Carpe diem: живи моментом

x x x 1О.

«Я поняла, что люди забудут, что ты сказал, люди забудут, что ты сделал, но они никогда не забудут, что ты заставил их почувствовать». — Майя Анжелу

Такие стикеры клеят на зеркало в фильмах, только в жизни они всегда отлепливаются. Во всяком случае, в жизни Сяо Чжаня. Но этот стикер держится крепко. Потому что пришпилен к холодильнику мелким магнитом-звездочкой. «Ушел на семинар травника, после — курсы подготовки МЧС. Выпей бульон» Чжань выцепливает желтый квадрат бумаги, снова смотрит на кривые иероглифы, которые написаны в явной спешке. Когда он открывает мусорку, чтобы выбросить его вместе с огрызком яблока, которым завтракает, Чжань видит штук пять скомканных сородичей стикера. Сяо Чжань откладывает огрызок и бумажку, садится на пол, выгребая ведро, и достает каждый. «С днем рождения, гэ. Добр…». «Доброе утро. Выпей бульон. Буду поздно». «Выпей бульон. Буду поздно». «Прости за вчера, буду поздно». «Чжань-гэ, я…» Чжань почему-то думает, что в футболе, который так обожает председатель Поднебесной (у них даже была своя команда во времена обучения, и это был обязательный досуг для студентов), желтая карточка — сигнал предупреждения. За умышленную игру рукой и за затяжку времени. Вряд ли Ибо думал столь глубоко, эта аллегория только в голове Чжаня, и он находит её весьма точной. Медленно выдохнув и взъерошив волосы на затылке, он собирает стикеры, кладет их к нетронутому «оригиналу» на столе, ставит ведро на место. А затем понимает, что раздражает его в этой кухоньке больше всего. И это вовсе не вселенский срач. Окно. Узкое и высокое, совершенно мутное от грязи. Сяо Чжань ненавидит грязные окна. Но прежде чем до него добраться, стоит начать с азов. Чжань придирчиво осматривает кухню. Небольшая, но не критично, есть, где развернуться. Сюда влез веселенький красный холодильник с кучей магнитов, столешница, даже плита (интересно, она работает вообще?), маленькая раковина в самом углу, круглый столик в другом углу, у которого, одна на одной, стоят не менее круглые табуретки от IKEA. Кажется, они есть во всех домах, у Чжаня тоже были такие. Только штуки четыре. Очень удобно хранить, экономит пространство. Ящички под потолком с занавесками вместо дверок, Чжаню немного страшно их раздвигать, но придется. Но сначала — бульон. Ибо заказал его из забегаловки на углу. Черный пластик глубокой тарелки все еще горячий. Чжань садится за стол и открывает свой «лечебный бульон», помешивает белой ложкой. Этот суп еще называют постной похлебкой для понижения жара. Если обращаться к народной медицине, так сказать — к истокам, то повышенная температура, «внутренний горячий воздух», связан с дисбалансом энергий ян и инь. В бульоне плавает зеленый лук, мелкие кубики тофу, ошметки корня имбиря и горсть моллюсков. Сяо Чжань слышит, как в комнате звонит его телефон, но мелодия вызова стандартна, значит — не Ибо. А значит — подождет. Чжань сосредоточен на супе, все еще осматривая кухню. Здесь не готовят. Здесь и бывают редко. Выпить чай, поесть по-быстрому. А если есть что-то вдумчиво и, конечно же, заказное — лучше устроиться на диванчике в зале (который и холл), или в своих комнатках. У Чжаня большое подозрение, что изначально эта квартирка была куда просторнее, именовалась лофтом или вроде того. Но потом ее решили сдавать как трехкомнатные хоромы, выстроив стены, разделяющие некогда общее пространство. По итогу — не подфартило, хоть дом и находится рядом с метро (которое грохочет буквально под носом), частые проблемы с подачей воды и стройка буквально во дворе (какой-то очередной мелкий торговый центр или мелкий жилой домишко?) сбили цену с жилья ощутимо. Чжань мог бы растянуться на диване в холле-зале, так, наверное, и было бы логично. Но Ибо сказал, что это не вариант, не объяснив причин. Тогда Чжань и купил раскладушку, в тщетной попытке сохранить мнимую дистанцию. Всё кажется простым. Но это не так. Ван Ибо любит собранного врача с дебильным