Мы

Все оставшиеся уроки что Денис сам не свой, что Сережа. Шевцова изнутри жгло чувством интереса, желанием поговорить, вернуть тот контакт, что они наладили на последних минутах биологии, когда остались в классе практически наедине, а Сережу без зубов грызла совесть и мучил стыд. Он понимал, что готов налаживать контакт с этим человеком, но на другой чаше весов был страх открываться перед людьми, потому Пешков продолжал метаться меж двух огней, не подпуская к себе Дениса. Шевцову с ним так и не удалось поговорить, потому что сразу после звонка с последнего урока он буквально убежал из кабинета. У Дениса даже сложилось ощущение, что он чем-то напугал Сережу, может, был слишком настойчивым, и тот не был готов к такому. Из-за этого появилось чувство вины. Именно оно не дало Шевцову написать ему сразу после уроков, заставило погасить в себе нескрываемый интерес и дать Сереже время. Казалось бы, все так просто — просто подожди, позволь Пешкову прийти в себя, ведь все, что происходит сейчас, для него стресс, но как тут успокоишься и не будешь о нем думать, когда каждую секунду в голову лезут мысли только о нем. Терпение кончается к ночи. Денис чем только себя не пытался отвлечь: домашней работой, разговорами с Мишей, но даже совмещая это из головы не выходил Сережа. Чувство вины вперемешку с желанием написать — словно огонь со льдом, а Шевцов балансирует где-то между тем, чтобы не сорваться и задать Пешкову тысячу и один интересующий вопрос, чем он его явно от себя оттолкнет, и окончательно не загнать себя своими же мыслями в угол и не написать ему вообще. Что из этого хуже? А черт его знает, Денису одинаково не нравятся оба исхода. Совсем худо стало когда Миша ушел спать, потому что «не дай бог просплю, как сегодня, меня Алексей Алексеевич повесит», и ведь не возразишь ему ничего. Их классный руководитель вправду редко прощал пропуски по такой причине, и то, что он не устроил Мише в воспитательных целях долгую лекцию сегодня — настоящее чудо. Наверное, просто был занят и не мог выделить на непутевого ученика те двадцать-тридцать минут, что обычно тратит на доходчивое объяснение, что опаздывать нельзя. Справедливости ради, сам Алексей Алексеевич ни разу не задерживался, с ним часы сверять можно, в класс заходит всегда ровно со звонком. В голове зазвенела тишина, когда Миша вышел из голосового чата. Те мысли, что он глушил своей болтовней, вновь вернулись в голову Дениса. Шевцова хватило ровно на четыре минуты, которые он наблюдал за секундной стрелкой на настенных часах. Тянулись они медленно, вязкой резиной, и в шестнадцать минут первого Денис точно понял, что должен ему написать. Но это решение стало далеко не самой сложной частью. Еще долго он смотрел в экран телефона, где был открыт диалог с Сережей. Тот то выходил из сети, то возвращался, и это подливало масла в огонь. «Зачем ему писать, если он не онлайн?» — думал Денис, и в тот же момент под именем пользователя надоедливое «был в сети недавно» менялось на «в сети». Так и сидел в открытом диалоге, не зная, что написать, да и не зная, стоит ли писать вообще. Только в без двух минут час Шевцов отправил Сереже глухое «нам нужно поговорить». — Нам нужно поговорить, — полушепотом озвучил Сережа сам себе, сразу после заблокировав телефон и отложив на кровать. Тяжелый вздох растворяется в тишине, разбавленной лишь приглушенными звуками далеких шагов по снегу с улицы. Только пару минут назад Пешков решил, что нужно лечь пораньше, решил проверить перед сном и наткнулся на сообщение от Шевцова. Теперь смотрит в тень от люстры на потолке, даже не зная, что ответить, но и промолчать в ответ не может, потому пишет «прямо сейчас?». Сообщение сразу же становится прочитанным, кажется, Денис даже не выходил из диалога, и в считанные секунды под Сережиным серым облачком было уже новое: «либо сейчас, либо завтра в школе». Конечно, в сети было бы проще: можно скрыть эмоции, выйти из диалога и подумать над ответом, сделать разговор более нейтральным и ни к чему не принуждающим, но Пешков настолько устал, настолько не готов сейчас подбирать правильные слова, что пишет Шевцову, что им лучше поговорить завтра. Он не уверен даже, что завтра будет лучше, но