12 марта 2020 года
Матвиенко внимательным взглядом обводит помещение ресторана и удовлетворенно хмыкает — сейчас ему все нравится; сейчас всё так, как должно быть, а это не может не радовать. Он и не надеется, он знает, что завтрашнее открытие пройдет отлично, просто потому что столько вложил в это место, что по-другому быть просто не может. Сергей Матвиенко — основатель и владелец крупного ресторанного холдинга «SKREPKA GROUP», в который в общей сложности входят двенадцать популярных ресторанов Санкт-Петербурга и Москвы, и если кто-то осмелится спросить у него, как он этого добился, то скорее всего будет отправлен в пешее эротическое, потому что Сережа — не злой, Сережа — умный, а потому каждому первому встречному свою «историю успеха», как любят писать не самые читабельные издания, не расскажет, да и зачем оно, если те немногие факты, которые о нем известны, только подогревают интерес к его персоне? Участник множественных юмористических проектов, один из основателей питерского театра импровизаций «CRA3Y», бывший резидент шоу «Импровизация» на одном из популярнейших телевизионных каналов, человек, пытающийся обменять скрепку на квартиру… Множество размытых фактов из его биографии, которые едва ли логически приводят к теме ресторанного бизнеса, шлейфом гуляют за ним повсюду, где он только появляется, а Сереже другого и не надо, потому что вряд ли он когда-то захочет рассказать историю о том, как в далеком две тысячи тринадцатом после несчетных попыток стать известным артистом юмористического жанра потерял, — «Проводил», — друга, с которым планировал заниматься этим ближайшие лет десять, засветился на телике в шоу, которое, вспыхнув сверхновой, погасло спустя полтора года своего существования, не откатав даже единственного тура, а потом в попытках не загнуться от собственных неудач — ударился в дело, совершенно противоположное по направлению. — Сереж, — тонкий девичий голосок вырывает Матвиенко из собственных мыслей. — Не занят? — увидев смелое покачивание головой, девушка подходит ближе, опираясь на небольшую трибуну у входа. — Что такое, Окс? — Сергей с теплой усталой улыбкой вглядывается в подругу, отодвигая высокий стул у стойки хостес. — Готов к завтра? — Суркова вскарабкивается на него и наконец откладывает из рук толстый ежедневник и телефон, с которыми, наверное, даже во сне не расстается. — Да вроде готов, — уклончиво бросает, еще раз оглядывая пространство. — У нас никаких проблем нет ведь? — Да до одного из фотографов дозвониться не могу, а так все более чем здорово, — снова зарывается в свой ежедневник, вызывая у собеседника ухмылку. — Ты, кстати, список гостей окончательный видел? Я его тебе сегодня на стол положила с утра, там изменений особо и нет, не считая парочки добавленных «+1» к уже присутствующим, — Оксана разворачивает сложенные листы со списком приглашенных и наконец поднимает глаза. — А! Еще забыла сказать, часа два назад звонил Соболев и спрашивал, что тебе подарить, потому что без подарка он якобы сюда не заявится, — поджимает губы, на секунду закатывая глаза. — А ты что сказала? — Матвиенко даже настораживается немного, а потом замечает, как Суркова слегка опускает голову и ведет ей из стороны в сторону, пряча улыбку. — Что мы от его подарка не разбогатеем, а от отсутствия не обеднеем, — поднимает взгляд Оксана, как бы извиняясь за произошедший с Ильей диалог, а потом слышит заливистый смех Сережи и расслабляется, расправляя плечи. — Окс, храни тебя администраторский бог, серьезно, — едва ли разборчиво через какой-то обрывистый хохот отвечает Сергей и смотрит на неё так, что окружающие наверняка бы не удержались от умиленных вздохов, если бы увидели. Оксана сама, наверное, не до конца понимает, как всё так сложилось, что вот уже пять лет варится с Сережей в одном котле, являясь управляющей трех московских ресторанов из холдинга; просто после провалившегося импровизационного проекта оставлять работу администратора было как-то жалко, а здесь так удачно Сереже понадобилась помощь в тогда еще единственном московском ресторане, который открывался на свой страх и риск после внезапного успеха в Питере, а потом и двух последующих, потому что Оксана это дело любит, а Сережа, чтобы порадовать девчонку, готов хоть еще парочку открыть, только вот боится, что она не