чувством юмора, ореолом комплекса бога, проблемным отношением к себе, недолюбленного маленького императора, который предпочитает слушать пекинскую оперу в моменты отчаяния, но не чурается выть Майли Сайрус в душе. Ван Ибо привык любить кого-то в своей голове за эти пять лет, и Чжань не знает, сколько в этом от него настоящего, он боялся смотреть на себя его глазами. Разочарование — это то, что он привносит в жизни людей. Он понимает, что в голове каждого живет свой слепок человека, точно так же, как в его голове живут свои представления о других. Чаще всего — они мало связаны с реальностью. Например, он наивно полагал, что Ибо просто согласится на свидание, лед постепенно тронется, они что-то для себя поймут и увидят. Почувствуют и поймут, как быть дальше. Но Ибо… странно использовать слово «психанул» в контексте секса? Секс. У Сяо Чжаня полноценный секс с мужчиной был всего дважды. Чжань не берет в расчет унизительные сеансы взаимной дрочки в помутненные алкоголем походы в закрытые клубы. Первый раз — в шестнадцать лет. Летний лагерь, легкая влюбленность. На дискотеке он танцевал с Мянь Лу, а после нее — зажимался с вожатым в лодочном сарае. Чжань помнит сырой, спертый воздух, жесткие сети для ловли рыбы вместо подстилки, то, как ныли колени и задница на утро, и что это было омерзительно и хорошо одновременно. Он лежал на пляже весь следующий день, сходил только на ужин. Сяо Чжань думал о вечности, а чувствовал себя выпотрошенной рыбой, но не мог отделаться от ощущения, что поступил правильно и это было необходимо. Он не жалел. Просто было до странного больно, глухо и темно, там, где-то внутри себя. Это словно показало ему путь к бездне, что живёт внутри. Он старательно игнорировал вожатого почти что до конца смены, но в предпоследний день тот снова увел его в лодочный сарай. Чжань мог не пойти, но просто позволил вести себя за руку по узким тропинкам территории к пляжу, и он сам толкнул хлипкую дверь, чтобы снова почувствовать сырой запах, горячие ладони, и в этот раз — жар чужого рта на своем члене. Утром в теле ничего не болело, только почему-то внутри стало еще хуже. Он солнечно улыбается на фотографиях того года, но когда автобус отъезжал от здания, проносился вдоль берега Янцзы, Сяо Чжань плакал от облегчения, забившись в самый конец, прижимаясь головой к стеклу и игнорируя всё и всех вокруг. Девочки посчитали его очень милым и трогательным, так ему, видимо, было жаль прощаться с таким чудесным летом. Мянь Лу подарила ему пакетик с леденцами и оставила свой номер телефона. Сяо Чжань ни разу не написал и не позвонил. В тарелке остается половина. Чжань берет паузу, гоняя моллюска по жиже. Второй раз. Второй раз был зимой, во времена четвертого курса медицинского. Они только начали официально встречаться с Фэн Ци, закончились эти танцы с бубнами вокруг да около. Чжань считал, что всё в его жизни налаживается, встаёт на какие-то рельсы и всё, что было раньше — не имеет значения и никак его не определяет. Да и кто не экспериментировал? Просто об этом не принято говорить, а лезть на тематические форумы и что-то вроде — да зачем? Чжань старательно избегал темы секса в принципе. Оправданий можно было бы придумать множество, но на деле он боялся открыть в себе что-то ещё. Это ведь не так важно и вовсе не главная часть жизни, этот ваш секс. Ноябрь в том году был просто отвратительным. Фэн Ци болела, Чжань как раз возвращался из её общежития. Впоследствии он рассматривал себя в зеркале и задавался вопросом, что в нём выдает его с такой легкостью или просто раз на раз не приходится? Они ехали в лифте. Так и не спросили имен друг друга. Зачастую это всегда происходит именно так, максимально безличностно. Чжань помнит, что у того парня были выкрашенные в персиковый волосы. Он помнит, что посчитал его глаза добрыми. И помнит, как сжал предложенную руку. Это жалкий жест, полный надежды, когда вы стоите спиной к стене, черная мушка камеры снимает вас в невыгодном