***
— Мам, все в порядке, правда, не расстраивайся, ладно? — Антон перестраивается в крайнюю правую полосу, прикладывая все силы, чтобы сказанное звучало убедительно. Перезвонить в дороге, чтобы не затягивать разговор, оправдавшись неудобством вести беседу за рулем — это отработанная и запатентованная тактика Шастуна, которой он гордится до вздернутого носа. — Да с чего ты взял, что я расстраиваюсь? Я в шоке немного, но я не расстроена, — вот уж у кого точно нет проблем с убедительностью, так это у нее, потому что мама, судя по голосу и интонации, говорит чистую правду. Антону даже кажется, что он уже когда-то слышал эту фразу от нее, и если его не подводит память, то это было после отчисления из ВУЗа — даже параллели проводить не хочется, если честно. — И как вы теперь? Она в Воронеж вернется? — после полученной в ответ тишины, интересуется мама каким-то нечитаемым тоном. — Да нормально, сняли ей пока квартиру, найдет работу, и все норм будет, — рапортует Шаст, снова перестраиваясь в бесконечном потоке. — Умница, — выдыхает она в трубку, без пояснений и придирок к формулировкам, понимая все правильно, и Антону хочется по-котовьи замурчать от такой ее реакции, потому что мелочь, а приятно. — Погоди, это если вы уже и квартиру снять успели, то сколько времени прошло? Чего молчал-то? — у мамы располагающий, добрый и чуть насмешливый тон. — Да заочковал сначала, а потом замотался, работы перед отпуском как всегда, — сейчас даже не стыдно признаться в том, что первое время ему было не по себе от мысли об этом разговоре. — Тю-ю, ну вот видишь, нормально все, а ты боялась, даже юбка не помялась! — Мам! — Антон безбожно ржет с ее подобных фразочек каждый раз — хоть в десять лет, хоть в последнюю неделю перед двадцатидевятилетием. — Все, молчу, не вопи, — она хохочет в трубку тоже, чуть закашливаясь, отчего Шаст резко становится серьезным, и следом, опережая любые вопросы о собственном самочувствии, спешит сменить тему. — А куда в отпуск-то поедешь, раз не к нам? — интересуется чуть грустнее, но все равно тепло. — В Лондон решил слетать, — пауза. — К другу, — последнее вылетает без собственного ведома так, будто он оправдывается, хотя на деле же это просто очередной уговор самого себя после того трехдневного напряга, основанного на мыслях о недостаточном уровне знакомства, поэтому он, мысленно чертыхаясь, экстренно продолжает. — Там долгая история. В трубке повисает двусмысленная тишина, и Антон, прекрасно понимая, что мама, в целом, имеет представление о круге его общения, уже догадывается, как она расценила это вырвавшееся пояснение, потому что та с самого детства без особых затруднений улавливает любую недосказанность и уж тем более любое вранье. — Да уж хотелось бы, чтобы подольше, чем на три года, Антон. «Блядство!», — Шаст мысленно ставит «ч.т.д.» под собственным предположением о том, что она, сложив в кучу оставшееся без пояснений расставание с Ирой, отказ приехать одному, притворный тон, в котором была сказана последняя фраза, и, в целом, его компанейский характер, наверняка подумала, что он едет туда с какой-то девушкой — «Ебать, мам, ты даже не представляешь, насколько ошибаешься». Спорить и что-то доказывать Шастун не хочет — сейчас это только закопает его еще глубже, — пусть уж лучше она со своей материнской заботой и не озвученным, но и без того всем известным, желанием понянчить внуков думает именно так, поэтому он наконец прибегает к своей излюбленной тактике. — Блин, мам, я тут за рулем, неудобно немного, давай потом поболтаем? — только сказав, до Шаста доходит, что это выглядит как лишнее доказательство ее предположения, но слово — не воробей, а Антон, видимо, все-таки ужасный сын, поэтому к черту вообще. — Олегу привет! Все, целую, пока, — он завершает вызов, слыша ее незаконченное прощание в трубке. Ситуация сос, потому что от слова сосет, а Шастун — кретин, потому что так получилось, и хорошего настроения на день это не добавляет, как бы ему сейчас не хотелось.***
Утро понедельничного выходного гладит Арсения по чуть колючим от проступающей щетины щекам — вчера же брился, но кто его спрашивал, — когда он потягивается в кровати с полным осознанием, что сегодня ему никуда не нужно — в голове самого Арса это звучит даже через паузу после каждого вальяжно протянутого слова. Вчера, как подобает порядочному внезапно осчастливленному человеку, он после окончания разговора с Шастуном пролежал в кровати еще около часа, вертясь ужом с бока на бок в невозможности уснуть, потому что, во-первых, у него со сном в принципе сложные отношения, а во-вторых, как после такого просто взять и просто уснуть, было непонятно, поэтому после тщетной попытки хотя бы пять минут пролежать в одном положении, он потянулся к телефону, чтобы отправить Шасту название района, в который они, как кажется Арсу, все равно не поедут. Уже занеся палец над кнопкой отправления, до Арсения тогда дошло, что это будет объективно бездарным рекламным ходом, потому что люди в первую очередь любят глазами, а потому скупые семь букв явно не поселят в и без того не впечатленном от этой идеи Антоне желание провести там уикенд; в ход пошла тяжелая артиллерия — две ссылки в три ночи по московскому времени. Сейчас Арсу вообще побоку, что Шаст решит и что ответит, потому что со своей стороны он сделал чуть больше, чем все, а еще потому что утро такое, что думать вообще не хочется, и вчерашняя бутылка пинотажа здесь не при чем. Даже не вставая с кровати, Арс не без помощи телефона включает музыку, которая мгновенно разносится из соседней комнаты — храни боги автоматизации систему умного дома, — и встает с четким планом: зарядка, душ, кофе, а дальше по обстоятельствам, и все кажется ему сейчас таким простым, легким и понятным, что впору усомниться в собственной адекватности, но это не входит в план, а сам он уже выходит из спальни, потягиваясь на ходу под какой-то бредовый плейлист, составленный им черт знает в каком состоянии, если судить по трекам — Пропаганда как никогда к месту вопит из колонок «Кванту косту», и Арсений не стремится отвечать на ее вопрос о том, сколько стоит его сердце, потому что стыдно немного говорить, что дюжина перепалок, общее несложившееся прошлое и русая вьющаяся челка. Имеющееся в плане, размытое «по обстоятельствам» впоследствии знаменуется поездкой на встречу с одним старым приятелем хотя бы потому, что сообщение: «Арс, не ебу с твоим телепортом, где ты сейчас, но если дома, то залетай в гости, сто лет не виделись» проигнорировать было бы предательством, да и пометка «в гости» здесь имеет определенную, далеко не домашнюю обстановку, которая располагается в небольшом, как называет его сам владелец Костя, тематическом баре, который не раз выручал Арсения, когда он ввязался в ряд рекламных прямых эфиров алкоголя. Уже в дороге задумываясь о том, сколько же они не виделись с тем самым возмутителем сегодняшнего спокойствия — Костей, Арсений прикидывает, что, кажется, с января, когда в его