справится, и так нагрузки сейчас сумасшедшие. Для Сережи Оксана еще с момента знакомства должна была стать названной младшей сестрой, потому что пара взглядов от Шастуна и Шеминова как рукой отводили все дурные мысли от на тот момент еще Фроловой, а теперь она вообще Суркова, и у Матвиенко каждый раз, наверное, по-отцовски гордо щемит в груди, когда он видит их с мужем, — он убеждает себя, что действительно «по-отцовски гордо», и сжимает кулаки, не позволяя подумать что-то, в чем едва ли себе когда-то признается. — Сереж, а когда Юля возвращается? — Суркова снова переводит разговор в рабочее русло, потому что она здесь — в Питере, — по сути, только гостья. Топольницкая — личная питерская опора Матвиенко во всем этом ресторанном содоме — выполняет те же функции, что и Оксана, только в северной столице, и работы на ней, соответственно, побольше, потому как помимо самостоятельного управления тремя ресторанами, она курирует работу шести остальных ответственных менеджеров. Сейчас же Юля находится в законном отпуске, отмечая с мужем годовщину, поэтому и передала все обязанности по организации открытия еще одного гастрономического детища Оксане, чем все остались по итогу довольны. Матвиенко не успевает ответить Оксане на ее вопрос, потому что всё внимание обоих переключается на влетевшую с улицы официантку. — Сергей Борисович, там… там у входа… человек, просит сюда его впустить, так как он лично к вам, — девушка так сбивчиво и восторженно тараторит, что Сергей невольно напрягается. — Что еще за человек? — Матвиенко хмурится, пытаясь разглядеть в панорамных окнах незваного гостя. — Он попросил не называть имени, сказал только, что ваш старый друг, но… Сергей Борисович, он прям о-очень классный и… — снова тараторит, однако договорить ей не дают шум открывающейся двери и вошедший гость. Сказать, что у Сережи перехватывает дыхание, будет мало, сухо, скупо и почти нечестно; он так и отшатывается назад, натыкаясь на тот самый стул, на котором сидит Оксана. — Ты? — Сергею только и хватает сил на эти злосчастные две буквы, потому что довольная морда «старого друга» уже во всю светит не хуже ресторанных ламп. — А так изменился? — Арсений поднимает руки в вопросительном жесте и чуть склоняет голову вбок, улыбаясь своей фирменной улыбкой. «Ну ты и сука, Попов!» — только и разносится по помещению, перед тем как в челюсть «старого друга» летит кулак подбежавшего Матвиенко.***
— Ну ты совсем больной, что ли? А если бы я не увернулся? — Арсений сидит на любезно пододвинутом к стойке хостес стуле и, скорее для проформы, держит у скулы вафельное полотенце со сложенным в него льдом, потому что увернуться он все же успел. — У тебя еще и возмущаться совести хватает? — Матвиенко хоть и остыл немного, однако негодование все равно так и плещется в карих глазах. — Ты, блять, явился сюда спустя семь лет, пять из которых мы даже связи не поддерживали, и, типа, я тебя тут с распростертыми объятиями встречать должен был? А хуй тебе за щеку не положить, Графье ты местного разлива! — Если только сначала позволишь выбрать чей, — Арсения не сказать, что забавляет вся эта ситуация, но улыбку эту дебильно-счастливую и кирпичом не соберешь. — Арс, нахер ты сюда приперся? Откуда адрес-то вообще узнал? — к Сергею, судя по вымученному тону, кажется, постепенно возвращается способность к здравомыслию, на что Оксана даже незаметно для всех облегченно выдыхает — не хватало еще подобных инцидентов перед самым открытием. — Я вернулся, — Арс произносит это так быстро и на выдохе, что у Матвиенко снова сжимаются кулаки. — Хотел сюрприз сделать, узнал у Юльки, где ты, что и как, и вот — приехал, — он снова разводит руками. Матвиенко стоит истуканом, опираясь на все ту же трибуну, и кратко его состояние можно описать как «фаза депрессии», потому что предшествующие отрицание, гнев и торг, видимо, отняли у него слишком много сил. Заметив повисшую паузу, Оксана наконец подает голос: — Вы оба ничего мне объяснить не хотите? Сереж, это кто вообще? Что здесь, блин, происходит? По лицу девушки можно понять, что она сейчас пытается собрать воедино пазл из услышанных фраз, и, судя по всему, у нее это успешно получается, потому что как только Арсений открывает рот, чтобы представиться ей со всеми присущими джентльменскими манерами и выработанным актерским