Мы

Сережа с Денисом выходят из дискорда ближе к вечеру. На обоих начала давить проведенная без сна последняя ночь, и к семи часам они были уже не в состоянии делать что-либо. Пешков откровенно засыпал, но согласился пойти спать только через несколько десятков минут настойчивых уговоров Дениса. Эта ночь была особенной. Пешков совсем не думал о том, как скрываться от тех двоих, что делать с двойками, как разбираться с родителями, а все по одной причине — Денис. Он буквально ежесекундно в его голове, он в короткий срок стал слишком важен для Сережи, слишком жизненно необходим. Проник во все сферы его жизни, стал незаменимой ее, черт возьми, частью. Из головы ни на секунду не выходит его голос, а тело словно вновь ощущает его прикосновения. В таком приятном омуте он засыпает в момент, поддаваясь собственному воображению. На часах всего восемь вечера. А Денис долго думает. Смотрит в потолок, освещаемый только тусклым светом с улицы, и все никак не может найти ответы на вопросы, что сам себе и задал. Что он может сделать для Сережи? Чем еще может помочь в такие трудные для него моменты? Поддержка даже не обсуждается, это дефолт, меньшее, что может дать от себя. Только сейчас Денис и вправду понимает, насколько же мало он прожил — всего семнадцать лет. У него просто не хватает жизненного опыта, достаточной наблюдательности, чтобы придумать какой-то выход из ситуации Пешкова. Всего семнадцать лет. Это даже в государственной истории песчинка, что уж брать мировую. Физически Шевцов буквально в полусне, но мысли не дают расслабиться. Он настолько прикипел к Сереже, что разделяет все его переживания, всю ту боль, что он ощущает ежесекундно, но все равно находит в себе силы улыбаться. В глазах Дениса он очень сильный человек, который смог пронести все те страшные события с собой через года, вытерпеть все это, и не решиться на что-то непоправимое. Он мог бы еще долго разглядывать потолок, но физическая усталость и недосып все же побеждают моральную загруженность. Первый раз он просыпается в половину второго ночи. За окном еще темень, ни души, и ему как-то не сразу в голову приходит мысль посмотреть на часы. Он с несколько минут отсутствующе пялится в окно, и все понять не может, почему так безлюдно и тихо. Только потом до него доходит поднять очки с пола и взять телефон, чтобы посмотреть время. Даже когда числа были перед глазами, он очень долго соображал, что происходит, и все никак не мог понять, проспал он, или наоборот, проснулся раньше будильника. Лишь тогда, когда увидел, что будильник еще не прозвонил, до него дошло — сейчас глубокая ночь, и вставать только часа через четыре. И уснуть снова уже не может. Долго смотрит в окно, наблюдая за ветром со снегом, засматривается на огни уличных фонарей, и в момент к нему приходит осознание того, насколько он счастлив сейчас. Есть проблемы, есть трудности, но все это они преодолеют вместе. Все обязательно станет ровно и спокойно. На глазах Дениса фраза в их с Сережей диалоге с «был в сети в 20:11» изменилась на «в сети». Это вызвало непроизвольную улыбку и желание написать, но все терзали сомнения: может это социальная сеть шалит, и тот спит себе спокойно, а может вовсе не хочет ни с кем общаться посреди ночи, кто знает? Только вот в считанные секунды «в сети» изменилось на «печатает…». Сережа ожидаемо спросил, почему Денис не спит. Шевцов, правда, сам себе на этот вопрос ответить не может, но пишет, мол, не знаю, выспался, наверное, и задает такой же вопрос Пешкову. А пока ждет от него сообщение, блокирует телефон и продолжает смотреть в окно. Внутри ощущается такая легкость, которой Денис еще никогда не ощущал, ни одна девчонка еще не доводила его до того состояния, что была в мыслях постоянно. Обременяет то, что Сережа сейчас весь на нервах. Это буквально глушит любую радость, заставляет уходить в себя и думать-думать-думать, искать решения, которых попросту не существует. Не бывает ответов на вопрос, который не был задан. Телефон вибрирует в руках, и на экране появляется Сережино «не знаю, тоже выспался, наверное». Дальше оба пытаются отправить друг друга спать, и