nobody promised anything.

      Найджел хотел бы позвать кого-нибудь на помощь, но, к его несчастью, никого не оказывается рядом, когда он слышит стук в дверь. Эмма не в счёт: она, во-первых, занимается (до сих пор), во-вторых, неизвестно ещё, кто там пришёл. Нельзя её подпускать к двери, Паула так сказала.       Утром в штаб-комнате отряда состоялось короткое собрание, на котором она сообщила следующее: «Я уверена, что Дон скоро придёт возвращать тачки. Он будет искать Эмму, поэтому, Эмма, пока он не нанесёт нам свой визит, не подходи к выходу из мельницы».       — Совсем-совсем не подходить? — спросила тогда новобранница, прекрасно понимая, что — да, совсем-совсем. Конечно, она бы очень хотела увидеть брата, увидеть хотя бы кого-то из своей семьи. Но она догадывается, почему Паула просила о таком. «Возможно, мне правда… нужно время. И ему тоже», — вздохнув, думала она, ковыряя пальцем стол.       — Это временная мера, — вместо девушки сказал Лукас с мягкой улыбкой на губах. — Ты обязательно увидишь их в скором времени.       Они смотрели, как понуро кивала девочка, веря им — совершенно незнакомым, но внушающим доверие людям. Если они говорят, что так лучше, значит, так лучше. Особенно если старшие командиры не возражают.       У Найджела никогда не было проблем с, ну… тем, чтобы открыть дверь и встретить пришедшего, кем бы он ни был. Никогда, совершенно никаких, да. Только лёгкий тремор, который стал появляться чаще, чем надо бы, после того, как «гости» мельницы несколько раз набрасывались на него и его соотрядников. Найджел, на самом деле, вообще довольно нервный — так он это называет. Его легко вывести из строя, легко заставить чувствовать тревогу — такую сильную, что у него иногда начинает кружиться голова, но он никогда не скажет об этом ни Заку, ни Сэнди, ни командирам. Порой он и сам не понимает, из-за чего ему становится не по себе, и это мальчишку, безусловно, пугает. Внезапные головокружения, учащённое сердцебиение, дрожащие руки… Мы бы назвали это тревожностью, но откуда ему знать, как это называется, верно? Однако он правда думает об этом. Часто и давно думает, что же это за напасть, и близок к тому, чтобы остановиться на такой вот версии: на него так влияет обстановка, в которой он живёт.       Он не знает, почему такого не происходит с остальными (он предпочитает не рассматривать вариант, что он просто не замечает этого), но это единственная логичная догадка, которая пришла к нему с момента, как он начал замечать у себя подобные… Ну, не симптомы болезни, конечно, но… В общем, что-то такое-эдакое, неприятное и непонятное. Найджел также ясно осознаёт свой страх за близких ему людей — и речь не только о людях из отряда. Ему снятся и люди из его «прошлой» жизни, братья и сёстры с фермы, а когда тебе кто-то снится, не думать о нём хотя бы иногда достаточно сложно. И хотя он понимает, что большинство из них уже наверняка мертвы, легче от этого осознания, разумеется, не становится.       Найджел нервный человек. Но он предпочитает по крайней мере понимать причину своей нервозности, вот как сейчас, когда он идёт открывать дверь неизвестно кому. Ведь, если это окажется Дон, придётся врать. Врать Найджел ненавидит. Ложь — это вообще, наверное, второе, что он ненавидит больше всего (на первом месте, разумеется, охотники и им подобные). И не потому, что ему врал кто-то из его сестёр, братьев, друзей, подруг, но потому, что двенадцать лет своей жизни он прожил во лжи, по сути, в иллюзии.       Когда он попал в Золотистый Пруд и узнал правду — правду о фермах, правду о «маме» — его это подкосило. Он из тех, на кого от осознания чего-то ужасного нападает жуткая апатия — во всяком случае, тогда он точно был таким. Он не то чтобы даже пытался сбегать от охотников в эти дни. Он до сих пор не понимает, как ему так везло, но каждый раз с ним рядом оказывался кто-то из этих безбашенных, самоотверженных ребят, и каждый раз он слышал: «Вставай. Беги. Живи». А Найджел и помыслить не мог, как то, что с ним происходило, можно было назвать жизнью: он столько времени жил в симуляции, и выход из неё отобрал у него едва ли не все силы. Поэтому, когда в очередной раз он услышал эти слова, сливающиеся для него в единый и крайне несуразный, глупый лозунг, Найджел подумал: почему бы и нет. Раз эти ребята так рвутся, так стремятся жить, может быть, стоит попытаться тоже? Может быть, стоит попроситься к ним? Потому что один он не справлялся от слова совсем. Если бы они с Пепе были братьями по секции, у него был бы шанс, но звёзды не сошлись.       