Две недели спустя
…Каким неуклюжим становится человек, когда он любит по-настоящему! Как быстро слетает с него самоуверенность! И каким одиноким он себе кажется; весь его хваленый опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует себя таким неуверенным. — Эрих Мария Ремарк
Полностью перейти на приложение оказалось невозможным: кто-то мог забыть телефон (уму непостижимо в двадцать первом веке), он мог разрядиться, банально сломаться, и если для обычной жизни это казалось бытовой неурядицей, то для врача оборачивалось катастрофой. В итоге были оставлены и пейджеры, и приложения. Так что теперь медперсонал радовал не только истошный писк, но и вибрация со звонком на собственном телефоне. Чжань пристраивает пейджер рядом со смартфоном на столике, жует второй по счету пухлый пирожок (он купил целый пакет на углу больницы, сегодня те стоили всего по одному юаню) и снова подводит черту под своими финансовыми затратами. Раньше как было: вот ты заработал денег, перевел на общий семейный счет большую часть, оставив себе на какие-то мелкие расходы пару сотен, и думать забыл. Фэн Ци разберется со счетами, своими и его нуждами, проследит за всем, что, собственно, всегда проходило мимо жизни Сяо Чжаня. Все его существование с момента выхода в интернатуру, а затем ординатуру — больница. Чжань тщательно выводит фамилию «Ченг» и берет её в кружочек. Он жил у друга уже вторую неделю. И если тот не был против, то Сюин уже начинала нервничать. Да, Чжань особо не возникал, появлялся измученным посреди ночи или под утро. Иногда немного пьяный, но совсем не буйный ведь. Сюин нервировала не бытовуха, а то, что Чжань считал всё это нормой и брал ещё больше смен. Всё, что угодно, лишь бы решать проблемы кого угодно, только не свои собственные. Прямо так Сюин не говорила, конечно, но это пока что. Брак с Алистером сделал её мягче, но не заставил размякнуть. Просто разгон от «вынужденной вежливости» до «я скажу тебе прямо, что ты мудак» стал чуть длиннее. Чжань откусывает еще, мясо все еще немного теплое, тесто вокруг солоноватое и хрустящее, кунжут оставляет свое яркое послевкусие. На столе появляется высокий картонный стаканчик, Чжаня хлопают по спине, заставляя вернуться в реальность — Ван Ибо садится напротив и кивает на чай. — Буквально двадцать минут назад делал прием Геймлиха. Представляешь, вызвали на остановку. «Отказали ноги». От госпитализации дед бодро отнекивается. Я ему тогда и говорю — ну, раз так, давайте, вызывайте такси домой. А он такой: «А вы меня не отвезете, что ли?! Это же ваша работа!». Тут уже не выдержал Сонджу, ты бы его видел. Так наорал на деда, прохожие на камеры снимали. И что ты думаешь? Дед встал и пошёл, послав его в жопу! Мы стали свидетелями чуда, ноги заработали! И всё бы ничего, но тут студентка стала давиться. Хомячила вот такую булку, как ты сейчас. Всухую. Так что запивай, гэ. Та девушка была полна сил, а если я к тебе сзади пристроюсь и как вдавлю в живот, ты же переломишься. Куда ты так худеешь? Сяо Чжань выдает самую сладкую улыбку из своего арсенала, ведь комплимент просто божественный. С момента начала бракоразводного процесса тот стал, как выразился Хенг всего день назад, растягивая гласные и хлопая его по спине, «такой стервой». — Как будто тебе нужен повод, чтобы пристроиться ко мне сзади, Бо-ди. Сяо Чжань ляпает это и опускает взгляд на свой исписанный листок. Где найти время, чтобы посвятить его поиску жилья, смене тарифного плана мобильной связи, шоппингу, и, в целом, чтобы взять себя в руки. Молчание затягивается, обычно Ибо не заставляет долго ждать шпильки в ответ. Чжань поднимает взгляд и только сейчас до конца осознает, что именно он сказал. Ибо смотрит всего секунду, затем прочищает горло и сам берется за стаканчик с чаем. Делает пару весомых глотков. Кадык ухает вниз, кадык возвращается обратно. Сяо Чжань вспоминает ещё одну причину, по которой такие шутки уже не могут прокатывать безболезненно. Он поджимает губы, снова смотрит на свой листок, решая спустить ситуацию на тормозах. — Сколько вы с Сяо Баем платите за аренду? — 4300 в месяц. По коммуналке все оплачено