это продолжается до четырех утра. Между тем общаются о чем-то насущном, и даже ни разу не выходят из диалога. К трем уже начали отправлять сообщения чуть менее динамично, Сережа перестал отправлять записанные шепотом голосовые, практически в каждом из которых было знакомое «твоя мать шлюха». А прекратился их диалог на том, что Пешков просто заснул, похоже, прямо с телефоном в руках: на экране все еще «в сети», и сообщения прочитаны, но ответа на них нет. А через десять минут полный штиль: ни «прочитано», ни «печатает…». Ну и хорошо. Пусть отдыхает. Да и Денису хватает сил только чтобы проверить, что будильник стоит на правильное время, и уснуть на оставшиеся пару часов в мраке зимней луны. Вставать по будильнику куда сложнее. Тот сразу раздражает своим противным звуком, и Шевцов даже готов его выключить и лечь спать дальше, но вовремя понимает, что если сделает это, то точно уже не проснется до начала уроков. Приходится нехотя подняться с постели и только тогда заблокировать телефон, чтобы точно обратно не лечь. Первым делом проверяет, в сети ли Сережа, и как только убеждается в том, что он проснулся, идет в ванную. Школьный день проходит уже обыденно. Денис старается не отвлекать Сережу от уроков и не отвлекаться сам, но очень тяжело держать себя в руках, когда он в нескольких десятках сантиметров. Миша заболел, минимум две недели проведет дома, а это значит, что Шевцов будет буквально все время в непосредственной близости с Сережей. В этом есть свои плюсы. Он все время одергивает Пешкова и едва ли не опускает носом в учебник, чтобы не по сторонам глядел, а учителя слушал, и это дает результаты: Сережа правда вовлекается в урок и спрашивает у Дениса то, что ему непонятно. Это стало сегодняшним небольшим достижением, но пытался растормошить его Шевцов только на тех предметах, что придется сдавать, а на остальных и сам был не против залипнуть в одну точку и сорок минут слышать учителя белым шумом. А физру последним уроком было стратегически решено прогулять. Учителю сказали, что идут сдавать зачеты по кодификаторам, а тот и проверять не стал, слепо поверил Денису на слово и отпустил под предлогом того, что тот все равно уже обеспечил себе пятерку в четверти, а Сережа пролетел «за компанию» и красивые глазки. Вместо норматива по подтягиваниям они просто пошли по домам. После такого странного сна, как после недосыпа, в голове одна вата, и хочется просто лечь и проспать еще столько же. У Сережи взгляд растерянный, сложно даже сосредоточиться на чем-то, потому он и не пытается. Поддается объятиям Дениса, откровенно утыкаясь носом в плечо, чтобы почувствовать приятный запах ягод и порошка. — Иди спать, — с усмешкой говорит Денис, утыкаясь носом в его волосы. — Ну давай, не мучай сам себя, мы сегодня еще встретимся. Сережа только угукает ему в плечо и не сдвигается ни на йоту, уже согретый заботливыми руками. Шевцова это смешит, но отпускать и вправду не хочется, потому они стоят так еще с десять минут, пока пальцы от мороза покалывать не начинает. Тогда уже и приходится двинуться с мертвой точки и попрощаться с Денисом, который просит написать ему, когда Сережа будет выходить из дома. Тот лишь кивает в ответ. Дома Пешков буквально с ног валится, но, как назло, именно сейчас он встречается с отцом на кухне. Ему не то что скандалить, спокойно разговаривать не хочется. Сережа спешно наливает себе горячий чай и до последнего надеется, что диалога удастся избежать. — У тебя там скоро родительское собрание, — произносит отец, от чего у Сережи уже бегут мурашки по всему телу, а под сердцем неприятно жжет. — Не приведи господь учителя хоть заикнутся про твою низкую успеваемость. Ты меня понял? Его хватает только на тихое «понял» и быстрый путь в свою комнату, чтобы скорее скрыться от гнета и агрессии. Он стойко держится и не срывается на эмоции, корит себя за собственную чувствительность, хоть где-то на подсознании и понимает: это единственный способ его организма переживать такой стресс. И ему очень тяжело сейчас смаргивать жгучие слезы и быть тихим, чтобы не привлекать лишнего внимания родителей. У него предательски