Мы

Вечер был спокойным. Соваться на второй этаж никто и не думал, потому единственными, кто сопровождал Сережу и Дениса в этот вечер, были тишина, полумрак коридора и теплые разговоры. Им не нужна была конкретика. Не нужен им какой-то статус отношений, определенность, им лишь бы вместе быть, и того достаточно: легких прикосновений не для чужих глаз, слов поддержки и улыбки при встрече. Подростковая влюбленность, такая невинная и искренняя, не обошла их жизни стороной. Проблемная, приносящая кучу переживаний, но все же та, которую через много лет вспоминают только добрым словом. Та, во время которой млеешь от всего, потому что все впервые, все приносит новые ощущения, до того невиданные. Денис берет Сережу за руку холодную, а тот сам их пальцы переплетает, поднимаясь с его плеча. Улыбается искренне, и у Шевцова от его улыбки екает где-то глубоко в сердце, до того она многое значит в их ситуации. Музыка прекратилась. Короткой логической цепочкой они додумались до того, что раз все стихло — значит мероприятие закончено и все расходятся по домам, и им тут больше делать нечего. О каких-то технических неполадках или просто долгой паузе мысли у них почему-то не возникло, да и к чему, если можно спуститься и проверить? Кто бы знал, что не спустись тогда Сережа по лестнице вниз, у него бы не появился очередной повод для размышлений перед сном. Он сначала в увиденное отказался верить. «Не, ну это точно моя больная фантазия» — промелькнуло у него в голове, пока точно не понял — не показалось. Ну не могло ему почудиться, что на первом этаже, в полумраке коридора, того, что к актовому залу, стояли его преподаватель и методист. Не могло ему показаться, что руки второго обнимали Алексея Алексеевича, а тот кратко поцеловал его в губы, прежде оглянувшись по сторонам, после чего уложил голову на плечо Алексея Александровича. Сережа, ошарашенный, делает два шага назад и быстро поднимается обратно по лестнице, не позволяя Денису спуститься. На его удивленный взгляд и сведенные брови отвечает, мол, пойдем по другой лестнице. Шевцов не задает лишних вопросов, хоть и очень хочется. А там, уже на другом конце школы, Пешков, остановив его за руки, смотря в глаза, на одном дыхании рассказывает об увиденном. У него язык за зубами не держится вовсе, он как на духу все это вываливает, понимая, что не в силах держать это в себе. Реакция Шевцова удивляет. Тот усмехается, но спокоен, как танк, даже бровью не повел. Гладит Сережу по тыльной стороне ладони и со вздохом отвечает, что знает об этом. Просит оставить это между ними и не распространять информацию — если бы те того хотели, то все уже давно бы знали. Пешков соглашается. Вопросов остается много. Откуда он знает? Алексей Алексеевич, что, когда-то говорил ему об этом? У них что, настолько дружеские отношения? Пешкову есть что спросить, но он, мыслями витающий в облаках, решается положиться на время, и надеется, что оно расставит все по своим местам. Между тем Сережа оставляет быстрый поцелуй у Дениса на губах, практически как Алексей Алексеевич с методистом, там, внизу. У того это вызывает улыбку и ощущение легкости, которое шаг за шагом преследовало его еще с момента, когда они начали общаться чуть ближе, чем одноклассники. Сережа прелестный. Он смущенно улыбается в ответ и сильнее сжимает руку Шевцова, невинно отводя взгляд. Денис поклясться готов, что ни разу за все его отношения он еще никогда ничего даже приближенно такого же не испытывал. Шевцов беззлобно треплет его длинные волосы, и Пешков забывает абсолютно обо всем: о проблемах с учебой, об отце, о том самом видео, и готов еще долго простоять под ласковыми прикосновениями, но в этот раз — не удается. Послышались шаги на лестничном пролете, и пришлось в считанные секунды отдалиться друг от друга и сделать вид, словно тех двух часов вместе, долгого разговора, поцелуя — всего этого не было. Сережа на скорую руку поправил взъерошенные волосы, а Денис успел только переложить электронную сигарету в другую руку и накрыть телефоном, в надежде, что если это преподаватели, то они этого не заметят. А это они и оказываются. Непринужденно общаются о чем-то своем, пока не подходят к Сереже с Денисом, чтобы отпустить домой. Мол, осталось всего полчаса, все уже расходятся, да и их до ночи задерживать не хочется, потому пусть идут, у них еще уроков поди навалом. Те спорить не стали, потому попрощались и неохотно поплелись в другой блок