не приносила. И ничего вокруг не напоминало о их недавней встрече - лишь на недавно покрашенной двери в лучах полуденного солнца виднелась вырезанная ножом надпись: «I’ll be back.» *** И он действительно вернулся - через неделю, когда Мотма уже подумывала бросить всё и улетать, заканчивая с ненавистной дистанционной работой, отчаявшись вернуть ушедшее счастье. Помятый, с перевязанной головой, грязный и заросший - но счастливый. Таким счастливым она его никогда не видела. — Ну и где ты был? - клацая на кнопки голопада и не поднимая головы, спросила она. Холодный пол был явно не лучшим местом для её разутых ножек, поэтому она влезла с ними на кресло - слишком уж жарко было в комнате, чтоб ещё и носки надевать. — Опять в местных мусором кидался и Императора козлом называл? Да когда ты уже прекратишь ребячиться-то, сорок лет скоро мужику... — Да какой там мусор... - отмахнулся бунтарь, заваливаясь на диван, с радостью скрипнувший под ним старыми пружинами. — Документы подавал на оформление. А штурмовики, твари, не хотят верить, что с благими намерениями пришёл - стреляться лезут. Пришлось ныкаться от них и звонить братанам - хана, короче, вашему ЗАГСу, но свидетельство распечатать удалось. Только не дай сарлакк попадёт оно в руки имперцам... на, держи. И спрячь куда-нибудь подальше. Мон оторвалась от голопада и взяла в руки бумагу, вздрагивая от нетерпения увидеть, что же там. Свидетельство о браке... печати, подписи - только её подписи нет. Сейчас всё зависело только от одного росчерка ручкой - и это было равносильно подписи собственного смертного приговора, ведь документ-то был самый настоящий, но слишком уж она полюбила рисковать за последние годы и поэтому, не колеблясь, вывела свои инициалы на нужном месте и по приколу замахнулась, будто собираясь бросить бесценную бумагу в камин. Повстанец же был явно не настроен на юмор - железная конечность мигом перехватила её руку в воздухе и, больно вывернув, выдрала лист из разжавшихся пальцев и спрятала его в нагрудный карман. Даже не переводя взгляда, сенаторша могла представить, насколько он сейчас был яростен - тяжёлое сопение и фырчание сквозь зубы только подтверждали это. — Не смешно. - прохрипел он, закашлявшись и стукнув себя кулаком в грудь. — Сначала дать надежду, а потом отнять - разве приличные люди так поступают, Мон Мотма? Больше не делай так, а то в следующий раз и моя рука невольно может дёрнуться не в ту сторону. Так, рефлекторно, ничего лишнего. — Да ладно, не буду. Держи лучше уж у себя - нас-то постоянно обыскивают, а неуловимого мстителя Со Герреру поймать сложнее, чем сенаторшу Мон Мотму. Особенно на вранье. - чандрилианка встала с кресла и подошла к дивану, разглядывая своё лохматое чудо с лёгкой улыбкой на лице. Весь в пыли и грязи (и где он только её нашёл? У них на Чандриле даже канализации чистые!), раненый и чутка рассерженный, но живой. И это обстоятельство, особенно после их последнего внезапного расставания, было сейчас самым важным для неё, а на душе сразу стало так легко, так радостно, как ещё до этого не бывало. — Несчастье ты моё, мятежное сердце! - ласково прошептала она, прислоняясь своим лбом к его. — Не рискуй так больше. Я люблю тебя и не хотела бы потерять. Хорошо? — Постараюсь. Кстати, я тебя тоже. - охрипшим от недостатка кислорода голосом ответил повстанец, и незаметная слезинка скользнула из его глаза и затерялась в курчавой бороде.