Бикфордов шнур

— Ты считаешь, что это было красиво? — Ганнибал опустился в свое кресло напротив и закинул ногу на ногу. Уилл на несколько секунд замер, смотря перед собой куда-то сквозь него, и тяжело сглотнул. Между его бровями пролегла морщинка. Привыкнуть к тому, что у кого-то есть, пусть и добровольный, но доступ к его мыслям было слишком сложно. Привыкнуть к этому быстро — практически невозможно. Спустя недели реабилитации побочные эффекты от злоупотребления нейролептическими препаратами наконец сошли на нет. Терапия Ганнибала помогала ему поддерживать ясность мышления и внутренний гомеостаз, хотя пока состояние Уилла стабильным назвать было сложно. Профайлер повел бровью, кидая короткий внимательный взгляд на чужое лицо. Лектер терпеливо ждал ответа с благодушной сдержанностью, которая часто появлялась в нем в моменты, когда он обращался к Уиллу. Изворачиваться не было смысла — Ганнибал видел то, что видел он. Ганнибал чувствовал то, что чувствовал он. — Да, — Грэм набрал в легкие воздуха и медленно выдохнул через нос, пальцами потирая повлажневшие ладони. — Хотя, наверное, странно рассуждать о преступлении в таком… ключе. Мне часто приходится видеть очень неприятные вещи, но моя профессия заключается в том, чтобы смотреть на это глазами тех, кто эти преступления совершал, — он задумчиво поджал губы, говоря с неохотой, но уже не чувствовал себя так скованно, как во время предыдущих трех сеансов. На одном из них Ганнибал подписал заключение о его психической устойчивости. Тема Эбигейл Хоббс и его отца все еще была для них камнем преткновения и поднималась лишь эпизодически с подачи психотерапевта. — Скажи мне, Уилл, — Лектер сделал паузу, — является ли твоя привязанность к Эбигейл следствием травмирующей синхронизации твоего бессознательного с разумом ее отца? — Не знаю, — Грэм часто заморгал и обнял себя за локти, откидываясь на спинку кресла. — Ты закрываешься и снова пытаешься уйти от этого разговора, — как бы между делом отметил Ганнибал, проследив за этим его действием. На лице Уилла отразилось раздражение. — Ты знаешь о том, что я испытывал в тот момент. — Я не знаю всех твоих чувств, я могу ознакомиться лишь с отдельными эпизодами, — Лектер сложил подушечки пальцев обеих рук. — В мои обязанности не входит нарушение частных границ пациентов, поэтому тебе придется озвучивать это самостоятельно. — Это довольно сложно для меня. Я не привык к штилю в своей голове, — Уилл сдался, смущенно поморщив нос. — Ты чувствовал его тогда? В тот момент — на кухне, — взгляд Ганнибала смягчился. Глаза Грэма остекленели, уголки губ нервно дернулись вверх, но снова опустились. Показать эти воспоминания Ганнибалу он не смог. Но не потому что не хотел. Нет, он хотел поделиться этим хоть с кем-то. Однако концентрация подводила. Они пытались дважды. В первый раз у Уилла едва не случилась паническая атака, а во второй его мысли ушли в совершенно другое русло, и ему пришлось разорвать контакт, чтобы случайно не показать Лектеру некоторые смущающие подробности своей личной жизни, напрямую касавшиеся самого Ганнибала. Он так и не понял, где перешагнул границу нейтрального отношения и ощутил её — симпатию. Слишком откровенную и несколько, на взгляд Уилла, нездоровую, так как ее природа совершенно не укладывалась в его представления о том, как это чувство должно зарождаться и крепнуть. Ганнибал и сам слишком отличался от остальных людей, которых Грэм знал. Его было сложно не выделять. К нему проникся симпатией даже недоверчивый профдеформированный Джек Кроуфорд. Уилл не был уверен, имело ли это значение, но понимал, что в каком-то несколько извращенном смысле к нему тянется. Сложнее было определить, что именно он сам хотел получить от Ганнибала в итоге. — Я ощущал его страх, — профайлер с трудом разомкнул губы. — Он не хотел их убивать. — Мы загнали его в угол? — Лектер