рассчитывает хотя бы на то, что у него будет ночь подумать обо всем, что может произойти и продумать максимально беззубые и гладкие ответы. План лечь спать пораньше провалился с треском. Тянется минута за минутой, Сережа все никак не может отвлечься от мыслей о том, что будет происходить завтра. Слишком много вопросов, на которые ответы он сможет получить только днем, и, если честно, к двум Пешков уже начинает отчасти жалеть, что решил отложить этот разговор. В диалоге так и повисло непрочитанное «доброй ночи» от Дениса, на которое Сережа отвечает только сейчас коротким «спокойной». Никакого ответа он ожидаемо не получает. Болезненно заныло под сердцем давно забытое чувство надобности. Чувство ответственности за любые свои действия, наличие права выбора: как общаться с человеком, общаться ли с ним вообще. Все это кажется таким чуждым сейчас, что Сереже тяжело обращаться с неожиданно полученной «свободой». Он боится оступиться, ответить как-то неправильно и вновь остаться в одиночестве, с которым уже смирился, но к которому все еще не привык. Утро встречает противной мелодией будильника на телефоне, холодом в комнате и разбросанными по столу учебниками. Сережа совсем не помнит, как уснул, но смеется с самого себя, когда понимает, что всю ночь спал с подушкой между ног, а одеяло вовсе скинул на пол. Единственное, что разбавляет это отвратительное время — пожелание доброго утра от Дениса. Сережа уже чувствует себя зависимым от его сообщений, от общения с ним, от присутствия его рядом в школе. Даже если Пешков отвлечен, занимается чем-то, и, кажется, нет в голове места мыслям о нем, но даже в такие моменты Шевцов маячит где-то на фоне сознания. Теплая кружка с чаем греет руки, дома спокойно: родители уже ушли на работу, у них сегодня какое-то важное собрание, потому Сереже не нужно заботится о том, чтобы не пересечься надолго с отцом, и никто его не трогает. Он завтракает в полумраке кухни и полной тишине, что разбавляется лишь стуком ложки об стекло, и чувствует себя чуть более хорошо, чем обычно. В голове — вата, мысли о предстоящем тяжелом дне и разговоре с Денисом, надежды на лучшее и благоприятный исход: что разговора, что дня. Уже в классе Сережа сразу ищет взглядом Шевцова. В кабинете оказывается пусто, только на первой парте стоит сумка Тани, а на второй лежит рюкзак Миши, с которым обычно сидит Денис, но сейчас его нет в классе. До звонка еще больше двадцати минут, потому такое расположение дел его не смущает, и он привычно идет за последнюю парту, где планирует провести все время до начала первого урока — истории, но не проходит и минуты, как в кабинет заходит Денис. — Доброе утро, — он улыбается привычно, специально проходит мимо Пешкова, чтобы провести ладонью по его волосам, взъерошив их. — Чего такой убитый? Сережа сразу чувствует запах приторных ягод, который уже стал бетонной ассоциацией с Денисом, а прикосновение к голове не становится чем-то потенциально опасным и тем, чего Сереже хочется опасаться. Пешков котом ластится под его ладонью, что незамеченным не остается; Шевцову приходится задержаться. Он проводит тыльной стороной ладони по его виску, опускается на щеку, а Сережа смотрит с таким доверием, что Дениса это даже немного пугает. С десяток секунд они просто смотрят друг другу в глаза, напряжение, кажется, растет с каждым моментом. Шевцов проводит большим пальцем по щеке Сережи, а тот смотрит на него, чуть задрав подбородок, и, разорвав зрительный контакт, закрывает глаза и кладет свою ладонь поверх его. Под ребрами заполыхало. Все это ощущается чем-то фарфоровым и очень хрупким, далеким и непривычным. Остальное отходит на второй план: шум из коридора, потухшие за окном фонари, даже холод в классе чувствуется по-другому, совсем не таким. Пешков вновь поднимает на него взгляд, и только в тот момент, когда сталкивается с недоуменным и растерянным Дениса, осознает, что что-то в их взаимоотношениях явно пошло по пизде. Они бы так и смотрели друг на друга, не понимая, кому первым стоит разорвать зрительный контакт, не понимая, что в целом стоит делать в такой ситуации, если бы в класс не зашел Алексей Алексеевич. Казалось бы, в такой неподходящий момент, когда им стоило бы