баре проводилась огромная вечеринка, на которую он был приглашен почетным гостем в числе первых и с которой сбежал, едва появилась удобная возможность тоже первым, потому что тематика Костиного бара, даже при всем арсеньевском понимании, все-таки специфическая, как и сама та вечеринка — от гей-бара с названием «Красный октябрь» вообще не стоило ждать ничего глубокого, кроме очевидных частей тела, — но в обычное, необремененное масштабными мероприятиями время Арс любит это место душой, сердцем и пяткой, как, собственно, и самого Костю. Есть особая прелесть в том, что с возрастом ощутимо стираются понятия друзей, потому что это все начинает походить скорее на какие-то кружки по интересам — с этими ты встречаешься раз в месяц в общих компаниях; с другими диалог о жизни заходит после реакции друг на друга в соц сетях; с третьими — выбираешься куда бы то ни было от театра до едален; а с отдельными ездишь в отпуска, — и все это в конечном итоге обретает свою, немного обособленную друг от друга, романтику. С Михайловым у Арсения получилось, кажется, все и сразу, а потому и любить его поводов и времени чуть больше, чем для остальных. Они познакомились, когда Арса сразу после выхода первого сезона зачем-то пригласили на радио, где и работал тогда Костя и, впрочем, где работает сейчас, пусть уже и многим меньше из-за нагрузки бара. После эфира им удалось выбраться на совместный ланч, поговорить безо всяких лишних ушей, найти общий язык, кажется, абсолютно во всем от танцев до кино, а уже позже взять это за традицию, познакомиться с семьей и друзьями друг друга, на определенный период даже стать ближе, чем кто бы то ни было из-за по-дурацки сложившихся обстоятельств, а после вернуться в прежнюю колею незаменимых приятелей, которые частенько ездят вместе на недолгий отдых, снимают не солидные возрасту видео, пьют, ржут и курят, как черти, при встрече и при необходимости становятся свободными ушами или жилеткой, потому что первая фраза, которой Михайлов ввел его в эфир, была о том, что сегодня в эфире будут невероятные приключения русских в Соединенном Королевстве, и стала в итоге пророчеством. Арсений даже рад, что Костя вот так спонтанно предложил встретиться, потому что, наверное, правда соскучился и по нему, и по его бару, который, стоит все-таки отметить, в дневное время является скорее небольшой забегаловкой, где можно перехватить что-то не изощренное претензией на мишленовские звезды. А потому, входя сейчас в цокольное помещение бизнес-центра на левом берегу Темзы — Арсений и сам долго привыкал к такому толерантному соседству, — он чувствует волнительный трепет. — Каки-ие люди и без охраны, — сразу же тянет Костя из-за стойки, потому что сам часто злоупотребляет положением и стоит за баром вместе с персоналом. — Я ж даже не думал, что ты реально заявишься, когда писал! — тянется обнять, выходя в гостевую зону, и Арсений буквально вжимается в него, сам не понимая, зачем — просто хочется, просто приятно. — Ну, рассказывай, лягушка-путешественница, как дела на малой родине, — хохочет теплее, чем лондонское солнце, потому что, как выяснилось еще при знакомстве, Питер и его город тоже. — Хорошо, — только и выдыхает Арс в ответ, потому что это правда, а об остальном они поговорят уже потом. — По морде твоей довольной вижу, что хорошо, — Костя возвращается обратно за стойку, без вопросов заправляя кофе-машину за своей спиной, и это тоже значит для Арсения много. Суматошные диалоги не замолкают, даже когда к бару подходят редкие залетные посетители, чтобы забрать свои тосты и кофе, потому что днем здесь ничего другого и не подают, и они успевают обсудить не только поездку Арса, но и вообще все произошедшее за эти пару месяцев невстреч. — Ты ж постарел, кстати, пока мы не виделись! — почти вскрикивает Михайлов, когда повисает недолгая пауза. — А ты мог бы выразиться и помягче, — шутливо возмущается Арсений в тон ему, и это тоже только для проформы, потому что какая им обоим старость — они пару минут назад обсуждали сделанный Костей небольшой сад из кустов в форме членов на заднем дворе бара. — Ты лучше про себя расскажи, а то все я, да я. — Ох, бля, — как-то обреченно начинает Костя, готовясь разразиться тирадой, но Арс совсем не против. — Моя снова удумала пилить меня свадьбой, а я… да я ссу, Арс! Ну какая свадьба? Чего мы, живем, что ли, плохо? Пять лет уже все отлично, душа в душу, она мне — в душе, я ее — в душе, нахрена нам эта волокита с бумажками, празднованием, а о знакомстве с родителями я вообще молчу! Я рассказывал тебе, если помнишь, что они чертовы религиозные фанатики, которых я вот как не видел никогда, так и не надо мне! — это все было выпалено им, кажется, на одном дыхании, и Арсу требуется еще несколько секунд, чтобы постфактум обдумать услышанное. — Да меня реально сам брак пугает не так, как ее чокнутая семейка, которая сто процентов при виде меня достанет иконы и прочую хуйню, но и не знакомиться нельзя, потому что благословение же, блять, нужно! — Кость, ты ее любишь? — Арсений задает этот вопрос так спокойно и вкрадчиво, что сам себе поражается, а после ловит взгляд Михайлова из разряда «Ты долбоеб?», за которым следует его уверенный кивок. — Ну и почему тогда нет? Нет, я не амбассадор заключения браков, конечно — не с моей историей уж точно, — но что плохого-то? Вы вместе пять лет, четыре из которых живете под одной крышей, и даже на моей памяти чего у вас только не было, а тебя смущает знакомство с ее полоумными родителями! — Арс не знает, почему вдруг так резко занял позицию, противоположную дружеской, но это, наверное, весна и чуть-чуть зудящая под кожей влюбленность, которые в содружестве продолжают подбивать на романтические настроения. — Да знаю я, — как-то резко сникает Костя, умещая подбородок на собственной согнутой в локте руке. — Я ж еще год назад хотел, а потом она как сказала мне, что без венчания в Лиммерике у ее приебнутых родителей ничего не получится, я так и замял это все, а сейчас вот снова. И я даже представить боюсь, как они отреагируют на это, потому что я до кучи еще и не их веры, понимаешь! Да я вообще никакой веры! — после этих слов Арсению становится его как-то по-человечески жаль. Он даже задумывается в этой повисшей между ними тишине, а как бы сам поступил в такой ситуации, но почему-то не может представить на месте своей невесты не то, что Костину прекрасную Ормонду или даже собственную Алену, с которой у них даже празднования как такового не было, а вообще никого женского пола. Возбужденный мозг предательски подсовывает в голове невозможные картинки его выдуманной свадьбы, где женщины присутствуют лишь в качестве гостей, а тот, с кем он стоит у цветочной арки, готовясь обменяться кольцами, почему-то выше его самого на полголовы, и помимо обручального, на пальцах его будущего супруга и без того красуются не менее трех массивных колец. Арс откидывает от себя эти мысли так быстро, что, кажется, даже дергается, чем пугает уже почти