шармом, девушка перебивает его. — Попов… Арс… семь лет назад… вернулся… — девушка, хмурясь, перечисляет, как ей кажется, значимые слова и спустя короткую паузу громко обращается к Сереже: — Это тот Арсений, который должен был прийти с тобой тогда к Стасу, но пришли только вы с Захарьиным? — у девушки, казавшейся до этого милой особой, взгляд сейчас ничуть не добрее взгляда Сережи несколько минут назад, и Попов инстинктивно тушуется, потому что ожидал чего угодно от «Вы ведь Арсений Попов?» до «А можно автограф?». — Да, Окс, тот самый Попов Павлиний Сергеевич, — устало роняет Матвиенко, поправляя на голове кичку. В это время Оксана недовольно наблюдает за новым знакомым, а Арсений презрительно оглядывает прическу друга, но это совершенно не мешает им одновременно выдохнуть емкое: «Пиздец».***
— В общем, как-то вот так, — заканчивает свой получасовой рассказ Арсений, не утаивая информацию ни о крупных рабочих контрактах, один из которых и принес ему такую известность, ни о переезде в Англию, ни о женитьбе и разводе, которые произошли почти один за другим; умалчивает только саму причину приезда, потому что для него эта тема пока — больное место. — Не знаю, что еще рассказать, — разводит руками со смущенной улыбкой и ловит на себе смягчившийся за все это время взгляд Оксаны, с которой он не только успел познакомиться, но и, видимо, заочно найти общий язык. В процессе монолога друга Серёжа тактично и настороженно молчал, только иногда кивал и оглядывал с ног до головы, будто оценивая, насколько Арс изменился, — а перемены, к слову, отмечаются им абсолютно во всем. Имидж — да, разумеется, прикидывая, насколько это важно для звезды мирового уровня; речь — конечно, при учете, что за долгих семь лет русским языком Арсений наверняка пользовался по минимуму. Поведение — нельзя не заметить, но Матвиенко отчетливо не понимает, что же его смущает: и сидит его друг как-то иначе, и жестикулирует, и головой подмахивает. Сережа пока ни о чем из этого не спрашивает, обещает себе: «Все позже» и хватается за мысль, которая издалека может помочь выйти на нечто большее, но первую минуту молчит, взвешивая за и против. — Где остановился? — всё же решается задать вопрос Сергей, заставляя этим Арсения опустить глаза. Вопрос — как гром среди ясного неба то ли от прерванного молчания, то ли от стального голоса Матвиенко, — от него почти сводит челюсть, потому что в нем всё, начиная с «Надолго?» и заканчивая «С кем ты здесь?», и Арс такой информацией, увы, достоверно не владеет. Что он ему скажет? Что снова повел себя, как семь лет назад, и сбежал от накопившейся усталости в Петербург? Что ему резко все остопиздело настолько, что единственный выход он нашел в этом побеге? Что ему отчетливо кажется, что он упустил или упускает что-то невыносимо важное? Арсений сам-то ответов не знает, поэтому уверять серьезно настроенного друга и подавно не рискнет, однако молчать тоже нельзя. — С самолета сразу сюда, а остановиться… на ночь в гостинице, наверное, а там как получится, — он, не поднимая головы, качает ей из стороны в сторону, но улыбку все равно слышно по голосу. Сергей обрабатывает полученную информацию в своей голове, и если бы звук мыслительного процесса можно было услышать, то на весь ресторанный зал разнесся бы звук крутящихся шестеренок. Это он хотел услышать? С одной стороны, даже если Попов не собирается оставаться здесь навсегда, о «как получится» бы не заговорил, а с другой, кто вообще разберет, что у него в голове творится. Оксана ловит эту паузу и, обойдя стойку, подходит к Сергею, положив руки на плечи. — Сереж, я поеду домой уже, ладно? Хочу хотя бы постараться выспаться, а то завтра с семи утра надо быть здесь, потом ещё к тебе, потом обратно, и люди эти все телефон обрывать начнут с ранья, — она хмурится, но мгновенно переводит взгляд на свои руки на плечах Матвиенко и едва ощутимо сжимает ладони, но Сережа даже от этого легкого движения ведет линией плеч и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на нее, и взгляд этот такой теплый, что, кажется, можно греть руки. Арсений наблюдает за ними и очень хочет прокомментировать, но сдерживается, потому что опасается реакции; он сейчас вообще как на иголках, но слишком старается этого не показывать — просто нервно теребит то край рукава, то челку