ракурсе, и там, за вашими спинами, одни пальцы нащупывают чужие. Дверь в комнату Чжаня захлопнулась за ними со стандартным писком. Чжань пробормотал, что он не подготовлен, парень-с-персиковыми-волосами уверил его, что в его планы это тоже не входило, но все можно исправить. В этот раз не было жестких сетей, синяков и царапин. Было хорошо. Чжань предпочитал не смотреть, позволял драть себя исключительно со спины, душил выразительные стоны и хрипы в подушку. Они попрощались, ему подмигнули, дверь захлопнулась снова. Счётчик «я не гей» снова обнулился. Чжань, кажется, видел этого парня потом пару раз, но не смел задерживать на нем взгляда. А еще через пару лет случился Ван Ибо. И тот будил в Чжане нечто намного масштабнее, чем желание быть оттраханным. Что-то надвигалось. Словно бескомпромиссная, неизбежная катастрофа, которую Чжань пытался оттянуть, игнорировать, обмануть, и от которой хотел сбежать, вопреки тому, что явно прирос к месту. Месту рядом с ним. О, Чжань понял это в тот момент, когда не смог нормально объяснить Хань Фэю, почему ему нужно прикрыться фамилией его семьи и выдумать несуществующий грант на обучение. Когда Ван Ибо узнает — что он сделает? Чжань не может доесть суп, так что несет его остатки в туалет, чтобы вылить в унитаз. Сяо Чжаню сегодня тридцать три, внутренний счётчик был уничтожен уже как пару лет и к себе он стал относиться спокойнее. И, в каком-то смысле, он начинает жизнь заново. Это не так уж легко сделать, но у него нет выбора. х х х У Ван Ибо нет мечты, есть потребность. Когда всё успело стать таким? Он зависает у полки с редкими и дорогими молочными продуктами. Йогурты — белесая жижа с ароматизатором, какой-то айдол с упаковки обещает свежий вкус и пользу для тела. Ибо усмехается в сомнении. Его тело нещадно ноет после «курса молодого бойца». Джексон гонял его по полосе до самого заката. Ибо таскал мешки, которые имитировали вес тела разных категорий, Ибо влезал в канализацию, чтобы точно отработать алгоритм действий, если придется (а тебе правда придется) вытаскивать людей из подобных мест. Ибо проворачивал все это, сбивал дыхание, парясь в тяжелой форме, заучивал вязку узлов, решал логическо-физические задачки, и не мог ответить себе на вопрос — зачем? У Ван Ибо нет мечты. Всегда ли так было? У Ван Ибо есть потребность. Быть нужным. Стопроцентно нужным. Оправдывать свое существование в абсолюте. Ибо выбирает два разных йогурта — клубничный и персиковый. Он уверен, что ему не понравится ни один из них, но вдруг это порадует Чжаня. При мысли о «своем враче» Ибо невольно сглатывает саднящее чувство в горле. Он вспоминает, укладывая пакеты йогурта в корзину, что творил вчера ночью. Как дрочил сам в душе после, как ненавидел себя утром. Когда-то Чжань назвал его ребенком, который ничего не понимает. Это был редкий момент серьезной ссоры между ними. Ибо искренне не понимал, почему тот так взъелся. Он просто исполнял свою работу, да так дотошно, что купался в крови, которая оказалась с гепатитом С. Это стандартый, можно сказать — базовый риск медика, особенно на скорой. Чжань помог ему написать заявление об инциденте, сидел с ним в кабинете главного врача подстанции, затем о чем-то говорил с Хань Фэем, а на следующий день устроил им приват в процедурной клиники. Лично брал кровь, отсылал в «проверенную частную лабораторию моего друга, не рыпайся, я тебя сейчас сам убью». Ван Ибо был иррационально счастлив в тот день, как бы глупо это ни было. Через пару дней Сяо Чжань обнимал его слишком долго, но Ибо убеждал себя, что ему лишь кажется. Он выдает желаемое за действительное, разве не так? Он не подцепил гепатит С, и повезло вдвойне — получил пару лишних минут безусловной теплоты. Ибо добирает фрукты в корзину: начало октября богато на разнообразие. Крупное помело, сочный виноград (он еле нашел обычную упаковку, а не подарочную), груши. Сяо Чжаню хорошо было бы сейчас есть груши, это полезно для горла. Ибо не уверен, что ждет его