Carpe diem: живи моментом

x x x 12.

Appear weak when you are strong, and strong when you are weak. — Sun Tzu, The Art of War

Сяо Чжань опирается о костыль, который он любезно выпросил в отделении травматологии — кататься на кресле, как настаивал Ибо, прежде чем убежать в приемное, Чжань отказывался. Он с удовольствием и сам был бы сейчас в гуще событий, но хромой и под обезболом — Чжань менее всего походил на сосредоточенного врача общей практики. К тому же, кроме ран физических, моральных увечий было не меньше. А кое-кто был даже на грани. Чжань аккуратно ловит под локоть одну из медсестер, снующих вокруг поста интенсивной терапии, и сразу же отпускает, как только девушка оборачивается. — Простите. Сколько он так сидит? Медсестра коротко смотрит на Хенга, затем вздыхает, нервным жестом собирая со стойки пухлую кипу с направлениями. — С момента, как господина Ханя перевели из операционной сюда. Пару часов. Быть… внутри палаты, да даже в том коридоре… имеют право только родственники. Буквально пару минут назад кто-то уговорил его сесть хотя бы на диванчик, он… просто на полу под дверью сидел. Чжань кивает в знак благодарности, ковыляет сначала к автомату со снэками и растворимыми напитками. Затея так себе, когда ты такой криворукий (плечо все еще ноет, что за напасть) с костылем, но успех близок — Чжань сумел вытащить стаканчик с чаем из окошка автомата и теперь медленно полз к Хенгу. Тот, кажется, не видит перед собой ничего, смотря куда-то сквозь стены, время, собственные мысли. Чжань сначала пришвартовывает свой костыль, затем очень медленно садится, сосредоточено удерживая стаканчик в пальцах. Горячо, но терпимо. Надо возвращать человека в реальность, какой бы паршивой та ни была. Он протягивает чай Хенгу. — Лимонная кислота с кипятком и ароматизатором сенчи, господин Ли. Хенг переводит на него взгляд, даже фокусируется. Чжань понимает, что никакие слова поддержки или попытки убедить Хенга в чем-то не помогут. Все они — пустышки из жалких ошметков надежды. Стаканчик в пальцах немного наклоняется, за секунду до катастрофы Хенг забирает его. Делает пару глотков. Тихо хрипит «спасибо». У него пластырь на щеке, перебинтовано пару пальцев, но всё это больше походит на какой-то косплей пациента травмы, а не на серьезные увечья. Удивительно, как тот вообще дался себя обработать, наверное был не совсем в сознании. Чжань поджимает губы. — Когда господин Хань Жэнь уйдет, ты спокойно сможешь пробраться в палату, никто не… — Я так устал. Пробираться. Скрываться. Играть. Урывать. Прятать. Бороться. Просто хочу лечь рядом. И спать. Вечность. Спать. Хенг усмехается краем рта и извечный набор масок идет трещиной. Чжань чувствует это почти что физически. Наверное, таким видит Хенга лишь один Хань Фэй. Чжань снова задается вопросом: какие слова тут можно подобрать, есть ли те вообще? Скорее всего — нет. Он смотрит на Хенга чуть внимательнее, сканирует взглядом, пока тот делает еще пару глотков дрянного чая. Чжань не уверен, что он согласится, но все же осторожно шепчет: — У тебя волосы растрепались совсем и спутались… давай расчешу? Да? Хенг пожимает плечами. Реакция была бы такой же, предложи ему Чжань что угодно: налысо побриться, Пентагон взломать, кексы испечь. Чжань встает, бодренько ковыляет к посту медсестер опять, клянется, что у Хенга нет перхоти и он все равно обработает расческу потом антисептиком, и возвращается на диван уже с каким-то навороченным гребнем со щетинками. Стаканчик пуст, стоит на краю столика с журналами и пачкой салфеток, а Хенг все смотрит на дверь стационарной части отделения. Чжань не хочет спрашивать, как всё плохо. Он тихо просит повернуться к нему спиной. Теперь можно не выворачивать шею, смотря на проклятую дверь. Чжань проходится расческой несколько раз, намечая места, где волосы особенно спутались. Даже когда он