улегшегося на стойку Костю, и думает, что это была заведомо плохая идея, хоть и неодобрение родителей его партнера в эту картинку тоже встает, как влитое. — Ты чего? — закономерно спрашивает Михайлов, и Арсений натягивает дежурную улыбку, давая себе тем самым пару секунд, чтобы прийти в себя после внезапных и глупых «подарков» от собственного воображения. — Да нормально все, задумался просто, — он смотрит на внезапно приосанившегося и напрягшегося Костю, рисует рядом с ним образ Ормонды и думает, что у них еще не все так плохо — они хотя бы друг у друга есть, и у Арсения действительно нет ни одного повода сомневаться в их чувствах, потому что он помнит, какими они становятся, когда находятся вместе, а потому решает, что если уж этот разговор между ними ради чего-то и затевался, то ради непрошеного совета, который Арс спешит озвучить тут же. — Подумай все-таки над этим еще разок. Вы ведь оба этого хотите на самом деле, раз уж ты еще год назад об этом думал, и разве есть кто-то, кого ты хотел бы видеть рядом, кроме нее? То-то же. Многие и мечтать не могут о том, чтобы быть рядом с любимым человеком, не говоря уже о полноценном будущем, — затихает на мгновение, потому что слюна становится слишком густой и вязкой. — В конце концов, вы ремонт пережили, чудом не поубивав друг друга, пса три года воспитываете, а тут какое-то знакомство с родителями, — заканчивая, отшучивается, чтобы немного сбавить градус темы, и улыбается, глядя на друга доверительно и честно, пусть и получается немного криво. Косте этого непрошеного совета для сомнений насчёт поездки, кажется, становится достаточно. Арсению их встречи на сегодня, если честно, тоже.***
Дома Арсений проводит не больше получаса, просто собирает впопыхах сумку и несется в зал через пару кварталов, потому что все эти неожиданные и в прямом смысле идиотские мысли хочется хоть куда-нибудь вылить и преобразовать во что-то полезное. Арс даже не может оценить их качество — они не плохие, не тревожные, не хорошие, не шутливые, не мечтательные, они просто есть, и это проблема. Да, за Костю ему по-дружески обидно, что все так получается, но таких ситуаций, если по-честному, превеликое множество, наверняка у каждого десятого есть проблемы с непринятием родителей партнера, и это одна из причин, почему в переносе на себя это не является ядром размышлений. Его скорее волнует тот факт, что эти мысли в принципе смогли родиться в его голове, потому что это в первую очередь нездорово, а только после уже смешно, абсурдно, невозможно и далее по списку. Арс ведь не влюблен. Точнее влюблен, но не по-настоящему, ненадолго и не ради какого-то логического конца, имеющего физическую и ощутимую форму и последствия. Это же должно было быть тем самым «на пару дней с перерывом на сон», пусть и с накинутыми еще днями от большого энтузиазма, но что-то, видимо, все-таки идет не плану, и Арсений немного внутренне напуган, потому что это он обычно привык обманывать собственный мозг — мол, это ощущения ради ощущений, ничего серьезного, — а получается, что в этот раз в дураках остается он сам. Более того, вопрос, как его угораздило за такой короткий срок упасть в другого человека так незаметно, но сильно, тоже мелькает на периферии проблем. Даже при всем осознании своей влюбчивости, Арсению сейчас не по себе, потому что это воспринимается как подлянка от всего сущего, потому что ни один из прежних объектов любой его влюбленности — будь то хоть ни к чему не обязывающая и ради ощущений, при которой он даже четкого образа в голове не имел, довольствуясь размытым «кем-то», хоть полноценная и настоящая — не становился героем даже осторожных фантазий о настолько серьезном будущем во избежание пустых разочарований, а здесь получите, распишитесь. Он выжимает из себя на тренировке, кажется, и без того немногочисленные силы, даже не боясь, что завтра от перенагрузки может быть хуже, потому что уж лучше телу, чем голове, потому что уж лучше он будет думать о том, как ноют икроножные мышцы, а не проклятая сердечная. Возвращаясь в свою квартиру уже затемно, немного подуспокоившись на предмет прошлых переживаний, он боится только одного — что Антон все-таки ответит сегодня на те проклятые отправленные ему ссылки, хоть и знает, что вероятность такого исхода составляет от силы процентов двадцать — похуизм Шастуна это все, что обнадеживает и вселяет уверенность в ситуации, и кто бы в самом начале мог подумать, что все обернется именно так. От утреннего ощущения легкости не остается ровным счетом ничего; он ужинает на автомате привезенной немногим ранее доставкой и клянет Костю на чем свет стоит за такое предательское открытие в себе, сделанное с его легкой руки. Чат с Шастуном, к счастью, действительно не подает признаков жизни.***
Вечером вторника Шаст переодевается после окончания съемки нового выпуска «Контактов» с Давой, перед которой они снимали еще и «Черное-Белое», и думает, что вырубится, едва дойдет до кровати, даже забив на душ, когда ему неожиданно звонит Ира. Он не составляет себе труда даже предположить, зачем мог ей понадобиться — наверное, снова что-то перевесить или собрать, — сразу же принимая вызов, и тон ее приветствия уже не внушает Антону ничего хорошего, потому что он кажется немного заторможенным и настороженным. — Я сейчас Оксане звонила, чтобы на выхи к себе пригласить, ну, я говорила тебе вроде, что мы с девочками хотим собраться, и, слушай, ты в курсе уже? — она говорит это значительнее медленнее своего привычного темпа, и это, помимо самого смысла фразы, тоже заставляет смутиться. — В курсе чего? — почему-то только сейчас Антону становится тревожно от мысли, что что-то могло случиться. — Беременности, Антон, прикинь! Я до сих пор в шоке! Типа, рада, да, но капец вообще, это ж так круто! И неожиданно! И вау, боже, ты представляешь, они с Лешкой родителями станут! Она сама неделю назад узнала, но Леше еще не говорила, типа, скажет, когда он вернется из своей Карелии, так что тс! — ее будто прорывает, и все фразы становятся громкими, быстрыми, обрывистыми, и Шаст только спустя секунд десять понимает, что она хочет до него донести. — Ахуеть, — это все, на что его хватает, потому что это не столько неожиданно, сколько действительно здорово, хоть у Антона и селится внутри какое-то смятение. — Да! — вскрикивает Ира, потому что, наверное, тоже не знает, что отвечать, чтобы вывести диалог на хотя бы завершение, не говоря уже о нормальном продолжении, но Антон внезапно осеняет. — А она в Москве сейчас? Или в Питере до сих пор? — Шаст не знает, почему это в голове имеет особую важность, но почему-то вспоминает о Сереже. — Два дня назад вернулась в Москву, а что? — логично не понимает Ира. — Ничего, забей. Спасибо, что сказала, я сейчас наберу ее, поздравлю. Давай. «Так мастерски сворачивать диалоги — это вам не в тапки срать», — думает он о себе в следующую же минуту и даже не стыдится, когда, едва положив трубку, не спешит никому звонить или просто писать, а