Сколько тебе?

У Квентина была квартира-студия на двенадцатом этаже жилой высотки в спальном районе города. Самый оптимальный вариант для холостяка среднего достатка, не намеревающегося в ближайшем или отдалённом будущем менять устоявшийся уклад жизни. Лифт прибыл к ним быстро, поскольку в такой час практически весь дом уже давно спал, а потому от такси до квартиры они добрались в считанные минуты. Всю дорогу пацан сонно жался к его боку, приобнимая за талию, и Квентин ему это позволял, потому как ноги Питера держали не особо надёжно. Не исключено, правда, что подросток использовал это как предлог пообжиматься ещё немного. Квентин отпер дверь ключом, пропуская Питера вперёд, в тёмное нутро своего жилища, и к тому моменту, когда он вошёл следом и отвернулся к двери, чтобы запереть её изнутри, подросток без единого звука приблизился к нему со спины и обнял за живот, прислонившись щекой между лопаток. Квентин не вздрогнул, потому как подсознательно готовился к чему-то подобному. Он молча разобрался с замком, отложил связку ключей на высокую узкую тумбочку по правую руку от себя и спокойно развернулся. Питер не расцепил кольцо рук, только переместил их чуть пониже, на поясницу, и зачарованно разглядывал его лицо, упершись подбородком Квентину в область солнечного сплетения. Обниматься с ребёнком было приятно — вот бы ещё только этот самый ребёнок не вызывал неуместного прилива тепла внизу живота. — Ты мне нравишься, — заявил Питер без расшаркиваний, с шалым блеском в тёмных глазах. — Очень сильно. А я тебе нравлюсь? Нравлюсь же? — подросток чуть выгнулся в спине, немного отклоняя верхнюю часть туловища назад, но в то же время сильнее прижимаясь животом, переводя голодный взгляд то к его глазам, то к губам. Квентин и рад был бы ответить нет, да только это было бы до нелепости глупо, учитывая, что пацан не мог не ощущать бедром его нарастающее напряжение ниже пояса и, вне всяких сомнений, уже знал ответ. Господи грёбаный боже, какое уж тут «нет». Неудовлетворённый его молчанием, Питер заёрзал, с бо́льшим нажимом втирая колено между ног сцепившего зубы Квентина и с жадностью всматриваясь в его лицо. Собрав стремительно иссякающую выдержку в кулак, Квентин весьма жёстко схватил его за плечи — возможно, до синяков — но этот маленький дьяволёнок даже не пикнул, однако свои провокационные действия приостановил. — Сколько тебе лет? — спросил Квентин уже не в первый раз за сегодняшний вечер. — Восемнадцать! — фыркнул Питер, насупив брови, и оттого стал ещё сильнее похож на обиженного малыша. — Так, — Квентин с преувеличенным удивлением приподнял брови. — Наконец-то идём на снижение? Уже больше похоже на правду, но всё ещё слабо верится. Очевидно, Питер и сам успел понять свою ошибку, потому как лицо его быстро разгладилось, после чего вновь приняло уже знакомое томно-искусительное выражение. — Ну хочешь, докажу тебе, что я уже не ребёнок? — промурлыкал мальчишка, медленно потираясь о Квентина животом, дразняще водя кончиками пальцев по его позвоночнику и бросая тягучие многообещающие взгляды из-под ресниц. — Отсосу тебе, хочешь? — Питер сексуально закусил нижнюю губу. — Или… — одна его рука проворно скользнула между их телами и внезапно обхватила Квентина в районе паха. Мужчина зашипел и резко дёрнулся, отрываясь от двери, крутанулся и попятился, в итоге натолкнувшись на противоположную стену прихожей, вот только пацан вцепился в него паучьей хваткой, так что расстояние между ними не изменилось. — Я тебе дам, — жарко выдохнул Питер ему в губы, опершись на его плечи и приподнявшись на носочки. — Как только пожелаешь. Сколько угодно раз. Любой твой каприз, папочка. Квентин прерывисто втянул воздух в лёгкие и безотчетно сжал пятерни на его плечах, не прижимая ближе, но и не отталкивая. Подушечки больших пальцев идеально помещались в углублениях над выступающими мальчишескими ключицами, и Квентин буквально зверел от ощущения гладкой тёплой кожи и оглушительно бьющейся под ней жизнью. Тёмные глаза Питера горели адским огнём, скулы пылали, как два костровых угля, лимонно-мятное дыхание рывками выталкивалось из приоткрытых губ, по которым то и дело пробегался влажный кончик языка и которые в темноте благодаря своему насыщенному цвету казались накрашенными. — Я как только тебя увидел, сразу захотел, — лихорадочно прошептал Питер ему чуть не в самый рот, оглаживая ладонями грудные мышцы сквозь ткань рубашки. — Ну пожалуйста, папочка… Квентин случайно и весьма чувствительно прикусил себе щёку изнутри, но оно даже к лучшему: боль немного