свою и без того идеальную, и смотрит, смотрит, смотрит. В этой нервозности, на деле, ничего плохого и близко нет — это приятное волнение, которое отдается в каждой клеточке тела и взрывается маленькими фейерверками, то согревая, то обжигая внутренности, — ему все увиденное хочется записать на подкорку мозга, потому что ему здесь, несмотря на общую взвинченность, так нравится, что он даже улыбку с лица не убирает, а как ребенок с восторгом наблюдает за происходящим и отчаянно надеется не стать здесь лишним, потому что сейчас он отчетливо ощущает себя на своем месте, и это чувство рационально заглушает то прежнее мерзкое бессилие. Глупо отрицать, что он сам измотал себя работой, связями, обязанностями, а отдушины никакой не получил, потому невольно проводит аналогию с ситуацией семилетней давности, когда сбегал так же, только ему по приезде в Испанию тогда хоть и было интересно, необычно и легко, а все равно не отпускало что-то, будто потерял что-то крайне важное, а сейчас он снова сбежал от всех и вся и готов голову на отсечение дать, что это едва ли не самый правильный поступок в его жизни — просто собрать яйца в кучу, просто отложить все проекты, просто отпустить себя и просто вернуться — здесь ведь все его. Он, выйдя из аэропорта, как идиот, стоял и дышал с закрытыми глазами, будто впуская в себя что-то отдаленно знакомое, но редуцированное с течением времени, потому что почти до кислоты на языке боялся, что его здесь всё, начиная с города и заканчивая людьми, оттолкнет, как старого предателя, будто он и находиться здесь не заслуживает, а по итогу, стоя на парковке аэропорта, ощущал, как город проходит через него, подстраивается под сбивчивое дыхание и будто вспоминает. — Отвезти? — Сережа спешно продолжает диалог с Оксаной, когда она мягко улыбается и отрицательно качает головой. Надеясь не прочитать во взгляде Матвиенко страха остаться с ним самим наедине, Арсений вглядывается в друга, однако во взгляде Серёжи нет ничего, кроме всепоглощающей заботы о девушке, и Арс на секунду расслабляется, не подтвердив свои самые страшные опасения, а в следующий момент напрягается с новой силой, потому что понятия не имеет, кто она такая и почему так влияет на Сергея. — Я сама. Лучше езжай тоже домой, нам завтра надо быть лучше всех, сам же знаешь, — уходит Оксана из зала и скрывается за дверью, ведущей, видимо, в кабинет Матвиенко. — А это?.. — Арсений не успевает продолжить, потому что Сережа на полуфразе перебивает его и смотрит с прищуром. — Оксана. Управляющая, как Юлька здесь, только Окс по Москве, просто сейчас помогает, пока Топольня в отпуске. И подруга, — он добавляет вторую часть после короткой паузы и спешит снова заговорить, лишь бы не слушать неловкую тишину. — У нас открытие завтра, хотя тебе Юля уже рассказала всё поди. С небольшой заминкой Арсений кивает и тоже не может не отметить для себя изменения в друге — он повзрослел, так сильно повзрослел, что от того Серого, с которым можно было ночью пешком пройти полгорода, потому что: «Бля, Арс, погода такая классная, может ножками?», не осталось и грамма. Сейчас перед ним Сергей Борисович Матвиенко, который, оказавшись ночью вне дома, скорее скажет: «У меня завтра тяжелый день, надо ехать отдыхать», и Арсу на такого Сережу смотреть нравится. Вот он вроде бы стоит в какой-то зеленой толстовке и спортивках, а во взгляде все равно такая непробиваемая серьезность, что невольно хочется стать в разы осознаннее и компромисснее — Арсений любуется, — его друг сейчас хоть и выглядит как главарь якудза, все равно ощущается так уместно и правильно, что хочется облегченно выдохнуть, признаваясь наконец себе, что спокоен за друга — что, возможно, не улетев тогда, семь лет назад, Сережа бы всего этого не добился, и от этого тоже сбивается дыхание. — Что? — Арс замечает двигающиеся губы друга и спешит вынырнуть в реальность, чтобы переспросить, осознавая, что прослушал все сказанное Сережей. — День, говорю, завтра сложный, поехали, — встает со стула Матвиенко, очевидно, ожидая, что Арсений последует его примеру. — Давай, не смотри на меня так, по гостиницам он собрался околачиваться, — хмыкает себе под ноги, но взгляд всё равно задерживает на собеседнике. — У меня поживешь, пока не определишься, все равно две комнаты пустуют. Арсений смотрит на него по-щенячьи тепло и резко расслабляется, выбивая из груди не то вздох, не то стон, потому что по голове бьет осознанием, что Сережа после всех этих лет от него не огораживается, а значит, всё уже прекрасно.***
