Carpe diem: живи моментом

x x x 18.

Страдание — личный выбор каждого. Харуки Мураками, «О чем я говорю, когда говорю о беге»

Детали. В них скрывается не только дьявол, детали — определяют контекст, подсказывают оттенки и меняют восприятия одного и того же явления или действия. Дело не в том, что Хань Фэй целует его, а в том, как он касается его подбородка в этот момент. Бережно. Как скользит пальцами по шее, чтобы затем прихватить, словно Хенг подумывал ускользнуть. Нежно. Что Хенг делал до этого момента? Собирался запонки застегнуть? Глупец. Фокус не на том, что его вбивают в толстое стекло панорамного окна, а в том, что Фэй успел подставить свою ладонь под чужой затылок. Не навредить. Он контролирует все. Иногда кажется, что даже ритм дыхания Хенга. Скажет «замри» — тот замрет. Скажет «дыши» — Хенг сделает вдох. Скажет «умри» — … никогда не скажет. Только «живи». Если не для себя, то для меня. В этом нет ничего от бездумного подчинения. Каждый сантиметр близости к Хенгу Хань Фэй зарабатывал и выгрызал зубами. Жить ради кого-то куда больший подвиг, чем расстаться со всем. Может, это и малодушно, но Хенг решил для себя именно так. И вскоре эта жизнь перестала быть настолько болезненной и тяжелой, даже если дни были мрачны. В любой из таких дней можно было коснуться света, даже если не ощутить его в себе. Фэй вылизывает его шею, кусает ближе к изгибу. Хенг сглатывает. Возбуждение не накатывает, как бывает вне влияния препаратов, собственной двинутой биохимии внутри черепной коробки или фаз луны. Оно нагревается постепенно и равномерно по всему телу. От кончиков пальцев до покалывания по губам. — Мы опоздаем. Ты открываешь вечер речью, помнишь? — Разве я? — Ты тут носишь фамилию Хань. — М-м. Я одолжу её тебе. — На вечер? — На всю жизнь. Хенг тихо фырчит. Шутки такого толка начались где-то полгода назад, причем не с его подачи. Кажется, Хань Фэй прощупывал почву, но разве это не абсурд? Хенг прикрывает глаза, ощущая крепкую хватку ладоней на своих бедрах. Когда он все же опускает взгляд, Хань Фэй оказывается на коленях, расправляется с ширинкой темно-красных брюк. Хороший костюм. От Moschino. Невольно перекидывает воспоминаниями к тем дням в Италии, где они ели лимонный и клубнично-фисташковый сорбеты, бездумно валялись на пляже и бесконечно занимались сексом. Ну как, бесконечно… всего пять дней. Единственный совместный отпуск за последние лет семь. У Фэя есть седая прядка ближе к виску. Хенг гладит по ней, затем за ухом. Фэй полон энтузиазма, когда заглатывает головку, затем опускается ртом практически до основания, и поднимает взгляд. Это надолго. Член-то встал, но толку? Ни туда, ни сюда. Хенгу нужно очень много стимуляции разного рода, чтобы кончить хоть как-то. Они точно опоздают. Хенг поджимает губы. Раньше он бы принялся изображать удовольствие, как бывало в период первого эпизода. Но Фэй быстро его раскусит. Как и тогда, так и сейчас. Его поглаживают по внутренней стороне бедер, Фэй отстраняется, чтобы дать возможность вылезти из тряпки за пару сотен баксов. Хенг скидывает пиджак, переступая через брюки и белье, расстегивает рубашку, но остается в ней, снова крепко прижатый и «установленный» у стекла руками Хань Фэя. Хенг тихо посмеивается, вплетая пальцы в его волосы: — Ты хочешь отсасывать мне и любоваться закатом, Хань-гэгэ? Фэй мычит что-то отрицательное, выцеловывая и прикусывая жемчужную кожу по бедру. У Хенга с детства низкий гемоглобин. Для кого-то красота, а для кого-то — симптом. Где-то лет с шестнадцати Хенг обеспокоился своей «легкой синюшностью, а вдруг еще и желтушность вылезет?!» и стал искать выход. Одна бабуля на рынке дичи, где тот зависал всё чаще, посоветовала ему жемчужный порошок. Хенг считал, что это заслуга магии жемчуга, стертого в мелкие крупицы, которые он втирал в себя через день по всему телу. Ровная, благородно-бледная