цепляется за одну единственную фразу — «Она еще неделю назад узнала», — потому что пытается сложить в голове какие-то абсурдные обрывки умозаключений, от которых набрать Серегу хочется сильнее, чем саму Суркову. Мысленно поставив себе плюсик за то, что попрощался со всеми еще до этих переодеваний, Антон свободно выходит из офиса и уже в машине думает, что здесь все-таки что-то не то. Если Оксана узнала еще неделю назад, когда была в Питере, то почему до него эта инфа дошла только спустя неделю? Нет, Шаст не претендует на ее особо близкий круг общения, которому она могла рассказать такое сразу после того, как узнала сама, но вот Сережа стоит там в первых рядах, и если бы она рассказала ему, то Матвиенко бы точно не сдержался и вывалил все на самого Шаста, потому что как раз-таки их степень общения уж точно не подвергается каким-то сомнениям, да и это не какая-то мелкая новость, не требующая внимания, а беременность, тем более беременность Сурковой, а значит, Сережа не стал бы молчать, если бы был осведомлен в ее положении. Ясности не добавляет и то, что на момент появления этой информации, Окс была в Питере, а значит, либо попросила Матвиенко не трепаться, либо не сказала вовсе, и оба этих варианта путают еще больше. Антон думает, почему она могла бы умолчать от Сережи эту новость, и не находит внятных причин, поэтому почти сразу переходит к первому предположению, значащему, что они с Серегой просто решили никому не говорить, и это странно. Да, возможно, это было сделано за тем, чтобы не сорвать сюрприз для Леши, но Кузнецовой-то, к слову, даже не являющейся особо близкой подругой, Окс рассказала, хоть и попросила молчать, так почему Сережа не сказал ему самому? За этими размышлениями Шаст доезжает до дома, даже забыв заехать за сигаретами, которых в пачке осталось дай бог штуки три, и решает, что идти за ними пешком — это уже совсем клиника, лучше просто лечь спать пораньше, чтобы не натворить какой-нибудь хуйни, как, например, написать Матвиенко с вопросом о том, в курсе ли он, и если в курсе, то почему не сказал. Антону не обидно, ему странно, а его внутренняя чуйка обычно в таких вопросах никогда его не подводила. Перед тем, как окончательно вырубиться, Шаст ставит будильник и только сейчас опускает глаза на сегодняшнюю дату, заставляющую зачем-то задуматься об абсолютно невозможном абсурде, что Ира просто могла устроить ему первоапрельский розыгрыш, но, во-первых, какой бы компромиссной в плане шуток не была Кузнецова, шутить о таком она бы не стала, а во-вторых, что-то он не заметил богомерзкого: «С 1 апреля!» в конце разговора, а значит, это все-таки правда. Такая же правда, как и то, что до вылета в Лондон у него осталось пять дней, за которые он так и не сблизился с Арсением до уровня приятелей, хоть и неплохо проработал для этого почву — «Завтра нужно написать ему, что хуй с ним, поедем мы в этот Норфолк, а после позвонить, раз уж он сам дал карт-бланш на такой вид связи».***
После переломного понедельника и муторного вторника, который с утра до вечера был посвящен исключительно масштабной съемке для Татлера, среда Арсения расписана едва ли не по минуткам, потому что утром у него прием у зубного, после этого встреча с иллюстратором и менеджером по поводу уже отрисованного принта для тех самых новых футболок, затем возвращение домой, но, к сожалению, ненадолго, просто, чтобы переодеться, потому что Аня привезет ему костюм для похода на вечер в честь премьеры фильма одного знакомого режиссера, на который, на самом деле, можно было бы сегодня и не идти, если бы не фраза Грам: «Арс, ты же знаешь, как работает рынок кино, и если ты все-таки здесь, то придется посветить ебальцем», а потому у него элементарно не хватает времени на то, чтобы думать о чем-то постороннем и ненужном, что не может не радовать. Он возвращается домой в девятом часу, чудом не послав таксиста, который вез его сорок минут, вместо обещанных двадцати, за которые выпитая пара бокалов шампанского в честь премьеры чуть не вышла из него прямо в такси, и, даже когда Арс достает из кармана спущенных штанов телефон, непонятно зачем, совсем не по-графски сидя на унитазе, и видит сообщение от Шастуна, желание выругаться никуда не пропадает, а только усиливается. «У меня пиздатые новости», — читает он с экрана и думает, что, какими бы они там ни были у Шастуна, у него все равно пиздатее — «Слушай, братан, я думал, что влюблен в тебя лайтово и ради хорошего настроения, а, оказывается, умудрился вляпаться в тебя совсем непонарошку, как тебе новость? Пиздато же? Ах да, прости, бро, я в принципе рассматривал тебя как человека, в которого можно влюбиться, но это вообще хуйня в сравнении с тем, что позавчера случайно представил нашу свадьбу, да ведь?», — у Арсения сводит скулы от собственного сарказма над ситуацией и самим собой, потому что заталкиваемые куда подальше все это время эмоции выходят на передний план, и Арсению даже тормозить их боязно, настолько они ощущаются сильными. Он отправляет Антону знак вопроса, блокирует телефон, а после опускает голову и закрывает глаза, так и не поднявшись с унитаза, потому что дает себе минуту на то, чтобы успокоить внутренний протест, мысленно считая до десяти, и это, кажется, работает. Стягивая штаны прямо на кухне, Арс думает, что где-то в шкафу должна валяться пачка сигарет, к которой он так и не притрагивался с момента приезда — просто купил ее зачем-то в первый день, когда заехал за продуктами, — а сейчас ее хочется совсем не по-взрослому достать и нагнать еще больше драмы, и кто Арсений такой, чтобы себе отказывать. В конце концов, его мастер всегда говорил, что человеку, выбравшему ремесло актера, нужно жить чуть красивее, чуть эффектнее, с преувеличенным надрывом, чем остальным людям, и каждую ситуацию в своей жизни проживать так, будто он прямо здесь отыгрывает роль, и конкретно сейчас Арсу хочется его послушаться хотя бы потому, что их история в разрезе получается какой-то киношной, не самой качественной, но определенно такой, что если бы ее никогда не происходило, то ее стоило бы придумать; налепить какое-нибудь до стыдливой тошноты сценариста пафосное название с облизанной со всех сторон подоплекой теории хаоса, мол, невозможное безотносительно в той же степени, насколько и возможное, а значит, рано или поздно произойдет с теми, кто изначально был выбран главными героями этого объективно провального кинца. Арс закуривает на балконе, глядя на то, как по Коппервуд Плейс одиноко проезжает велосипедист, и по дурости разгоняя в мыслях, что было бы, живи они в какой-то другой матрице, где сам Арсений никогда бы не уезжал из Питера и пошел на встречу с импровизаторами, или даже где они вовсе не люди, а какие-нибудь супергерои со странными способностями, или вообще что-то демоническое от лукавого, а потом телефон в его опущенной руке оживает, и он чудом не давится дымом, когда после продолжительной вибрации поднимает экран на уровень глаз — «Что там за новость, блять, такая, что ее нельзя написать? Почему видео? Что он хочет сказать?». — Привет, — с экрана на него смотрит улыбчивое лицо Антона. — Привет, — после паузы Арсений отчего-то не может не улыбаться тоже.***