остаться наедине и разобраться во всем, но сейчас оба ему благодарны, потому что смогли в момент оторваться друг от друга, не имея больше времени на размышления. Тот на секунду замирает в проходе, не понимая, стоит ли ему выйти в такой ситуации, но решает тактично промолчать об увиденном и все же занять их делом, раз уж помешал, но дать возможность побыть наедине. — Ребят, нужно на третьем этаже снять снежинки с больших окон, будь они неладны, — Алексей Алексеевич продолжает только после тяжелого вздоха. — Идите, с урока отпущу, до десяти минут десятого их на окнах быть не должно. Договорились? Сережа не успевает даже рот открыть, как Денис соглашается. Преподаватель кивает и все же выходит из кабинета, чтобы вновь не создавать эту неловкую паузу на троих, которую они уже успели поймать, когда Алексей Алексеевич зашел в помещение и помешал их времяпрепровождению. Шевцов не осуждает. Теперь неловкая пауза повисла не на троих, а между Денисом и Сережей. Кажется, они боятся даже взглядом пересекаться, потому молчат и все смотрят в пол, и у каждого на то своя причина: Шевцов боится напугать, быть слишком настойчивым, а Пешков не хочет, чтобы его было слишком много в жизни Дениса. На третий этаж поднимались все так же в тишине. Кажется, мешало все: любой шорох, разговоры окружающих, снующие туда-сюда учителя, да и в целом как-то нагнетало. Отпускать начало только после звонка. Пропали люди из коридора, стало на несколько тонов тише, школа словно погрузилась в полумрак. Денис, не думая, выключил свет, чтобы глаза не слепило, им ведь здесь еще около часа возиться. Сереже почему-то кажется, что с секунды на секунду Шевцов спросит что-то по типу «Что это было?», но тот сдержанно молчит и сосредоточенно отрывает скотч с верхней части окна, куда Пешков даже при большом желании не дотянется. Не сказать, что тишина напряженная, скорее непонятная, словно оба в ожидании действий от другого. «Если хочет — сам спросит» — думает Сережа, сдерживая смешок со своей же трусости. Они бы продолжали молчать, если бы Пешков случайно не коснулся руки Дениса. Неловко потянулся за дальней снежинкой и не успел сделать шаг в сторону, отчего так и вышло, что столкнулись пальцами. Сережа хотел сразу в спешке убрать руку, да и сделал бы это, если бы Шевцов не взял его за запястье. — Что происходит? — негромко спрашивает Денис, не отпуская его. — Сейчас. Что происходит сейчас? Ты меня боишься? — А зачем тебе все это? — смело отвечает вопросом на вопрос Пешков, понимая, что ему в любом случае придется что-то предпринять. Он не знает, как ответить на вопрос собеседника, потому включает приевшуюся тактику: стать надоедливым, перебивать, отвечать так, чтобы ответ максимально не устроил. Так, как он ведет себя в классе. Он и жалеет, и нет одновременно. Ему вправду интересен ответ на свой вопрос, но он не дал ответа на поставленный Шевцовым вопрос, и черт знает, какой реакции от него ожидать. Для него Денис — непрочитанная книга, с хрустящим корешком и чистыми страницами, та, которая приятно пахнет бумагой и чернилами, словно из магазина, а если не из него — то точно была у человека, который к книгам относится очень бережно и даже полностью не открывает, когда читает, чтобы не повредить разворот. — Что «это»? — Денис сводит брови, а у Сережи взгляд, мол, ну сам ведь знаешь, чего придуриваешься. Знает, конечно, и все прекрасно понимает, а под давлением Пешкова еще и быстро сдается. — Я хочу тебе помочь. Сережа тяжело вздыхает, не прерывая зрительный контакт. Он словно все еще боится, хоть сейчас и стоит в считанных сантиметрах от Дениса, тот держит его за запястье и они находятся настолько близко, что Пешкову откровенно страшно. Ему оттого нервно, оттого у него дрожат руки, что он оправдывает сквозняком, оттого не может выдавить из себя ни капли дерзости, ни звука поперек. Хватает его только на тихое «отпусти меня», и «пожалуйста» вдогонку, когда за его словами никаких действий не последовало. Пальцы на запястье наконец разжались, тем позволив сделать трусливый шаг назад. Теперь, когда между ними безопасное расстояние, конечно, Сережа осмелел. Сейчас он готов и снова отвечать вопросом на вопрос, дерзить, но какой в этом толк, если