кожа, а не «еще немного и зомбак». Фэй тактично молчал, но в голове каждый раз было «просто перерос и стал питаться лучше, когда тебя начал кормить я». В любом случае, коже Хенга завидовали очень многие. И ведь это они еще ягодиц его не видели… На этой мысли Фэй вскидывает голову и выдает, обнимая Хенга за ноги: — Я хочу, чтобы за закатом наблюдал ты, когда будешь кончать на стекло. К этому невозможно привыкнуть. Хенг ощущает жар от этих слов, куда больший и жгучий, чем от всех действий вместе взятых. Хань Фэй ещё тот актер: при всей его репутации холодного, немногословного, твердого (как иронично в данный момент, а) и хваткого шефа больницы и главного нейрохирурга (последнее — уже весомый кусок психологического портрета), он был… ранимым, с отбитым чувством юмора (понять которое дано далеко не каждому), и… обладал высоким либидо. Поначалу Хенг думал, что тот просто «дорвался», но нет. Со стороны могло показаться, что если уж и говорить о том, кто тут может быть немного помешан на сексе, — лавры явно у Хенга. Не тут-то было. Фэй вылизывает низ его живота, немного играется с полутвердым членом, обхватывает губами головку, заставляя тот затвердеть по новой. Целует справа от пупка, а затем встает, легко шлепнув по левой ягодице. Намек понятен. Хенг коротко кусает куда-то в плечо Фэя, а затем послушно упирается ладонями в стекло, прогибаясь в пояснице. Его рубашку задрали до самой шеи, но не накинули на голову. И на том спасибо. Волосы бережно перекинуты на одну сторону, это сделано для того, чтобы оставить свежий засос — Фэй напирает на него, тяжелый, в одних брюках, где теперь тесно, бескомпромиссно заставляет ощутить то, как крепко у него стоит, обнимая под животом одной рукой. Сначала немного тянет, затем жжется. Когда Фэй целует след напоследок, тот гулко пульсирует багровой гематомой под кожей. Придется что-то придумать. Шарфик из шелка, который будет просто кричать о том, что Хенг «обрезанный рукав» или черная рубашка со воротничком-стойкой? Лучше второе. Хенг ощущает легкую дрожь по телу, когда Фэй отстраняется. Характерный «вжик» молнии, пряжка ремня ударилась о пол. Хенг чуть оборачивается, чтобы оценить вид. — Не хочешь запатентовать этот способ повышения самооценки? «Кончи на весь мир под собой»? «Обкончай Шанхай»? Это лучше, более кратко и емко, да? — Знал, что тебе понравится. Хенг тихо хмыкает, отворачиваясь. Пока что он фокусируется на их блеклом отражении в стекле. Его спину методично осыпают поцелуями. Теплые касания сменяются покусываниями ближе к пояснице, горячие ладони проходятся до лопаток, сжимают ближе к плечевому поясу, ощутимо скользят ниже. Хенг глубоко и шумно вдыхает, когда горячая головка принимается дразнить ложбинку. У него там сухо и Фэй так не поступит, но ему нравится в начале «смазывать» собой, а не лубрикантом. Жаль, что этого явно не хватит для полноценного действия. Хенг старается максимально расслабиться, переступает с ноги на ногу, расставляет их еще чуть шире для взаимного удобства, заставляя себя прогнуться ниже. Боже, у них ведь есть кровать, диван, да хоть тот пушистый ковер с подушками… Хенг закусывает губу, обращает внимание на Шанхай под собой. Странное время: солнце только-только начинает садиться, а фонари и тысячи огней в высотных зданиях зажигаются, с каждой секундой всё больше и больше. Шанхай купается во всем свете, который только существует в мире — искусственном и естественном. Становится холодно. Его благоверный наконец-то вспомнил о смазке, напоследок поцеловав его ближе к ягодице. «Стой тут». Хенг использует это время, чтобы размяться, выпрямившись, стягивает рубашку окончательно и кидает на пол — вытирать живот и бедра обоих будет чем, все равно теперь надо искать черную. Хенг, по правде говоря, обожал использовать дорогую одежду именно так — вытирать ею сперму. Один из многих странных кинков, которые кочуют