Если бы хорошим настроением можно было делиться, Антон сегодня стал бы самым щедрым дилером, потому что по неизвестным даже ему самому причинам с самого утра он косплеит почти все положительные роли Джима Керри, помеременно меняя их, как перчатки, в зависимости от ситуации. Отвезти Иру в офис для обсуждения ее будущей работы? О, Антон будет лучшей версией Чарли Бейлигейтса и доставит Ирэн до места безо всяких эксцессов. Прикинуться дурачком, когда Стас спросит о том, не забыл ли он о завтрашней съемке тиктоков? Ллойд Кристмас в вашем распоряжении. Отсняться для рекламы в каком-то дебильном фраке? Шаст станет органичнее Стенли Ипкиса и станцует не хуже, если потребуется. Побеситься с собакой Иры Мягковой, которую та привезла в офис? Эйс Вентура в здании и готов гоняться за крошечным Толиком, даже если его никто и не терял. Выйти на связь с Арсением, взяв от возможности максимум? Карл Аллен внутри Антона в лучших традициях вопит «Да» на любую авантюру. — Бля, у тебя такое лицо, будто ты сейчас заплачешь, — Шаст говорит то, что первое приходит ему на ум при виде темного изображения Арса на экране — тот выглядит то ли расстроенным, то ли усталым. — Что там, пудра снова в глазах, или рил случилось что? — от такого напора Арсений даже теряется, просто пялясь на него несколько секунд, и Антон понимает, он, наверное, отреагировал с непривычки так же на его месте. — Откуда ты…? — презабавно моргает Арсений с увеличенной частотой. — Я разве рассказывал тебе про это в прошлый раз? — сводит брови в непонимании. — Про пудру? Нет, я просто вспомнил, как пошутил, когда мы Контакты снимали, что тебя так долго гримируют, потому что у тебя глаза твои бесстыжие от пудры слезятся, — Антон не скрывает вообще ничего, просто говорит и считает, что, даже если сказанет что-то лишнее, легко извинится следом. Арс в ответ молчит и хмурится сильнее, пока Шаст ловит себя на мысли, что неплохо было бы спросить про то, о чем Попов заикнулся минутой ранее. — А про что тогда ты в прошлый раз не сказал? — Да там просто съемка была, и мне накладывали вокруг глаз блестящую пудру, от которой у меня жгло глаза, ничего необычного, забей, — он говорит это почему-то не то смущенно, не то просто задумавшись о чем-то другом, потому что по голосу создается впечатление, что он блеет или оправдывается. — Ты мне новость какую-то рассказать хотел, кажется? Валяй, — меняется в тоне так резко, становясь отчего-то противным, будто спрашивает на чистом похуе, что у Антона вопросов к состоянию Арсения становится все больше. Вообще львиную долю тех самых вопросов можно было откинуть, если бы Арс стоял где-то, где не так темно, чтобы нормально видеть его лицо, но это, как думает Шаст, пока недоступное дополнение, а потому решает спросить напрямую. — Слушай, а ты где? Темно, как у негра в жопе, я не вовремя? — Антон, только озвучив это, серьезно задумывается о том, что на каком-то внутреннем собственном энтузиазме позвонил, даже не спросив, удобно ли будет Попову разговаривать, и за это немного стыдно. — Дома, на балкон вышел покурить, — откуда в Арсении такая смиренная отрешенность — непонятно, и у Антона с языка чудом не срывается в ответ: «Чего ж ты загадочный-то такой сегодня?». — А-а, — тянет, только чтобы не ляпнуть лишнего. — А чего важный такой, в рубашке и пиджаке? Это у тебя из крайности в крайность? — он старается разбавить разговор хоть чем-то, потому что явное отсутствие желания говорить у Попова того и гляди испортит собственное настроение. — Приехал просто недавно, — копошится Арсений, будто бы тушит сигарету, хоть Антон и ни разу не видел, чтобы за все время этого недоразговора тот затягивался, а после Попов отчего-то прыскает, и Шаст хватается за это чуть ли не зубами. — Что? — Ничего, я просто в пиджаке, но без штанов, — говорит он так просто, будто это нормально. — Арс, у тебя все в порядке? — Антон не знает, смеяться ему или вызывать скорую. В ответ Арсений хохочет так истошно и надрывно, что Шаст начинает переживать уже не в шутку — это выглядит так, будто тот на грани истерики. — Антох, ты говорил, у тебя какие-то пиздатые новости, может, посвятишь уже? — с некоторой вымученностью произносит Арсений, выходя наконец-то на свет, и внешне вроде бы даже выглядит как обычно — устало немного, но все мы люди. — Да я просто хотел сказать, что согласен съездить в этот твой Норфолк, — отвечает настороженно, но в целом не может не зацепиться за мысль, что ему могла показаться эта странность Арса — он ведь, в конце концов, до сих пор не знает его достаточно близко, чтобы судить. Арсений не торопится с ответом, но выразительно вглядывается прямо в камеру своими голубющими глазами, заставляя Антона нахмуриться. — И для этого нужно было звонить? Ещё и по видеосвязи? — дергает уголком губ чуть насмешливо и почти злостно, заставляя этим Шаста сорваться. — Блять, Арс, что за хуйня? Ты говорил, что я могу звонить, я позвонил! Да, не спросил заранее, удобно ли тебе, сорян, проебался, но хули ты сейчас выебываешься? Не хочешь говорить, так и скажи, мне вот похуй глубоко, какая муха тебя укусила! — ему стоило бы сдержаться, Антон и сам это понимает, но он сегодня пообещал себе говорить, что думает. — Извини, — и извиняться, если что-то пойдет не так. — Ты меня тоже, — Арсений опускает взгляд, будто бы виновато, и Антон теряется от такой не то покорности, не то неожиданной смены тона. — Просто настроение такое… Ой, нахуй, — на секунду поморщившись, улыбается теперь многим теплее, предварительно будто сморгнув пелену, пока Шаст не знает, что сказать. Он, наверное, мог бы винить себя за эту честность, которая рвется сейчас с такой зверской силой наружу, что впору ужаснуться, если бы где-то в самом основании своего поведения и намерений не виднелось то самое желание сблизиться, поэтому видя такого неожиданно кроткого Попова на экране, не может в этой повисшей звенящей тишине не озвучить желаемое. — Блять, что хочешь с этой инфой делай, но эта ебучая поездка в твой Норфолк — это тупо предлог. И в первый раз был, и в этот, потому что я тупо хотел разговорить тебя, чтобы хоть немного вывести общение дальше и не чувствовать себя уебком, который едет к чужому человеку, — заканчивает и смотрит, чтобы уловить реакцию, Шаст, и меньше всего ожидает увидеть светящееся лицо Арсения в ответ на эту тираду, но именно оно и расплывается на экране из-за плохой связи. Неиронично хочется припомнить слова мамы о не измявшейся юбке, но какая тут юбка, если на нем домашние треники, а Арсений вообще, если верить на слово, без штанов — Антон снова ржет с этого, но уже без тени какого-либо негатива или сомнений. — Ты чего? — хмурится Арс, поднимая уголок губ в улыбке. — Я вспомнил, что ты без штанов, — они синхронно начинают смеяться, и Шастун