дома. И ждёт ли вообще. Что он хотел показать тем, что сделал? Каково ему было всё это время? И что? От этого стало легче? Что он хотел услышать? Ответное и очевидное (очевидное, очевидное, очевидное, иначе быть не может, они оба понимают это, и ведь уже можно, уже можно!) «я люблю тебя»? Он ведь знает Чжаня. Тот не может. Не сейчас. Всё зыбко. Нужно действовать очень осторожно, как в той дурацкой игрушке-симуляторе операций, а вместо этого Ибо… сорвался. Он усмехается своей собственной тщедушной мысли — вдруг Чжаню все еще так плохо, что тот чисто физически не смог бы убраться из дома, а? Ужасно. Ибо зависает в отделе кондитерских изделий. Долго изучает вычурные торты. Но в итоге игнорирует их. Он решает пройтись до Starbucks. Выстояв очередь, не чувствуя спины из-за тяжелого рюкзака с формой, талмудами справочников (почему их нет в pdf-формате? Ибо отсканирует все пять сотен страниц, лишь бы не таскать это дерьмо!) и конспектами (исписанные вручную, чтобы не было возможности мухлевать — да вы издеваетесь), а потом ощущая дополнительный подарок в виде онемения руки из-за пакета (он не мог взять его в правую руку, потому что, да, потянул, кажется, кисть на тренировке, надо немного поберечь), Ибо урывает целый морковный торт. Его стоимость как раз соответствует той «надбавке» за месяц, что Ибо получил, потому что трижды подвергся опасности («не по своей вине, а не имея выбора» — заключение комиссии). Иронично. Морковный торт — вот и ценность его жизни, переведенная в юани. Уже у подъезда Ибо понимает, что не купил свечи. Но он что-то придумает. Первая мысль: их обокрали. Вторая — к ним заявился арендодатель и надо срочно сдавать помещение, так что тот вынес их барахло? Ибо прищуривается в полумраке. Пахнет… вкусно. Кажется так пахнет чистое, проветренное помещение, а также так пахнет, когда готовят какую-то выпечку? К ним забрался маньяк-фанат-хюгге? Ибо ставит рюкзак и пакет на табурет в «аппендиксе» прихожей, аккуратно пристраивает коробку с тортом на полу, затем скидывает кроссовки и осторожно идет на запах. Сяо Чжань сидит перед их старенькой духовкой на корточках и гипнотизирует оконце. — Ты… — Тш. Ибо замолкает. Он не понимает, как разговор может повлиять на процесс… выпекание чего-то безумно вкусного-пахнущего, но так и быть. Вдруг Чжань делает это с помощью гипноза? Неизвестно. Ван Ибо очень устал. Он возвращается в прихожую, чтобы втащить пакет с продуктами. Чжань не обращает на него никакого внимания. Ладно. Ибо кивает сам себе и идет в коридор за тортом. Ставит его на стол (тот на самом деле белый? он же был кремовый? Чжань его отмыл или перекрасил?), затем снова уходит. Моет руки, умывается, хлопает себя по щекам, чтобы прийти в себя, и приступает к исследованию квартиры. Сяо Чжань вымыл всё и даже больше. Интереса ради, Ибо встает на диван в гостиной, чтобы дотянуться до верха шкафа и провести там пальцем — да, пыли нет даже там. Это просто пугающе. Ван Ибо принимается копаться на полках и в ящиках по всей квартире, пока не находит старую пачку бенгальских огней. Вообще не то, но ведь будет красиво? Из кухни раздается радостное «ага!», словно Чжань поймал какого-то китайского божка за самое дорогое и сейчас будет вытряхивать из него золото. Ибо возвращается на кухню. Он наблюдает картину маслом «гордый отец и его выводок»: Сяо Чжань напёк целый противень лунных пряников. Судя по рисункам на них — он ювелирно работал скальпелем и пинцетом, вырисовывая узоры и звездочки. Инструментарий как раз валяется на столешнице, почему-то вместе с зубочистками и линейкой. — Ты… псих, Чжань-гэ. — Иди в жопу, Бо-ди. — Договорились. Чжань фыркает на это «договорились», но с улыбкой. Это ведь хорошо, да? Ибо прочищает горло и открывает торт. Он слышит «вау» позади себя, но не реагирует, открывает пачку бенгальских огней. Ибо придирчиво всматривается в «свечки», выбирает самую надежную на вид. Торт уже разрезан, так что приходится воткнуть проволоку бенгальского огня