между ними на протяжении уже… скольких лет? Да всю жизнь. Хань Фэй как-то признался, что впервые дрочил на него в свои шестнадцать. Это всегда вызывало смех Хенга, ведь в нем тогда, четырнадцатилетнем, не было ничего такого. Худой, бледный, с этими огромными глазищами, идиотской прической типичного китайского мальчишки — ежик в пять миллиметров. На что тут может встать? Вот на Хань Фэя — вполне. Чем Хенг и занимался… потом испугался и запрещал себе до… до когда там? Первый курс? Нет. Выпуск. Это был выпуск. Выпуск Хань Фэя. Тяжелое время. Тот напился и вышло не очень хорошо. Иногда Хенг думает, что в этом основная причина того бережного отношения, даже когда Хенг прямым текстом требует более грубого секса. Хочется иногда, чтобы выебали до состояния беспамятства. Это лучше, чем алкоголь. Фэй возвращается, сразу же привлекая к себе одной рукой за талию, во второй — тюбик смазки, крышка которого поддевается пальцем с лаконичным «чпоньк». Хенг обнимает за шею, ведет губами по губам, толкается языком первым, прижимаясь тесно. Он уже почти что совладал с новым ритмом препарата, который принимает. Наловчился чувствовать подводные камни. Сейчас всё хорошо, просто медленней. Но с этим можно работать. Такой себе режим slow motion. Хенг действительно кончает на Шанхай под собой. От Фэя потребовалось многое: для начала — откровенная ебля с оттяжкой, меняя ритм, глубину и темп; затем кончить вглубь, начать надрачивать, пока член заменяют пальцы, входят по хлюпающей смеси из смазки и спермы, по новой стимулируя простату, дразня и лаская, без остановки. Всё это уже заставляло хныкать и оставлять длинные следы ладоней по стеклу, но затем Хань Фэй утянул Хенга на пол. И отсосал, как и задумывал в самом начале, при этом не забывая и о стимуляции простаты, это эффективное комбо. Хенг себе все губы сжевал, лицо закрывал, стонал без остановки и выгибался так, словно его пытают, а не стараются помочь кончить. Хенг не понимает, как им после этого выдержать этот благотворительный бал. Можно только лежать. В голове пусто и это приятно. Ничего не хочется, потому что всё есть. Главное — они есть. Друг у друга. Чего ещё можно желать? Он растекается поверх Фэя, приклеенный намертво, щурится, смотря на бесконечное море высотных офисных зданий и жилых комплексов. Совсем рядом сияет Цзинь Мао, кажется, что буквально в паре кварталов. Именно туда им и надо. — У меня кое-что есть для тебя. Фэй хрипло шепчет это где-то у его уха. Хенг заставляет вскинуть голову, чтобы посмотреть на него и молча вскинуть бровь. Он тянется ближе, трется носом о нос, устраиваясь на бедрах получше. Фэй продолжает: — Когда вернемся, покажу тебе. — Почему не сейчас? Хань Фэй усмехается, поглаживая его по щеке. Соскальзывает пальцами ниже, теперь гладит по шее, с чувством проходится большим пальцем по засосу, убирает волосы, подается вперед, коротко прихватывая губы и хрипит уже в них: — Ты сам сказал. Мы опоздаем. Хенг цокает языком и коротко кусает чей-то наглый и хитрый нос, прежде чем встать. Они уже опаздывают, по правде говоря. Но ведь они никогда и не отличались пунктуальностью. Никто не удивится. х х х Из соседней комнаты доносится чуть ли не визг Сяо Бая: «Кто, Ибо, скажи мне, кто в этом мире заказывает костюмы для такого лакшери вечера на taobao?!» Ибо проиграл Чжаню в камень-ножницы-бумага и пошел узнавать у великого стилиста их квартирки, когда же они смогут облачиться в костюмы и отправиться на проклятый бал. Настроения на эту вечеринку нет вовсе, но это скорее часть работы. Быть красивым, вежливым, вещать о своей клинике только хорошее, выслушивать людей богатых и влиятельных, давить на жалость или на чужое чувство благородства, ну или просто — на выгоду для репутации. У Чжаня хватает совести немного покраснеть, когда Сяо Бай заводит новую трель об отсутствии вкуса. Чжань стоит в одних трусах и носках