Draw with me

      Каждый человек, которого ты когда-либо встречаешь на своём жизненном пути, на самом-то деле, очень похож на тебя. Он может быть худым или полным, его нос может быть большим или маленьким, размер его глаз или обуви может кардинально отличаться от твоего, он может быть женат или же замужем — абсолютно неважно, потому что, невзирая на своё мироощущение, вас двоих объединяет минимум две вещи.       Вещь первая: внутренняя борьба. Она может носить абсолютно любой характер, может на твою быть совсем не похожей, но она была, есть и будет — а ещё их может быть несколько сразу, один бой может сменять другой, но никогда не бывает такого, что человек не противостоит чему-либо. Он может вступить в схватку с обстоятельствами — внешними раздражителями, людьми, что его окружают, апатией или депрессией или же с самим собой, но факт неизменен: внутри каждого человека, мимо которого ты проходишь на улице, глубоко внутри, на самом-то деле, ведутся крупномасштабные военные операции, которые он либо учится сдерживать, разрешая всё к миру, либо рано или поздно ломается под их неконтролируемой тяжестью. Он ничем не отличается от тебя: ему так же, как и тебе, страшно, иногда хочется плакать или пробить кулаком стену — неважно. Но внутри него всегда есть что-то такое, что иногда его самую малость расшатывает и заставляет немного порушиться: где-то задеть, где-то сорваться, где-то слегка зацепить — и это нормально, потому что воевать тяжело. Даже если всё происходит внутри. Всегда тяжело.       Вещь вторая, которая объединяет тебя с миллионами многих других, ещё проще: каждый из нас мечтает почувствовать себя в безопасности, и это тоже нормально — найти человека или же место, где ты можешь почувствовать себя... совершенно легко, позволить отвлечься и не думать о том, что когда-нибудь тебе будет больно опять. Желание быть защищённым присуще каждому здесь, на этой планете, и выражается оно, конечно, по-разному: кто-то чувствует себя в зоне комфорта, ощущая поддержку, кто-то — имея возможность поддерживать, но итог всегда одинаков — каждый стремится к комфорту, ведь когда ты находишься в нём, тебе куда легче вести борьбу, ту, что внутри.       Это может быть странным.       Наверное, да, это странно.       — Как ты хочешь, чтобы я сел?       — То, как Вы сидите, Ким-сонсэнним — это отлично.       По-дурацки и глупо, но Чонгук, у которого внутри тоже идут свои войны, ощущает себя в безопасности, когда в зоне видимости есть тот человек, который достаточно старше и опытней. Чувствует себя в своей зоне комфорта, сидя в учительской и быстро делая ряды штрихов по простой бумаге скетчбука, снова и снова подтирая карандаш, который рисует не так и не то.       — Ты так стараешься, но всё время что-то стираешь. Могу я спросить тебя, почему? Или я отвлекаю тебя разговорами?       — Всё в порядке, не отвлекаете, — это просто фигуры не ложатся, как нужно. — А стираю я, потому что чувствую, что оскверняю образ.       — Прости?..       — Страшнее всего нарисовать не плохо, Ким-сонсэнним, — поясняет Чонгук, перелистывая страницу и снова начиная с круга и разметки. — Навык рисования, как и любой навык, имеет свойство динамично развиваться, даже если художнику кажется, что он не прогрессирует при упорном труде, сторонний наблюдатель обязательно заметит разницу между рисунком, скажем... — и задумывается на пару секунд. — ...годовалой давности и свежим. Лично меня куда больше пугает другой момент — психологический.       — Что это значит?       — Это когда ты боишься не передать тех самых тонкостей того, кого рисуешь. Индивидуализма, некорректно передать особые черты, которые тебя завлекли. Рисунок может быть очень хорошим для стороннего наблюдателя, но художник, сравнивая с оригиналом, будет видеть тотальную разницу. С этого и начинается разочарование или же выгорание.       — А чего ты боишься больше всего в творческом смысле? — неожиданно задумчиво интересуется классный руководитель, и Чонгук поднимает глаза: рыжие всполохи заката всё ещё невозможно прекрасно ложатся на смуглую кожу, играя в высветленных прядях, имеющие цвет то ли тусклого золота, то ли благородной меди, и даря тёмно-карим глазам красивые проблески жёлтого, словно кто-то уронил капли мёда в дёготь — как никогда Чон видит эти прожилки с вкраплением светлого. Тэхён безумно прекрасен. Ему бы в модели, а не в школе работать. Или в натурщики — тоже сойдёт, он с этой задачей справляется просто отлично. — Выгореть? Разочароваться?       — Не думаю, — и, снова опустив взгляд, неожиданно для себя понимает, как ему нарисовать этот нос: делает пару быстрых штрихов, образуя новую фигуру, а потом осторожно расчерчивает, давя карандашом уже уверенней и делая зачатку контура. — Думаю, у меня другой страх. Не меняйте пока позу, пожалуйста. Это важно.       — И каков он, если не секрет? — Тэхён послушно замирает. Чонгук ловит себя на том, что ему безумно нравится, как это имя звучит в его голове. Он бы, если быть до конца откровенным, хотел бы когда-нибудь назвать своего учителя так — по-простому и неформально, может быть, сидя в каком-то кафе подальше от школы. Возможно, держась за руки даже — да, никто не имеет права запрещать ему помечтать. Чонгук творческий, весь его несчастный хрупкий мир художника строится на звонких хрустальных мечтах, периодически разбиваясь о безжалостный камень реальности — но он, наверное, в довесок ещё и дурак, потому что фантазировать всё равно не перестаёт. И не перестанет. Не о Тэхёне.       — Не секрет. Это посмотреть в один день на свои рисунки и понять, что испортил образ. Опорочил того, от чьих референсов отталкивался. Знаете, это очень тонкая грань: есть понятие индивидуального стиля. Множество художников могут сесть рисовать одного и того же человека, но он будет выглядеть на рисунках абсолютно по-разному, потому что у каждого есть своё видение. Простой потребитель обычно акцентирует внимание на рисунках, которые выполнены определённой... подачей, так скажем, и проходит мимо других работ.       — Что за определённая подача?       — Гиперреализм. Направление в искусстве, которое характеризуется точной передачей особенностей того, что ты рисуешь, например. Очень близок к фотореализму — тот самый случай, когда простой человек может подумать, что это фотография, а не рисунок. Понимаете, о чём я, учитель? Откройте любую социальную сеть: у гиперреалистов огромные количества лайков.       — А что, по-твоему, важнее, а, Чонгук?       — Любой труд важен, — спокойно отвечает Чон, снова бегло оценивая профиль учителя и обращая своё внимание на бумагу. — Человек может писать, может говорить, может танцевать, рисовать, лепить — всё, что угодно. Он может делать всё, что угодно, неважно, как плох итог на фоне успеха кого-то другого, это не значит, что он не старался, ведь так? Не вкладывал усилий и времени. Любой труд должен оцениваться. Не обязательно хвалиться — но быть подталкиваемым, потому что когда человек трудится — он развивается. Поэтому, да, всё важно.       На какое-то время в учительской повисает тишина, где каждый думает о своём. Занятый прорисовкой шеи учителя, Чонгук не обращает внимания на него конкретно в ту секунду, когда Ким-сонсэнним впивается в него задумчивым взглядом, в котором, объективно, сложно что-то прочесть, кроме глубокой задумчивости. А если бы он был чуть постарше, он бы легко смог его прочитать, на самом-то деле: именно так выглядит взрослая, зрелая заинтересованность человека в человеке — не обязательно в романтическом смысле, но это та самая тонкая грань, когда на неё можно свернуть до удивления просто. Но он не видит, да и возраст немного не тот: опыта в подобных вещах у него ещё маловато в силу небольшого отрезка прожитого времени.       — Как Вы думаете, Ким-сонсэнним... — начинает спустя пару минут, смущённо откашливаясь и неловко краснея. — А влюбиться легко?       — Неожиданно. Чего это ты? — хмыкнув, тот только вздыхает.       — Не знаю. Просто захотелось поговорить о чём-то таком, пока Вы позволяете мне занимать Ваше время. Вы же учитель литературы, у Вас должен быть опыт в любви и её анализе, так? И во влюблённости — тоже.       — А ты умён, — тянет классный. — И звучишь хорошо. И, да, Чонгук, заруби себе на носу: ты не занимаешь моё время. Если бы мне было всё равно, я бы давным-давно тебе отказал, но мы же оба всё ещё здесь, хотя, кажется, все уже давным-давно покинули здание.       — Как думаете, как скоро охранник пойдёт проверять кабинеты и выгонит нас? — широко улыбаясь, бормочет Чон. Не хочется, чтобы это чудесное время кончалось, и это так глупо, потому что ему лишь девятнадцать, а сонсэнним уже взрослый, да ещё и его учитель. Но опять же — мечты, нельзя запретить Чонгуку мечтать. Возможно, он на этом только и держится.       — Надеюсь, что нет. И, да, Чонгук-а, мне кажется, что влюбиться легко, но полюбить — это уже намного сложнее.       — Почему?       — Потому что влюблённость подразумевает некоторую степень идеализации объекта твоего интереса, а любовь — это уже куда более глубокое чувство. Любовь — это принятие со всеми его недостатками, и мягкой совместной работой над ними, чтобы всем было комфортно. А почему Ку? — меняет неожиданно тему.       — Моя мама лингвист. Если писать моё имя латиницей, то выйдет Jungkook. Кук, Куки, Ку.       — Ку... — и, да, Чонгук мысленно стонет от факта того, как здорово срывается с этих точеных губ его дурацкое домашнее прозвище. — От этого веет любовью и нежностью.       — Возможно? — и, пожав плечами, наконец, выпрямляется, чтобы протянуть преподавателю то, что получилось. — Это скетч. Я не ношу с собой краски и кисти, поэтому жаль, что не получилось передать краски заката. Они очень идут вам, Ким-сонсэнним.       Взяв в руки листок, Тэхён долго изучает рисунок. Ничего особенного, на самом-то деле: чёрно-белый беглый эскиз на скорую руку, просто Чонгуку не нужно много поводов для того, чтобы рисовать объект своего воздыхания. Скорее, придётся поискать причину того, чтобы он этого не делал, потому что, кажется, скоро всё его «портфолио» будет пестрить только одним человеком, а это не есть хорошо.       Но он не знает, как ему остановиться, увы.       Иногда кажется, что если он перестанет его рисовать, то и дышать тоже не сможет. Знаете, Чонгук мыслит фигурами, образами, и даже любит через контур и штрихи, а чувство демонстрирует бумагой и часами работы. Не все это оценят, но ему бы очень хотелось, чтобы Тэхён — очень да.       — Я восхищаюсь, — неожиданно тихо произносит учитель. — Без шуток, ребёнок, то, что ты делаешь — это прекрасно. Не каждый может выражать эмоции таким эстетичным путём.       — А я, мне кажется, по-другому и не умею, — смущённо улыбается Чон, и в этот момент они взглядами сталкиваются: в глазах младшего, кажется, лёгкий испуг и стеснительность, а у Тэхёна в ответ всё прямо, мягко, спокойно, размеренно — ровно так, чтоб успокоить внезапно.       — Это прекрасно, Ку. Буду рад помочь тебе, если тебе это понадобится, и я не только о референсах. Ты действительно очень талантлив.       Ку.       Ку.       Каждый человек, которого ты когда-либо встречаешь на своём жизненном пути, на самом-то деле, очень похож на тебя. Он может быть худым или полным, его нос может быть большим или маленьким, размер его глаз или обуви может кардинально отличаться от твоего, он может быть женат или же замужем — абсолютно неважно, потому что, невзирая на своё мироощущение, вас двоих объединяет минимум две вещи.       Вещь первая: желание быть хоть кем-то ценимым и признанным. На самом деле, каждый втайне мечтает, чтобы ему хоть раз, да сказали, что он молодец и он всё сделал, как надо. Или — что вообще всё испортил, но ошибаться — это нормально, потому что опыт формируется из десятков осечек и анализа собственных поступков.       Вещь вторая: чувствовать себя легко и раскованно. Каждый из нас, ведя войну за войной, устаёт, издыхает, изматывается, и самое главное — это найти ту самую тихую гавань, где не будет негативных эмоций, только покой.       Это может быть странным.       Наверное, да, это странно.       — Мы могли бы встретиться и выпить кофе на выходных, чтоб обсудить моё будущее?       — Ну, разумеется, Ку.       По-дурацки и глупо, но Чонгук, у которого внутри недостаток собственной ценности и уверенности в силе и навыках, ощущает себя в той самой гавани, когда в зоне видимости есть тот человек, который достаточно старше и опытней. Чувствует себя в своей зоне комфорта, широко махая рукой и улыбаясь неловко, когда выходит на дрожащих ногах из учительской, проходит по коридору и, выдохнув, оседает на кафельный пол с широкой дурацкой улыбкой.       Боже, как он влюблён.       До ярких пышных цветов где-то под рёбрами.