ловит себя на мысли, что это кромешный ад и сюр, а не разговор. — Ты ж рил без них? — зачем-то уточняет, множа абсурдность. — Тебе показать, что ли? — вскидывается Арс почти оскорбленно. — Бля, нет, ну нахуй, Арс, прости, но не надо! — Зря, — вмиг становится серьезным Арсений. — Многое теряешь, между прочим, — «Это провокация?». — Посмотрю еще, у вас же тепло там? Я чекнул погоду, и там прям двадцать пять градусов будет к моему приезду, — если бы в мире существовал приз за умение ловко переводить тему, Антон бы взял эту награду с большим отрывом от соперников. — А когда ты, кстати, прилетаешь? — Арс куда-то идет, и изображение ощутимо трясется. — А я не сказал, что ли? Бля, забыл походу, но, короче, вылетаю шестого в три часа дня по Москве, а прилетаю в Хитроу в семь с копейками, — становится даже немного неловко, что он действительно не сказал Арсу о времени, но тот, кажется, не в обиде — улыбается даже, кивая пару раз. — Окей, даже встречу тогда, раз это вечер будет, — Арсений, уже расположившийся на каком-то диване, зевает, едва заканчивая фразу. — Ой, да забей, возьму такси, — теперь уже Антону неловко по-настоящему из-за нежелания отвлекать. — Отель, кстати, который я забронил, оказался не такой уж и дорогой, как меня пугали, я думал, больше выйдет, — он не знает, зачем это говорит, но теперь уже считает нужным обрисовать все детали поездки, раз уж не удосужился раньше. — Я тебе кину название, а то не помню так сходу. Арс кивает и продолжает улыбаться, даже когда повисает тишина, а зевать начинает сам Шастун. — Бля, спать надо идти, а то завтра к восьми не встану. — Да, — соглашается и чуть дергает бровью Арений, поджимая губы. — Если что, звони, только завтра вечером не смогу ответить, у друга спектакль, но в пятницу вечером — вполне, — Антон из ответа понимает причину нахмуренности. — Понял, принял, в пятницу наберу, — это не кажется неловким, наоборот, Антон даже благодарен, что Арс не посчитал его конченым из-за той фразы про попытки наладить связь. — Спокойной тогда, — и улыбается, стараясь снова разглядеть лицо в поплывшем качестве. — И тебе, Шаст. Они кивают друг другу еще пару раз, пока отключаются, и Антон шагает в спальню, думая только о том, что и с ролью Брюса Всемогущего сегодня справился, пусть и уже в собственной интерпретации — в конце концов, что это, если не могущество — понять и уловить волну Арсения Попова.***
— Ты то в маске стремной, то без штанов, то в рогах, что дальше? — звучит из динамиков разбавленная хихиканьем фраза, едва Арсений принимает вызов. — Ну ты же просил представления! — с напускным возмущением вскидывается Арс, только чтобы не улыбаться во все тридцать два с одним отколотым. — Это реквизит какой-то вообще или что? — Антон по-дедовски забавно приближается к экрану в попытках рассмотреть. — Ага, помнишь, про спектакль говорил, на который меня вчера друг позвал, ну вот, оттуда и притащил, они им все равно больше не нужны, а мне нравятся. — Да, в твоем стиле. Антон больше ничего не говорит, а Арс не знает, что на последнюю фразу отвечать — только сейчас, кажется, на него спускается неловкость, от которой он открещивался с самого вечера среды, когда они попрощались, завершая звонок. Ему вообще даже на руку было то, что они взяли день передышки друг от друга после того разговора, когда неожиданно поломали одну из общих стен, а сам Арс сделал из собственной, гнетущей до этого, непрезентабельной и уродской — симпатичное панно, которое теперь просто метафорично стоит в голове и временами даже радует глаз — в конце концов, принять неожиданное чувство получилось многим легче после откровения Антона, и пусть оно не несло под собой ничего толкового и обнадеживающего, сам факт желания сблизиться сработал на Арсения как неплохое седативное, позволив даже простить себе тот гонор, который вылил на Антона в первые минуты последнего разговора. — У тебя как вообще настроение? Чемоданное? — спрашивает он, чтобы развеять молчание. — Хуеданное, — как-то вымученно отплевывается Шаст. — Я еще даже вещи не собирал, времени не было, завтра займусь этой поеботой, — Антон окидывает взглядом пространство позади телефона, чуть хмурясь. — Ой, ладно тебе, что там собирать — покидал трусы с футболками, ну штанов еще парочку надо, разве что, документы взял и все, — Арс действительно не понимает, что Шастун собрался там везти такое, что нужно так из-за этого париться — он же не сам Арсений, в самом деле. — Бля, это все еще постирать надо, а то я за эти две недели все чистые шмотки стаскал, потому что тупо забывал, что стирка теперь на мне, — Антон, сам того не зная, выходит на то, о чем Арс, интуитивно догадываясь, давно хотел спросить, но не решался. — Холостяцкая жизнь повернулась жопой? — Да не, мне, кстати, вообще норм, типа, я думал, хуже будет, — забавно чешет нос Шаст, оставляя красный след на пол-лица. — Пиздец, прикинь, аллергия впервые в жизни началась, а я даже не ебу на что, тупо соплями шмыгаю, — Арс хочет влепить себе пощечину, да посильнее, от парализующей нежности от вида такого Антона. — Весна же, цветет все, это нормально, — Арс думает, что разговора тупее между ними еще не было — что это за темы вообще? Не то чтобы Арсений против пообсуждать какую-то бытовуху, из которой он побольше узнает Шастуна уже с другой стороны, но пока что это все равно воспринимается странно. Это их третий такой созвон, позавчера они еще кидались друг в друга агрессией — кто пассивной, кто реальной, уже не разберёшь, — а сегодня такое лёгкое и теплое общение — Арс, наверное, никогда не привыкнет к тому, что у них все этапы общения проходят галопом по Европам, но кто бы их спрашивал; об этом нужно было думать раньше, если вообще стоило брать вдомек. — Бля, кстати, прикинь, что узнал! Окс, ну, Сережина, в смысле, менеджер его, ой, ну ты помнишь ее, наверное, с Дюжины, — такой поток попыток описать Оксану мог бы позабавить Арса, если бы он не знал все это и даже больше, многим ранее. — Короче, она беременна. Вчера увиделся с ней случайно, поболтали, пиздец вообще, — заканчивает как-то скомканно Антон, и Арсений не знает, стоит ли рассказывать о том, что он уже в курсе. Судя по виду Шаста, тот настолько уставший, что не будет напирать с вопросами. — Да, я в курсе, она мне первому рассказала, — все грани удивления во взгляде Антона крутятся как квадратики кубика-рубика в попытках собраться в нормальное объяснение сложившейся ситуации. — Там долгая история, так просто получилось, — Арс не оправдывается, скорее просто дает Антону право решить, хочет ли он спросить о подробностях. — Бля, прикольно, — судя по всему, не хочет. — Меня, походу, всегда будет передергивать с того, как ты успел влиться к нам, — Арс не знает, действительно ли Антон хотел донести это или просто озвучил вслух мысли, но это приятно. Лучшим ответом Арсений находит просто улыбнуться и кивнуть, чтобы не развивать эту тему дальше — при крайней необходимости он расскажет Антону все лично, если захочет