у книжной полки и рассматривает корешки многочисленных изданий из коллекции Ибо. Комиксы, справочники, классика, подборка журналов о мотоциклах, неожиданно — сборник поэзии. Вау. А рядом — потрепанное издание какой-то космической одиссеи. Не менее неожиданно. Как много ещё предстоит узнать… «Катастрофа! Если бы я пришел домой позже и не увидел бы этот пиздец, моя совесть могла быть чиста, но я увидел, А-Бо! И я не могу выпустить вас в этом! Просто ужас! Они пристрочили этикетку Prada с T вместо D! Глаза разуй! А брюки? Эти брюки висели на Чжане, как мешок с говном! Что ты ржешь?! От нервов?! Вы будете похожи на гребаных официантов! А ну найди в моем шкафу рубашки… что стоишь?!» Чжань поджимает губы, вытаскивая древний, пухлый учебник по анатомии. Фэн Ци всегда решала вопрос с костюмом и платьем. Да и с одеждой в принципе. Чжань подумал, что арендовать на вечерок что-то, что выглядит классикой и вроде по размеру (он сверился с таблицей размеров трижды), будет оптимальным вариантом. Кто ж знал, что им так подосрут. Так теперь Бай еще и перешивает все, так что вряд ли костюмы примут обратно (даже если те стали куда лучше), придется выкупать. Чжань поглаживает корешок книги, затем открывает её. «Сегментарное строение легких». Органы дыхания закладываются в конце третьей недели зародышевой жизни в форме выроста вентральной стенки передней кишки, аккурат сзади зачатка щитовидной железы. Вырост полый, и через время он превратится в легкие. Чжань ведет кончиками пальцев по иллюстрации. Все подписи на латыни, а рядом аккуратные пояснения/переводы, мелко нацарапанные рукой Ибо. Нежность затапливает Чжаня без предупреждения, и вот он уже глупо улыбается, пытаясь разобрать микс из корявых иероглифов, английских словечек и даже чего-то на корейском. Он пролистывает учебник до раздела ангиологии — учения о сосудах, когда натыкается на фотографию. Квадратик полароида лежит лицом в текст. Чжань переворачивает его. Молодой парень топлесс на фоне реки. Улыбается. Симпатичный. Нехилые кубики. Судя по телосложению и тугим плавкам — пловец? Что он забыл между главами о строении стенок сердца и околосердечной сумки? Дверь в комнату открывается, Ибо говорит «я смог выбрать нам рубашки, одобрено Баем, можно выдохнуть», Чжань резко захлопывает книгу, словно пойманный на чем-то нелегальном и улыбается, засовывая фолиант обратно на полку. Рубашки в руках Ибо: одна темно-красная, другая — бутылочного цвета. — К твоим волосам больше подойдет зеленая, мне чур красная. — Хорошо, гэ. Ибо устало улыбается и мажет поцелуем по чужой щеке, проходя к кровати, чтобы бросить на неё рубашки. Чжань зажевывает щеку изнутри и решает, что спросит как-нибудь потом. Подумаешь. Это тупо, да? Тупо так чувствовать себя сейчас и мысленно разворачивать ситуацию в нелепые стороны, придумывать целый сериал. Это вот так вот все происходит в головах девушек во всяких сериалах и бульварных романах, да? Новость — такая опция, как оказывается, от половой принадлежности не зависит вовсе. Сяо Чжань складывает руки на груди. Ибо стягивает с себя футболку, наклоняется за рубашкой. Этот оттенок и правда ему идет. Пуговица за пуговицей, Ибо застегивает её на себе. — Немного… жмет, кажется, нет? Он оборачивается, чтобы Чжань оценил. Тот подходит ближе и принимается перезастегивать рубашку, потому что Ибо начал не с той пуговицы. Тот усмехается краем рта, явно готовый что-то сморозить, но Чжань успевает первым: — Ты умеешь плавать? — А? Да, умею, конечно. Ты чего? Я же столько раз всяких утопленников вытаскивал… — Да просто в этом Grand Hyatt же бассейны есть. Думал поплавать. Всегда хотел. Можно будет свинтить после официальной части и парочки танцев. — Это нам плавки с собой брать? Сяо Чжань коротко смотрит на Ибо, вскинув бровь, затем заканчивает с пуговицами и отходит на шаг. Да, оттенок определенно идет Ибо. До того