дрожат ладони и ломит под ребрами желанием разрыдаться в подушку, но Сережа держит себя в руках и успокаивает тем, что стоит просто лечь спать, а уже вечером они с Денисом встретятся, и все будет спокойно. Он падает на кровать спиной и в тысячный раз повторяет себе — «все будет хорошо». Давится всхлипом и тянется за телефоном, чтобы поставить будильник на четыре. Вставать через полтора часа. Просыпается Сережа уже в полумраке. Не совсем темень, но точно не день; он сидит на кровати и смотрит в окно какое-то время, на сонную голову пытаясь вспомнить, зачем поставил будильник и проснулся в четыре вечера. Обо всем напомнила кружка остывшего чая на столе, который спросонья даже не показался противным. Они с Денисом договорились встретиться у школы, которая оказалась ровно на середине пути между их домами, но Сережа конкретно так не рассчитал время, и вышел куда позже, чем было нужно. Пришлось написать Шевцову, что опоздает, и тот ответил спокойным «ничего страшного, не торопись». Приятно. Пока Сережа шел до школы, уже стемнело. В синей темени кружились снежинки последнего февральского снегопада, и Пешков вдруг понял — завтра весна. Завтра первое марта, закончится эта пора холода и длинных ночей, совсем скоро все начнет цвести, позеленеет, растает снег и лед, что на улице, что, кажется, в Сережином сердце. Но пока ему придется идти еще по зимней тьме, освещаемой яркими фонарями, вокруг которых все еще вьюжит и дует морозным ветром. Щеки с носом краснеют моментом от таких перепадов, как и пальцы, но это последнее, что сейчас волнует Сережу. Он уже издали видит знакомый силуэт с сигаретой в руках, за что Дениса хочется треснуть, да посильнее, но Сережа сразу тает, стоит ему только подойти ближе, чем на несколько метров. — Денис, ну ты ахуел? — все же вытягивает из себя строго Пешков. — Ну под, ладно, но не сигареты же. — Я тоже рад тебя видеть, — с усмешкой говорит Денис и оставляет легкий поцелуй у него на губах. — Ну это же не на постоянку. Так, под настроение. — И как часто у тебя такое настроение? — Сережа смотрит на него исподлобья, всем своим видом стараясь излучать злость и строгость. — Раз в несколько месяцев, кусок агрессии, — Шевцов щелкает его по носу, что крайне сильно подбивает Сережин боевой дух, и он сдается без объявления о поражении — улыбается и срывается на тихий смешок. — Ну правда, не злись, таким я балуюсь очень редко, и они очень слабые. Не волнуйся. Пешков нарочито недовольно закатывает глаза, ни на секунду не теряя улыбки с лица. Конечно, где-то в глубине души очень неприятно, что Денис своими же руками жизнь себе укорачивает, но злиться на него Сережа просто не может; что-то не дает. Остается только надеяться, что его зависимость, уже неизвестно, моральная или физическая, пройдет сама, с возрастом. Сережа ощущает резкий перепад: из домашней тревоги в спокойствие с Денисом. Если до того руки дрожали от накрывающих с головой волн паники и расстройства, сейчас эта дрожь только от холода и контраста с теплыми щеками Шевцова. Сережа, взяв его лицо в ладони, оставляет короткий поцелуй у него на носу, и уже нисколько его не смущает запах сигарет, еще несколькими минутами ранее выводящий из себя. А у Дениса дома большой пушистый кот, тишина и пахнет тяжелыми сигаретами, которые, как он объяснил, отцовские — его зависимость не с ничего появилась. А еще теплый-теплый Денис с холодными с улицы руками и его опустившийся на полутон голос, который Пешков, конечно, замечает. Пока он наливает чай, Сережа осознает, что еще никогда не чувствовал себя настолько дома, как чувствует себя сейчас. Он помнит себя семилетним, лежащим в своей постели, в своей комнате, в, кажется, родном городе, помнит, как неожиданно всплыло в голове: «я хочу домой». Пешков тогда долго сам себя убеждал, мол, так ты же дома: вон, из-под двери пробивается свет из зала, где мама читает роман в любимом кресле, слышен стук кружки об стол — отец наливает чай на кухне, все родное, ты дома, Сереж. И только к пятнадцати годам понял, что не может назвать это место домом. Думал, все изменится, когда переедет в Санкт-Петербург. Начнет