Утром следующего дня Арсений просыпается, почувствовав слабый сквозняк из приоткрытого окна, и в первую секунду испуганно оглядывает обстановку, пока мозг не проясняется ото сна, подкидывая видеорядом вчерашние события. Вчера, после того, как они покинули ресторан, пришлось заехать сначала за продуктами, затем на заправку, затем за костюмом для Матвиенко, и только после этого завалиться в квартиру, чтобы наконец смыть с себя настолько эмоциональный и насыщенный день и дать себе отдохнуть, болтая за легким полуночным ужином. — Я тобой горжусь, — оброняет Арсений, прежде чем успевает подумать. — В смысле? — Сережа от непонимания смешно застывает с вилкой у рта, хмурясь и даже переставая жевать. — Забей. Это я так, вырвалось, — Арсений трясет головой и сжимает переносицу указательным и большим, не понимая, как замять эту неловкость. — Ты просто большой молодец, — восстанавливает зрительный контакт и сдерживается, чтобы не засмеяться, потому что лицо Серёжи сейчас больше походит на картинку из энциклопедии в разделе «Древние люди». — Спасибо, конечно, но ты чего так резко на это перескочил-то? — пока к Матвиенко возвращается способность думать, Арсений залпом осушает стакан воды и только порывается ответить, как Сергей продолжает, развеивая опасения. — Так, Арс, давай вот только сразу разберемся, а то ты весь вечер с таким лицом сидишь, как будто тебе что-то в жопу засунули, — замечая, как Арсений слишком протестующе-воодушевленно хочет взять слово, Серёжа выставляет вперед руку, прося помолчать. — Было и было. Ты уехал — да, поступил как гондон штопанный — да, последние несколько лет не выходил на связь, не считая лайков в инстаграме раз в год и поздравлений с др спустя неделю — да, но блять, всё случилось так, как должно было. Тебя твоя жизнь устраивает? Меня моя — да, о других каких-то вымышленных судьбах-хуютьбах я думать не хочу. То, что уже случилось — хуй с ним, то, что ещё не случилось — случится и хуй с ним, — закончив свою тираду, Матвиенко, кажется, сам выглядит в разы свободнее, будто только и ждал удачной возможности, чтобы разобраться с этим. — А теперь давай, что ты там еще хотел сказать? — Э-э… — у Арсения пропадает дар речи то ли от неожиданности, то ли от благодарности, поэтому он только кивает и желает как можно скорее перевести тему, подбирая наконец то, что может заинтересовать друга больше, чем разборки по поводу прошлого; он перебирает в голове события вечера и краем глаза замечает висящий у входа Сережин костюм, спрятанный в темный тканевый футляр. — Что у тебя там за наряд такой, что мы за ним такой крюк под ночь делали? — Ну завтра и увидишь, — отвечает Матвиенко так просто, будто что-то само собой разумеющееся. — Ты, кстати, тоже определись заранее, в чем будешь, а то ждать тебя никто не собирается, ты здесь не такой уж важный хер, — он усмехается, видя, как Арс шире распахивает глаза. — А я-то тебе там зачем? — Арсений хмурится, стараясь не выдать воодушевление, потому что Сережино участие отзывается разлившейся по телу теплотой. — Ну, смотри, во-первых, чего тебе сидеть дома, когда есть отличная возможность выбраться куда-то, во-вторых, у нас там среди приглашенных тоже все не пальцем деланные, думаю, тебе будет с кем пообщаться на ваши эти селебовские темки, ну, и в-третьих, с ребятами нашими тебя наконец познакомлю, с опозданием в семь лет, конечно, но похер, — он изгибает уголок рта в заинтересованной улыбке, сопровождающейся вскинутой бровью, и выглядит так уверенно, что кажется, будто даже если бы Арс захотел отказаться, мало кто бы его послушал. — А, ну и вообще было бы заебись, если бы к нам на огонек залетел сам Арсэний Поупов, — Матвиенко нарочно произносит имя с утрированным акцентом, на что Арс не может сдержать смех. — Ты же говорил, я здесь «не такой уж важный хер», — отсмеявшись, по-доброму упрекает Арсений, и в следующий момент Сережа встает из-за стола с оценивающим видом. — Я про свою квартиру говорил, ты для меня как был Сенькой Поповским, так и остался, поэтому дифирамб даже не жди, — он сам начинает смеяться, отходя в коридор. — Я