отрезвила, поплывшее зрение восстановило фокус, и ему удалось произнести почти нормальным голосом: — И часто ты подобным занимаешься, Питер? На лицо подростка набежала тень. — А если и да, то что, побрезгуешь? — едко поинтересовался Питер, убрал руки с его груди и отвернулся к двери, делая шаг в её сторону. — Может, мне в таком случае уйти отсюда и найти кого-то другого, кто не станет со мной так нежничать-… — подросток изумлённо выдохнул, когда мужчина внезапно оказался прямо за ним и грубо припечатал к себе спиной, в точности как недавно в клубе, прорычав почти угрожающе на ухо: — Никуда ты не уйдёшь! — а потом пелена лёгкого умопомрачения слетела с глаз, и Квентин мысленно дал себе затрещину. Чёрт подери, что за звериные выходки?.. Он что, сейчас приревновал к абстрактному "другому" едва знакомого мальчишку, про которого даже точный возраст не знает? — Только не в таком состоянии, — добавил он уже куда спокойнее, но по-прежнему непреклонно. — До утра отоспишься здесь. Не хочу сидеть и гадать, каких ещё приключений ты сыщешь на свой малолетний зад. Питер развернулся к нему лицом, закинул руки ему за шею и промурлыкал, ткнувшись лицом во впадинку между ключиц, мучительно дразня её губами и горячечным дыханием: — Ты так заботишься обо мне, папочка. Квентин возвёл глаза к потолку, моля Вселенную о терпении. Проклятье, он хотел этого мальчишку, так безумно хотел, как никого за всю жизнь! Но… — Сколько тебе лет? — Да что у тебя за пунктик на возрасте? — взвился Питер, вскинув голову и впившись ногтями ему пониже загривка. — Я этого хочу и ты тоже, так какая разница?! — Для меня разница есть, — решительно заявил Квентин, перехватив Питера за предплечья и отцепляя его руки от своей шеи. — Я не трахаю детей. Питер мученически застонал. — Ну пожалуйста, папочка, — он капризно переступил ногами. — Нет, — настаивал на своём Квентин, уперев ладонь ему в центр груди, оттеснил назад и прислонил спиной к двери. — Сначала скажешь возраст. — Восемнадцать! — Питер попытался подняться на носочки и дотянуться до его губ, но сколь велико ни было искушение это позволить, Квентин, остановил его на полпути, обхватил за руки повыше запястий и прижал у Питера возле головы, склонившись к самому его лицу, чтобы затем низко, властно прорычать, глядя прямо во влажные умоляющие глаза: — Сколько? Питер зажмурился, прикусил себя за нижнюю губу и в конце концов с самым несчастным выражением лица скорбно простонал: — Пятнадцать… Квентин шумно выдохнул, возводя глаза к потолку. Что ж, он в сущности оказался прав. Подтверждение собственной догадки немного его остудило, хотя… не то чтобы очень сильно. В паху всё ещё требовательно и жарко пульсировало, и Квентин бедром чувствовал, что пацан, раздосадованно сопевший ему в шею, тоже дико возбуждён. Но всяком случае собственное нечеловеческое желание наконец-то позволило накинуть на себя поводок. — Вот и умница, — он отпустил Питеровы руки и ласково, как послушного щеночка, похлопал по тёмной, слегка встрёпанной шевелюре на понурённой головушке. — А теперь в постель. Питер с надеждой вскинул на него округлившиеся глаза. — Спать, — криво усмехнулся Квентин, мысленно укоряя себя за нотки сожаления в голосе и за то, как едва просветлевшее лицо подростка вновь омрачилось досадой и разочарованием. — Хочешь сначала в душ? Питер вновь посмотрел ему в глаза и спросил, изобразив слабое подобие соблазняющей улыбки: — А ты присоединишься? — хотя уже явно смирился с тем, что ничего ему не светит. И когда Квентин вполне ожидаемо покачал головой, пряча в углах рта улыбку, Питер почти смиренно кивнул, переминаясь с ноги на ногу и сконфуженно разглядывая тёмный паркетный пол. — Туда, — Квентин указал на тёмно-ореховую дверь ванной комнаты сразу за углом небольшой ниши, располагаясь в которой, прихожая условно отделялась от остальной квартиры. — Одежду можешь закинуть на быструю стирку, до утра высохнет. Я тебе принесу полотенце и во что переодеться, — произнёс он, поражаясь своему ровному и невозмутимому голосу. Несмотря на внешнюю сдержанность, до истинного спокойствия ему сейчас было ой как далеко. И едва за Питером закрылась дверь ванной комнаты — Квентин порывисто сжал себя в области ширинки и тут же зашипел, отдёрнув руку, словно обжёгся. Охренеть, ну и кто из них после этого озабоченный подросток с бурными гормонами, а? Квентин раздражённо скинул ботинки у порога, ударил по выключателю, зажигая ряд маленьких потолочных светильников, прошёл к спальной зоне, отграниченной от остального пространства квартиры раздвижной полупрозрачной