Nio nätters led

      Беременность становится для Менана неожиданностью. Впрочем, ничего удивительного, учитывая, что процесс этот не слишком характерен для мужчин. Испытать же это на себе, самому пройти через него оказывается... странно.       Интригующе, если быть точнее.       Однако далеко не все разделяют любопытный восторг принца. Менан и без того знает, что кланы недовольны им. Медленно, но верно зреет их ненависть, настаивается, словно вино, выдержанное годами. Из простого неудовольствия, слабых отголосков ропота вырастает жгучий гнев, который в любой момент выплеснется наружу.       Теперь же, когда кланам становится известно, каким на самом деле мерзким ублюдком является их правитель, так и подавно.       Династия в принципе никому не нужна. Тёмные эльфы — не люди и даже не сильваны, дерзнувшие пойти против вековых устоев. Их природа беспокойна и изменчива, словно тени, что в итоге их приютили, и стабильность для них не более чем пустой звук.       Династия же, вышедшая из чрева принца, никому не нужна тем более.       Конечно, Менан знает об этом. Знает о недовольстве кланов и об их бунтарских настроениях. Понимает, что рано или поздно оно взорвётся, и он будет первым, кто примет на себя их ненависть.       Не только как тот, кто сковал свободолюбивую волю каждого клана, объединив их, но и как тот, кто нагло нарушил все законы природы.       Менан предпочитает об этом не думать. По крайней мере пока. Не сейчас, в редкие моменты покоя и умиротворения. Редкие, а самое главное — последние, ведь одной Малассе ведомо, в какой момент суждено нити Менана оборваться.       Он улыбается горько и устало. Осторожно накрывает руками округляющийся живот, мягко проводя по тугой натянутой коже. Там, под ней тихо растёт новая жизнь, дитя, которого не должно было существовать по всем существующим законам.       Менан улыбается, и улыбка его становится ещё горше. В непростое время хрупкий росток пробивался к жизни, и каждый день мог стать для него последним ещё до того, как он увидит мир.       И в то же время Менану отчаянно хочется верить, что если бы Соршан не любил его, у них ничего не получилось бы. Маласса не наградила бы их своей милостью, и всё, что их ждало бы — безвестная кончина и безумие, а так...       Если Богиня будет благосклонна, они оставят по себе частичку себя. Свою плоть и кровь, воплощённые в ребёнке, что сейчас тихо рос под сердцем Менана.       Он выдыхает тяжело, прикрывая глаза. Скользит руками по животу, проступающему под просторными одеждами, и молит Малассу о единственной милости.       Если быть точнее — о последней милости. Ведь жизнь Менана обречена, и он не сожалеет об этом. И всё, о чём он просит Богиню, — сохранить его единственное и самое ценное сокровище.