доходит намёк, он выдает «а-а», расплывшись в улыбке. — Купаться голыми с Чжань-гэ. Ладно, теперь затея с балом мне почти что нравится. — А кто научил? Плавать? Чжань снова отворачивается к книжным полкам. Рука тянется к фолианту с анатомичкой, но в последний момент он смещает руку правее и вытягивает сборник рассказов какого-то японца. Открыв на середине, он читает: «Память согревает человека изнутри. И в то же время рвет его на части»*. — Дедушка. Я хочу тебя с ним познакомить, кстати. Думаю, когда ты вернешься из Чунцина. Еще же будет пара дней у тебя? До выхода на работу? Ты так часто график правил, я запутался уже… Чжань чуть оборачивается. Ибо уже сидит на кровати, вернее, полулежит, упирается локтями в постель. Смотрит. Само спокойствие, но ведь внутри наверняка колотит. Надо же. Познакомить с дедом. — Это точно хорошая идея? Ибо пожимает плечами, продолжая смотреть, практически не моргая. — С отцом знакомить — плохая. Тот меня и так видеть не очень хочет, мы редко общаемся, я просто пересылаю ему деньги иногда. А вот деду — регулярно. Только тот их вообще не тратит, говорит, что я глупостями занимаюсь. Он и есть тот, кто воспитал меня, никак не отец. Так что? Согласен? Ты ведь не был в Лояне? — М-м. Почему же. Был. Ибо смотрит как-то странно, опускает взгляд. Совершенно трогательный в этих дурацких длинных носках, зеленой рубашке, взлохмаченными волосами. Чжань ставит сборник на место и подходит ближе, кивает в сторону подушек, чтобы Ибо забрался по кровати дальше. Тот устраивается у стены, опираясь на неё и подушки спиной. Чжань привычно седлает чужие бедра, решив устроить на этой голове еще больший беспорядок: ерошит волосы, затем массирует чужие уши, провоцируя улыбку и фырканье. Улыбается и сам, наклоняясь, чтобы поцеловать в уголок губ. Ибо сцепливает руки за чужой поясницей, прижимая к себе ближе. — И что гэ делал в Лояне? — Плавал. — М-м. Плавал. А кто же научил моего Чжань-гэ плавать? — Инстинкт самосохранения. Бабуля меня однажды в пруд как бросила и немного притопила, вот и пришлось. — Правда, что ли? — Ну я помню именно так. А ба говорит, что она просто меня подбодрила, пнула, и потом стала демонстрировать, как делать. Научился я очень быстро. — Вау. Это… у тебя травмы нет? — Да нет. Мне смешно было. — Чжань-гэ. — А? — Чокнутый. Но мне нравится. Чжань усмехается и ведет губами по чужой щеке. Немного ерзает. Идея плохая — они опоздают. Он целует за ухом, прежде чем выпрямиться. — Не дай мне напиться сегодня, хорошо? Ибо вскидывает брови, но ничего не уточняет, просто кивает. Они, вроде как, договорились брать такси туда-обратно, потому что оба планировали пить, так что хонда Чжаня и мотоцикл Ибо могли стоять спокойно. Ибо поглаживает по бедрам, затем по пояснице, оглаживает до ребер, перетекая к груди, снова ухает вниз, чтобы вернуться к бедрам, легонько проходясь кромкой ногтей по коже там. Чжань чуть прищуривается. Плавно трется, затем усмехается, слезая с Ибо, устраивается рядом, вытянув свои ноги. — Хорошо. Поедем в Лоян, когда я вернусь из Чунцина. Или… лучше, когда мы вернемся? Если ты не против сделать перерыв в три дня. Тебе правда надо немного отдохнуть, ты только учишься, когда мозгу информацию укладывать-то? Ибо нащупывает чужую руку и сжимает пальцы, заставляя на себя посмотреть. Он тянется за очередной порцией поцелуев, по итогу заставляя Чжаня улечься на спину. Нависнув сверху, он несколько раз говорит «да». Чёрт. Они точно опоздают. Сто процентов. Но ведь не так страшно, да? Они вовсе не главные гости этого вечера. А Хенг им точно простит. В конце концов — они вместе «кремировали» травку. Он им по гроб жизни должен. Чжань расслабляется, позволяя себе плавиться под Ибо, по новой расстегивая пуговицы зеленой рубашки. Красную потом придется гладить, ведь та смялась под их телами. Но всё это будет потом. А сейчас — надо жить моментом.