между ними сейчас — черт пойми что, и с этим нужно разбираться, как ни крути. Оставить все так, как оно есть, уже не получится, как и сдавать назад. Уже была пройдена точка невозврата, и теперь –только вперед, только рефлексировать, анализировать и разбираться, а не пятиться в страхе. Все равно на минном поле ты нарвешься на бомбу, все равно пороховая бочка, на которой ты сидишь — рванет, как бы ты этого не боялся. А значит нужно засунуть свой страх куда поглубже и просто идти навстречу верной смерти, пожертвовав ее хоть на что-то благое. В случае Сережи верная смерть — это пустить этого человека внутрь себя, позволить дотронуться до вот-вот затянувшихся ран, а то благое, ради чего стоит слепо идти к ней навстречу — поддержка и кто-то близкий рядом. Пешков всегда думал, что это глупое «человеку нужен человек», что когда-то прочитал в интернете, ложь, но с каждым годом детонировало все сильнее, и плотно пепел ложился на осознание того, что это чертова правда. Человеку нужен человек. Человеку нужно перманентное понимание того, что он не один, человеку нужно выговариваться чему-то одушевленному, человеку нужна возможность открыться хоть кому-то, выдать все свои секреты и не бояться, что они уйдут третьим лицам. Сережа — человек, ему нужно все это. Сереже нужен Денис. И это все то, что Денис готов дать. Уже неделю он вынашивает в себе мысль, что Пешков стал первым, о ком ему действительно интересно что-то узнавать. Есть Миша, но Миша — это другое, это друг с первого класса, одна парта на двоих, одна шпора на двоих, одна первая пачка сигарет на двоих. А Сережа — это когда в сердце екает, когда видишь, что он снова болезненно заламывает себе пальцы, это когда не хочется его отпускать, когда чувствуешь, что ему комфортно в твоих объятиях, это когда от его улыбки где-то под ребрами становится тепло и приятно. И тяжелым грузом падает Шевцову на плечи осознание того, что это уже не дружба, и даже не сильная заинтересованность. Он нервно сглатывает ком в горле и отводит взгляд, разрывая зрительный контакт, понимая, что если это продолжится, то таких дел натворит, что черт ногу сломит потом их разгребать. Страшно даже думать о том, что это, если не дружба и не заинтересованность, потому он просто старается отвлечься, но как тут блядь отвлечешься, когда в двух шагах от тебя стоит человек, к которому ты что-то чувствуешь. Что — уже дело другое, с которым тоже нужно разбираться. Такого он еще не испытывал. Денис побывал в объятиях многих девчонок, и к каждой из них ведь, правда, что-то было, но совсем не то, что сейчас между ним и Сережей. К тем был скорее инстинктивный интерес, как к человеку противоположного пола, интерес к тактильности и телу, в то время как к Пешкову хочется залезть в голову, а не в ширинку. Безусловно, тактильный контакт с Сережей тоже его интересует, потому что в первый раз с человеком своего пола, нет опыта и представления о том, как все это происходит, оттого помимо интереса берется еще и страх, который сейчас совсем не кстати. Непонятно, боязно и маняще. Ему впервые в жизни хочется хоть под землю провалиться, лишь бы абстрагироваться от всего происходящего, получить время на подумать и принять окончательные решения, но это не предоставляется возможным. А у Пешкова полный диссонанс. Он до дрожи боится впускать Шевцова в свою жизнь, подпускать слишком близко, но сильнее боится его потерять, остаться без его поддержки, которая так неожиданно появилась в самый нужный момент. Одновременно хочется и стать ближе, но и держаться подальше. — Сереж, — Денис первый делает шаг навстречу, совсем не зная, к чему быть готовым, какую реакцию от него ждать, потому буквально тычет пальцем в небо и надеется, что к худшему не приведет. — Согласись, нам нужно поговорить. Очень нужно. — Ты прав, — негромко отвечает Сережа, согласный с его словами, и поднимает на него взгляд, на своем опыте зная, что по глазам можно понять больше половины того, что будет сказано словами. И оба вновь не знают, с чего начать. Напряженное молчание давит, полумрак длинного коридора, светло-зеленые стены — все только нагнетает, не дает ощутить себя в моменте, мыслями оба где-то очень далеко. Когда ситуация становится