Найджел привычно игнорирует лёгкое покалывание в кончиках пальцев и усилившееся потоотделение, когда тянется к двери. Что-то ему подсказывает, что сейчас ему настанет жопа, и у него такое чувство, будто это «что-то» — не его странный нервоз.       — Мы пришли отдать тележки, — Найджел то ли отчётливо видит, то ли из-за собственного состояния ему кажется, что лицо ребёнка какое-то нарочито спокойное. Сам он чуть не вздрагивает, когда видит Дона.       — Привет! — здороваясь за себя и за брата, высоким голоском, жизнерадостно почти кричит Иветт. Она машет ручкой, а Найджел подскакивает от этого на месте.       — Привет-привет. Да, конечно, — кивает он, сделав глубокий вдох. Сердце начинает биться только чаще. Он пропускает гостей внутрь. Дон с Иветт, ещё не привыкнув, испуганно утыкаются глазами в землю при виде Адама. Благо, ему всё так же наплевать на чужую реакцию. Он молча пропускает детей и закрывает за ними дверь. — Ты же помнишь дорогу к хранилищу? — спрашивает Найджел, видимо, в глубине души очень надеясь на то, что — да, помнит, и что можно будет как-нибудь побыстрее сбежать от них. Иначе он сейчас сойдёт с ума от волнения. Ноги подрагивают. Мальчишка понимает, какой глупый вопрос только что задал, и сжимает руку в кулак, чтобы почувствовать лёгкую боль (ногти-то короткие, обгрызенные). «Ну кто такое спрашивает?» — Не важно. Я провожу вас.       Они идут в полном молчании. Найджел, потому что если бы он что и произнёс, то только молитву о том, чтобы Дон не упоминал Эмму, — а это, очевидно, вызвало бы некоторые вопросы. Дон и Иветт — потому что сосредоточены каждый на своём плане, благородном и не очень. Интересно, что если Дон надеется вернуть Эмму, то Иветт о возможности такого поворота событий даже и не думает. Как будто понимает, что это желание, воплощение которого в жизнь обречено на провал — хотя, конечно, правда в том, что Иветт скорее хочется обратного. Ведь, если сестра уйдёт, некому будет уговорить тех дядей взять её к ним в команду. Да, стратегесса из неё определённо хорошая выйдет.       Младшие не разговаривают с Найджелом. Найджел не разговаривает с младшими. Не потому что им не хочется, а потому что, даже если бы мысли всех троих не были заняты собственными проблемами, им всё равно не о чем было бы беседовать.       Дон и Иветт живут в этом поселении, потому что надеятся однажды сбежать.       Найджел живёт в этом поселении, потому что привязан к группе людей, живущих в этом чуднóм здании, и потому что без них он бы умер ещё четыре года назад.       Они разные.       — Просто оставьте тут, у входа, — Найджел сглатывает, прежде чем сказать столь простую фразу. Полпути проделано. Осталось довести их обратно, выпнуть (проводить) из здания — и он будет свободен.       Надежды Найджела на лучший исход стремительно росли всю дорогу к выходу, в течение которой младшие вновь сохраняли молчание. Надежды Найджела моментально разрушились, стоило Дону открыть рот, когда они уже стояли на пороге.       — Иветт, иди вперёд. Я догоню, — просит сестрёнку смугляш, гладя её по голове. Иветт слушается: её плану это всё равно не помешает. Так что она принимается не спеша отходить от мальчиков. — Я хочу увидеть Эмму, — обращается Дон к Найджелу, понизив тон.       У Найджела было время подготовиться к такому заявлению, пока Дон ворковал с Иветт. У Найджела не получилось.       — Э-э-э… Да, конечно.       Дон поднимает брови и широко открывает глаза от удивления.       — Вот так просто?       — Да, эм… — Найджел отводит взгляд и трогает растение у себя на голове. — Приходи… Знаешь, что, приходи завтра. Сейчас она тренируется в лесу, и будет немного затруднительно…       — Ты врёшь, — неверяще произносит Дон. Не может быть… Не может быть, чтобы всё закончилось прямо здесь. — Ты… да невозможно это!       — Не понимаю, о чём ты говоришь.       Найджел сдерживается от дрожи, прислонившись к дверному косяку. Чтобы не ломать руки, он складывает их на груди. Он давно научился скрывать это дурацкое состояние. Лишь слегка подрагивающая от напряжения в шее голова могла бы выдать его, но не перед Доном.       — Она недавно вступила к нам в отряд. Конечно, ей необходимо тренироваться. А где ещё ей тренироваться, кроме как в лесу? — криво усмехается Найджел. Всё это звучит так, будто он сам себя пытается убедить в том, что говорит. Он начинает постукивать ногой по земле. Дышать становится чуточку сложнее. — Так что она и… тренируется.       — Тогда отведи меня к ней, — моментально находит выход из ситуации Дон. — Отведи меня.       — И о чём ты собрался с ней говорить?       Найджел прикусывает щёку изнутри. Чем больше он врёт, тем больше «нервничает».       Дон отворачивается и корчит недовольную гримасу уязвлённого ребёнка.       — Тебе какая разница? Это моё дело.       — Значит, ты понимаешь, что отвлечёшь её, — делает вывод тот. — Так что идите к себе. Придёшь к ней позже. Вернее, лучше вообще не… — Найджел останавливает себя на полуслове. — Короче, возвращайтесь в свой дом.       Дон смотрит на него исподлобья, недовольный тем, что ситуация получается какая-то безвыходная, тем, как этот старшой с ним разговаривает — короткими фразами, больше походящими на приказы. Желание посопротивляться и побороться за своё твёрдое намерение увидеться с сестрой ударяет в голову. Следуя правилу «Сначала делать, потом — думать», Дон решительно шагает обратно внутрь, мимо Найджела. У последнего сердце уходит в пятки. Он уже разворачивается, чтобы схватить непослушного ребёнка за руку, чтобы остановить, но Адам, всё это время стоявший рядом подобно тени, его опережает: он резко тянет Дона за шкирку и, используя свои неестественно мощные, объёмные мускулы, оттаскивает обратно, наружу. Дон ойкает от испуга и неожиданности и сразу отскакивает назад, стоит Адаму его отпустить.       — Спасибо, Адам, — с облегчением выдыхает Найджел. Действительно, что это он так трясётся? В случае чего, Дону всё равно не пробраться обратно. Успокоиться это, правда, не помогает, для этого придётся потом полчаса сидеть где-нибудь в уголке. Но теперь он хотя бы немного трезвеет и придумывает, как выстроить защиту. — Даже если бы она была здесь, думаешь, тебе бы позволили её увидеть? После того, что ты сделал? Тебя вся мельница слышала, так громко ты на неё кричал. Вам обоим нужно время. Особенно… особенно ей.       «Пожалуйста, уйди, уйди», — твердит про себя мальчишка. Он устал, так устал, правда. Почему вообще именно ему приходится с этим разбираться? Куда подевалась его внеземная удача?       У Дона в глазах промелькивает понимание. Всего лишь на мгновение, но этого Найджелу уже достаточно, чтобы подрасслабиться. Дону, конечно, обидно. Ему не нравится слышать, как его вновь отчитывают за сотворённое. Он уже давно (меньше суток назад) осознал, что был не прав, зачем повторять-то? Это неприятно. Но другая его часть понимает: заслужил.       — И когда…       — Скорее всего, она сама придёт к вам, когда будет готова. А теперь иди, — устало уже больше просит, чем приказывает Найджел. У него такое чувство, что он сейчас заплачет, поэтому он закрывает дверь прямо перед носом Дона. Что, конечно, не слишком вежливо, но сколько можно? Ситуацию объяснил, встречу с Эммой предотвратил, тачки на месте. «Довольно с меня», — мотает головой ничуть не раскаивающийся Найджел, направляясь к своей комнате. Дорога к ней лежит через штаб-комнату, поэтому по пути он видит ту самую Эмму, которая сегодня одним своим присутствием здесь доставила ему столько хлопот. Когда он закрывает дверь к себе, по щеке скатываются несколько слезинок. Наконец-то покой.