до февраля*, но я люблю вносить авансы побольше, так что хотелось бы спокойно и до марта сидеть. Сегодня хотел заняться, но у Бая выходной, так что он веселится с генеральной уборкой и всеми делами. Чжань глубокомысленно мычит. Вырисовывает какие-то традицонные иероглифы на своей бумажке, не поднимая на Ибо взгляд. — Будешь пирожок, Бо-ди? Ответа не следует, но Чжань чувствует, что его пихнули ногой под столом. Приходится поднять голову. Ибо выдерживает паузу, но затем начинает, заставляя Чжаня прищуриться: — Я уже предлагал тебе дважды, так что не обломлюсь и в третий раз. Мы на той же линии метро, что и больница. Место есть. Разделить плату на троих — красота, и она куда меньше чем то, что платят Ченги. Почему не соглашаешься? — Почему делаешь вид, что ничего не изменилось, хоть изменилось всё? Ван Ибо смотрит, сложив руки на груди и вытянув ноги под столом. Смотрит долго. У Чжаня достаточно сил, чтобы пялиться в ответ. По правде говоря с момента, как они с Фэн Ци всё же решились на развод, какие-то внутренние оковы с него всё падали и падали. Пугающее чувство. Случилось всё, чего он так боялся, и даже больше. И в этом чувствовалась свобода. Но Чжань её не просил. Родители — разочарованы, Хань Фэй поставил его старшим врачом, а это значит, что вызовов меньше, зато все — сложные, те, с которыми не справится никто из персонала ниже рангом. Разве что врачи-консультанты, но до тех еще попробуй дозвониться во внеурочное время. Сегодня утром, например, Сяо Чжань имел дело с массивным асцитом* и подозрением, будем честны, на рак яичников. Это волшебное сочетание слов ни разу не было им произнесено, но картина была очевидной. Старший интерн чуть было не припечатал пациентку этим предположением вслух, и Чжань сделал то, чего никогда бы не сделал прежний-Сяо-Чжань — он оттягал идиота за ухо в коридоре, как раз перед постом медсестер. Те заценили это шоу на десять из десяти. Нельзя говорить слово на букву «р», пока нет абсолютно точного подтверждения. Просто нельзя. А ещё нельзя говорить слово на букву «г», хоть оно витает в воздухе уже как неделю, и нет, речь вовсе о «говне». Семь дней назад Ван Ибо примчался на вызов в закрытый клуб «Ангелы Шанхая». В закрытый гей-клуб. Где Сяо Чжань пытался откачать в туалете какого-то смазливого белобрысого пацана от паленых «таблеток счастья». Так бывает: вот к тебе подлизывается паренек, пока ты пытаешься отлить, в полном угаре от количества джин-тоника, а затем ты резко трезвеешь, ведь это чудо чудное оседает на пол, а из его пунцового рта начинает сочиться пена. Надо отдать должное им обоим (Ван Ибо и Сяо Чжаню), как медикам: момент зависания друг на друге случился уже тогда, когда пацана погрузили в машину. Чжань смутно помнит, как стоял там, у черного входа, бездумно тер рубашку какой-то салфеткой, лишь больше размазывая пятно от чужой рвоты, а Ибо смотрел на него. Никто ничего не сказал. Через минуту фельдшер уже запрыгнул в машину, вой сирены привел Чжаня в чувство, и он понял, что уже ничего не будет так, как прежде. Окончательно. Ни в чем. В общем-то смысл ясен: он обосрался перед родителями (брак не состоялся, жена завела интрижку и теперь беременна, а жить с ней и прикрывать весь этот цирк красивой оберткой Чжань отказывается, что совершенно придурошное решение — он окончательно теряет «лицо», какой идиот!); каждый вызов — стресс сотого уровня, но лишь благодаря тому, что терять ему уже нечего, справляется Чжань на ура, даже на каком-то автомате, но это не делает ему чести; Ван Ибо в курсе, что он не случайным образом оказался посреди ночи в гей-клубе, и на его шее вовсе не след после встречи с какой-нибудь дверной ручкой или что ещё нелепое можно придумать. О, нет. Он «упал» шеей на мужской рот. Правда, этим все и ограничилось, потому что Чжань не был в настроении дойти до конца. Он даже лица того мужика не помнит. Да. Сяо Чжань — гей. Всегда им был, всегда об этом знал, и всю свою сознательную жизнь пытался с этим бороться. Он в курсе, что это не болезнь, знает, что в современном мире ряд некоторых стран даже признает однополые браки, спасибо большое. Но есть