обсудить с кем-то отношения Сурковой и Матвиенко, тем более до этой встречи осталось всего три дня. — Кстати, ты ж видел, что я кинул тебе вчера название своего отеля. Что скажешь про него? Он норм? — Антон встает и идет к холодильнику, задавая этот вопрос, и Арс задумывается, что лучше бы эта тема все-таки не поднималась. Он ведь, когда Антон спросил про район, в котором лучше выбрать отель, зачем-то написал ему свой, а не тот, который было бы интереснее снять с точки зрения туристичекой поездки, но тогда они сидели с Аней в парке, и задуматься о правильности своего поступка Арс элементарно не успел, припоминая, чем была наполнена та встреча с Грам. Стоит отметить, что Аня в последнее время тактично молчит и почти не касается темы приезда Шастуна, хоть и вворачивает иногда бессовестные шутки о том, что сам Арс — влюбленная нищенка, и он не перечит ей только потому, что это в корне является правдой, а еще с ней почему-то снова не хочется обсуждать эту тему — наверное, они опять вернулись на тот виток, когда перед потоком новостей нужно наошибаться до рвоты; в последнем Арс не сомневается совершенно, зная себя, и уже представляет, как будет вываливать на нее свое идиотское поведение после отъезда Антона. — Да, он хилтонновский, неплохой, — Арс под страхом смерти не скажет ему сегодня, что тот находится в десяти минутах ходьбы от его дома. — Ты говорил, что еще и вышло недорого, значит, вообще отлично, — старается аккуратно перевести тему. — Ой, да по хуйне вообще, я даже в Гельвеции в Питере больше отваливал за сутки, — следом Антон отпивает колу из бутылки, которую только что достал, и Арсений мысленно чертыхается, потому что помнит, что Шастун в принципе не умеет нормально облизываться. — Сука, ну чистую же, блять, футболку надел! В районе груди Шастуна расползается пара мелких коричневых капелек, которые на белой ткани становятся отчетливо заметны, и Арс старается не думать о том, что, возможно, чистая футболка была надета для разговора с ним, потому что это сто процентов не так; вместо этого он думает, нет ли похожих капелек уже на собственной одежде, потому что на секунду становится страшно, что он мог закапать ее слюной от предоставленного ему зрелища. Еще одна мысль, которую Арсений старательно отгоняет от себя, заключается в том, что он поступает с Шастуном нечестно, а с собой так вообще по-мазохистски опрометчиво — Арсу, наверное, стоило бы сказать, что тому лучше не приезжать, подобрав любую причину, чтобы не говорить, что влюблен, и ничем хорошим для него самого это не закончится в любом из вариантов развития событий, которые тоже опасно даже предполагать. Вдруг он перейдет черту и порушит весь налаженный контакт, испортив тем самым Антону отпуск — такое тоже вероятно, хоть и с очень малым процентом, потому что Арс все же умеет держать себя в руках, но береженого кто-то там бережет, раз уж сам Арсений с этим не справляется. — Арс, ты завис, — уведомляет об очевидных вещах Шаст, намекая на плохое соединение, и Арсений не станет говорить ему о том, что здесь вообще не в связи дело. — Алло-о, — добивает арсеньевское предположение. — Сейчас слышишь? Нормально? — Арсений в который раз благодарит свое актерское образование, хоть и предполагает, что может выглядеть неубедительно. — Ага, — на экране Антон обратно усаживается на диван. — Блин, мне через два часа на др надо сгонять к одному чуваку знакомому, а я подарок не купил, есть идеи, что можно по-быстрому намутить? — неожиданно интересуется Антон, и Арса топит тот факт, что он, хоть и от безысходности, но решил с ним посоветоваться. — Так подари деньгами, — Арс честно не видит в этом ничего плохого. — Беспроигрышный вариант же. — Вообще, я тоже так решил после того, как все утро думал над этим, но так ничего и не придумал. В итоге, просто заказал себе еще один браслет у тех чуваков, которых ты мне кинул, — открытость Антона поражает в который раз, Арсений уже не удивляется. — Так что я спросил просто на случай, если тебя сейчас озарит, но, по сути, похуй, деньгами, так деньгами, — рассуждает он вслух, пока Арс старается держать лицо — выходит наверняка из рук вон плохо. У Антона дергается уголок губ, когда они снова не говорят ни слова, и это выглядит так, будто он что-то скрывает, но Арсений не находит в этой фразе ничего, что могло бы иметь какую-то тайну, и решает, что Шаст просто таким образом благодарит его за хорошую наводку. Они болтают еще несколько минут, за которые Антон умудряется успеть поругать ремонт дорог, из-за которого придется выезжать заранее, оповестить Арса, что ему придется ехать в стремной однотонной белой футболке, на которую нужно что-то сверху, потому что эту он, цитата: «Ухайдокал, не успев надеть», и сказать, что завтра вечером он, скорее всего, не сможет позвонить, потому что будет сидеть зрителем на женском стендапе, и Арсений понимает из последнего ровным счетом ничего, но не говорит об этом Антону, переходя к привычному беглому прощанию, чтобы, закончив вызов, просидеть пару минут, тупо пялясь в стену напротив от осознания, что Шастуна будто подменили, хотя это, если честно, даже логично: если тот нервничал, что они едва знакомы, то сейчас у них отлично получается наладить контакт — самого Арсения до сих пор немного ведет от этого факта, — да и само приближение отпуска, наверное, немного позволяет ему выдохнуть. Поднимаясь на ноги после всех выполненных пунктов этого сформированного им самим недоплана, Арс плетется на кухню, чтобы сварить себе кофе, а после вернуться к отработке сценария, и все это почему-то кажется таким нормальным и закономерным, что Арсению даже непривычно. Вечер пятницы они проводят, наверное, наилучшим для каждого из них образом — пока Антон тусуется на какой-то деньрожденческой вечеринке, Арс корпеет над парочкой фраз, которые совершенно не хотят звучать так, как было прописано в сценарии, и вырубается, едва успевая положить голову на подушку — Антон, наверняка вернувшись домой посреди ночи сильно навеселе — тоже.***