чуть прищурился. — У него в голове все так смешалось, — Уилл снова уперся локтями в колени и зарылся пальцами в волосы, сильно их сжимая. — Он был в ярости. Он считал, что это мы виноваты в том, что он оказался вынужден их убить. — Он сделал это назло? — Он так сильно их любил… не представлял своей жизни в мире, где они знали о том, кто он на самом деле. Хоббс знал, что они не смогут его понять. Они понимали другого его — любящего мужа и отца, целующего дочь в щеку перед сном… ему было этого достаточно, — Уилл горько покачал головой. — Он не мог жить в мире, где они где-то «там», не с ним. Он считал это убийство своей обязанностью перед ними. — Ты понял это тогда? — в глазах Ганнибала загорелся интерес. — Не совсем. Это было как… — Грэм задумался, — как когда тебя внезапно сталкивают в воду. Лектер отвел взгляд вниз, будто о чем-то размышляя. — Только я не умел плавать и чуть не утонул. Я испытал все эти эмоции на себе разом, хотя не должен был. Это была настоящая агония, — Уилл почувствовал подступившие слезы и коротко зажмурился. — Если бы мы приехали хотя бы на пару минут позже, то нашли бы в доме не один труп, а три. — Он хотел убить себя, — в голосе Ганнибала промелькнуло осознание. — Я понял это только недавно, когда попробовал все это визуализировать, — профайлер снова на него посмотрел. Они с Лектером столкнулись взглядами, но, внезапно заволновавшись, Грэм поспешно опустил голову, продолжая. — Хоббс хотел защитить ее. Он мог это делать. Он мог защитить ее от кого угодно, кроме себя самого. Он любил ее до поклонения. Ему хотелось бросить нам все это в лицо, чтобы сказать: «вот, что вы со мной сделали, вот, что вы сделали с ними». Словно весь этот мир его предал. Ганнибал молчал. — Очень своеобразное представление о предательстве, — Уилл свел брови. — Было очень странно это почувствовать. Я сам ощутил себя преданным, ощутил эту ненависть. Ему было некуда бежать. — А, если бы ему было, куда бежать? — Лектер оправил идеально выглаженный темно-голубой пиджак и сложил руки на колени. — Он бы оставил их тела нам в назидание, — уверенно, практически жестко ответил профайлер, плотно поджимая губы. — Но все уже случилось так, как случилось. Его назидание осталось моим кошмаром. — Что ты почувствовал, когда убил его? — Мы уже говорили об этом, я не хочу это повторять. — А теперь ответь мне честно, а не так, как тогда. Грэм откинулся назад, напряженно раздувая ноздри. Пару раз вздрагивал, будто хотел что-то сказать, но упрямо молчал. — Уилл. Он поднял на Ганнибала вопросительный внимательный взгляд. — Кто ты сейчас? Повисла тяжелая тишина. — Когда ты впервые увидел работу подражателя, ты не думал о красоте этого убийства, — продолжил Лектер, открывая свои заметки, скорее для того, чтобы создать в застывшем помещении хоть какую-то имитацию движения. — Но в работе Элдона ты ее нашел. — Возможно я, действительно, просто схожу с ума, — Уилл устало прикрыл лицо ладонями, смотря перед собой между пальцами. — Я не могу не удивляться тому, какие усилия они прикладывают, чтобы притворить в жизнь свою философию, свое видение мира, — на какое-то время он замолчал. — Часто их замысел не в самом убийстве, он кроется где-то глубоко внутри. Убийство для них вторично. — Он искал тебя. — Хотел сделать меня частью своей философии. Ему казалось, что я был единственным, кто мог бы его понять. Такие, как он, тянутся к этому, — Уилл обвел взглядом комнату, пытаясь найти что-то, за что мог бы зацепиться, чтобы отвлечься. — Он оказался прав, — Лектер едва заметно улыбнулся, но Уилл этого не видел. Он почувствовал эту улыбку, но, когда снова посмотрел на Ганнибала, тот был серьезен. Улыбки не было. Ее и не могло быть, он сам ее выдумал. У Ганнибала не было причин улыбаться в такой момент. — Он оказался прав, — эхом, едва слышным горьким шепотом отозвался Уилл. Они замолчали.