весь мир, а есть — Китай. Нет, уровень гомофобии здесь не уходит в сторону агрессии так, как допустим, в… другом ряде стран. Здесь происходит политика «игнорируй это, и оно пройдет». А когда у тебя нет такого плацдарма, как у того же Хань Фэя, и ты совершенно обычный гражданин — лучше тебе таким и оставаться. В особенности, если ты врач. Да и Хенг походил на девушку больше, чем любая медсестра больницы. Не при них будет сказано, конечно. Во всех этих нескончаемых сплетнях множество мужчин признавали, что «трахнули бы травника». Отвратительно? Безусловно. Люди вообще отвратительны, в большинстве своем. Сяо Чжань тоже отвратителен. Пытался жить так, как все, строил свой иллюзорный замок, убеждал себя, что все в порядке и все хорошо, гнобил в себе себя же и топил все желания, свою натуру, играл роль примерного сына, хорошего врача, отличного друга, достойного мужчины. Жил не свою жизнь, зато правильную и безопасную. Чтобы по ночам тихо дрочить на того же Ван Ибо, жутко ему завидуя. Тому, какой он. И как всё для него извечно просто. Всегда чрезмерно добрый к нему, со всеми этими приступами заботы и уважением к «гэгэ», которое чередуется с извечными подколами. Взглядами, касаниями, взаимной помощью. Из года в год. Последние лет пять, где-то так? Ван Ибо тянется за пирожком. Вгрызается в его пухлый бок. И говорит, все ещё жуя: — Ничего не изменилось. И изменилось всё. Только я не знаю, что конкретно. Твое присутствие в гей-клубе, ты об этом? И что? Это автоматически делает тебя геем? Я ничего не знаю. Ты ничего ведь не говорил. И даже если это так, то что в этом такого-то? Я понимаю, Чжань-гэ воспитывался раньше и всё такое, но… Сяо Чжань тихо фыркает, откидываясь на спинку стула, и выставляет ладонь в знаке «стоп», заставляя Ибо утихнуть и жевать молча. Они сидят в мелкой кафешке на первом этаже. С прилавка на них неодобрительно косятся, ведь Чжань ничего себе не заказывал, нагло жуя свои пирожочки. Просто в ординаторской слишком много своих, а ему сейчас не до сочувствия или прикрытого презрения (больница разделилась на тех, кто верит в то, что Фэн Ци «нагуляла на стороне» и тех, кто решил, что Чжань бежит от ответственности, бросив беременную жену). Чжань выдерживает паузу, берет ручку и постукивает ею по столику. Хорошо. — Я гей. И был в клубе, потому что… в последний раз был в подобном месте года два назад. Никогда не любил такой движ, но мне нужно было максимально забыться. Без… того, чтобы… без контроля. — Хорошо, гэ. Сяо Чжань с силой пихает Ибо ногой под столом, и тот обиженно вскидывается, чуть было не кидая в него остаток пирожка. Но Чжань шипит раньше, предупреждая этот выпад: — Да чего хорошего, блять?! — Да что у тебя за проблемы с этим, гэ?! Несколько врачей и пара медсестер за соседними столиками смотрят на них. Чжань оборачивается и тихо говорит «извините, пожалуйста». Он встает, комкает листок и сует в карман халата, как и ручку, выходит из кафе. Ибо дожевывает несчастный пирожок, затем ощутимо трет лицо, в итоге пряча его в ладони. Вдох. Выдох. Пейджер истошно пищит. х х х — Я кожу с твоих яиц сдеру и полью их уксусом. Ван Ибо не в настроении. Когда он не в настроении — всему может наступить пизда. А не в настроении он уже целую неделю, что небывалый рекорд для обычно отходчивого фельдшера. Сынён сглатывает и оборачивается, дожевывая перед смертью мелкую фаршированную утиную шейку. Он взял самую маленькую из контейнера, который Ибо оставил в машине. Как и многие работники скорой, они питаются на ходу чаще, чем в спокойствии комнаты отдыха или какой-то кафешки. — Очень… горячо звучит? Ибо выдергивает свой контейнер из чужих рук, закрывает крышку и кидает на сиденье. Исюань копается под капотом машины, в сотый раз за день проверяя, все ли в порядке: гороскоп утверждал, что сегодня у стрельцов паршивый день и надо быть крайне осторожным на дорогах. Ибо подпирает спиной машину, красная форма с кислотно-зелеными вставками вся в крошках. Этот засранец жрал, а еще что-то выпендривается. Сынён отряхивает её, заодно и по плечам проходится, смахивая с фельдшера «пылинки». Ибо смотрит перед