Nio nätters led

      Менан знает, что этим всё и закончится. На самом деле, он даже удивлён, что судьба оказывается к нему столь благосклонна. Он был уверен, что ему не дадут выходить весь срок. Был уверен, что жизнь его оборвётся гораздо раньше того дня, когда он мог подарить жизнь своему ребёнку.       Но тем не менее, ему везёт. Схватки, вызванные природой, а не чужими стараниями, приходят болью, и Менан долго протяжно стонет, поддерживая живот. Это всё равно мало что меняет, ведь этот день ему не дано пережить.       Он в любом случае умрёт. Его тело не предназначено для рождения, а значит, ребёнка придётся доставать в том числе и с помощью чужого вмешательства. Менан взойдёт кровью от страшных ран, а если по какому-то счастливому стечению обстоятельств этого не произойдёт и он выживет, времени у него всё равно останется немного.       Его враги не дремлют. И сейчас, когда принц уязвим сверхмеры, они точно нанесут свой удар. Никто из них и не подумает сохранить жизнь тому, кого они ненавидели всей своей душой.       Менан знает: время пришло. Боль рождения иглами прошивает его тело, и он мечется в агонии и напряжении. Его жизнь подошла к концу, но прежде чем она оборвётся, он хочет дать жизнь своему ребёнку. Несмотря ни на что дать жизнь своему ребёнку, которого Маласса помогла ему сохранить.       Он отдаёт всего себя, все свои силы. Соршан, возлюбленный любовник, даже сейчас, в последний раз не оставляет его. Принимает участие в омерзительном действе и собственными руками вспарывает чужой живот.       Их дочь приходит в мир в боли и реках крови. Она кричит, плачет отчаянно, будто зная уже сейчас, что жизнь её — одинокая дорога, на которой от родителей не останется даже воспоминаний. Соршан держит её окровавленное тельце в таких же окровавленных руках и не смотрит на лежащего на постели принца.       Кровь, кровь, кровь. Реки крови, растекающиеся по простыням, пачкающие руки Соршана и Менана, пропитывающие воздух удушливым запахом. Слабость накатывает на принца, и с каждым мгновением он отходит всё дальше и дальше.       И тем не менее оставить его умирать от потери крови опасно и жестоко. Ведь враги близко, и кто знает, как захотят они поиздеваться над умирающим принцем.       Менан улыбается слабо, мутным взглядом глядя на Соршана. Это иронично, но умирать от его руки не страшно. Наоборот, это даже приятно, и принца всё же радует мысль о том, что именно возлюбленный любовник отнимет его жизнь.       И вместе с тем — сохранит её. Спасёт от поругательства, защитит от осквернения. Последняя милость, оказанная Менану, и он до последнего с искренней любовью смотрит на того, кто спас его и погубил.       По щекам Соршана текут слёзы, а рука дрожит. Менан чувствует прикосновение холодного металла к своей коже на шее. Соршан колеблется, не может сделать то, что должен, и принц слабой, холодеющей рукой едва ощутимо сжимает чужое запястье, пальцами касаясь ладони.       Соршан скрипит зубами, но всё-таки делает то, что должен. Кинжал безжалостно пропарывает бледную кожу, и реки крови растекаются алыми потоками.       Тонкие струйки стекают от уголков губ по подбородку Менана, когда взгляд его стекленеет. Умирающий в реках крови принц похож на прекрасную, но страшную картину, и Соршан, делая шаг назад, выпуская из ослабевших пальцев оружие, давится судорожным выдохом.       Он широко распахнутыми глазами смотрит на убитого собственными руками любовника, и осознание никак не хочет связываться с реальностью. Смерть Менана — ожидаемая и необходимая. Но тем не менее она становится тяжёлым ударом.       Соршан знает: от него ему уже никогда не оправиться. Лишь пойти следом. Но перед этим...       Он забирает ребёнка и оставляет жуткую, но прекрасную картину за своей спиной.