тянет — Хенг молчит. Кажется, будто бы тот просто большая кукла, а Чжань пытается закрыть свой детский гештальт, когда он подумывал стать стилистом. Так нелепо. — Хенг… ты бы почувствовал, если бы случилось что-то… непоправимое. Ты же знаешь. Молчание. Почему-то со спиной говорить легче, чем смотреть в это бледное лицо. Чжаню сложно, Хенг не подает никаких признаков боли, не шипит и не дергается, так что не ясно, когда терпимо, а когда — не очень. Но он старается быть плавным и аккуратным. Через пару минут копна темно-каштановых волос расчесывается легко, Чжань делит их на несколько крупных прядей. Он не умеет плести косы, но чисто с логической точки зрения… получается что-то вроде. Резинки нет, это великолепие растреплется через время, но хотя бы так… Хенг оборачивается, во взгляде скользит эхо теплоты, а на губах — тень усталой улыбки. Чжань просто улыбается в ответ. Как выгнать бригаду скорой помощи, двух врачей-акушеров, одного водителя и одного неонатолога из отделения интенсивки, когда все они сидят вокруг Ли Хенга, пытаясь его растормошить, накормить и убедить, что господин Хань в порядке, хоть никто из них даже перечня диагнозов не знает? Ответ прост — никак. Аи поправляет на себе форму, разглаживает белоснежную ткань ладонями, проверяет бейджик и, коротко взглянув на одного из врачей этой компании (он женат, он женат, он женат, Аи), прикладывает карту-ключ, чтобы пройти внутрь. Она просто узнает, как там дела, и может даже поймет, как долго господин Хань Жэнь еще пробудет в палате. В узкой кладовой она берет пару пакетов с физраствором для вида, чтобы казаться отстраненно деловой, делая мнимый обход. Даже заходит в пару палат по пути, проверяет показания приборов. Нужно быть максимально непринужденной. Вводить данные о господине Хань Фэе в базу было запрещено, так что о его состоянии можно было лишь гадать. Аи глубоко вдыхает, ощущая этот характерный и родной запах абсолютной чистоты и медикаментов. Она делает еще шаг, прикладывая карточку, и дверь отъезжает в сторону. В палате полумрак. Господин Хань Жэнь сидит в кресле и смотрит в окно, а не на своего племянника. Аи бегло осматривает Хань Фэя: дышит без аппарата ИВЛ, по правде говоря, у него только одна капельница стоит и он подключен к кардио-прибору, чтобы считывать показания, но не более. Странно, что он все еще в отделении интенсивной терапии, его можно было бы спокойно перевести на этаж выше. Подумаешь, гипс на руке. — Хенг ждёт? Аи невольно дергается, голос господина Ханя вывел ее из задумчивости. Она складывает пакеты с физраствором на тумбу и проходит к капельнице, чтобы проверить её. Голос ровный, не выражает никаких эмоций, что тут говорить об отношении к делу. — Да, господин Ли ожидает в коридоре. — Приведи его, будь добра. Аи кивает. Только от того, каким тоном это было сказано, ей не очень хорошо. Позже, она не сможет совладать с собой и останется под дверью палаты, когда туда войдет Хенг. Через минуту будет слышен звук громкого хлопка. Дверь снова отъедет и медсестре придется сделать вид, что она внимательно изучает что-то в своем телефоне, прислонившись к стене. Аи успеет заглянуть в палату, как только господин Хань пройдет мимо, а дверь начнет медленно закрываться. Господин Ли будет держаться за щеку, но в следующую секунду подойдет ближе к кровати. Его пальцы коснутся волос Хань Фэя, затем пройдутся по лбу, а дверь закроется, издав писк электронного замка. х х х Перед ушиванием рану иссекают. Удаляют все мертвые, загрязненные, окровавленные ткани длиной до двух сантиметров. Здоровую ткань возможно отличить от мертвой с помощью пощипывания пинцетом — та будет характерно сокращаться. Зашивать можно только стерильную рану, этого добиваются лишь в условиях медицинского учреждения, во всех других случаях — стоит оставить хотя бы пару миллиметров для отхода гноя и