перегородкой, упёрся обеими руками в поверхность деревянного комода, опустил голову и на несколько секунд закрыл глаза, совершая размеренные, глубокие вздохи. «Ну же, возьми себя в руки, чёрт побери. Это не тебе наркоты подсыпали, так какие будут оправдания, м?» Постояв так с полминуты, он наконец-то вроде бы пришёл в себя и вспомнил о своей первоначальной цели. Лишних домашних штанов в комоде не оказалось, поэтому пришлось ограничиться одной из любимых футболок, в прошлом насыщенно-синей, а теперь более пастельной, разношенной до такой степени, что была великовата даже ему. Добыв из другого ящика чистое махровое полотенце, он понёс всё это добро пацану. — Питер? — Квентин легонько постучался в дверь ванной, но ответа не последовало. — Я войду? — Снова молчание. В животе неприятно кольнуло тревогой, Квентин без повторного предупреждения распахнул дверь и… Оказалось, Питер попросту завис, пытаясь разобраться в настройках режима стирки незнакомой машины, куда уже загрузил всё, во что был одет нынче вечером. Следовательно, остался в чём мать родила. Машинка находилась прямо противоположно от входа, поэтому Питер стоял к нему спиной, а при звуке открывшейся двери вздрогнул и повернул только голову, так что ничего компрометирующего Квентин не увидел, но… Зря он решил, будто уже остыл, очень даже зря. Взгляд самовольно пробежался по обнажённому подростку, от стройных рельефных ног до окрашенного румянцем профиля. Питер, казалось, был смущён донельзя, но вместе с тем было что-то такое в его лице вполоборота, в плавном изгибе гладкой спины и развороте присыпанных редкими крохотными родинками плеч. Призыв. Теперь уже скорее даже не сознательный, не вызывающе-демонстративный, и всё же… Квентин встретился взглядом с двумя тёмными, как два сгустка горячей смолы, глазами, и его точно кипятком обдало. В мозгу вспыхнуло отчетливое, не подлежащее сомнению осознание: необходимо уйти, прямо сейчас, пока не случилось непоправимое. Вот только ступни не желали расстаться с полом, Квентин оставался на месте, словно собирался… Что? Питер очевидно уловил эту его заминку, но истолковал её по-своему и развернулся, сделал порывистый, какой-то дёрганный шаг вперёд, следом ещё один — они очутились уже нос к носу — и замер, будто бы испугавшись собственного решения в последний момент. Квентин же не шевелился и, кажется, даже не дышал. Здравый смысл у него в голове орал благим матом, приказывая убираться немедленно, однако нервную передачу от головного мозга к телу словно заклинило. Напряжение в воздухе загустело настолько, что его можно было резать ножом. Тёмные глаза Питера, как две миниатюрные чёрные дыры, притягивали к себе, не оставляя возможности переключить внимание на что-то кроме. Они стояли настолько близко, что касались дыханием лиц друг друга. Квентин поймал себя на том, что отслеживает малейшее колыхание тёмных ресниц Питера, движение его приоткрывшихся губ, таких возмутительно ярких и чувственных, нервные подёргивания кадыка под девственно-чистой кожей шеи… …В конечном счёте он даже себе не смог бы внятно объяснить, что спасло их обоих и как он сдержался, не набросившись на Питера прямо на месте. Квентин по глазам видел, что с каждой секундой промедления в подростке всё сильнее крепла былая решимость, и в какой-то момент просто выставил перед собой прямоугольную стопку из полотенца и футболки, словно щит, припечатав их к голой груди растерянно моргнувшего Питера, после чего закрыл дверь у него перед носом с такой скоростью, как будто между двумя этими действиями вообще не было никакого временного промежутка. Квентин прижался разгорячённым лбом к прохладной гладкой поверхности двери. В ушах ревела кровь, отрезая от восприятия все посторонние звуки. Голову кружило и туманило от ощущения вседозволенности и близости объекта желания. Его вело от осознания того, что одной-единственной преградой служила та, которую он самолично же и выстроил. Питер с первых минут их встречи откровенно его провоцировал и напрашивался, и алкоголь с наркотиком тут вовсе не при чём, они лишь усилили то, что уже имелось изначально… Ощущая себя как после добротного косячка, Квентин сделал несколько шагов назад. Нерастраченная энергия бурлила в нём, доводя до кипения кровь, пробивая один моральный барьер за другим. Ещё немного — и животная сущность возобладает над разумом, а тогда… На ум не пришло ничего лучше, кроме как чем-нибудь занять руки да и голову заодно. Но если первое ещё более-менее удалось, то вот надежда на второе оказалась крайне опрометчивой. Опуская