все с чистого листа, наконец сможет назвать квартиру, в которой живет, своим родным местом, самым спокойным — домом. Пятнадцатилетний Сережа тогда еще не знал, какое отторжение будут вызывать «родные» стены «отчего» дома. И точно он не мог подумать, что «дом» — это абстрактное пространство. Не важно, где, важно — с кем. — О чем задумался? — выводит его из собственных мыслей Денис, протягивающий кружку горячего черного чая. — Все хорошо? Сережа берет чай из его рук, не поднимая взгляда, чего для Шевцова уже достаточно, чтобы сделать какие-то выводы. Вновь накрутил себя, усложнил, поддался навязчивым мыслям и эмоциям, наверное; Денис не корит его за это, а оказывается рядом в нужный момент. Тогда, когда не хватает сил, чтобы об этом попросить, но на самом деле — очень нужен. Шевцов забирает кружку с его рук, отставляет на стол и осторожно притягивает к себе за запястья. Все происходит как-то само, по наитию, словно происходило уже тысячи раз и все действия отточены до деталей. Сережа сам идет в объятия и кладет голову ему на плечо, громко вздыхая. На тихое «хочешь поговорить об этом?» только положительно кивает головой, но пока не готов прознести ни слова. Денис не торопит. Время сейчас теряет свою ценность, словно останавливается. Тоже самое происходит и со всем остальным, а единственное, что важно сейчас — Сережа и его чувства. Шевцову очень хочется беспардонно залезть в его мысли, перевернуть все вверх дном и прийти все же к какому-то консенсусу, что он бы и сделал, будь на месте Пешкова какой-либо другой человек. Он даже не успел поймать тот момент, когда стал так переживать за Сережу и его состояние, как физическое, так и эмоциональное. Но Пешков неожиданно начинает говорить, и сразу в воду с головой. Рассказывает про ту бессонную ночь семилетнего Сережи в Армавире, про первые месяцы в Питере, и очень быстро доходит до того, что, кажется, дом — это рядом с Денисом, а не какое-то условное помещение. Шевцов несколько секунд молчит перед тем, как спросить, мол, и из-за этого ты расстроился? Пешков срывается на смешок, понимая, из-за какой нейтральной глупости впал в апатию. За чаем Шевцов объясняет ему последнюю тему по физике, тест по которой не за горами, и Сережа, последний раз видевший учебник по физике, когда брал его в сентябре в библиотеке, обомлел. Сначала от страха и разбегающихся от непонятных слов в параграфе глаз, а потом, когда Денис на пальцах объяснил первую формулу, уже от того, насколько все, оказывается, просто, если разобраться. Между определениями они успевали смущенно переглядываться, пока Денис вовсе нагло не положил ладонь ему на бедро. Сережа упорно игнорировал. Воспринял это как «дружеский» жест и даже взгляда от учебника не отвел, но рука откровенно напрягала. Он бы и продолжил сидеть и ловить вьетнамские флэшбеки, если бы эта самая рука осторожно не прошлась ниже, поглаживая, а тем показывая, что в этом жесте нет никакого интимного подтекста. Отпустило. Пешков положил свою ладонь поверх, переплел пальцы, отчего Денис резко замолчал. Сережа свел брови, мол, что такое, на что в ответ получил вопросительное «тебе холодно что ли?», после чего Шевцов взял его пальцы в обе теплые ладони под удивленный взгляд Пешкова. Его хватило только на «у меня всегда так» и отведенный в сторону взгляд, чтобы Денис не заметил очевидного — Сережу очень это тронуло. Но они продолжают заниматься физикой, а не друг другом. Пешков как никогда сейчас осознает, что ему самому это нужно, и что он сам в ответе за свой аттестат, а значит нужно принять эту ответственность и выложиться, а потом уже делать что угодно. Тяжело сосредоточиться на скучном предмете, который обоим никогда в жизни этой не пригодится, когда на расстоянии ближе вытянутой руки сидит человек, к которому ты что-то испытываешь. Иногда они неловко ловили на себе взгляды друг друга и ненадолго замолкали, пока Денис не выдвинул условие: перескажешь параграф — больше не будем друг друга мучить. И Сережу пиздец как повело. Он еще никогда не был настолько замотивирован учиться, никогда еще не вчитывался с такой скоростью в скучные конспекты, как