омертвевших клеток, а не сшивать все наглухо. Чжань прокручивает в голове все эти инструкции, вспоминает, как Ибо штопал его ногу на койке (красивый, длинный и глубокий порез по внутренней стороне бедра, можно было бы сфотографировать для учебников), пока вокруг творился типичный хаос желтого кода. Конечно, если всмотреться, в этом шумном бедламе была четкая структура, но когда ты вне этой работы — все кажется просто безумием. Наверняка кто-то из новичков сказал за пару минут до того, как в клинику начали поступать пострадавшие, что-то вроде «так тихо сегодня, правда?» Подобные фразы — табу. Такси подъезжает к дому, Чжань трет лицо, пытаясь взбодриться, и готовится вновь защищать остатки своего достоинства: из больницы, игнорируя костыль и кресло, Ибо дотащил его на спине до машины и утрамбовал на заднем сиденье под выразительные смешки водилы. Выдержать такой променад еще раз, учитывая вездесущих бабулек с их цигун во дворе посреди дня, Чжань отказывался. Он как раз встает, старательно не наступая на больную ногу (дело не в столько в ране на бедре, сколько в факте разрыва парочки связок в голеностопном суставе; самое идиотское — это случилось уже в больнице, когда он решил поползти в туалет и подвернул ногу на лестнице, из-за резкой боли в ране, так что звание «лоха года» присуждается конечно же ему), дверь машины захлопывается, а Ибо приседает, показывая на спину. Чжань поджимает губы: — Nope. Нет. Найн. Но-но. Bango. Ani. На каком языке тебе это еще сказать? Ибо выпрямляется и ляпает: — На языке любви? Сяо Чжань очень устал и настроен скептически. Они оба не спали ночь, затем весь этот абсурдный бред, и ладно, Чжань куковал большую часть времени, но этот «супергерой» стал швеей дня. А ведь даже уже не числится в бригаде скорой. Чжань качает головой, поправляет на себе лямку рюкзака, но тот забирают в следующий момент. Сяо Чжань закатывает глаза: — Я сейчас плохо перевариваю твой приступ джентльмена, ладно? Идем уже. — Если я тебя понесу, то это будет быстрее. — Если ты меня понесешь, то я тебе… блять! Ну это не нормально! — Дергайся меньше. — Я тебе что, баба из дорамы?! — Ты вздорный мужик со слишком длинными ногами, успокойся. Привлекаешь внимание. Сейчас у бабули с дедулей на площадке шею защемит, это будет твоя вина. — Ты кретин. Ван Ибо согласно мычит. Идти всего пару метров, скоро он набирает код на двери подъезда. Ибо перехватывает «добычу» покрепче под ногами, заставляя удерживаться за свою шею крепче, начинает лениво, немного путаясь в словах из-за общей усталости: — Мы ведь оба знаем, что у тебя были все возможности реально не допустить того, чтобы я тебя тащил, так что тебе нравится, Чжань-гэ. Как в тех самых дебильных дорамах. Только ты раз в шесть тяжелее, но я же не зря тренировался все это время, да? — Опусти меня, в лифте будет неудобно. Я слезаю. Да хватит, хватит, поиграли и хватит, так… Ай. Чжань наконец-то соприкасается с полом и старательно делает вид, что не смущен. Откуда вообще силы на смущение и хоть какие-то телодвижения — фантастика! В лифте у Ибо урчит желудок. Чжань цокает языком: — У нас же была лапша, да? Что ты так довольно лыбишься? Прекращай, сейчас лицо треснет. — Мне нравится «у нас». Сяо Чжань шепчет «помогите». Вселенная отвечает ему открытием створок кабины и он, прихрамывая, добирается до двери квартиры самостоятельно. Ибо снова набирает код, пропускает Чжаня первым. Тот неуклюже вваливается в прихожую, сцепив зубы, когда задевает больной ногой край подставки для обуви (он сам настоял на её заказе через taobao, и что теперь?!). Наконец-то дома. Чжань не возникает, когда принимается решение оперативно принять душ. Вместе. Просто потому что так правда будет быстрее, да и сам он вряд ли справится быстро и качественно. На ощущение смущения или чего-то еще сил уже точно не осталось, так что он спокойно