Мы

Они общаются до утра. Сережа не может уснуть, потому продолжает в полусне болтать с Денисом о чем-то поверхностном, а тот, параллельно решая профильную математику, продолжает подкидывать темы, сам того не замечая. Пешков все гонит его спать, повторяя, что уже через пару часов вставать, на что тот справедливо отвечал, что Сереже вообще-то тоже. У того каждый раз на этом кончались аргументы, потому он лишь обиженно вновь просил его пойти спать, на что получал такой же ответ: «Ну вот как уснешь, так я и уйду». Так и просидели в дискорде до шести утра. Пешков пару раз засыпал минут на пятнадцать, и как только Денис собирался уже выйти и пойти спать, тот объявлялся своим жутко сонным «я не сплю», и они продолжали разговор. К пяти жутко болели глаза, но спать уже не хотелось. Диалог шел об их прошлых отношениях, и почему-то Сереже было очень интересно слушать о тех девушках, с которыми был Денис; он словно видел в этом некий план действий, которого мог придерживаться, хоть Шевцов и попросил не примерять весь его предыдущий опыт на их отношения. Тогда Пешков и спросил: «А мы в отношениях?». Дениса этот вопрос озадачил, и он долго молчал, думая, правда, а что между ними, пока не вспомнил Сережину смущенную улыбку, холодные руки и мягкие губы, после чего, не думая, ответил: «да, а ты что думал?». Пешков в этот момент облегченно вздохнул, свыкаясь с новыми обстоятельствами. Но одно его пробивало на холодный пот — уже через какие-то считанные часы ему придется рассказать Шевцову обо всем. Выложить на стол все карты, не оставив ни одного туза в рукаве, хотя какие там тузы, жалкие шестерки, еще два года назад выбившие его из колеи. Сережа, правда, боится реакции. Ему страшно вновь остаться одному наедине со своими страхами, и уж тем более он не хочет терять Дениса — человека, которому доверился и смог открыться впервые за такое долгое время. Он решает пока не рассказывать про родителей, про отношения с отцом и случившемся год назад, а ограничиться событиями двухлетней давности. Сереже пока и таких потрясений хватит с головой, чтобы не спать еще несколько дней и думать-думать-думать, а может и возненавидеть себя за это решение и остаться без единственного человека, с которым можно поговорить об этом. И которого можно любить. Эта мысль появилась в его голове внезапно. Они на тот момент уже вышли из голосового чата, чтобы собраться в школу, и настигло это Сережу в ванной. Много лет у него не было того, кому он может отдавать всю свою чрезмерную любвеобильность, нежность и заботу, коих у него выше головы, и раз за разом все это приходилось давить и оставлять глубоко в себе, потому что девать просто некуда. С родителями любые разговоры и проявления каких-либо эмоций пришлось свести на нет, чтобы не нарываться на очередные разговоры, которые неизбежно перейдут в скандалы. И тут в его жизни появляется Денис. Человек, готовый принять Сережу со всеми еще проблемами и недосказанностями, любыми тараканами в голове. Человек, который просто… Любит? Тут появилась уже другая мысль, — а любит ли? Пешков уже готов был вновь погрузиться в мрачные тернии собственный раздумий, но вовремя себя остановил, поняв, что успеет это сделать позже, а сейчас нужно собираться в школу, и вообще — нехуй. Пора избавляться от этого. Он умывается холодной водой и какое-то время бездумно смотрит на свое отражение. Что-то точно изменилось, и очень сильно, только вот Сережа долго не может понять, что. Внешность такая же, волосы такие же, и он уже собирается выходить из ванной, как понимает, что кардинально изменил все его взгляд. С безнадежного и грустного он сменился если не на радостный, то точно на обыденный, нейтральный. Пока что бессонная ночь особо не ощущается. Есть легкая слабость, но силы, в принципе, тоже есть, и Сережа даже не чувствует себя выжатым, как когда спит эти пустые три-четыре часа, не дающие ничего, кроме желания остаться в постели и никуда не идти. Сейчас идти хочется. Первопричина — Денис, конечно. Сережу пугает факт того, что осталось совсем немного времени до того, как Шевцов узнает о самом большом страхе в