в один из кусков. Чжань вручает ему зажигалку, Ибо щелкает ею и поджигает «свечу» со второго раза. Он берет весь этот торт, поднимает на уровне, наблюдая, как искристое пламя начинает нестись к концу проволоки. Чжань тихо уточняет: — Ты же понимаешь, что это не задуть, да? — Можешь попробовать плюнуть. — М-м. Тебе в лицо? Мы еще не перешли к таким играм. Лучше сделаю иначе. Сяо Чжань закрывает глаза, складывая свои пальцы в молитвенном жесте. Бенгальский огонь шипит, искрится камерным фейерверком на масштаб одной маленькой кухни и только для двоих. Ибо не моргает, просто смотрит на лицо Чжаня с этим отблеском от световой шипучки, пока тот загадывает желание. Когда бенгальский огонь дожирает горючую смесь до конца, оставляя тлеть проволоку с остатком раскаленной лавы, Чжань открывает глаза, чтобы сразу же быть пойманным взглядом напротив. Три. Два. Один. Ибо знает, что это не он сделал этот шаг. Торт неуклюже плюхается куда-то в район стола, хорошо, что не на пол. Лицо Ибо бережно поглаживают теплые пальцы, губы Ибо приоткрываются навстречу чужим, язык с привкусом тмина и лимона сплетается с собственным, Ибо не хватает воздуха, он шумно тянет его носом, впечатываясь спиной в стену. Сяо Чжань целует так, словно тонет, от этого кружится голова, забывается всё, что было до, и не важно ничего, что будет после. Ибо ведет поглаживаниями от поясницы к лопаткам, затем забирается под ткань футболки, Чжань приятно горячий под ладонями, вжимается в него в ответ. Поцелуй сходит на нет постепенно, хоть оба прекрасно чувствуют взаимное возбуждение — Чжань немного трется о чужое бедро, Ибо сглатывает, утыкается носом в его шею, вдыхает глубоко, сжимая в своих объятиях как можно крепче. Чжань хрипло шепчет «нам надо поговорить». Ибо согласно мычит, но не отпускает. Чжань трётся носом где-то у его виска, намекая, чтобы на него посмотрели. Хватка Ибо становится слабее, в итоге он переплетает пальцы с чужими, поднимает голову, смотря с легким вызовом. Чжань облизывает губы, отводит взгляд, чтобы оценить последствия мощного «шмяканья». Торт, конечно, не такой уж целый, но есть можно. Только очистить те места, которые пострадали от гари бенгальского огня. — Гэ, что ты загадал? Шепотом на ухо, еще один поцелуй за ним, Ибо отлепился от стены, чтобы сделать так еще и еще, сжать пальцы в своих, завести за чужую спину, обнимая снова. — Если рассказать — не сбудется. Ибо, надо поговорить. — Говори. — Тебе надо поесть сначала. — Можем совместить. Сяо Чжань чему-то усмехается. Ловит его взгляд и не отводит. Так сложно, так просто. — Почему ты хочешь уйти из медицины в МЧС? Ибо вскидывает брови. Это не совсем то, о чем он думал, они будут говорить. Он прочищает горло, тянет Чжаня за руку к табуреткам. Они усаживаются за стол, Чжань принимается «разгребать» торт. Он тянется к выдвижному ящику (вот и плюс маленькой кухни — всё можно достать, сидя жопой на одном месте, стоит лишь потянуться), вытаскивает пластмассовые ложки, вручает одну Ибо. Тот крутит ее в пальцах, затем черпает торт из коробки. — Я могу быть там полезнее. Ну и давление стариков с астмами и всяким дерьмом… не предел амбиций, да? — Ты мечтал стать хирургом, нет? С каких пор это превратилось в… «хочу вырезать людей из консервных банок машин после ДТП» или «снимать самоубийц с небоскребов»? Ибо пожимает плечами. Мало ли, о чем он мечтал. Чжань тоже пробует торт, его длинные ноги под столом холодные, Ибо случайно задевает где-то у лодыжек. Неправильно. Он устраивает свои стопы в носках поверх чужих, голых и ледяных. Чжань коротко смотрит на него исподлобья, затем шепчет, после паузы: — Ты провалил экзамен всего раз. Это не повод не пытаться снова. — Ты не провалил ни разу. — Потому что мне не нужно было работать, я всецело посвящал себя учебе. — У меня нет такой возможности. — Есть. Взгляды встречаются. Ибо планировал говорить о них, а не о его личном выборе в своей карьере. Ван Ибо откладывает ложку, берет паузу, устраивает