Вечером воскресенья Арсений поправляет лямки на плечах, когда видит, как телефон оживает входящим видеозвонком, и принимает вызов, уже предполагая реакцию, однако ничего не происходит. Антон здоровается, и, не поднимая глаз от, судя по всему, бельевой корзины, после короткого арсеньевского: «Привет», начинает говорить дальше. — Короче, сумку я собрал и в целом готов… — взгляд на экран. — Боже, Арс, ты серьезно? Крылья? — бинго, именно такой реакции он и ждал. — Скажи мне, будет ли хоть один день, когда я при виде тебя не захочу обозвать тебя конченым человеком? То рога, то крылья, при встрече что будет? Хвост? — Антон разражается настоящей тирадой от удивления, пока Арс может только довольно улыбаться в камеру. — Хорошая идея, но не думаю, что ты оценишь ее по достоинству, — хочется залепить себе меж глаз за такой дешевый и вульгарный флирт, но сегодня у Арсения именно такое настроение, бороться с которым, по опыту, себе дороже. — Ой, блять, завали! Аж забыл, что сказать хотел! Чего ты лыбишься? — с каждым словом в Шасте будто стихает негодование, и к концу он тупо смотрит на Арсения с явным непониманием. Арсения забавляет его реакция настолько, что он просто не может перестать беззвучно хихикать — ради этого точно стоило чуть ли не вымаливать их вчера у своего приятеля-театрала, с рукой на сердце пообещав вернуть в целости и сохранности сегодняшним вечером. И пусть изначально все затевалось ради пары фото в инстаграм с рекламой футболок, сейчас Арсений даже рад, что ему в голову пришло надеть их для разговора с Антоном. — Вспомнил! Короче, я собрал шмотки, завтра отосплюсь с утра и сразу двину в аэропорт, а вечером буду уже в Лондоне, и можем словиться там, где тебе удобно, — рапортует Антон, снова возвращаясь к копошению в корзине. — Я же говорил, что встречу тебя, так что словимся сразу в Хитроу, — Арсений не знает, почему так сильно продавливает эту идею, но у него вообще-то будет свободный вечер, так что почему бы и нет? Даром что этот вечер он сам себе заранее освободил. — Я днем все равно в тех краях буду, — врет, но уж лучше так, чем заставить Шаста добираться до его отеля по лондонским пробкам полтора часа на такси — Арсу все еще неловко за то, что он ляпнул ему про Гринвич. — Так что к пяти часам легко туда подлечу. — Подлетит он, блять, — ворчит Антон не ради ответа себе под нос. Шаст, по мнению Арсения, сегодня в целом какой-то задумчивый, и то ли дело в том, что он занят разбором бельевой корзины — поистине сосредоточенное занятие, — то ли его что-то тяготит, но Арс в любом случае не рискнет спрашивать — мало ли, может, человек летать боится и словил предполетную лихорадку, хоть и на Антона это не похоже, а тут он еще со своими крыльями. Это, возможно, могло бы даже стать причиной укола совести, но, во-первых, Арсений все еще не знает, верно ли его предположение, а во-вторых, он слишком любит тему крыльев, чтобы ругать их хоть за что-то. — Пиздец, больше четырех часов лететь, а с посадкой и прочей мутью вообще часов пять выйдет, я ебнусь завтра в этом самолете, — самостоятельно озвучивает, наверное, причину своего настроения Шастун, заставляя Арса понимающе вздохнуть. — Да ладно тебе, отоспишься зато, — старается найти положительные моменты Арсений в попытках вывести Антона из этого состояния, потому что, ну чего он, в самом деле, это же такие мелочи. — Ты рил из-за этого фыркаешь? — а вот это зря. — Я не фыркаю! — резко переводит взгляд в камеру. — Просто ещё курьер сейчас выбесил, прикинь, я заказ делал в пятницу утром, обещали привезти сегодня вечером, в итоге что ты думаешь? Звонит мне этот хуй с горы и говорит, что сегодня не успевает, но может завтра, а мне, блять, завтра уже не надо! — заканчивает свои возмущения и глубоко вздыхает. Первое, что понимает Арс из его слов — без серьезной причины Антон все-таки не грузится, и это, конечно, хорошо, но его по-человечески жаль, что так получилось; второе — Шаст все-таки немного дурак, потому что кто вообще заказывает что-то в критические сроки перед вылетом, зная работу курьерской службы; а третье — судя по всему, заказ какой-то и правда срочный, раз уж «завтра уже не надо». Есть еще кое-что, о чем задумывается Арсений, и это, к сожалению, пониманием уже обделено — что такого важного могло понадобиться прямо перед поездкой, чего нельзя купить в зоне доступности. — А что ты там такое заказал вообще? — Да браслет! Помнишь, говорил тебе, — как-то резко тушуется Антон. — А он тебе так прям уж и нужен в Лондоне? — Арсений хотел бы прозвучать менее задиристо, но ситуация и правда дурацкая настолько, что он не удержался. — Забей, — смотрит прямо в камеру Шаст максимально серьезным взглядом, заставляя Арса напрячься, а после так мастерски переводит тему, что можно только позавидовать. — А про перелет, да ну бля, я не люблю спать днем, тем более в самолете, я потом как вареный хожу. — О, в этом понимаю, — только и роняет Арс, опешив от резкой смены. — Нашел! — Антон вопит и вскидывает руку, в которой, если Арсений не ошибается, какая-то клетчатая рубашка желтого цвета. — Бля, Арс, давай я уже завтра тебе напишу, как в самолет сяду, или не напишу, хуй, короче, знает, а пока пойду стирку поставлю и так, по мелочи вопросики порешаю перед отлетом. — Боже, да иди, конечно, я вообще думал, что мы сегодня не будем созваниваться, — врет и не краснеет, делая невинное лицо, Арс. — Ага, не думал, и в крыльях этих ты просто так по дому передвигаешься, да? — «Ну какая же ты сука, Шастун!». — Да это вообще случайно! — зачем-то принимается оправдываться, но оказывается перебит. — Арсен, бро, потом расскажешь. Давай, до завтра, — мгновенно отключается, по обыкновению кивнув в камеру, оставляя Арсения в смешанных чувствах. В смешанных, конечно же, с говном, по ощущениям и душку, потому что кто вообще разрешил ему стебаться? Арсений не разрешал, и даром что его никто не спрашивал и даже не собирался — о своих подъебах в сторону Антона он почему-то не думает, показательно безразлично стягивая с плеч крылья. У него по плану еще вечерняя пробежка, так что лучше не затягивать и заняться этим прямо сейчас, чтобы не думать о пресловутости Шастуна, которого за последнее время стало неожиданно много в собственной жизни, и здравый смысл ему подсказывает, что с завтрашнего дня станет еще больше.***
Thomas Mraz — Ангел-А
Отбивая по бортику иллюминатора размеренный ритм под музыку из наушников, Антон думает, что все наконец-то закончилось — что всё, он даже не распознает полноценно, но ощущения именно такие, — может, суматоха перед отпуском, может, нервотрепка из-за него же, а может, вообще что-то многим значимее, что он сам умудрился упустить за уже перечисленными процессами. Он не знает, получится ли у него поспать в небе, да и не хочет этого по-прежнему, но уже не так уверен в том, что весь перелет проведет в сознании, потому что за три часа бодрствования успел устать сегодня как за полноценный день на ногах, однако, опять же, со всем удалось разобраться — и курьера подловить, чтобы забрать браслет и арсеньевский ошейник, который зачем-то заказал, оправдываясь тем, что глупо ехать с пустыми руками, да и день рождения у Попова был, да и отблагодарить его за этот отпуск надо будет — много чем, в общем-то, оправдываясь; и не забыл ничего вроде, пока собирался; и со Стасом в последний день успел наконец поговорить о событиях последних двух недель, искоренив прежнюю неловкость от совместной работы — проще говоря, Шаст сегодня стопроцентный молодец, а значит, можно выдыхать и не париться ни о чем ближайшие две недели. Антон застает только набор высоты и недолгие десять минут самого полета, а после проваливается в сон под какую-то сопливую песню в наушниках, которую никогда бы не включил сам, если бы не подборка, и зачем-то вспоминает Арсения и его вчерашние крылья, которые повырывает ему, если тот хоть раз наденет их за время отпуска — это все трек этот дурацкий, определенно, трек.