его жизни и его причинах, и это неизбежно. Все, дать заднюю уже не получится; сегодня перед школой они встретятся и Денис в любом случае будет ждать объяснений. Сказать «все хорошо, не выдумывай» Сережа уже не сможет. На другой же чаше весов долгожданное облегчение, спокойствие и поддержка не из-за чего-то абстрактного, а по факту произошедшего. Пешкову бы это очень помогло два года назад. Всю дорогу до школы он подбирает правильные слова. Сережа не может выдать все обычными, бытовыми выражениями, потому что это, по его мнению, звучит слишком отталкивающе и страшно, и нужно произошедшее как-то завуалировать, сказать в переносном значении, но… Черт возьми, как можно «завуалировать», «обойти» изнасилование? Как? Пешков нарочно идет самым длинным, хоть и нелюбимым путем, чтобы было больше времени на размышление. Настроение сильно испортилось. Воспоминания вновь накрыли с головой, а Сережа ведь так долго шел к тому, чтобы оставить все это позади. Пешков видит Дениса у входа в школу, и останавливается на пару секунд, чтобы окончательно решиться. Сейчас он сможет отбросить все незакрытые гештальты, закрыть их уже, наконец, и желание сделать это неожиданно оказалось куда сильнее, чем страх. Но так было до того момента, пока Шевцов его не заметил. Тогда уже и затряслись предательски коленки, и пожалел Сережа тысячу раз, что сам на все это решился. Бежать некуда. Пешков уже не может просто развернуться и уйти, потому, засунув свой страх глубоко и надолго, он на ватных ногах подходит к Денису и выдавливает из себя какое-то писклявое и странное «привет». Тот сводит брови и отвечает тем же словом, только с вопросительной интонацией, и берет Сережу за руку. А ему от того спокойнее. Он со страхом озирается по сторонам, надеясь не увидеть тех двоих, и облегченно вздыхает, понимая, что на этой улице они с Денисом наедине. Шевцов ждет. Он смотрит с вопросом и ждет объяснений. Сереже хочется еще потянуть время, подольше помолчать, но с каждой секундой снежным комом нарастают сомнения, а стоит ли все это рассказывать вообще, и Пешков решается. Ему больно даже вспоминать о том, на тему чего он заводит разговор, но понимает: если не сейчас — то уже никогда. Он начинает издалека. Долго и нервно объясняет свое поведение в последние два года, на грани оправдывается, что совсем не является тем, кого играл все это время, хоть и заведомо знает, что Шевцов все это понимает. Денис первый, кто не стал ценить его по глупым выходкам, и попробовал копнуть глубже, в их причину, потому и объяснять все это — бессмысленно, но Сереже нужно было хоть с чего-то начать. И уже с этого Пешков медленно подводит к тому, что не дает ему спокойной жизни последние несколько лет. С каждым словом все тяжелее становится ком в горле, и он иногда даже замолкает на несколько секунд, чтобы перевести дух, и в эти мгновения старается отвлечься: засматривается на блестящие сугробы, на лед, бликующий на солнце, хоть на что, лишь бы успокоить дрожь в руках и упорядочить кашу в голове. А Шевцов не давит. Он принимает все, что говорит Сережа, как неоспоримую аксиому, терпеливо выжидает все его долгие паузы и просто держит за руку, не зная, чем еще может помочь в такой ситуации. Денис еще никогда не видел его таким растерянным, потому боится пошатнуть его доверие и показывает, что безоговорочно ему верит. Сереже этого хватает с головой. Но от того не менее страшно. Он делает последнюю и самую долгую паузу перед тем, как выпалить произошедшее на духу. На одном дыхании он рассказывает все, начиная переездом и большим, неуютным городом, а закончил уже тем, как два года его зажали в углу и поставили ультиматум. «Либо отсасываешь нам на камеру, либо тебе пиздец» Это же и повторил он Денису слово в слово, пока тот стоял с широко распахнутыми глазами и не понимал, как ему реагировать. А Сережу уже было не остановить: он продолжал и продолжал, из последних сил держался, чтобы не разрыдаться прямо у него на глазах, и оттого начинал тараторить еще сильнее, из-за чего его речь вскоре стала несвязной кашей, разбавляемой тихими всхлипами. Шевцов чувствовал дрожь