совсем комичной, и они так и продолжают стоять в тишине, Пешков вновь поддается импульсивному желанию, как тогда, на третьем этаже. В тот же момент он оказывается в объятиях Дениса, что оказывается неожиданно верным шагом. Страх пропадает сразу же при шаге навстречу, желание оказывается сильнее, и у Пешкова словно отключается инстинкт самосохранения, до того заставлявший держаться подальше. Напряжение спадает. В руках Шевцова Сережа чувствует себя безопасно, ему не хочется бежать, у него в голове нет навязчивых мыслей о том, как ему отступать в случае чего, а Денис едва не млеет от расслабленного Пешкова у себя на плече. Немым обоюдным согласием они вновь переносят разговор на потом, на более подходящее время и обстановку, а сейчас решают оставить все как есть. Ведь если не находят слов, значит и нет весомых причин распинаться. Им приходится вернуться к скучному процессу отклеивания снежинок от окна, ведь если это дело не закончить, то от Алексея Алексеевича можно получить серьезный выговор: раз уж отпустил с урока, значит поручение должны выполнить. Тяжело, конечно, заниматься чем-то отвлеченным, когда рядом Сережа, что еще минуту назад своими красными, холодными пальцами сминал толстовку Дениса и чувствовал, как бьется его сердце, а сейчас приходится вид, словно это совсем ничего не значило. Они оба не понимают, как смогли перенести эти полчаса наедине. Стоило только их взглядам вновь встретиться — сразу начинало теплеть где-то под сердцем, на лице появлялось смущение и глупая улыбка, которую спрятать было ну очень тяжело. Этот звонок с урока значил для них намного больше, чем любой другой. Мало того, что перемена, время отдохнуть физически, в их ситуации это еще и время отдохнуть морально. Тот урок наедине обоим потрепал нервы, закончился неоднозначно, хоть и не без приятного. Денис сразу находит Мишу среди людей в кабинете, в который они сразу вернулись, и хочет уже едва ли не за руку потащить в тот самый туалет на третьем этаже, где они обычно курят, чтобы вновь излить душу. Тот брови поднимает удивленно, но поддается, хоть и спрашивает вполголоса «что случилось?», в коем кроется и «где ты был весь урок?», и «куда ты меня тащишь?», и «какого хуя?», на что Шевцов бросает короткое «потом», а Миша пожимает плечами и уже сам идет за ним, только вот на выходе из кабинета их останавливает Алексей Алексеевич. Разговор, конечно, об учебе: преподаватель рассказывает про олимпиаду по информатике, спрашивает, не хотят ли они сами поучаствовать, мол, будет полезно повторить теорию к экзаменам, и какая-то грамота лишней не будет. Денис кивнул положительно, соглашаясь, а Миша с улыбкой ответил «ну, я тогда тоже за компанию». Не сказать, что сейчас Шевцов на самом деле думал об олимпиаде, информатике, учебе в целом, мыслями был совсем в другом месте, но отказывать преподавателю не хочется; тот никогда не желал Денису зла, и ему можно довериться. В тот момент Пешкову удается вовремя ускользнуть из кабинета, не пересекаясь с тем человеком, что еще каких-то несколько десятков минут назад заставлял его руки дрожать. Ученики с преподавателем бы и разошлись на этом, не став друг друга задерживать, если бы к Алексею Алексеевичу со спины не подошел парень, немногим выше его, и положил руку на его плечо с задорным «шкила, где классный руководитель ваш?». Тот сначала не понял, даже дернулся от неожиданного прикосновения; брови свел, а обернувшись, получил целую бурю эмоций на лице того парня в белой толстовке, от которого сразу посыпались извинения, заключаемые неловким «я, это, Вова, практикант из института» и отведенным в сторону взглядом. Миша сразу залился смехом, да таким, что едва не согнулся пополам, не в силах стоять ровно, а Денис все же старался выглядеть серьезным, чтобы ненароком не оскорбить своего преподавателя, но вышло сомнительно, и в тот же момент он рассмеялся вровень с Мишей. Алексей Алексеевич все не мог принять произошедшего, и единственное, чем прокомментировал ситуацию, это серьезное «Владимир Сергеевич, соблюдайте субординацию», что заставило Дениса с Мишей рассмеяться еще громче, а того Владимира Сергеевича, о котором речь, вновь извиниться. Информатика предвещает быть веселой.