позволяет Ибо «перебинтовывать» свое бедро пищевой пленкой поверх заклеенной раны. Все это великолепие после душа все равно придется отлепить, обработать заново, и залепить шедевральным пластырем с динозаврами (Ибо спер целую пачку, не просек, что это детские, но какая разница — размерчик отличный), но мочить лишний раз не хотелось вовсе. Чжань смотрит в потолок, поставив ногу на крышку унитаза. Ибо стоит на коленях в одном белье перед ним, а трусы самого Чжаня уже валяются в корзине. Он покусывает губы, все же смотрит вниз, на эту взлохмаченную голову. Все проходит относительно безболезненно, Ибо идет на последний виток, заклеивает по границе скотч-пластырем, а затем… коротко целует его где-то под пупком, аккурат у дорожки темных волос, которые ведут к паху. Чжань легко взъерошивает его волосы и опускает ногу, чтобы пройти несчастные пару шагов до душевой кабинки, мысленно представляя что угодно, кроме этой реальности. Стояк не входит в его планы, не входит. Он слишком устал, Ибо слишком устал. И вообще. Секс ведь… не его тема, вот и всё. Разве не так? Ибо целует его в шею и обнимает со спины, пока Чжань настраивает температуру воды. Сначала их обдает прохладой, затем становится погорячее, через минуту Чжань остается доволен и тихо уточняет, нормально ли Ибо. Тот согласно мычит, прикрыв глаза. Кажется, решил так и спать. Желудок снова урчит, это скорее чувствуется спиной, чем слышится из-за шума воды. Чжань поворачивается в объятиях, заставляя хватку немного ослабнуть. Он, конечно, выше, но… тут же вроде мягкий резиновый коврик. Розовенький такой. Явно Сяо Бай выбирал. Чжаню еще плечо вправляли. Весьма удачно, дело трех секунд, но надо бы повременить с долгим удерживанием рук над собой. — Встань на колени, Бо-ди. Ибо вскидывает брови, но молча делает то, что сказали. Чжань поправляет лейку так, чтобы вода билась преимущественно в его спину. Ибо обнимает его за ноги, трется щекой где-то у живота и смотрит снизу вверх. Чжань старательно думает о своей бабуле и ее любви к вонючему тофу. Он берет бутыль шампуня, выдавливает порцию геля себе на ладонь. Чжань взмыливает чужую шевелюру, смывает пенистую массу, сняв лейку с крепления, затем наносит кондиционер. Ибо посмеивается, но большую часть времени держит глаза закрытыми, только вот… вероломно поглаживает то по пояснице, то по заднице, или просто по ногам. Надо думать о чем-то другом. Сяо Чжань размышляет о плавании. Он говорит, что большинство движений при этом занятии непродуктивны с точки зрения преодоления расстояния — мы тратим больше сил, чтобы просто удержаться на плаву, а не плыть. Это происходит из-за усвоенных неэффективных движений, которые глубоко въедаются в подкорку, ведь связаны с вопросом выживания. Ибо говорит «очень интересно, гэ». Ибо целует справа от пупка, дальше, к боку, прихватывает кромкой зубов там, оттягивая, затем снова смотрит снизу вверх. Ресницы мокрые, губы припухли и с нижней хочется содрать мелкую корочку (когда успел прокусить?), волосы на пару тонов темнее из-за влаги. Чжань смывает и кондиционер с чужих волос. Шепчет, чтобы Ибо снова закрыл глаза, но тот смотрит и смотрит, делая, как велено, только когда в этом уже нет смысла. Ибо встает, но дело в том, как: проходится ладонями, литыми движениями от ягодиц до поясницы, выше, чтобы в итоге выпрямиться и получить укус-поцелуй в губы, потому что достал и воспоминания о вонючем тофу вообще не действуют. С другой стороны — чего Чжань хотел? Сам его на колени поставил. Ибо решает, что прислонить его к веселенькой плитке в цветочек — хороший вариант. Только теперь вода почти что постоянно льет ему на голову. Чжань не столько целует, сколько пьет, и это смешно. Ладно, не совсем смешно, это что-то другое. Похоже на что-то искрящееся внутри. Как множество маленьких бенгальских огней, шипят на кончиках пальцев, между