заготовленный себе комплект домашней одежды на подлокотник дивана, открывая окно, чтобы запустить в квартиру свежий воздух, и меняя постельное бельё, Квентин едва ли отдавал себе отчёт в том, что делает. Даже смотреть в сторону ванной комнаты он себе настрого запретил, но вот исключить звуковое восприятие не представлялось возможным, разве что совсем уж по-дурацки заткнуть уши пальцами и напевать что-нибудь. Было бы весьма удобно утешить себя тем, что это он сейчас просто не в себе, временное помутнение сознания или ещё какая-нибудь околонаучная психологическая хрень. Но Квентин не собирался искать уважительную причину, по которой у него крепко стояло на одного конкретного ребёнка, равно как и сочинять оправдание тому, что собирается поступить, как урод и извращенец, поскольку… что, мать вашу, ещё оставалось? Если моральное падение неизбежно, то ничего не остаётся, кроме как выбрать меньшее из зол. Медленно, осторожно и практически бесшумно, как матёрый зверь ступает по капканному полю, Квентин приблизился к двери ванной комнаты, напряжённо прислушиваясь, однако не уловил ничего, помимо тихого гудения стиральной машины и шипения льющейся из душа воды. Последний звук не был однородным, периодически изменяясь в тональности, и если закрыть глаза, то можно было представить, как это происходит: сотни тонких тугих струек воды соударяются о гладкую юную кожу на различных частях тела Питера, извиваясь и сползая по ней кристально-прозрачными змейками, разогревая и лаская нежную плоть мириадами томно скользящих прикосновений. Квентин облизнул губы и, от всего сердца презирая себя за то, что намеревается сделать, позволил руке медленно спуститься к паху, упорно не глядя туда, как будто бы проблема могла оказаться нереальной или, на худой конец, пустячной, если на неё просто не смотреть и в неё не верить. Увы, ниже пояса всё работало как надо, даже более чем. От прикосновения через одежду к сверхчувственной, кричащей от возбуждения плоти он пребольно вонзился клыком в нижнюю губу, лишь бы только не издать ни звука. Если бы он осознавал в полной мере, какому чудовищному испытанию подвергнется его выдержка этим вечером, то… Ни за что не повёз бы Питера к себе? Хуже всего то, что однозначного ответа у Квентина не нашлось бы при всём желании. Он грубо рванул хвост ремня из шлевок, звякнул пряжкой, выворотил пуговицу на джинсах чуть не с мясом и дёрнул вниз собачку металлической ширинки, в ту же секунду обхватив себя через бельё в уже ноющем от боли паху, и одним только чудом подавил рвущееся из глотки рычание ещё на корню. Квентин упёрся лбом в предплечье свободной руки, прислонив её к двери, а тем временем правая рука уже совершала примитивные по своей сути и несоразмерно сладостные движения вдоль изнывающей от нечеловеческого желания, твёрдой, как скала, раскалённой, как свежевыкованное железо, и истекающей естественной смазкой плоти. Проблема с дефицитом воображения обычно не возникала, особенно в тех случаях, когда требовалось по-быстрому сбросить напряжение, не тратя времени на поиск и установление контакта с потенциальным партнёром или партнёршей или хотя бы подбор подходящего порно, однако сейчас его фантазия разыгралась как никогда, рисуя даже чересчур реалистичные образы, до ужаса правдоподобные сцены вплоть до запахов, звуков и тактильных ощущений… …Он бесшумно отворяет дверь ванной и ступает босыми ступнями по прохладной светлой плитке. Питер стоит под душем к нему спиной, хотя знает о его пристутвии — не может не знать — но не подаёт виду; его выдают лишь чётко очерченные от напряжённости мышцы в плечах и спине. Малыш хочет поиграть в невинность? Что ж, Квентин отнюдь не против. Одежда в считанные секунды оказывается на полу, и он с лёгкостью отворяет подвижную створку довольно просторной душевой кабины, входя внутрь. Питер всё ещё продолжает делать вид, будто ничего не происходит, но Квентин замечает, как мелко подрагивают в предвкушении его плечи и как румянятся кончики ушей. Квентин приближается почти вплотную и позволяет себе, с удовольствием впитывая изумлённую дрожь юного тела, пройтись руками по первозданно-чистому холсту гладкой светлой кожи. Он мог бы добавить добавить сюда немного красок и, пожалуй, действительно добавит, чтобы по крайней мере в течение недели, смотрясь в зеркало, Питер вспоминал эту ночь, когда так опрометчиво и наивно доверился чужаку. Глупый, глупый мальчишка, скольких мужчин ты уже вот так свёл с ума?.. Питер тихонько вздыхает, и подрагивает, и ластится к его рукам и телу, даже не пытаясь