Nio nätters led

      Связь их не то чтобы запретна или греховна. Не то чтобы она порицалась — в их обществе, на самом деле, всегда было плевать, кто с кем спит и кто кого любит. Уж тем более никто не стал бы порицать за выбор сердца главу кланов, что смог объединить их всех и дать им всем надежду.       Соршан и сам не мог порицать его за это. Как и, очевидно, не мог отказать, ведь многим был обязан Менану. Нет, он любил его, но больше видел в нём своего друга, в то время как принц отдавал взамен своё сердце.       Соршан чувствовал себя лицемером. Он знал, что Менан не питает ложных надежд и знает прекрасно, что тот, кого он любит, никогда, очевидно, не сможет отдать ему столько же. И тем не менее он продолжал быть рядом, продолжал любить Соршана, продолжал желать его не только сердцем и душой.       Это было закономерно, что рано или поздно они окажутся в одной спальне. Друг, возлюбленный и любовник — Соршану приходится примерить на себя слишком много ролей. Принять их все, стать ими всеми для Менана... Но ничего не отдавать взамен.       Израненное, искалеченное сердце и душа были сломаны ещё в те далёкие дни в гномьем плену. И даже при всём своём желании Соршан не мог стать тем, кем Менан хотел его видеть.       Но принц упрям и эгоистичен как ребёнок. Он принимает Соршана таким, какой он есть, и довольствуется малым, пытаясь поверить в то, что его чувств хватит на двоих.       В конце концов, Соршан сдаётся. Поддаётся чужой игре, и в его собственной игре фальшь почти не горчит, противно скрипя на зубах, словно песчинки.       В конце концов, он, кажется, и сам верит в неё. Сам верит в то, что любит Менана. А потому сжимает его худое сильное тело в своих руках, не желая выпускать, и впивается в мягкие губы принца жарким поцелуем.       Они целуются глубоко и страстно. Менан зарывается пальцами в серебристые волосы на затылке Соршана, пока мозолистые руки последнего блуждают по чужой спине. Самообман и поражение, которое он принимает со смирением, печатью иллюзий закрывают глаза, и желание вполне искреннее тяжестью и нетерпением наливается в паху.       В порыве страсти они врезаются во всевозможные углы, прежде чем валятся на кровать. Менан стонет и дышит горячо сквозь поцелуи, и тлеющие угли разгораются в груди настоящим пожаром. Соршан терзает мягкие губы принца, грубо, не задумываясь сдирая с него одежду, спеша обнажить бледную гладкую кожу.       Он отрывается от губ, затуманенный желанием и страстью, и опускается ниже, целуя шею. Менан выгнулся призывно, негромко простонав. Крепко сжал плечи, а после ловко юркнул под одежды на них, лёгким движением сбрасывая их и обнажая поджарое тело.       Серая кожа Соршана усеяна старыми шрамами, и ловкие пальцы Менана бегают по ним туда-сюда пока он довольно жмурится, подставляясь под чужие ласки. Они всегда нетерпеливы, рваны и стремительны, и по-другому, кажется, у них не будет никогда.       Соршан уложил Менана на кровать, быстро и также нетерпеливо избавив себя от одежды. Близость их всегда в определённой мере груба, она отдаёт похотью и капризами плоти, которые моряки да солдаты, не особо задумываясь, на скорую руку утоляют в ближайшем борделе. Менана, конечно, язык не поворачивается назвать дешёвой шлюхой, но кажется, подобный ритм и характер их единения возбуждает его куда сильнее, чем долгие и красивые ласки, растягивающие удовольствие надолго.       В конце концов, принц, на самом деле, никогда не отличался излишним терпением, а потому...       Менан призывно раздвинул ноги. Но смотрел он на Соршана, тем не менее, полным любви и нежности взглядом. — Давай, любовь моя, — на выдохе прошептал он, ласково проводя ладонью по бледной щеке Соршана. — Войди в меня.       Менан предвкушающе зажмурился, чуть выгибаясь навстречу любовнику, когда пульсирующими мышцами почувствовал горячую влажную головку. Соршан слегка надавил, с лёгкостью скользя внутрь чужого тела, и Менан долго протяжно простонал, кусая губу. — Мой принц... — болезненное наслаждение от такого узкого, словно в первый раз, любовника горькой нежностью растеклось по венам Соршана.       Он подался вперёд, входя на всю длину, наваливаясь грудью на грудь Менана. Тела их слились воедино, и принц сам нашёл холодные узловатые пальцы любовника, сплетая с ними свои собственные. Он ответно двинулся навстречу Соршану, качнув бёдрами, и накрывая своими мягкими губами искусанные губы возлюбленного.       На поцелуй Соршан ответил со странным отчаянным голодом, одновременно с ним начиная двигаться в узком, но податливом нутре. Менан принимал его охотно, обхватывая плотно и двигаясь в такт. Коленями придавив его бёдра, а после закинув ноги за поясницу любовника, будто обнимая его.       С каждым мгновением Соршан двигался чувственнее и быстрее. Ритм их сопровождался рваными отрывочными поцелуями и жаркими вдохами и стонами блаженства в промежутке между ними. Менан крепче сжимал руку Соршана, второй же зарываясь в серебристые волосы на чужом затылке. — Мой принц... — выдыхая любовнику в губы, сквозь стон прошептал Соршан, в блаженстве прикрывая глаза. — Менан...       Менан чувственно отзывался на каждое действие Соршана. Крепче обхватывал его коленями, пятками надавливая на поясницу, рвано дёргал бёдрами в такт движениям Соршана внутри него. Стонал и закатывал глаза, и снова и снова целовал его, будто желая стать с ним одним целым. — Люблю... — шептал в экстазе, скользя рукой с волос к лицу. — Люблю... — выдыхал сквозь всхлипы наслаждения, которое всё сложнее и сложнее было сдерживать.       Соршан ускорился, вбиваясь в тело под собой размашистыми сильными движениями. Менан стонал громко, выгибаясь им навстречу, и когда момент разрядки подобрался слишком близко, вновь притянул любовника к себе, обнимая и прижимая к своей груди.       Липкая горячая сперма испачкала животы их обоих в тот самый миг, когда Менан почувствовал, как Соршан кончает в него. Как разливается влажное тепло чужого семени в теле, наполняя его и помечая. Менан глухо всхлипнул, сжимая Соршана в себе и не позволяя ему сразу выйти из себя, а вынуждая кончить внутрь полностью, до последней капли.       Принять в себя чужое семя и стать для него самой благоприятной и плодородной почвой, на которой суждено будет взойти крепкому и сильному ростку — пусть в то мгновение они оба ещё не догадываются о том, какой великой милостью Маласса наделила их.       И опускаясь рядом с Менаном, Соршан лишь крепко прижимает его к себе.