школы. Только одно смутило: Сережа смотрел на них, как на восьмое чудо света, да так долго и нагло, что Денис несильно пихает его в бок, чтобы прекратил. На том и разошлись. Алексей Алексеевич с Алексеем Александровичем ушли в актовый зал, чтобы заниматься чем-то организационным, а Денис с Сережей пошли в кабинет классного руководителя за своей верхней одеждой. Поздно вечером школа ощущается по-другому. Тишина, везде выключен свет, за окнами уже темно и снег идет крупными хлопьями, плотной стеной. Денису уже не впервой бывать здесь в такое время, а вот Сережа еще никогда настолько не задерживался, и для него это ощущение новое — находиться в школе и совсем не хотеть домой. Свет в кабинете Алексея Алексеевича сразу бьет в глаза, потому Пешков спешно надевает теплую куртку и выходит обратно в коридор, где ждет Дениса, который выключает свет в помещении по просьбе их преподавателя. Стук закрывшейся двери раздается эхом по всему этажу и отражается от стен еще пару раз перед тем, как стихнуть. Сережа снова смущенно улыбается, когда Денис берет его за руку, но им вновь приходится «стать друзьями» на первом этаже, чтобы преподаватели и остальной школьный персонал их в таком «неподобающем» виде не заметил. Только Алексею Алексеевичу с Алексеем Александровичем сейчас вовсе не до них. Они, оставив музыку, ищут по всему актовому залу следы преступлений: бычки, банки и все остальное, что было строго-настрого запрещено. Конечно, они за происходящим следили, стояли как два надзирателя, но кто им указ, семиклассникам — от них чего угодно можно ожидать. То ли вразумились, то ли повзрослели. Единственное, что им удалось найти, это фантики от конфет. «Даже не поделились» — наигранно обиженно сказал Алексей Александрович с улыбкой, выкидывая красочную фольгу в урну, после выключив свет. — Леш, — он не позволяет Шевцову выключить музыку, положив свою ладонь поверх его. Тот растерянно поднимает взгляд и смотрит с немым вопросом, пока Губанов мягко не разворачивает его к себе. Они вместе уже несколько лет, казалось бы, должно было приесться, поглотить бытовуха, но быт вместе оказался не в тягость. Тогда и осознали, что решение быть вместе было принято не зря и стоило всего того, через что пришлось пройти. До сих пор не погас огонек в глазах, они все еще смотрят друг на друга влюбленно, словно пошел не третий год, а третий день. Губанов притягивает Лешу к себе ближе и обнимает, а тот сразу понимает, что к чему. На фоне негромко играет песня, которая сопровождала начало их отношений, и невольно в голове всплывают те первые месяцы, когда «притирались», первое время совместной жизни, первые мелкие ссоры, первый быт. — Ну вот только под старперские песни в школе мы с тобой не танцевали, — с усмешкой говорит Шевцов, лениво покачиваясь из стороны в сторону, на самом деле довольный. — Ну нам же не по семнадцать уже, Леш. — И что? — резонно спрашивает Губанов, пока по помещению негромко разносится знакомое «звезды в лужах делить с тобой». — Что угодно готов делить с тобой. Не только звезды в лужах. И танцевать с тобой в школе под старперские песни тоже готов. Шевцов никогда не сомневался в его любви. Бывало, что сомневался в верности, что потом оказалось неоправданной и глупой ревностью, но в любви — никогда. Он всегда точно знал: что бы ни произошло, Леша будет рядом; он может сколько угодно засматриваться на красивых девушек, но вечером всегда вернется домой. Всегда. С сентября в их жизни остро не хватает времени просто побыть наедине, без работы и забот с ней же связанных. Не хватает времени даже просто сесть и поговорить, не занимаясь чем-то параллельно: только по дороге утром и после проведенных уроков, раз на раз не приходится возможность побыть вместе на переменах. Потому сейчас эти мгновения наедине куда ценнее, чем может показаться с первого взгляда, потому что они очень редкие. Они словно вернулись на пару лет назад, когда их отношения вот только-только начинались: вся эта начальная робость, беспричинная ревность, глупые ссоры, быстрые примирения, и давно знакомое «звезды в лужах делить с тобой». Они даже и не вспомнят сейчас, где впервые вместе услышали эту песню, но именно она звучит в голове, стоит лишь вспомнить, как все было тогда. Стоят так они до конца песни, лениво покачиваясь, и Губанова бы даже пробило на скупую мужскую слезу, будь они дома, а сейчас не время. Леша же разнервничается, до ночи будет спрашивать, все