проконтролировать процесс, давая возможность сделать с собой всё что вздумается. Ничего не стоит развернуть его к себе лицом, примять к прохладной гладкой стене всем телом, сгрести влажные волосы на затылке, запрокинуть Питеру голову и впиться губами и зубами в уязвимую шею, прямо над исступлённо бьющейся венкой, как хотелось — да, чёрт возьми, хотелось, как бы он ни противился и ни сдерживался — хотелось до безумия, до зуда в дёснах, до сводящего мышцы свербежа глубоко под кожей. Мальчишка мычит, охает и сладко-сладко постанывает, цепляется за его плечи влажными срывающимися пальцами, но не отбивается, потому что сам хотел, сам напрашивался на это с самого начала. И пути назад нет, пускай даже сейчас под его напором Питер неконтролируемо дрожит и нервно сжимает похолодевшие пальцы, пускай глаза у него испуганно бегают, а юное сердце колотится о ребёрную клеть с такой силой, словно решило сию минуту вырваться из места своего пожизненного заключения. Все эти признаки страха и сомнения вопреки моральным принципам Квентина лишь сильнее распаляют и заводят. Потаённая струнка тёмного, первобытного удовлетворения, недостойная цивилизованного законопослушного гражданина и попросту хорошего человека, звенит благостно и дразняще, призывая взять, поиметь как следует этого сладкого мальчика, как тот сам этого хочет, а если даже и не хочет — то захочет, как только распробует и войдёт во вкус, и уж об этом Квентин обязательно позаботится. Нежное разрумянившееся ушко подростка оказывается в плену его зубов и губ, у Питера перехватывает дух от неожиданного удовольствия, подкрепляемого неторопливыми движениями рук, которыми Квентин гладит его одновременно по спине и рёбрам, очерчивая гряду выступающих позвонков, лаская гладкую безволосую грудь и словно бы ненароком задевая затвердевшие соски, заставляя Питера вздрагивать, почти беззвучно приоткрывая рот в тщательно подавляемых стонах, которые в итоге выливаются в ошеломлённый вскрик, когда Квентин без предупреждения спускает одну руку в самый низ и обхватывает торчащий колом член подростка, тут же принимаясь ритмично водить по нему сверху вниз и обратно, туго пропуская горячую напряжённую плоть сквозь сомкнутые в плотное кольцо пальцы. Питер жалобно скулит и прерывисто дышит ему на ухо, его влажные пальцы безнадёжно соскальзывают с плеч Квентина, и теперь он пытается удержаться за его бицепсы, но коленки подростка предательски дрожат и слабеют, грозя в любой момент сложить свои полномочия. — Квентин… — томно выдыхает Питер, когда Квентин как-то по особому проводит подушечкой большого пальца по головке его подёргивающегося члена, и в эту самую секунду мальчишка бы точно осел на залитый водой кафельный пол, если бы сильная рука не перехватила его поперёк торса, развернув на сто восемьдесят градусов и прижав спиной к широкой груди, тогда как другая рука незамедлительно соскользнула по голому животу подростка, практически сразу возобновив свои ласки. Питер со сдавленным мычанием откидывает голову ему на плечо, урывками хватая ртом переувлажнённый от пара воздух. Квентин позволяет себе на несколько секунд вжаться закаменевшим горячим членом пацану промеж упругих ягодиц, давая прочувствовать сполна, что Питер с ним вытворяет. У подростка напрочь сбивает дыхание, он на секунду цепенеет, а затем его позвоночник плавится, как восковой, прогибаясь назад, подставляясь… Питер слишком расслаблен, слишком податлив, и искушение практически невыносимо, но Квентин не собирается ему поддаваться, пока ещё нет, нельзя… Лишь пара поступательных движений — имитация того действия, которого он себе не позволит — и вот уже Квентин заставляет себя отстраниться, возобновляя томительные движения руки на члене подростка, который начинает уже подвывать от мучительно-замедленного удовольствия — и вскрикивает от изумления, вздрагивая всем телом, когда Квентин под влиянием мимолётной прихоти отвешивает смачный шлепок по его левой ягодице, после чего, не убирая с неё руку, продолжает движение ласкающим поглаживанием по гладкой, мгновенно розовеющей коже. Питер шумно дышит, закусывает губы и льнёт спиной к его груди, мечется влажным затылком по его плечу, что-то лепечет сквозь стоны, не в силах полноценно произнести ни единого слова. Квентин продолжает ласкать его спереди и с жадностью впитывает конвульсивную дрожь его тела, его восхитительные стоны, отдающиеся коротким эхом в ограниченном пространстве ванной, его искажённое в мучительном наслаждении выражение лица, и этого Квентину более чем достаточно, чтобы на время даже забить