спать, белье постельное вот тут, в шкафу в коридоре возьмешь, — открывает дверцу и указывает пальцем на одну из полок. — Ну все, бывай, — Матвиенко окончательно скрывается из вида, оставляя Арсения с неприлично довольным лицом, потому что в голове бьется испуганное, но шальное: «Как раньше». После ухода Серёжи Арс почти сразу же следует совету и уходит в спальню, по пути захватив все необходимое из шкафа, а уже в комнате ловит себя на ещё одной простой мысли — как же сильно он скучал. Арс еще раз прокручивает в голове вчерашний вечер и потягивается, расплываясь в довольной улыбке и нашаривая под подушкой телефон, чтобы первым делом посмотреть на время — 10:41, — Арсений мысленно прикидывает, что в Лондоне сейчас почти девять, а значит, он даже из режима своего пока не выбился, что, несомненно, радует, но лишь до момента, пока он не опускает глаза ниже, выцепляя взглядом уведомление. Аня (9:04) Арс, позвони, как будет удобно, но, желательно, как можно скорее. В планомерно настигающей его почти панике Арсений незамедлительно находит нужный контакт и прикладывает телефон к уху, откидывая от себя негативные мысли касаемо этой срочности — «Да что уже могло произойти?» Спустя пять гудков и два чудом не сгрызенных ногтя в трубке слышится женский голос, чередующийся с тяжелым дыханием. — Привет, мой хороший, ты, блин, как чувствуешь, когда звонить, — Анна усмехается и снова громко выдыхает, а у Арсения, кажется, отлегает от сердца, потому что голос у нее вполне радостный, да и если бы что-то случилось, она бы уже сказала, с решением рабочих вопросов у них разговор короткий. — Привет, но это что за сообщения такие? Напугала, — он облегченно выдыхает, осознавая, что с момента набора номера нормально этого сделать не удавалось. — Всё в порядке, просто нужно было сказать тебе, что я сегодня вечером прилечу в Питер, — замолкает она, но слыша нелепое сопение в трубку, видимо, понимает, что сейчас хочет сказать Арсений, поэтому продолжает: — Не кряхти, всё хорошо, просто у меня получилось разобраться со всем раньше, чем мы планировали, а без тебя у меня тут дел не так много, да и решать я их смогу и оттуда. Звучно выдыхая и откладывая тем самым нужные и ненужные тревоги, Арс ловит себя на том, что рад, правда, рад, у него даже непроизвольная полуулыбка растекается по губам от этой новости. По их расчетам, Аня должна была прилететь только в конце месяца, а без этой девушки Арс себя чувствует не то чтобы прямо без рук, но без указательных пальцев точно — а иногда и средних, показываемых всему миру — такая уж Аня. — Понял тебя, но только у меня на вечер уже планы. Помнишь, я о Сереже рассказывал? Так вот, у него же открытие сегодня намечено на вечер, он пригласил. Мне сказать ему, что мы будем вдвоем, или ты отдохнуть хочешь после перелета? — Арсений тараторит, потому что воодушевлен как ребёнок, которого оставили в квартире одного на весь день — даром что после такого его досуга матери приходилось выкидывать посуду вместе с содержимым, которое сам Арс конструктивно нарекал ядами. Сейчас тоже эта радость, опять же, по-юношески трепещущая, потому что от появления возможности заявиться на публичное мероприятие именно с ней — ядовитой не меньше, чем неприглядное содержимое родительской посуды, — потому что, если откинуть все человеческие факторы, пять лет дружбы и ворох пережитого, это её работа, и появляться где-то без нее — себе дороже. — Времени там зря не теряешь, я смотрю, — она прыскает смехом, но добавляет: — Конечно, вдвоем, скинь адрес гостиницы, где ты остановился, я прилетаю по вашему времени в шесть с чем-то, думаю, как раз успею за час привести себя в порядок и двинуть туда. Во сколько, кстати, начало? — голос Ани мгновенно приобретает те серьезные нотки, с которыми она обычно общается в работе, и Арс на секунду даже теряется от ее напора. — Ань, я… я, в общем, у Сережи пока, он предложил остаться у него, а не в гостинице, но это все на пока что, — он не хочет признавать, что ему неловко, потому что кто он вообще такой, чтобы оправдываться, но это Аня, а перед ней он до сих пор иногда тушуется, потому что она для него уже давно не просто агент. — Окей, так даже проще, забронирую себе сейчас что-нибудь. Значит, с тебя время начала, адрес ресторана и твоя туша, которая встретит меня на входе, когда