в его руках, слушал надрывный голос и понимал, что истерика просто неизбежна. Тот был уже на грани: пытался глубоко дышать, чтобы успокоиться, но не получалось, и он лишь отчаянно хватал ртом воздух, смаргивая крупные капли слез, пока не оказался в теплых объятиях. Уже родных и знакомых. С запахом приторных ягод и стирального порошка. В тот момент изменилось многое. В первую очередь, весь пазл, что раньше казался очень запутанным, сложился в единую картину, и Шевцов наконец смог понять причину всего того, что Сережа вытворял весь девятый и десятый класс. Успокаивать словами он совсем не умеет, потому оставляет легкий поцелуй у Сережи на макушке, а вербально только дает понять, что в подробностях не нуждается. Пешков долго хрипит ему в плечо. Полегчало. Свалился с плеч весь тот груз, что Пешков нес за собой эти многострадальные два с половиной года, стало легче от того, что он больше не один со всем этим. Нет, Сережа не будет грузить Дениса своими проблемами, но теперь у него хоть есть человек, с которым он может обсудить то, что так сильно тревожит и не дает жить. И сразу так тепло и пусто внутри. Проблемы с непринятием сразу кажутся мелочью, а то, что угроза слива того самого видео не отступила, отошла на второй план, хоть и ненадолго. — Сереж, ты ведь понимаешь, что это нужно рассказать Алексею Алексеевичу? — первая разумная мысль, пришедшая Денису в голову, которую тот сразу же озвучивает. — Ну, мы же не можем просто оставить все это как есть. Они должны получить по шапке за такое, и нужно как-то исключить вероятность того, что это видео разлетится по школе. И Пешкову бы сейчас подумать над этим, взвесить все «за» и «против», как минимум, спросить, почему именно Алексею Алексеевичу, но у него в голове одно «мы», что, даже не подумав, выпалил Денис. На языке вертелось. Он еще несколько минут стоял влюбленным дурачком, мечтательно смотря Шевцову в глаза, пока не засмущался и ответ взгляд, а оттого и осознал происходящее. Радужную легкость и пелену счастья как рукой смело, и остался только жгучий стыд и липкий страх. Да, полегчало, правда, но проблемы то это не решает. У тех двоих все еще есть видео, где совсем зеленый и глупый Сережа из растерянности делает то, что указывают, и боится возразить. И они все еще могут запустить этим видео цепную реакцию. В два движения это видео может оказаться в беседе их класса, и через считанные часы этим будет греметь уже вся школа. От этой мысли у Сережи перехватывает дыхание, и он с силой сжимает руку Дениса, почему-то подумав, что это отвлечет его от копания в воспоминаниях о событиях двухлетней давности. Ничего, ожидаемо, не изменилось, но для Шевцова это стало знаком того, насколько сильно сейчас Пешкову нужна его поддержка и опора. И нужна была все эти долгие два с половиной года. — Об этом должен знать педагогический состав. Ну, не весь, конечно, но Алексей Алексеевич и Алексей Александрович — точно, они смогут как-то уладить этот вопрос. Все будет хорошо, слышишь? — Денис берет его лицо в ладони и смотрит прямо в глаза, вселяя уверенность, что с этого момента волноваться больше не о чем. — Все, весь этот ад закончился. Тебе осталось только решиться рассказать об этом Алексею Алексеевичу. Если ты очень боишься, я могу сделать это за тебя. Сережа не отводит взгляд ни на секунду, обхватив его запястья своими дрожащими ладонями. Фоном слышатся машины, громкий школьный звонок, а щеки жжет холодом. У него в глазах доверие и долгожданное спокойствие, штиль после долгого пути по бурям. Красный нос и щеки на контрасте с мертвенно-бледной кожей — завораживает, но Денису все же больше хочется его согреть. Сережа не может ответить чем-то большим, чем положительным кивком, а в другом и нет необходимости. Вопросов у Дениса все еще вагон и маленькая тележка, но все это уже потом, между строк, ненавязчиво, чтобы не наносить Сереже еще больших травм своими расспросами. Травм ему и так по горло. В последнее время Пешков иногда ловил себя на мысли, что самым глупым во всем произошедшем было то, что сразу же после инцидента он не пошел к своему классному