на собственное, уже практически болезненное возбуждение. Он перемещает левую руку вверх, подхватывает Питера за подбородок, поворачивает его голову вправо и шепчет ему в самые губы слова, которые не были заранее заготовлены и просто лились с языка неконтролируемым потоком: — Стонешь ты просто потрясающе, хоть сейчас записывай для порнофильма. — Питер вздрагивает, но прижимается к нему ещё теснее. — Уверен, твой рот способен ещё на многое. Он идеально смотрелся бы на члене, как считаешь? — Квентин оглаживает уступчивые губы подростка кончиками указательного и среднего пальцев, и Питер вдруг без предупреждения втягивает их в свой влажный горячий рот почти наполовину, пробуя на язык. Квентин судорожно выдыхает ему на ухо резко осипшим голосом: — Хороший мальчик. Питер тихо стонет в ответ, покрываясь мелкой дрожью, и уже увереннее работает языком, лаская мозолистые подушечки и чувствительное пространство между фалангами у основания, вылизывая его пальцы так, словно в жизни своей не пробовал ничего слаще, показывая, какой он действительно хороший мальчик, и Квентин думает, что мог бы кончить только от этого. Его рука на члене Питера ускоряется до предела, пульс грохотом отдаётся в ушах, глаза застит влага — вода или пот, а может, и всё вместе — собственное возбуждение затягивается внизу живота тугим болезненно-сладким узлом, тело беззвучно воет от напряжения в каждом мускуле, умоляя о разрядке, но Квентин с каким-то мазохистским наслаждением продолжает ублажать мальчишку, а не себя, периодически пережимая его член у основания, когда чувствует, что Питер готов вот-вот кончить, и с удовольствием впивает его стоны разочарования и мольбы, чтобы уже спустя несколько секунд возобновить это упоительное безумие, заставляя подростка исступлённо биться в своих руках, балансируя на грани беспамятства от переизбытка ощущений и недостижимости пика наслаждения. — Ааах… п-папочка… — всё ещё с его пальцами у себя во рту выстанывает Питер из последних сил, и Квентин понимает, что больше не может мучать их обоих. В последнем акте этого сумасшествия он выдёргивает пальцы из жаркого старательного рта, спускает вниз, пацану за спину и плавно, но напористо и глубоко вводит в него сзади, в пленительный тугой жар его тела, заставляя Питера ошеломлённо воскликнуть и вытянуться в струну, кончая ему в руку, напрягаясь буквально каждой мышцей своего тела, в том числе и внутри, и Квентин едва не срывается с края рассудка окончательно, на долю секунды вообразив себе, как вместо пальцев Питер сжимается на его члене… Оргазм сшибает его с деликатностью товарного поезда, и последнее, что Квентин успевает воспринять своим поплывшим мозгом — то, как мальчишка пронзительно вскрикивает, когда он практически безотчётно смыкает зубы на его левом плече. Стоны боли и наслаждения поразительно похожи… Квентин чуть насквозь не прокусил себе губу от удовольствия, саданувшего разрядом электричества по нервам. За зажмуренными веками разверзся локальный атомный взрыв, позвоночник раскатало от наслаждения, голова запрокинулась назад, а исчерпавшее все ментальные ресурсы воображение вспыхнуло перед взором ослепительно-белым светом, даруя сознанию несколько мгновений абсолютной пустоты и блаженного бездумья. Трезвый рассудок и ощущение времени-пространства возвращались медленно и с неохотой. Но каким-то образом своим поплывшим мозгом Квентин сумел осмыслить, что момент его кульминации совпал с прекращением шума воды. Пару секунд он чуть ли не с обречённым смирением пялился на тёмно-ореховую поверхность двери в ванную, как будто та могла тут же распахнуться и выдать его на месте преступления. Затем здравый смысл к нему вернулся, он вынул руку из трусов, а затем быстро и максимально бесшумно попятился вглубь комнаты, молясь про себя, чтобы ни одна половица не скрипнула, и рухнул на ткнувшийся ему под колени диван, силясь успокоить заполошное дыхание. Сколько Питеру понадобится времени, чтобы вытереться полотенцем, одеться, развесить одежду на сушилке и выйти? От силы минуты три-четыре, едва ли больше. Он оторвал взгляд от двери ванной и посмотрел перед собой. На кофейном столике прямо напротив, словно дар с небес, возвышалась коробка бумажных салфеток. Собственно говоря, здесь было её законное место, поскольку после особенно напряжённых смен Квентин любил иногда поесть и отдохнуть перед телевизором, а не за столом, однако сегодня ей предстояло исполнить несколько иное предназначение. Быстрым, почти автоматическим движением (как будто сокрытие следов своего грязного деяния от