я приеду, — она немного смягчается, видимо, улавливая сконфуженную интонацию Арсения, которого в ответ хватает только расслабленно посмеиваться. — Сделаю в лучшем виде, — заверяет он, сдерживая смех. — По-другому и не работаем, — вторит Аня, и Арсению кажется, что сейчас всё на своих местах — описать этого внятно не может, но ощущает сполна. — Напиши, как прилетишь и куда поселишься, чтобы я ориентировался по времени, — Арс откидывается на кровать, возвращаясь в лежачее положение, и слышит в трубке какой-то сторонний шум. — Окей, — ее голос перебивается голосом диктора, и Арсений складывает дважды два, понимая, что Аня, видимо, уже приехала в аэропорт. — Всё, Арс, напишу, позвоню, давай, — она отключается, а Арсений откладывает в сторону телефон, наконец различая голос Сережи и, видимо, какой-то девушки из гостиной. Не сказать, что Арсению действительно есть дело до того, что происходит в квартире, но, прежде чем выйти из предоставленной ему Серёжей спальни, он всё равно приводит себя хотя бы в мнимый порядок, потому что, как бы то ни было, марку надо держать, а тем более в общении с потенциальными посторонними, потому и лицу добавляет флегматичную отстранённость, с которой прощается, едва всё-таки выходит из комнаты и видит достаточно комичную картину — Матвиенко стоит посреди комнаты в рубашке, пиджаке и трусах, прикрываясь брюками, пока Оксана со сложенными на груди руками недовольно смотрит на него с дивана; на стоячем воротнике сережиного пиджака красуется алая вышитая надпись «FUCK YOU», что определенно забавляет так сильно, что приходится сдерживать смешок. — Окс, вот хоть стреляй, но я эти штаны ублюдские не надену! — Сережа нелепо машет одной рукой, потому что вторая придерживает, видимо, те самые «ублюдские штаны». — А кто тебе вчера мешал проверить всё прямо там, когда ты забирал? Ты ж ведь сто процентов даже не заглядывал, что тебе там отдают, — она замечает Арсения, и её голос становится чуточку громче и возмущеннее. — Арс, вот что он за человек такой, ну неужели сложно проверить было? Ну мне что, теперь еще писать не только, чтобы ты документы проверял, а еще и одежду? — она подскакивает на ноги и приближается к и без того смущенному Сереже, грозно проговаривая это ему в лицо. — Окс, всё будет, не ссы, надену какие-нибудь черные из своих, или до ТЦ можно успеть съездить, у нас еще свободные полтора часа есть, — если бы у Матвиенко не были заняты руки, он бы наверняка потянулся обнять Суркову, потому что во взгляде у него все оттенки примирительно-компромиссного раскаяния. — Арс, вон, вообще ещё не думал даже, наверное, в чем будет, но на него ты же не кричишь. — Серег, я как раз хотел сказать, — осторожно начинает Арсений, улавливая на себе два убийственных взгляда, и ему даже сложно сказать, какой из голубого и карего выглядит опаснее. — Я бы хотел быть не один сегодня, можно устроить? — к концу его фразы Оксана облегченно выдыхает, а Сережа закатывает глаза. — Кто так начинает, блин, — отмахивается Оксана. — Передам охране, только имя гостя мне скажи полное, — она возвращается на диван и принимается печатать что-то в телефоне. — Грам Анна, но я все равно выйду её встретить, как только она подъедет, — пока Арсений объясняет Оксане ситуацию, Сережа подходит к дивану и присаживается на край, по-прежнему не отнимая от своих бёдер штаны. — Это кто хоть такая-то? — наконец подает голос Матвиенко. Не решаясь вдаваться в подробности сейчас, Арсений бросает короткое: «Мой агент», а сам иррационально задумывается, поладят ли они с Сережей. Суть таких размышлений вполне считается им оправданной, потому что Аня — не самый простой в общении человек, хоть и пытается быть таковой, потому что обязывает работа, но Арсению всё равно неспокойно, — если бы его попросили описать её одним словом, он бы ответил: «Провокационная», так уж повелось, что на неё по арсеньевскому опыту наблюдений невозможно не реагировать, потому что та всегда вызывает какую-то эмоцию, и в битве негативных и позитивных победителей пока не выявляется; Арсений не знает, может, дело в её внешности, а может, все-таки в характере, но пройти мимо нее с холодной оценкой «никак» на памяти самого Арса не смог никто. — Охрану предупредила, по раскладке столов разберусь чуть позже, но проблем не будет, потому что у нас как