ли нормально: ему не объяснишь, что это просто следствие воспоминаний. Это же Леша. Любимый Леша. У них еще полно дел. В школе проторчат еще пару часов, и пока Губанов будет разбираться с документацией, которую позарез нужно сдать завтра утром, Шевцов успеет проверить тетради девятиклассников, которые позарез нужно раздать завтра на первом уроке — уже две недели их у себя держит, занятый то проверочными, то мониторингами. Обоим приходится выйти завтра на работу — заболели несколько учителей, а по документам полная неразбериха. И пока они идут в кабинет Алексея Алексеевича, Денис с Сережей идут к дому Пешкова, ибо Шевцов вызвался проводить, потому что «ну темно уже, мало ли, страшно тебя одного отпускать». Тот противиться не стал. Снегопад лишь усиливается, а они общаются о чем-то легком, подростковом, а в голове — лишь ветер гуляет. Не хочется думать вовсе не о чем, потому они скачут с темы на тему, не затрагивая что-то серьезное. Сережа долго рассказывает о биологии с химией, об Алине Павловне, которая все желание отбила, а Денис только слушает его приятный голос, на губы его все засматривается. На неожиданное «ты меня слушаешь?» усмехается, отвечая ожидаемым «конечно». Шевцов заставляет Сережу надеть капюшон, потому что у него на волосах уже слой снега, да и волосы поди мокрые; Пешков долго сопротивляется, пока Денис сам не надевает на него капюшон, уверенный, что он его снимать вновь не станет. Совсем неловко Сереже становится, когда Денис берет его за руку. Он озирается по сторонам, но ничего и никого, кроме высоких сугробов, сильного снегопада и звездного неба не наблюдает. Шевцов сжимает его холодную ладонь в своей теплой, и это для Сережи в разы ценнее многих слов. Они долго стоят под его домом, не решаясь разойтись. Денис держит его за руки, отпускать не хочет, да и тот на дверь подъезда поглядывает с читаемой неохотой, но идти все же нужно. Завтра школьный день, нужно сделать задания, чтобы не испортить оценки, и эти минуты до возвращения минут самые приятные, самые долгие по ощущениям. Они какое-то время просто смотрят друг другу в глаза, пока Шевцов не тянется поцеловать, а Сережа согласно поднимается на носочки, чтобы стать на эти нужные пару сантиметров выше. Поцелуй выходит смазанным и непонятным, даже близко не таким, как тогда, в школе, но эмоции все равно через край, потому что он ощущается чем-то очень запретным. Хорошо, что окна в другую сторону. — Встретимся завтра, — констатирует Денис, словно подбивая Сережу уже пойти домой, но в противовес обнимает; оба не могут собраться с мыслями, чтобы разойтись. Пешков выдыхает ему в плечо тихое «не хочу домой», в ответ на что получает тяжелый вздох Шевцова и короткий поцелуй в макушку под стянутый на пару секунд им самим капюшон. Дома озлобленный отец, равнодушная мать, собственные мысли, заставляющие копаться в себе и делающие только хуже, и Сереже совсем не хочется туда. Ему бы дальше стоять в этих объятиях, чувствовать себя в полной безопасности, но мамка скоро все же начнет волноваться и названивать, чем будет провоцировать отца. Скандалы ему точно не нужны. Разошлись без долгих прощаний, чтобы не привязываться еще сильнее. Всю дорогу до дома Шевцов думал только о Сережиных губах и его мягких волосах. А потом на нервах докурил стик, до того хватающий на целый день, за один вечер, считанные пару часов. Дома накрыло. Что Сережу, что Дениса; первый все не мог поверить, что это происходит именно с ним, а не приснилось в самом счастливом сне, а Шевцов просто был в том состоянии, что описал бы одним благозвучным «ахуеть». Мысль о том, что ему нравится человек своего пола, он еще не осознал в полной мере: она мелькает где-то на подсознании, но Денис трусливо боится принять ее как факт. Боится признать, что он не совсем тот, кем считал себя семнадцать лет собственной жизни. В горле уже першило от приевшегося вкуса ягод, но Шевцов продолжал делать затяжку за затяжкой, чтобы хоть как-то отвлечься. В жизни все не так, как в фильмах или книгах: вас не накрывает любовью с головой, проблемы из вне не исчезают волшебным образом; влюбленность лишь сглаживает многие острые углы, смягчает реакцию, но не избавляет от сложностей. Проще не становится. Восприятие становится не таким острым. Денис все еще переживает по поводу того, что будет, если узнают в школе, узнают родители. Чего ожидать? К чему готовиться? И с каждым часом все хуже и хуже. В половину