локти на столе, сцепив пальцы в замок перед собой. — Так мы встречаемся? — Ты не выбрал день. Секс только после третьего свидания. И ты сейчас честно ответишь на пару вопросов, но не будешь ничего уточнять. Ибо медленно кивает. Чжань коротко смотрит на него, потом продолжает ковырять месиво торта. — Сколько мужчин у тебя было? — Одноразовый секс или отношения? — И то, и другое. — Одноразовый секс… человек восемь. Отношения — одни. — Вы занимались сексом с Сяо Баем? По дружбе или хоть как. — Нет. — Ты занимался сексом с кем-то из наших общих знакомых? — Нет. Но половина клиники скажет, что да. — Меня не интересуют слухи. В них и я был в тройничке с Хенгом и Хань Фэем. — А ты хотел бы? — Тут я вопросы задаю. — И все же? — Нет. А ты? — Нет. — Что бы ты сделал, если бы узнал, что это я оплатил тебе обучение в меде? Сяо Чжань поднимает голову. Ибо смотрит на него, пытаясь уловить смысл сказанного. Он начинает медленно: — Я выиграл грант… — Да. На бюджетные места попадают, когда подмазывают, связи и прочее. Оставалось одно место, и на него взяли «своего». Я работал в комиссии ради дополнительного расположения деканата. Читал твое эссе. Упросил Хань Фэя помочь. Всего пара бумажек и сумма спонсорства, которую я взял на себя. И теперь ты уходишь в МЧС, потому что немного не дотянул. Что за бред, Ибо? — Почему? — Это ты у себя спроси. — Блять, почему ты это сделал? Мое эссе не могло впечатлить тебя настолько! Мы были едва знакомы, меня тебе только представили один раз. — А почему ты влюбился в меня? Моя морда лица не могла впечатлить тебя настолько, верно? У тебя есть ответы? У меня их нет. Любовь — вирус. Она может настигнуть любого в абсолютно любой момент, и остаться хроническим заболеванием до конца жизни. Я просто считал, что делаю доброе дело. Вот и всё. — Вау. Альтруист хренов. Нормальные люди, Чжань-гэ, когда им кто-то нравится, выражают симпатию более… м-м. Примитивно. А не оплачивают им обучение в университете? Сяо Чжань пожимает плечами, старательно повторяя чужую интонацию: — А мы считаемся нормальными? Ван Ибо смачно пинает его ногой, Чжань выдает выразительное «блять». Ибо встает. Чжань трет свою голень, поворачиваясь: — Ты куда? — В рюкзак йогурты сунул, надо в холодильник… чайник поставь, чего мы торт всухомятку жрём. — Так это что значит? Эй?! Из коридора слышится возня. Чжань ужом выползает из-за стола, трет свою голень, согнувшись, шипит на Ибо какое-то проклятие, пока наливает воду из фильтра в чайник. Фельдшер возвращается и правда с йогуртами, ставит в холодильник. Выдохнув, он смотрит на Чжаня, который оперся о столешницу, сложив руки на груди. — Значит так. Ты меня заебал. Мы — встречаемся. За учебу я тебе деньги верну, и ты сейчас даже не пикнешь никакой благородной поеботы, окей? Окей. В МЧС я иду, потому что хочу идти в МЧС, и если вдруг я разочаруюсь в этом дерьме или найдутся более весомые аргументы, чем мои мечты стать хирургом-гонщиком-танцором-пилотом-космонавтом, я подумаю. Тебе уже тридцать три, а ты ходишь по дому босиком, а еще меня потом называешь пятилеткой. С днем рождения, Чжань-гэ. С остальной хренью — по мере поступления. — Еще указания будут, учитель Ван? Простите, я не записывал, но ради лаоши я сделаю всё, конечно же. Из тебя, кстати, вышел бы хороший танцор. — Я знаю. — Вау. Пробовал? — М-м. Может с Сяо Баем я и не трахался, но я с ним танцевал, как тебе такое? Сяо Чжань поджимает губы. В процессе этого высокодуховного диалога, Ибо оказался уже перед ним, упираясь ладонями в столешницу по обе стороны. Чжань немного «сполз» в этом захвате, вернее — решительном наступлении, так что был ниже, ему приходилось немного задирать голову, в то время как Ибо явно наслаждался положением дел. Ну ничего, ему можно. — Ты со всеми «Сяо» танцуешь, да? — Конечно. Нещадно сублимирую. — Это твое любимое слово. — Уже как пять лет, но оно не единственное. Есть еще. — «Вау»? Ибо наклоняется к чужому уху, чтобы тихо прошептать: — Мой. Ты — мой.