сейчас. А пока Пешков нервно перечитывал раз за разом вылетающие из головы строки, Денис успел сходить в комнату за подом, без которого уже ломало. Тут Сережу уже накрыло с запаха ягод, который стал призывом к действию — обнять, поцеловать, прижаться, оказаться ближе. Только Шевцов непреклонен. Он забирает из его рук учебник и строгим взглядом дает понять, что пока Сережа не выполнит условие, ближе чем на метр к себе не подпустит. Пешкову приходится принять это. Первая попытка оказалась провальной. Сережа то и дело путался, забывал, а под конец вовсе растерялся и даже не стал заканчивать, а просто забрал книгу из рук Дениса. Тот подбодрил, мол, все хорошо, просто нужно прочитать еще пару раз и точно пойдет как по маслу, и Пешкову это вправду придало сил. Выучить этот ненавистный параграф по физике теперь стало целью, и даже ради спортивного интереса, Сережа понимает, что ему это под силу. И через какие-то двадцать минут он заканчивает пересказ параграфа, понимая, что Денис его даже ни разу не исправил. Он все понимает и все помнит. Каждое определение, каждую формулу — он смог. На последнем его слове Шевцов закрывает учебник и откладывает на стол. Сережа наблюдает за тем, как он затягивается и поднимается выше. А что происходит, Пешков не осознает ни во время, ни даже после. Чувствует мягкие губы Дениса на своих, приторный вкус ягод, сразу отдающий в нос. Все это не ощущается реальным, а очень отдаленным и абстрактным, словно такие моменты могут происходить с кем угодно, но только не с Сережей. Он по наитию кладет ладонь Денису на шею, сразу после ощущая его пальцы у себя в волосах. В нос с новой силой ударяет знакомый запах ягод, а Сережа очень хочет закашлять, но делает лишь секундный перерыв, потому что отстраняться совсем не хочется. Он точно чувствует вкус никотина на языке, но его это нисколько не останавливает, а даже наоборот. Так же упорно Пешков не избегает прикосновений Дениса к своей спине, как и не чувствует дискомфорта, когда он силой притягивает его к себе за бедра. Это не воспринимается чем-то неправильным или запретным, скорее само собой разумеющимся. Нормальным. Тем, к чему все вело. Ему не противно ощущать Дениса настолько близко. Не страшно отдавать ему контроль, оказываясь полностью ведомым, и совсем не пугает то, что Сережа уже физически находится в таком положении, из которого не сможет выбраться, пока Шевцов не позволит. А еще у него на коленках очень удобно, и Пешков готов поклясться, что у него рвения сидеть так по семь часов куда больше, чем за школьной партой. И все дальше продолжает идти своим чередом. Томные вздохи, красный до кончиков ушей Сережа, его холодные пальцы под футболкой Дениса, отложенный в сторону под и уже практически оставшийся без своей розовой толстовки с котами Пешков. И это происходило далеко не быстро, просто Денис с Сережей уже давно потеряли счет времени. Пешков готов был уже с концами скинуть контроль над ситуацией и пустить все на самотек, как на секунду его взгляд зацепился за учебник физики. В момент пришел в себя. Понял, что происходит, насколько далеко все зашло, и тогда уж предательски задрожали руки. Понял, что не готов. Что не хочет. Что это было лишь секундным порывом, злой шуткой гормонов, и заходить настолько далеко Сережа пока не планирует. Еще не настолько доверяет себе, своему организму, что готов позволить Денису, которому доверяет безоговорочно, делать с ним что-то эдакое. И эти несколько секунд томных переглядок кажутся вечностью. Сережа не знает, что делать, особенно в такой напряженной ситуации с таким ограничением во времени. — Я не готов, Денис. Он не может даже произнести это вслух, потому выходит полушепотом, в считанных сантиметрах от губ Дениса, распаленного, но от этой фразы в миг пришедшего в себя. Сережа почему-то очень хочет извиниться, и хоть на подсознании понимает, что ни в чем не виноват, но все равно выдыхает Шевцову в губы тихое «прости» перед тем, как отстраниться. Тот недовольно сводит брови и так же в полголоса, как и Сережа, недовольно спрашивает: «А за что извиняешься то?». Знал бы Пешков, может быть и ответил.