двенадцатого горло неприятно обожгло горячим паром из-за закончившегося стика. Менять не стал — и так слишком много на сегодня, своему здоровью этим лучше он точно не сделает. Самокопанием он занимался бы еще очень долго, если б Миша не позвал в дискорд под предлогом того, что не понимает новую тему по алгебре. Конечно, на деле ему было глубоко все равно на алгебру, и он просто хотел узнать, что творится в жизни его друга. А Денис вправду принялся объяснять ему логарифмические функции. Меж тем ,осторожно, по мнению Миши, он узнавал, что же происходит, но Шевцов еще с первых минут почуял неладное. Давно он не видел Мишу таким — без привычных рофлов и подъебов, безобидных и обидных, мягким. Когда тот начал уже более настойчиво лезть с расспросами, Денис не выдержал, и прекратил его попытки своим «ну я по-твоему совсем дурак что ли?». А потом, попросив, чтобы это осталось между ними, вывалил все как на духу. Со всеми эмоциями, переживаниями, долгими паузами, тяжелыми-тяжелыми мыслями, которые долго копились у него в голове. Держать в себе все равно бы не смог, да и лучше сам расскажет, чем всплывет где-то на стороне. Миша выслушивает, дает закончить мысль, и какое-то время они просто сидят в тишине. Денис нервно стучит пальцами по столу, пока его друг пытается до конца осознать происходящее, уткнувшись отсутствующим взглядом в окно голосового чата. Благо, что без камеры. Развеял тишину Денис неловким «ну, скажи что-нибудь», потому что уже успел накрутить себя, что их дружба на этом закончилась, но Миша, протупив еще с несколько секунд, успокоил его с первых слов. Пообещал, что несмотря ни на что, поддержит, но ему нужно время чтобы все это принять. Оно и понятно. Дружба с детского сада, любые секреты — сразу друг другу, и через все это время всплывает, что твоему другу, которого ты, казалось бы, как облупленного знаешь, нравится свой пол. Да и еще тот его представитель, которого Миша ну совсем не ожидал увидеть в качестве того, кто будет его другу симпатичен. И не то чтобы это очень важно, кто кому там нравится, Миша скорее в шоке от того, что это не всплыло раньше, в самом начале подросткового возраста, когда и происходило основное осознание того, кто тебе симпатичен, а кто нет. Сошлись на том, что на их общении это никак не отразится, но пока что все сказанное Денисом сегодня должно остаться между ними. Глупо отрицать, что на Мише это отразилось — он так и остался в полном шоке от происходящего, и до конца даже не поверил, что все рассказанное Денисом, правда. У Сережи с этим все отчасти проще. Семья уже давно знает, что его привлекает свой пол, потому он уже не боится повторной реакции родителей; ни с кем из класса, кроме Дениса, он не общается, и как такового «окружения» у него нет. Единственное, что его пугает — реакция учительского состава, но с другой стороны, какое им дело? Реакции Алексея Алексеевича он не боится совсем, потому что их классный руководитель всегда защищал их в любых ситуациях, и откуда-то слепая уверенность, что эта — не будет исключением, если все вскроется. Шевцов всегда казался очень нейтральным в делах личной жизни и ориентации учеников, хоть разговор об этом никогда и не заходил. Сережа просто чувствует, что если он узнает — отрицательной реакции не последует. Конечно, он еще не догадывается, что Алексей Алексеевич уже успел обсудить это с Алексеем Александровичем за чаем еще вчера, на перемене после первого урока, перед которым случайно прервал Сережу с Денисом, войдя в кабинет. Но это была вчера, а сегодня тема для обсуждения у них новая — Семенюк. Шевцов ну очень не хотел отдавать ему свой класс ему на практику, все же они одиннадцатиклассники, у них экзамены на носу, да и сложные они дети, что уж греха таить, не каждый сможет держать в них дисциплину, но директор поставил перед фактом, деваться было некуда. И сейчас, параллельно проверяя самостоятельные работы десятиклассников, Леша расспрашивает Губанова о том, как прошел урок, нормально ли себя вел его одиннадцатый «А» и что из себя вообще представляет этот Владимир Сергеевич. Со слов Леши, что в подробности решил не вдаваться, урок прошел нормально, ученики не буянили, вели себя спокойно, а практикант, хоть и волновался, но продержался достойно: материал давал интересно, уложился в сорок пять минут, и, в принципе, за две недели его уроков они если не поумнеют, то уж точно не отупеют. С этих слов у Шевцова от сердца немного