руководителю и не рассказал обо всем случившемся. Все могло решиться еще в тот злосчастный сентябрьский день, а не мучить Сережу так долго. Потому слова Дениса ощущаются правильными и неоспоримыми — Алексей Алексеевич и вправду должен обо всем знать. Только говорить об этом очень стыдно и неприятно. О том, чтобы идти на первый урок, даже речи не идет. За прогул физики Алексей Алексеевич может и оставить на воспитательную беседу, которая может продлиться и двадцать, и тридцать, и сорок минут, а может и час, но не в случае Дениса. Тот нарочно за пропусками уроков уличен еще ни разу не был, а у их классного руководителя система холостого выстрела: в первый раз он многозначительно промолчит и закопает взглядом, а на второй раз уже разойдется по полной. А Сережа… Это Сережа. Пешков ни разу не помнит, чтобы Шевцов поднимал на него голос. Мог такой взгляд кинуть, что Сереже хотелось под землю провалиться, но никогда не кричал, а это многое говорит про его отношение к нему. Они стоят так еще с несколько минут. Сережа приходит в себя и старательно делает вид, словно и вправду отпустил ситуацию, а Денис не выпускает его из объятий ни на секунду, понимая, что только так и может его успокоить в этот момент. Глупо сейчас читать нотации про «все будет хорошо» и «мы обязательно справимся», все равно пропустит мимо ушей, а вот невербальная поддержка пришлась как никогда кстати. Пешкова легко удивить. Ему непривычно хорошее отношение к себе, забота, какая-то мало-мальски нежность, он даже не знает, как на все это «правильно» реагировать, но Шевцову и не нужно ничего из того, что в кавычках: Денис видит, как Сережа ластится под его ладонями, как смущенно улыбается от каждого хорошего слова в свой адрес, а стоит сделать хоть что-то из этого на людях, как слышится знакомое робкое «Денис, ну» и от того Пешкова, что срывал уроки и мерзотно себя вел не остается и следа. Но на уроки идти все же приходится. Сережа все же пообещал себе, что постарается вытянуть балл аттестата хотя бы на три и семь, и не сдержать обещание, данное самому себе, совсем уже стыдно. В школе даже становится легче. Учебная обстановка окончательно отрезвляет, но идти на оставшиеся десять минут физики все еще не хочется, да и резона нет — только от учителя огребут за такое «опоздание». Время до второго урока, биологии, они проводят на подоконнике второго этажа. Там же, где вчера произошел их первый поцелуй, где Сережа впервые доверился кому-то кроме себя. Где впервые почувствовал не влюбленность, а самую настоящую любовь. Еще и взаимную. Продолжилась неловкая игра в гляделки, робкие касания и смущения. Денис в тысячный раз обещает себе, что больше никому не даст в обиду этого зеленоглазого засранца. Сережа в душе признается, что не хочет больше никогда и ничего от него скрывать. Они проводят время в спокойной тишине, пока не зазвенит звонок. Им в этот момент не нужно много слов, оба пытаются осознать происходящее и продумать любые вероятные исходы. Уже сейчас Сережа понимает — ему снова нужно поговорить с Денисом, он не сможет справиться с этим в одиночку и ему просто необходимо мнение со стороны. Хотя, какая уже Денис «сторона». Уроки проходят напряженно. Они намеренно избегают друг друга, позволяя побыть наедине со своими мыслями, и оба ждут конца занятий, чтобы уже обсудить то, что надумали за сегодняшний день. Шевцов прекрасно понимал, что все это процесс небыстрый, и сегодня Сережа точно не решится на какие-то дальнейшие действия, но надеется поговорить с ним об этом, чтобы не давить в неподходящий момент. На последнем уроке, ожидаемо, приходит Алексей Алексеевич и просит Дениса с Сережей зайти к нему на пару минут после занятий чтобы «решить некоторые вопросы». Их это расстроило, конечно, но лишь как остаточное явление, потому что оба знали, что тот вызовет их на разговор, и лишь о точном времени только догадывались. Но против Шевцова не попрешь. Идти нужно, никуда не денешься, потому когда со звонком все ломанулись в столовку, чтобы успеть до факультативов, Сережа с Денисом неспешно побрели на второй этаж в кабинет Алексея Алексеевича. Снесло