губ, везде, где кожа соприкасается с кожей. Ибо вжимается сильнее, теперь вода льется на макушку. Чжань шумно тянет воздух носом, есть какие-то нотки кокоса от шампуня и что-то сладкое от кондиционера. Возбуждение гулко бьется пульсом по телу, ноет тяжестью внизу живота, Чжань трётся первым, но затем замирает. Опустив голову, он облизывает губы, продолжая просто поглаживать Ибо по спине. Какие слова существуют? Притормози, мне не очень хорошо? Какие отмазки можно придумать, когда у самого стоит? Но это не должно быть так, наверное. Не должно быть? Ибо ничего не говорит, он замедляется. Движения становятся плавными, трение прекращается вовсе. Он просто выцеловывает чужую шею, затем отстраняется, мягко поцеловав в щеку, из-за чего хочется как-то убедить, что все в порядке, просто, еще не время, но Чжань не способен на это. Он предпочитает зажмуриться, затем расслабиться, но не открывать глаза. Ибо не просит его встать на колени. Взмыливает голову, шепчет повернуться. Чжань чувствует запах цитрусовых, мочалку, которая проходится по его груди, затем по животу, он поворачивается, позволяя обтереть свою спину и поясницу, как и ягодицы. Упирается руками в стену, когда Ибо опускается ниже, проходясь и по его ногам. Даже по внутренней стороне бедер. Всё смывается за пару минут. Чжань прочищает горло и обещает им ужин. Ибо шепчет в его губы «отлично, гэ». Сяо Бай подозревал, что жизнь несколько улучшится, если с ними будет жить Сяо Чжань. Дело не только в новом этапе отношений (господи боже неужели) между Ибо и Чжань-гэ, но и просто… этот человек не может жить в свинарнике, и хоть Бай видел его не так уж часто за свою жизнь, по рассказам и общей информации он уловил эту особую ауру: где бы тот ни был, он устроит вокруг себя комфорт. Только вот найти что-то на кухне теперь стало в разы сложнее, ведь Сяо Бай не мог усвоить логику. Он пришел как раз к полудню, задержался на смене в клубе (ладно, он там просто спал), и теперь старался не очень шуметь, пытаясь разобраться — куда делся запас лапши? Теперь у них в доме был чистейший воздух, это так бодрило — Чжань настоял на установке двух очистителей. Но даже это не помогло как-то смекнуть, куда все подевалось. Сяо Бай решился. Тихо постучав, он заглянул в комнату Ибо. И понял, что отношения этих двоих, судя по всему, перешли на новый супер-уровень, ведь видеть голую задницу Сяо Чжаня в его планы не входило вовсе. Хорошая такая задница. И подержаться есть за что, и мять, наверное, приятно. Именно на этой мысли на этой заднице и появилась знакомая ладонь. Бай кисло улыбнулся и поднял взгляд. Сонный Ибо пытался поправить одеяло так, чтобы прикрыть «чресла» Чжань-гэ, лежащего на нем. — Мне поздравлять тебя с лишением девственности или как? Ты ведь мечтал, кажется, чтобы он тебя, а не ты… Ибо фокусируется на нем и молча показывает средний палец. Бай улыбается шире. — А где лапша? Ибо закатывает глаза и кивает на табуретку рядом с кроватью. Точно. На ней две пустые тарелки. Какой коварный пиздец! — А обо мне вы не подумали, да? Ибо мог бы ответить, что за эту ночь и половину дня, он уж точно не думал о Сяо Бае, так как сначала чуть не сдох, потом помогал не сдохнуть другим, а теперь на нем лежит тяжелый, горячий, вкусно-пахнущий и покалеченный Чжань-гэ. Но Ибо только смотрит. Выразительно. Сяо Бай поднимает руки в жесте капитуляции, шепча чуть громче: — Ладно-ладно. Потом расскажешь мне. Свершилось чудо, как никак. Что? Не свершилось? Он отрубился в процессе? Ладно-ладно! Потом! Я пойду тогда за едой… вам что-то брать? Ибо, хотя бы прошепчи. Или сообщение напиши мне в вичате. Что? Чай с сырной пенкой? Лады. Всё, иду-иду. Он начинает закрывать дверь как раз в тот момент, когда Чжань принимается ерзать на Ибо, заставляя того думать о чем угодно, кроме реальности. Которая нравится ему сейчас так, как никогда прежде.