________

Эбигейл была бледной, как смерть. Смотрела на него с молчаливым укором. Большие, немного совиные глаза казались ярко-синими на фоне белого, словно бумага, лица. Уилл ожидал, что увидит ее плачущей или апатичной, но девочка выглядела скорее отстраненно, но, определенно, была в своем уме. В ее поведении было слишком много не соответствующего профилю жертвы такого типа чувства собственного достоинства. Уилл сразу понял, что с ней что-то не так, но все равно лишь молча, не зная, куда себя деть, опустил голову, когда она заговорила. «Это ведь вы убили моего отца», — это был не вопрос. Эбигейл была одним из свидетелей по делу Гаррета Джейкоба Хоббса. Джек подозревал ее в соучастии, но Алана настаивала на презумпции невиновности, поэтому при ней Кроуфорд держал свои подозрения при себе, но смотрел мрачно и тяжело. Они были вынуждены поставить на разум девочки защиту от пси вмешательства, чтобы уберечь ее от жаждущих сенсаций журналистов, но одна из них была уже здесь и сидела у ее кровати. Уилл сидел в коридоре и смотрел в свой бумажный стаканчик с мутным кофе из автомата. Он уже привык проводить часть своего свободного времени в больнице, поэтому теперь, когда Эбигейл вышла из комы, времени в его жизни стало слишком много. Настолько слишком, что к нему вернулось то гнетущее чувство одиночества, к которому, как ему казалось, он давно привык. Но все же пока было много поводов для беспокойства. Один из них только что процокал мимо него каблучками, делая вид, что копается в своей сумочке, и скрылся за поворотом, оставляя после себя тонкий аромат духов. Уилл сделал вид, что слишком сильно ушел в себя, но ощутил, как по нему скользнули любопытным острым, как бритва, взглядом. Слишком уж часто он этот взгляд на себе ловил. Журналистка «Слитых преступлений» Фредди Лаунс была одной из тех, кто считал, что — вне зависимости от обстоятельств — Уилл был убийцей и психопатом, находиться рядом с которым было, как минимум, опасно. Но, несмотря на это, она постоянно маячила где-то неподалеку. Грэму не нужно было читать мысли, чтобы понимать, что журналистка была обычным провокатором с адреналиновой зависимостью. Кто-то прыгал с парашютом, кто-то занимался альпинизмом или кайтсерфингом, Фредди же делала себя живой мишенью для маньяков. В погоне за сенсациями она не раз оказывалась в эпицентре событий и только чудом умудрялась выбраться из них живой и невредимой. Уилл подозревал, что в этом ей отчасти помогала магия фейри, которой та владела намного лучше, чем пыталась показать окружающим. Отвод глаз, галлюцинации, убеждение. Фредди была уриском. В копне огненно-рыжих волос прятались небольшие черные рожки, а вместо человеческих ступней были копыта, которые она прятала за иллюзиями. Уилл подозревал, что это являлось для нее поводом для комплексов, так как чаще всего у урисков обоих полов этот признак был атавизмом и проявлялся в единичных случаях. Магия убеждения этого вида не имела долгосрочного эффекта, так что они просто временно морочили другим головы, но, стоило им выйти из зоны видимости, как жертва тут же приходила в себя и удивлялась произошедшему. Иногда эти эпизоды из памяти вытеснялись вообще. На более сильную магию современных урисков не хватало. Тут и там в городах находились датчики магического присутствия, поэтому за такие фокусы можно было легко получить штраф или даже попасть в тюрьму. «Фредди точно не использовала свою магию на Эбигейл», — Уилл откинулся назад, прижимаясь