их волной радостных шестиклашек, бегущих в гардероб с последнего урока, поэтому пришлось подождать, пока они пробегут вниз по лестнице, чтобы их не снесло потоком радостных детей, не видящих ничего на своем пути. Денис ожидал примерно ничего, а Сережа — полный разнос и разбор полетов по пунктам. Денис готовился к спокойному разговору или каким-то документам, Сережа же — к тотальной жести. Отчитывать Пешкова, говоря откровенно, было за что: неуспеваемость, отвратительное поведение, сорванный не так давно последний урок, и он надумал у себя в голове уже столько ужасных сценариев, что у самого коленки затряслись, но виду подавать не стал. Его страх выдала только секундная пауза перед тем, как зайти в кабинет. Денис от этого опешил и спросил «боишься что ли?», на что ответ был очевиден, но только не для него в этот момент. Сережа же тяжело вздохнул и пересилил себя, первым переступая порог кабинета истории. Алексей Алексеевич совсем не выглядит злым или агрессивным. Он стоит с какими-то документами в руках и двумя ручками, в свободной руке держа телефон и что-то быстро печатая. Отвлекает его от этого Денис своим вопросительным «здравствуйте», и в этот же момент он перестает печатать и откладывает телефон на ближайшую парту. Разряженный разговор идет о документах, потому что ни родителей Шевцова, ни Пешкова на зимнем родительском собрании не было, и руки до этих росписей дошли только сейчас. И пока они расписываются в наскучивших бумажках, меж делом Алексей Алексеевич интересуется, где же они, голубки, были во время урока физики. Сережа, не ожидавший в лоб такого вопроса, только поднял взгляд на Дениса и понадеялся, что тот ответит за них двоих. Шевцов не придумал ничего лучше, чем сказать, что были у врача. На саркастичное «правда?» от едва не сорвавшегося на смех Алексея Алексеевича убедительно кивает головой, мол, сам не ожидал встретиться с ним в коридоре поликлиники. На вопрос, что ж это за врач такой волшебный, к которому все одиннадцатиклассники ломятся каждое утро вместо урока физики, отвечает уже Сережа — кровь сдавали. Алексей Алексеевич, конечно, не глупый, и все трое это прекрасно понимали, так же как и понимали, что отмазка про врача не прокатила, но всем троим было выгоднее сделать вид, что поверили в нее, как в правду в последней инстанции. Шевцов понимал, что все это не просто так, Денис знал, что он все понимает, а Сереже просто не хотелось разборок. Со всеми делами они расправились за считанные минуты, сразу после чего Алексей Алексеевич не стал их задерживать и позволил идти, напоследок сказав вполне осознанное «если что-то случилось — рассказывайте, я помогу». Сережа тогда перепугался, подумав, что тот откуда-то все узнал: дыхание сразу перехватило, что не осталось незамеченным, и только после растерянного «уже что-то случилось что ли?» от преподавателя понял, что его слова были не большим, чем какое-то наставление. Все происходящее оказалось очень напряженным не только для Сережи, что ожидаемо, но и для Дениса. Он очень хотел помочь Пешкову, но просто напросто не знал, что делать, как себя вести — многие взрослые люди не сталкивались с такой ситуацией, не то что семнадцатилетний подросток, которого только недавно волновали лишь оценки да абстрактная «Арина» с параллели. Шевцов не понимал, что в таком случае дозволено, а что нет. И на место Сережи он поставить себя не мог. Денис даже близко не понимал, что творится в его голове, не понимал, что он испытывает, а потому был полностью бессилен и не мог помочь. Но Пешков все видит. Он замечает попытки Шевцова его успокоить, не всегда успешные, но даже те безмерно ценит. Он видит каждый его жест, улавливает каждую деталь, и, хоть не умеет выражать свою любовь и привязанность, надеется, что Денис так же видит все это и без его слов. И Шевцов видит. Тут слова в природе своей не нужны. Все это чувствуется на уровне прикосновений, интонаций, читается между строк, и изменение на полтона голоса Дениса, когда тот переключается с диалога с Мишей на разговор с Сережей, куда ценнее, чем пустые оды о любви. Любовь — она в мелочах.