собой, сложив руки на груди. Сынён вздыхает. Кажется, он знает причину. На вызове в «Ангелы Шанхая» он как раз был с Ибо. — Что такое, а? Это всё из-за Сяо Чжаня, да? Ну… это ведь наоборот шанс, разве нет? Не могу понять, почему ты такой… Ибо усмехается, перебивая, но говорит медленно, словно сомневаясь в способностях Сынёна к умственной деятельности: — Одно дело, когда ты кому-то не можешь понравиться в нужном смысле, просто потому что у тебя между ног член, Сынён. Совершенно другое дело, когда ты кому-то не нравишься, просто потому что не нравишься. Второе хуже, разве нет? Сынён вздыхает, устраиваясь рядом, копирует чужой жест, сложив руки на груди точно так же. Понизив голос, он решается на уточняющий вопрос: — Но разве Сяо Чжань в курсе, что ты работаешь на два фронта? — М-м. Вся больница всегда была в курсе, а он — нет? И я живу с Сяо Баем. Ничего не хочу сказать, но разве это не супер-уровень человеческой толерантности? Дело даже не в том, что он такая фея, что чуть ли не блестками срёт. А чисто по-человечески. Это целый подвиг. — Ой. Ты живешь с ним от силы пару часов в неделю. Ибо усмехается, прикрыв глаза. Но всё же вяло улыбается. Сынён пихает его в бок. — Почему бы тебе… просто не поговорить с ним начистоту? Самое страшное позади. — М-м. Я пока не придумал нужные слова. — «Чжань-гэ, я эгоистично рад твоему разводу и мечтаю о тебе пять лет, три месяца и двадцать один день, и даже готов лечь под тебя, если не хочешь подставлять зад». Как тебе? — Отвратительно. Бездуховно. Лишено искры. Плоско. Последнее сказано Хенгом, который выплыл из-за машины, словно обкуренная игуана. Заспанный травник устраивается третьим, подпирая Ибо с другого бока. Руки на груди не складывает, сует в карманы халата, а то было бы слишком комично. Ибо косится на него, спрашивает: — Отвратительно — это то, как ты сейчас выглядишь. Что с тобой? Неряшливый хвост? Это синяки под глазами? Неужели твои чаи не могут с этим помочь? Начинаю сомневаться в том, что мне стоит посещать твои семинары… Хенг переводит на него взгляд, в котором видится вселенская усталость, и выдает одними губами «Хань Фэй». Исчерпывающе. Думать об этом не очень хочется. Ибо прочищает горло, все трое дергаются, когда Исюань смачно захлопывает копот, ругается, обходя машину, лезет на водительское сиденье. Ибо неуверенно начинает: — Я предлагаю ему жить с нами. Уже третий раз. Аренда дешевле, близко к больнице. Думаю, так будет больше возможностей… чтобы поговорить. Когда-нибудь. Когда с разводом уже будет закончено и он вообще поймет, что делать. Не хочу напрягать ещё и этим поверх. С такими графиками… Хенг и Сынён глубокомысленно мычат. Первый подает голос, после паузы, говоря вкрадчиво, в своей мягкой манере: — Ты уверен, что выдержишь это? Видеть его по утрам, или когда он там просыпается. Как он ест. Ждать очередь в душ или в туалет. Какие-то бытовые мелочи. Его зубная щетка, его вещи, его голос, его запах. Ибо ничего не отвечает. Смотрит себе под ноги, пинает какой-то мелкий камушек. Выдержит ли он? Сложно сказать. Может, он наломает дров. А может — нет. Телефон вибрирует во внутреннем кармане куртки. Ибо достает его, думая, что это очередная рекламная рассылка в вичате. Но нет.Чат с пользователем XZ-gege
Ты уверен в своем предложении?Уверен, гэ.
Сяо Бай не против?Он будет только рад.
У вас с ним свободные отношения?Гэ. У нас с ним дружба. Всегда была и будет. Что?
Просто уточняю.Ты чем-то надышался там в своем отделении? Короче. Когда тебя ждать?
Заканчиваю тогда же, когда и ты. Надеюсь на это.Хорошо. Тогда поедем вместе. Надо заскочить к Ченгам за вещами?
Нет, не особо. Я даже зубную щетку еще не купил.Ясно. Тогда сначала за зубной щеткой.
Хорошо.Хорошо.
Бо-ди.Да?
Ибо напряженно пялится в телефон, но ничего не происходит. Через минуту Чжань оказывается в офлайне. Наверное, вызов. Хенг вздыхает рядом, отлепливаясь от своей опоры. Потягивается, разминает шею, немного проходится, чтобы в итоге ткнуть Сынёна в живот — «не сутулься». Ибо убирает телефон обратно в куртку и медленно выдыхает. Выдержит он или нет, можно узнать только опытным путем. Да будет так.