спиной к прохладной стене. Теплых чувств он к Фредди не испытывал, но обвинять ее в том, чего она не делала, он бы не стал. Она подлила масла в огонь, но за такое не линчуют. Им следовало быть предусмотрительнее. С Эбигейл говорил Ганнибал, потому что Уилл одним своим видом вызывал у нее недоверие и неприязнь. Через какое-то время Лектер вышел. — Ей помогут собраться. Думаю, всем нам было бы неплохо прогуляться. Уилл отстраненно кивнул, отмечая, как тот скользнул по нему взглядом, оценивая его состояние. Профайлер сделал тяжелый вдох и поморщился, наконец отпивая свой кофе. Холодный. Его слегка замутило от беспокойства и странного, ни на что не похожего тревожного предчувствия. Лектер был прав, он, действительно, был бессознательно привязан к этой девочке. Он не мог воспринимать ее правильно, он часто волей-неволей видел в ней своего собственного ребенка, которого у него никогда не было и, скорее всего, не будет. Пока он дневал и ночевал у ее больничной койки, иррациональная, уязвимая часть него практически поверила в то, что они связаны родственными узами. Эбигейл очнулась, но иллюзия не пропала. Грэм ощутил себя разочарованным и преданным. И он был не уверен, были ли это его собственные чувства. Уилл не знал, чего ждал от пробуждения Эбигейл Хоббс. Какая-то подавленная часть него хотела, чтобы та навсегда осталась тихо лежать в своей палате, бессознательная, но живая. Он бы чувствовал ее присутствие, сидел у нее вечерами, читал ей сказки, как любила это делать Алана Блум. Но идиллия разрушилась — Эби вышла из комы и тут же попала под влияние журналистки, которой разве что Оскара еще не дали за прекрасную актерскую игру. Грэм видел ее насквозь и не мог не чувствовать закипающий внутри инородный холодный гнев. Этой ночью Уиллу снилось, как он убивает Фредди Лаунс.

________

Марисса Шур была мертва. Он видел Мариссу лишь один раз, когда та приезжала повидаться с Эбигейл после ее возвращения. Его сильно обеспокоило то, что девочка подходила под типаж предыдущих жертв Хоббса, но он никак этого не прокомментировал. По взглядам остальных было видно, что думали они о том же. Не меньшую тревогу вызывал скрывшийся в лесу мужчина, от которого на километр разило такой злостью и скорбью, что Уилла едва не подкосило на месте. Уилл было хотел пойти за ним, чтобы догнать, но Ганнибал взял его за руку и мягко остановил. Грэма это прикосновение ввело в замешательство. Он знал, что Лектер бы попытался его остановить, но ожидал, что тот опустит ладонь ему на плечо. Психиатр часто так делал. Покровительственный жест, практически не нарушающий зону комфорта другого человека. Нельзя сказать, что Уилл не удивился. Его смущение подавило здравый смысл и сделало его нерешительным. Он чувствовал, что должен был остановить Ника Бойла. Тот был в слишком сильном смятении, чтобы не натворить каких-либо глупостей. Но мужчина быстро исчез из виду, а Грэм лишь беспомощно смотрел в то место, где в последний раз мелькнула его фигура. Он был окутан его путаными и тяжелыми эмоциями. «Остановись, мы не знаем, вооружен ли он», — резонно подметил Ганнибал. «У меня есть пистолет», — Уилл осторожно высвободил руку и отвернулся, не зная, куда себя деть, но надеясь, что его лицо не отразило все то, что он ощущал. «Я пообещал Джеку больше не подвергать тебя опасности», — этот аргумент оказался решающим. Они вернулись к дому. Всю дорогу профайлер невольно оглядывался назад. Все внутри него резонировало и