***

      — Дон, я… Я, кажется, оставила там свой блокнотик, — невинно и так расстроенно говорит Иветт, останавливаясь как вкопанная.       — Да?.. — рассеянно отвечает ей брат, опуская голову к сестре. Прошло не больше минуты с момента, как они расстались с Найджелом, и всё это время он твердил себе о том, что не нужно расстраиваться или злиться. Хотя бы потому, что в доме его ждут братья и сёстры, которые нуждаются в его поддержке. Которых нужно осмотреть, убедиться, что все целы, оказать медицинскую помощь в случае чего; накормить, рассказать всю правду об Эмме, успокоить. Особое внимание уделить Лани, проверить, как там Анна… Такие вещи помогали подавить негативные эмоции, так что Дон слегка ушёл в себя. Будь с ними хотя бы Гильда, было бы в разы легче. Но теперь, когда даже Анна не в строю, думать обо всём сразу в одиночку сложновато. Конечно, у Дона есть Нэт… Вернее, они есть друг у друга, но Дон так боится что-то упустить, что вообще-то даже и не помнит об этом. Такое чувство, будто он совершенно один.       — Дон! — вновь зовёт его настойчиво Иветт и тянет за одежду.       — Да, да, прости, — быстро кивает он. — Говоришь, блокнот потеряла?       — Угу… — Иветт опускает взгляд вниз. — Можно мы вернёмся?       — Боюсь, меня там не очень рады видеть, — невесело усмехается Дон. — Мне жаль, но, наверное, не получится вернуть твой блокнотик…       Дону искренне жаль. Не он один давно думает, как эта вещь важна девочке, раз она носится с ним везде, куда бы не пошла. Никто даже не знает, почему именно он ей так полюбился, но причины не всегда так уж важны, верно?       — Я могу сама сбегать! Я быстро! — воодушевлённее, чем следовало бы, тараторит Иветт, готовая сорваться с места вот прям щас.       — По правде говоря, я не уверен, что тебя пустят… — всё ещё неуверенно говорит Дон. «Вряд ли что-то произойдёт. Этот громила даже со мной был довольно мягок, так что ей он не должен ничего сделать…» — Ну… ты можешь попробовать, хорошо? Но если тот человек на входе будет выглядеть недовольным или злым… — «Да он всегда так выглядит…» — Более недовольным или более злым, чем обычно, не рискуй, — исправляется Дон. Всё-таки он немного опасается этого… безымянного стражника. Как его имя-то? Его им вообще представляли?       Иветт бросает «Хорошо, спасибо!», и вот мальчик с беспокойством смотрит на уже полетевшую турманом в сторону мельницы девочку. Очутившись у двери, она в неё не стучит: ей не нужны непредвиденные встречи с кем-либо из отряда, кроме Эммы. Главное, чтобы стражник пропустил, а дальше она уж разберётся.       Ребёнок толкает дверь и смотрит снизу вверх на мальчика, стоящего у входа, замирает в нерешительности. Поскольку признаков жизни он, как обычно, почти не подаёт, девочка осторожно делает пару шагов внутрь и закрывает за собой дверь. Страж опускает на неё глаза, и Иветт сглатывает, часто-часто моргая. Она ждёт, что будет делать этот молодой человек, но он продолжает пялиться на неё своими какими-то не очень человеческими, что ли, глазищами. Стоять под таким взглядом Иветт не приносит абсолютно никакого удовольствия, посему она спешит сделать ещё несколько медленных шагов. Юноша всё так же стоит на месте.       «Пропустил!» — обрадованно думает Иветт и даже подпрыгивает от восторга. Она достаёт блокнот, чтобы было удобнее ходить, потому что некоторое время назад она запихала его в трусы, сзади, так, чтобы он стоял вдоль спины и не выпирал из-под одежды. Его пусть и помятые, но всё ещё островатые края вместе с вложенным в него карандашом не слишком приятно царапали спину, поэтому девочка почёсывает её, когда достаёт вещь. «Теперь нужно найти Эмму».       