несовершеннолетнего подростка, который выйдет из его ванной с минуты на минуту, было чем-то привычным) Квентин выдернул за торчащий уголок сначала один, потом второй и третий прямоугольник шершавой бумаги и тщательно вытер правую ладонь, после чего рассовал скомканные улики по карманам джинсов, со вздохом откинулся на спинку дивана и уставился себе в область паха, где под двумя слоями одежды разливалось неприятно влажное тепло. Накончал в трусы, как пубертатный мальчишка после мокрого сна. Зашибись, просто красота. Оставалось только надеяться, что сперма не скоро просочится через бельё и впитается в джинсы, иначе вечер уже просто не сможет стать ещё "лучше". Тихонько щёлкнула металлическая ручка, и дверь ванной робко приоткрылась. Питер нерешительно помялся на пороге, теребя подол вылинявшей синей футболки, доходившей ему до середины бедра. Квентин уже вроде как сбросил с себя морок недавнего безумия, дыхание восстановилось, и внешне его ничто не выдавало, не считая зрачков, расширенных чуть больше нормального, но это вполне можно было списать на приглушённое освещение в комнате. И всё же он старался не смотреть Питеру куда-либо ниже подбородка. Не думать о том, что помимо его собственной футболки на мальчике нет больше ничего. — Нашёл все необходимое? — поинтересовался Квентин поразительно ровным и будничным тоном, тут он мог собой гордиться. Питер кивнул, мельком глянув на него из-под ресниц, и смущённо накрутил на палец намокшую тёмную завитушку возле виска. Квентин решил не тянуть кота за нежное и поднялся с дивана, предусмотрительно прижав свой комплект домашней одежды к животу так, чтобы прикрыть и область паха. Так, на всякий случай. Питер наконец-то переступил порожек ванной, и поспешно отступил в сторону, уступая ему путь. И проходя мимо, Квентин невольно напрягся, поскольку подросток так и застыл на месте, словно хотел что-то сказать или сделать, хотя в конечном счёте так и не решился. Квентин краем глаза заметил это, но постарался не подать виду — и не втягивать носом едва уловимый аромат чистой кожи и влажных волос, угадывающийся за хвойной отдушкой геля для душа — и не хлопнуть дверью в стремлении как можно быстрее оказаться в относительной безопасности запертой комнаты. Потому что его организм сегодня вдруг решил наплевать на то, что в отличие от Питера, он уже давным-давно вышел из того возраста, когда взбесившиеся гормоны заставляют тебя заводиться с полоборота на малейший стимул, а то и при отсутствии оного. Не говоря уже о том, что Квентин и в более зрелые годы не относился к числу тех, кто способны возбуждаться просто на обнажённое тело и хорошенькое личико. Тем не менее против голых фактов ничего не попишешь. И неопровержимая действительность была такова, что Квентин Бек, тридцати семи лет от роду, сейчас стоял и смотрел, будто на злейшего врага, на собственный член, находившийся в полной боевой готовности буквально через несколько минут после разрядки. Смотрел и напряжённо думал, что же делать дальше, поскольку самое очевидное решение по-прежнему было насколько же неправильным, настолько и в первый раз. И стучащая в висок непрошенная — развратная, постыдная — мысль о том, что Питер, может быть, ещё несколько минут тому назад на этом самом месте думал о том же самом, о нём, и, очень может быть, занимался тем же самым, и возможно, они делали это одновременно, совершенно не помогала. Он не хотел этого представлять, видят боги, не хотел, но вновь разыгравшееся воображение уже с готовностью нарисовало ему образ Питера, привалившегося спиной к стене и зажавшего себе рот одной рукой, тогда как другая быстрыми и ритмичными движениями спешила согнать нереализованное за весь вечер возбуждение. Образ милого, красивого, безбашенного Питера, который очевидно предпочитает мужчин постарше. Питера, который прямо сейчас находится за стенкой, на расстоянии буквально нескольких метров, и ждёт его… В конечном итоге Квентин всё-таки сделал это ещё раз. И это было восхитительно.