отлегло. Совсем отпустило, когда родные руки легли на плечи, и Губанов преспокойным голосов заверил его в том, что переживать не о чем. Леша даже отвлекся от самостоятельных работ, чтобы запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза, в ответ на что получил поцелуй в лоб и тихое «все, не буду отвлекать». И на душе у Шевцова спокойно. Сережа многим бы пожертвовал, чтобы в его жизни был хоть немногим похожий покой. Легкость и окрыленность от произошедшего сегодня в школе могла бы продлиться куда дольше, если бы перед сном зайдя в социальную сеть, чтобы пожелать Денису доброй ночи, он не увидел сообщения от тех, от кого их получать ну совсем не хочется. Они слишком неожиданно пропали из его жизни, и так же неожиданно в нее вернулись. Сообщения продолжают сыпаться одно за другим, там — лишь пустые оскорбления, и Пешков вновь не понимает, чего они ими добиваются. Терпения выслушивать все это уже не хватает, и Сережа отправляет одно лишь в ответ: «Что вам от меня нужно?», на что получает ожидаемое «Сам знаешь». Что знает? Они опять хотят использовать его, как последнюю шлюху? Избить? Что? Сережа понимает, что не выдерживает, потому выходит из диалога и сразу пишет Денису с просьбой поговорить с ним, в конце добавив «не спрашивай, зачем, пожалуйста, просто скажи, можешь или нет». Он до последнего отказывается срываться на эмоции, и раз за разом проглатывает подкатывающий к горлу ком, но надолго его не хватает. Когда Шевцов отвечает, мол, могу, конечно, пойдем, Сережа уже не может даже набрать сообщение без ошибок и автоисправления. Слезы бесконтрольно скатываются по щекам, крупными каплями падая на подушку, но Пешков все равно заходит в дискорд, в считанные секунды пытаясь выровнять голос и дыхание. В носу жжет от подкатывающих слез, но он смаргивает их, и, выдохнув, заходит в голосовой чат. Но стоит ему только услышать знакомое «Сереж?», как все возвращается вновь. Он забывает выключить микрофон, и, отложив телефон на подушку, долго хватает ртом нехватающий воздух, вытирая слезы. Ему больно. Ему хочется вернуться на два года назад, не дать тем двоим совершить всего того, что они натворили, или сразу рассказать об этом Алексею Алексеевичу, который точно ведь помог. Не стоило отвергать его помощь раз за разом. От этих воспоминаний внутри словно снова что-то ломается, и он утыкается лицом в подушку, чтобы глухо заскулить, лишь бы хоть как-то заглушить внутренний голос. Свою ошибку он осознает только после шокированного «Сереж, что случилось?» из динамика. Он не сразу замолкает, не понимая, кажется ему или нет, но как только приходит понимание того, что Денис все слышал, сердце пропускает пару ударов. Черт. Рассказать ему обо всем? Промолчать снова? Промолчать — значит снова обмануть, сказать, что все хорошо, хоть это и совершенно не так. Сережа уже устал раз за разом изображать из себя счастливого человека, устал обманывать Дениса, тянуть с этим разговором, который неизбежен, но и рассказать все он не готов. Сережа не может продолжать молчать. — Денис, мы можем завтра перед школой встретиться? Мне… — Пешков на секунду жалеет о том, на то подписывается своими словами, но понимает — пути назад нет. — Мне нужно рассказать тебе кое-что. У него бешено колотится сердце, и он не понимает, как продержится эту ночь, но точно знает, что уснуть уже не получится. Отвертеться и перенести тоже уже не получится, точка невозврата пройдена, причем уже очень давно. — Хорошо, я буду ждать тебя у ворот, — растерянно отвечает Денис, кажется, готовый уже к любым новостям. — Сереж, что происходит? Что у тебя случилось? — Я расскажу завтра, пожалуйста, не расспрашивай меня об этом, — он хочет добавить «я не готов сказать сейчас», но не хочет еще больше пугать Дениса, который и без того уже весь на нервах, Пешков по голосу слышит. — Не волнуйся, пожалуйста. Не переживай. — Да как тут не переживать, Сереж! Пешков сверлит взглядом узор на потолке в темной комнате, шмыгая носом, когда накатывает вновь. На этот раз он успевает выключить микрофон, что не остается незамеченным Денисом, потому очередной прилив слез сопровождается уже поддержкой и приятными Сереже словами о том, что он больше не один, и Шевцов всегда готов выслушать и помочь разобраться. Завтрашний день точно должен изменить многое. В какую сторону — не совсем понятно, но после того, как Пешков расскажет все, что у него на душе, как раньше уже точно не будет. Он уверен.