кричало о том, что, послушав Ганнибала, он допустил ошибку. Но он все еще не умел до конца отделять свои эмоции от чужих, поэтому не был уверен, его ли это были мысли на самом деле. Но теперь Марисса Шур была мертва, а вся полиция Миннесоты стояла на ушах, пытаясь найти главного подозреваемого — Ника Бойла. Уилл смотрел на тело. На какое-то время он впал в ступор. Он не улавливал практически ничего и просто чувствовал себя очень уставшим. В последнее время его способности периодически давали сбой, будто утекали сквозь пальцы. Это помогало чувствовать себя лучше в обычной жизни, но на работе создавало прецеденты, из-за которых Кроуфорд временно сместил свое внимание на мнение Аланы и Ганнибала, считая, что Грэму необходим отдых, но не мог держать его в стороне от того, что было связано с Хоббсом и всем из этого вытекающим. Уилл все еще оказывал им бесценную помощь в острые моменты, но наконец смог частично вернуться к преподаванию будучи уже практически легендой среди студентов. — Алана, увези Эбигейл отсюда, иначе толпа ее разорвет, — голос Джека в отдалении звучал как сквозь вату. Уилл поморщился, потирая виски. Что-то было не так. — Ну? — хрипло проговорил уже совсем рядом Кроуфорд, и профайлер чуть не дернулся от неожиданности. Обращались уже к нему. — Это работа Сорокопута. Подражателя, — Грэм потер виски. — Ты уверен? — мрачно поинтересовался Джек. Уилл скованно кивнул. У терапии Ганнибала были побочные эффекты, но это было намного лучше приема токсичных нейролептиков. — Я никогда ни в чем не уверен до конца, ты это знаешь, — профайлер кинул взгляд на Кроуфорда. Тот внимательно смотрел на него. Уиллу показалось, что тот хотел поинтересоваться его самочувствием, но в последний момент словно передумал и перевел тему: — Ты уже погружался? — Да, но это почти ничего не дало, — тихо ответил Грэм и снова поднял взгляд на труп. — У меня есть сомнения в том, что это сделал Ник. — Нам в любом случае нужно его найти, он скрывается. — Думаешь, он явился сюда при свидетелях, привлек к себе внимание, а затем решил убить девочку? — Уилл неуютно пожал плечами. — Наличие подозреваемого сбавит градус давления на полицию и ФБР. Нам не позволят спокойно работать, если мы будем выдавать нулевой результат, — Джек потер замерзшие ладони. — Ты не веришь? — догадался Уилл. — А ты? — Я хотел бы верить, — профайлер чуть склонил голову назад. — Но? — Но я составлял психологический профиль Сорокопута… а сегодня видел Ника Бойла. У него был мотив, против него есть улики, но он просто не может быть подражателем, — Уилл зачесал волосы назад пальцами. Было бы неплохо принять душ и помыть голову, но пока было не до этого. — Ты же понимаешь, что пока мы никому об этом не говорим? — Джек понизил голос. В комнате кроме них не было ни души, но вокруг дома тут и там сновали слишком ушастые журналисты и журналистки. — Если Бойл и скрывается, то только потому что знает, что подозрение падет на него. Скорее всего он появится… но не сможет доказать свою невиновность, я прав? — между бровей Уилла пролегла складка, он покосился на Кроуфорда. Тот молчал. — Даже если мы каким-то чудом докажем его невиновность и при этом не отдадим людям на растерзание реального Сорокопута, то большинство все равно будет считать его убийцей, как минимум, двух девочек. Не удивлюсь, если общественность повесит на него что-нибудь еще из нераскрытого. В ответ Джек лишь покачал головой. Выхода из сложившейся ситуации он пока не видел.