***

Порой вода творит настоящие чудеса. Казалось, вместе с ней в канализационный слив ушли не только пот и усталость от прошедшего дня, но и психоэмоциональное напряжение, так что из душа Квентин выходил, ощущая себя новым человеком. Он постарался сделать это максимально тихо, предполагая, что Питер уже спит, поскольку в ванной Квентин проторчал довольно долго, однако когда он подступил к спальной зоне, то Питер сидел в изножье кровати и при его появлении с готовностью вскинул голову, заглядывая в лицо своими большими оленьими глазами, которые визуально лишь сильнее скрадывали и без того юный возраст. И Квентину очень захотелось отвесить себе пинка, хотя бы мысленно. Вот на этого ребёнка он дважды передёрнул меньше получаса назад? Господи, его необходимо изолировать от общества. Квентин вздохнул, на секунду прикрыв глаза, после чего одарил настороженно глядящего на него подростка слабой улыбкой, и тот заметно расслабился. — Я… эм, мне было неловко ложиться без тебя, и я даже не уверен, что… — Питер смущённо смолк и слегка хлопнул по пододеяльнику возле своего бедра, меньше чем наполовину прикрытого подолом футболки, после чего отвёл глаза, быстро мазнув кончиком языка по губам. Тут Квентин немного опешил. Впустить пацана в свою постель ещё недавно казалось ему совершенно естественным и единственным решением, его даже ни на секунду не смутил тот факт, что постель на них двоих только одна. — Чёрт, совсем из головы вылетело, — сознался он не вполне искренне, озадаченно проведя пальцами по подбородку. — Извини. Знаешь, всё в порядке, я просто лягу на диване. — Нет!.. — вскинулся Питер как-то растерянно. — Лучше тогда я. Не хочу доставлять тебе ещё больше неудобств… — Ерунда, — пожал плечами Квентин. — Сегодня ты мой гость, и тебе надо как следует выспаться, я не могу допустить, чтобы ты ютился на диване. Постель я только что сменил, если тебя это волнует. Питер недоумённо моргнул. — Не в этом дело, я просто… Ну, ляг со мной? Пожалуйста. Обещаю больше не делать ничего странного, — подросток жалобно глядел на него из-под завившейся чёлки, беспокойно шевеля коленями и до белых ногтей вжимая пальцы в пододеяльник. Квентин задумчиво потёр загривок и несколько секунд помолчал, оценивая сложившуюся обстановку, и потом глубоко вздохнул с решительной неизбежностью парашютиста за секунду до прыжка из кабины самолёта. — Очень надеюсь, — наконец ответил он, пряча за усмешкой собственную нервозность. — Иначе мне придётся всё-таки изгнать тебя на диван. А пока что — добро пожаловать на борт, — Квентин сделал картинный приглашающий жест в сторону кровати. — Со своей стороны обещаю не перетягивать на себя одеяло, если ты готов ответить тем же. Питер ответил ему милой робкой улыбкой, и Квентин испытал прилив тёплого и уютного, как махровый домашний халат, чувства. Не сказать, что все тревоги остались позади, но градус напряжения между ними заметно снизился. Они в четыре руки расправили постель, Квентин погасил свет, и почти синхронно забрались под одеяло, по негласному сговору устроившись на некотором расстоянии друг от друга, благо, ширина двуспальной кровати это позволяла. Наступил краткий момент неловкого молчания, когда Питер явно терзался желанием что-нибудь сказать, а Квентин втайне опасался, как бы мальчишка не возобновил свои попытки испытать его выдержку на прочность. Но не успел он уже раскаяться в своём решении насчёт совместного сна, как Питер заговорил, неловко и сбивчиво: — Квентин, я… я даже не знаю, что мне… — подросток прикрывал рот кистью руки и явно избегал зрительного контакта, нервно пожёвывая губу и в замешательстве сведя брови. Похоже что мысли у него всё ещё путались. Квентина почему-то искренне умилило это его по-детски нахмуренное выражение, и внутренняя настороженность как-то разом сошла на нет. Ребёнок — он ребёнок и есть. — Это ничего, — спокойно заверил он, и когда Питер всё-таки посмотрел ему в глаза, то одарил его мягкой успокаивающей улыбкой. — Не обязательно сейчас что-то говорить. Что тебе действительно нужно в первую очередь, так это полноценный крепкий сон. Питер смущённо натянул свою половину одеяла до самых глаз, чтобы спрятать потеплевшие из-за румянца щёки. Квентин тихо усмехнулся, сопротивляясь соблазну потянуться вперёд и клюнуть пацана в лоб или кудрявую макушку. Он лишь теперь осознал, как уже заранее смирился с мыслью, что после всего произошедшего попросту не сможет расслабиться рядом с Питером и, несмотря на усталость после рабочей смены и условно сброшенное сексуальное напряжение, скорее всего не сомкнёт глаз до утра. Однако присутствие ребёнка в его постели, его тепло совсем рядом и звук тихого шелестящего дыхания подействовали попросту волшебным образом, погрузив его в блаженные объятия сна за считанные минуты. Квентин так и не узнал, что сам Питер ещё долго не засыпал, зачарованно рассматривая его расслабленное лицо в темноте и прислушиваясь к замедляющемуся дыханию. А под конец, после изрядной доли сомнений, подросток всё-таки набрался смелости и подкатился ему почти под самый бок, после чего сон наконец-то принял в свои владения и его.