Для своих пяти лет Иветт поразительно быстро запоминает местность любого характера, будь то расположение комнат в доме или тропинок в лесу. Она оказывается в коридоре, идущем по кругу, вдоль стен мельницы, и она чётко помнит, в какую сторону они только что ходили с Доном и «тем мальчиком», а в какой стороне — вход в штаб-комнату. Направляется она именно туда. Во-первых, потому что больше нигде, по сути, в этом здании не бывала, во-вторых, потому что ей кажется, что Эмма может быть там. Наверное, это не её комната, ведь там совсем не было кровати или матраса… Но вдруг? Она обязана проверить каждый уголок. Она не отступится.       Темноволосая девочка подобно маленькой мышке крадётся к нужной ей двери. Мысленно подбадривая саму себя, она её приоткрывает и… будто лишается способности двигаться от наступившего кратковременного счастья. За столом сидит Эмма.       Сидит она тут с самого утра, сосредоточенно читая слишком сложное, но невероятно важное пособие по пользованию оружием, написанное лично кем-то из старших. Она до сих пор не уверена, кем именно, потому что в начале самодельной книги ровным почерком подписано «Юго&Лукас», а вокруг в хаотичном порядке разбросаны подписи некоторых других спасателей. Эмма не может знать историю создания этой книги, поэтому винить её за недоумение нельзя. На самом же деле, книга эта изначально писалась старшими командирами, но вышло так, что члены их иногда чрезмерно дружного отряда постоянно встревали с предложениями что-то исправить, дополнить, дописать. И пусть основной объём работы всё равно был написан Юго и Лукасом, дети потребовали, чтобы они были упомянуты на страницах сего творения тоже. Книжка вышла вовсе не толстая, но Эмме всё равно нужно время, чтобы переварить прочитанное.       Иветт глазеет на старшую сестру, которую не видела вот уже больше суток. Она стоит, замерев в проходе, но продолжается это не больше нескольких десятков секунд. В какой-то момент девочка понимает, что так её может заметить кто-то посторонний, и почему-то решает, что подойти к столу вплотную — это потрясающая идея.       Эмма не обращает внимания на закрывающуюся саму по себе дверь, когда Иветт прошмыгивает в помещение. Она чуть приседает и медленно, бесшумно подходит к столу сестры. Он настолько высок, что заканчивается на уровне её подбородка. Так, высунув одну лишь голову, Иветт принимается наблюдать за читающей девочкой.       Она наблюдает с интересом, но больше с восхищением. Она смотрит на сестру, на собственную сестру, которая не побоялась прийти сюда и стать членкой самого крутого в мире отряда! Отряда, который спасает людей от демонов! Иветт находит в ней завораживающим всё: то, как она перелистывает страницу, то, как читает нахмурившись, как зарывается пальцами в рыжие волосы, страдая над текстом. Как бесшумно тянет «А-а-а-а…», когда понимает написанное, широко открывая рот и улыбаясь. Она такая трудолюбивая, сильная, быстрая. Эмма всегда была самой лучшей старшей сестрой! Приласкает, когда надо, поможет, объяснит, что непонятно, защитит, если необходимо. Она даже собственными руками убила одного из страшных демонов! Иветт представить себе не может, насколько это фантастично выглядело… И это она всё сама, не подстёгиваемая чувством вины и страхом перед каким-нибудь старшим братом! Эмма сама, ради семьи, ради неё, Иветт, совершает все эти благородные поступки, бережёт братьев и сестёр. Не то что сама Иветт, которая пришла сюда, чтобы спастись от гнева того самого старшего брата Дона. Гнева за то, что им с Росси повезло. Но Иветт докажет ему, что она умеет не только просто отсиживаться в тени. Иветт докажет это за них обоих, за себя и за Росси. «Больше Дон не сможет винить меня в!..»       — Видимо, Найджелу всё-таки стоит установить здесь замки, — тянет стоящий у входа Оливер. Эмма подскакивает от испуга так, что с протяжным и слегка вопросительным «Э-э-э-э?!» сваливается со стула, а Иветт взвизгивает и закрывает глаза ладошками от испуга. — И правда, почему у нас до сих пор нет ни единого замка?