раз за восьмиместным столом, который закреплен за Сережей, есть лишнее место, так как Поз приедет без Кати, — Оксана пулеметной очередью проговаривает эту фразу, поднимает взгляд со своих непонятно откуда взявшихся бумажек и сталкивается взглядом с растерянными глазами Арсения, потому что ему эти имена не говорят ровным счетом ничего. — Я помогу, не заблудишься, — она смягчается, но лишь на долю секунды, потому что в следующую — у неё звонит телефон, и она выбегает из комнаты, бросив Сереже короткое: «Это Антон». В отсутствие Сурковой Серёжа наконец-то встает и, откидывая на диван злосчастные брюки, следует в спальню, оставляя Арсения в одиночестве, в котором сам Арс не спешит проводить анализ настроения друга, хотя и отчетливо чувствует, что что-то не так, однако обещает себе разобраться со всем позже и идет на кухню, отдавая предпочтение горячему утреннему кофе.***
Аня (18:40) Вышла из аэропорта, еду собираться. Буду примерно в восемь. С неразборчивым единичным фырканьем не то от мысли, что хоть у неё все в порядке, не то на внутреннем гоноре, что его отвлекли, Арсений читает пришедшее от Ани сообщение, отвечает ей емкое: «Ок» и возвращается к своему отражению в зеркале, потому что ему совершенно не нравится то, как он выглядит; казалось бы, обычный черный костюм, под ним такого же цвета бадлон, а все равно по ощущениям что-то не то — Арсу не хочется списывать всё на бороду, ведь как раз она-то в образ вписывается идеально, — даже не скажешь, что она осталась только благодаря лени-матушке, но чего-то не хватает, и это вводит Арсения в почти обиженный диссонанс; он долго смотрит в отражение, в итоге не выдерживая собственного потухшего взгляда, и шлепает, чтобы отвлечься, на балкон, где открывает окно на всю и глубоко вдыхает. Будто бы множа в себе пристыжающие его факты, помимо излишней озабоченности о собственном внешнем виде, Арс думает: «Это ведь твой Питер, дурак, он же тебя, как родного, принял, ты же этого и хотел», ухмыляется своим же мыслям и чувствует, как подмерзают ноги, потому что вышел босиком, а после прикрывает окно, оставляя откидную створку, чтобы не совсем перекрывать поток свежего воздуха — «Питерский же». Неловко переминаясь, Арсений, закончив свои нехитрые манипуляции, замечает на небольшом выступе пачку сигарет и безвольно тянется к ней, позволяя себе эту маленькую слабость в надежде перезагрузиться; закуривает и вспоминает вчерашний разговор с Сережей. — У тебя там на балконе пачка сигарет, ты все-таки решил забить на свой ЗОЖ? — Арс входит в кухню, где Матвиенко крутится возле холодильника. — Шаст, наверное, забыл, там же мальборо? — Сережа даже не оборачивается, только достает банку энергетика, открывает и звучно отпивает напиток. Согласно мыча, Арсений кивает, даже не надеясь быть увиденным, и не порывается спрашивать, потому что отмечает, что Матвиенко слишком загружен чем-то своим. — Да пусть лежат, он всё равно частенько у меня остается, когда в Питер приезжает, — Сергей наконец переводит на Арсения взгляд. — Ты, если хочешь, кури, но только на балконе, сам понимаешь, я просто запах не очень люблю, — кивает в сторону балкона и снова прикладывается к банке. — Да я как-то не фанат, — Арсений хмыкает и замечает одобрительный кивок друга. «Вот тебе и не фанат», — мысленно усмехается Арс над своей же вчерашней фразой за очередной затяжкой и лишний раз отмечает крепость сигарет, потому что, несмотря на першение в горле, в теле все равно распускаются такие необходимые легкость и невесомость, что даже ступни перестают мерзнуть, будто отрываясь от пола. Не считая нужным оценивать, сколько проходит времени за собственным внеплановым перекуром, чтобы не думать ещё и том, что может теперь опоздать, Арс выкидывает недокуренный бычок и смотрит на пачку, которую так и продержал в своих руках те несколько минут, и его осеняет — «Красный, господи, красный», — наводя на деталь, которой, по собственному не оформившемуся во что-то конкретное мнению, так не хватало. Спешно покидая балкон, Арсений несется к неразобранному чемодану, выуживая оттуда пару красных гольф, которые в следующую же минуту ловко натягивает, а затем достает такие же красные ботинки на массивной подошве, и теперь, окидывая себя взглядом в отражении, ему, кажется, всё нравится, — теперь можно и выдвигаться.