***
— Я ему напишу, — быстро произносит Чонгук, поднимая руки ладонями вверх и чувствуя, как сердце всё ещё по-дурацки по Тэхёну стучит, заставляя пальцы мелко-мелко дрожать, и если Намджуну совсем невдомёк, по какой причине может быть вызван подобный невроз, а Чимин иногда бывает не слишком внимательным, то пристальный взгляд Юнги мимо него не проходит. Но друг не говорит ничего — по крайней мере, пока — и, хмыкнув на вторичный чонгуков ляп в этом вопросе, возвращается к каким-то бумажкам, сидя за одним столом с президентом в кабинете, выделенном для студенческого совета. — Вот прямо сейчас напишу. При вас. — Ты остался после урока буквально для того, чтобы поговорить с ним об этом, но ничего ему не сказал, — замечает Ким. — Чем он так занимает все твои мысли? Пауза. Чимин, заполняющий анкеты новых членов совета, которые ему высылают в какао, делает полными губами бесшумное «оу», но не комментирует, а Чонгук теряется, выдохнув. Занятия кончились, школа опять почти что пустая, и они говорят достаточно громко, не опасаясь, что их кто-то услышит: в конце концов, в этом разговоре, на первый взгляд, нет ничего такого, что могло бы смутить простого среднестатистического ученика, который не знает, чего хочет от жизни, поэтому того, что их внезапно кто-то услышит, Чонгук не боится. Но сейчас откровенно теряется, невольно вспоминая их разговор с Тэхёном и свою внезапную смелость, от которой сейчас и след простыл. Он чувствует себя таким неловким каждый раз, когда думает об удивительном Ким Тэхёне. И почему-то таким уязвимым из-за всех этих эмоций и чувств, что он внутри вызывает, что они заставляют сбиваться дыхание, но ощущать себя абсолютно счастливым лишь потому, что они встретятся на выходных, Боже — и, кажется, будут обращаться друг к другу на «ты». Не Ким-сонсэнним, а просто Тэхён. Не в костюме, а, например, в джинсах? Не в рамках их кабинета или учительской, а просто, за чашечкой кофе, чувствуя себя безмерно нелепыми, но широко улыбаясь. И что отвечать Намджуну сейчас? И на помощь приходит Юнги, криво ухмыльнувшись и поворачиваясь к Намджуну со скептицизмом во взгляде: — Знаешь, чувак, я тебе могу так сказать: если у тебя в классе есть ученик, который при анкетировании касательно будущего профиля сдаёт пустой лист, то это портит статистику и твою репутацию классного — пока мы все в школе, Ким-сонсэнним для нас и отец, и друг, и психолог, и ему совершенно необходимо, чтобы Чонгук выбрал для себя в этом мире занятие, которое потом не сведёт его в могилу от безнадёги, сечёшь? Поэтому, да, я уверен, что каждый раз, когда Ким-сонсэнним его видит, то это начинается «Чонгук, а что тебе нужно в этой жизни?». — Ну, не совсем так, — раздаётся грудное и низкое с неловким смешком, и, вздрогнув, Чонгук замирает, обернувшись и видя уставшего, но улыбающегося Ким-сонсэннима в дверях. Тэхёна, с которым у них случилось «Я никогда никому не скажу», «Я с тобой в одной лодке», а ещё «тёплый» и «солнечный». Как там было? Так подходят друг другу. — Ким-сонсэнним! — и Намджун подлетает. — Боги услышали нас! Скажите, есть ли у Вас время, чтобы обсудить с нами некоторые нововведения студенческого совета? И это... весело. В том смысле, что из школы они впятером выходят в начале восьмого, проведя всё это время за тем, как можно улучшить деятельность совета, и это действительно было комфортно и здорово — прорабатывать с Ким-сонсэннимом различные детали и планы, которые могли бы сделать их школу лучше и проще, не выходя за рамки правил учреждения. Юнги предлагает отпраздновать Чусок, Чимин — организовать кружок танцев, Чонгук, в свою очередь, робко выдвигает идею художественного, где бы все желающие могли учиться хотя бы азам рисования... и происходит момент. Тот самый, когда Тэхён, негромко смеясь, кладёт ему руку на голову, ероша и без того непослушные волосы, и, глядя прямо в глаза, говорит: — Будешь его президентом? Я уверен, у тебя прекрасно получится, потому что ты потрясающий, — и Чон так краснеет отчаянно, опуская глаза, чувствует, как глупое сердце колотится, не в силах справиться с таким охватом эмоционального спектра, а ещё неожиданно думает, что он весь, кажется, как на ладони, и сейчас так очевиден, что... — Факты! — восклицает Намджун. — Я тоже уверен, что Чонгук справится: его рисунки волшебные! — Он безумно талантлив, — кивает Чимин, улыбаясь. — Чонгук, тебе стоит попробовать. — А Ким-сонсэнним поддержит тебя, — хитро растягивает губы Юнги. — Я прав? — Именно так, — не спорит учитель. А потом, да, они выходят из школы. Это легко, весело, они не перестают благодарить Ким-сонсэннима за то, что он оказал им такую поддержку и предложил свою помощь, по крайней мере, хоть в том, чтобы переговорить с завучем — даже список составил того, что предстоит обсудить. Погода ещё достаточно тёплая — Чонгук решает дойти до дома пешком, и какое-то время они все идут до первой же станции метро, где Намджун и Чимин сразу «отстёгиваются»; Юнги же ещё следует рядом какое-то время, но ровно до того момента, пока не доходит до своей остановки автобуса, и, да, это история, когда ты остаёшься наедине со своим крашем, который по совместительству твой классный руководитель, и не знаешь, о чём говорить, поэтому идёшь, опустив голову, и чувствуя, как краснеешь просто по факту. — Хей, — говорит Тэхён спустя минут пять. — Я хочу проводить тебя. Это возможно? — Зачем? — выходит с задваиванием: Чонгук останавливается, смотрит на него удивлённо и боится дышать. — Не стоит утруждать себя, я всё понимаю, мол, я проблемный ученик и Вы хотите уделить мне больше времени, чем всем остальным, но ведь уроки кончились. Мы не в школе, и Вы не обязаны, я... — А я думал, что мы с тобой теперь на «ты», Ку, — мягко улыбается Тэхён, глядя на него почти по-отечески, но с ноткой хитрости в тёмных глазах. — Мне понравилось, как звучит твой голос тогда, когда ты обращаешься ко мне неформально. Ещё немного, и в свои девятнадцать Чонгук словит сердечный приступ, вы в курсе? Потому что крашам запрещено говорить такие вот вещи тем, кто в них ужасно влюблён. Это плохо для здоровья, от такого почки отказывают, а потом будет печень страдать, потому что алкоголь уже продают. — Я... могу к тебе так обращаться, да, Тэхён... — заминка, чтоб шёпотом: — ...хён. Тэхён-хён, — увереннее. — Мне нравится, да. Прости за то, что, ну... было сегодня. — Тебе не за что извиняться, ребёнок, — и снова смеётся негромко. — На самом деле, я хочу сказать тебе спасибо за это, — и, на ходу протянув руку, снова ерошит. Приятно. — Ты даже не представляешь, какую поддержку ты мне оказал. Ещё и открылся. Это ценно для меня, Ку, и ты даже не можешь представить, насколько, потому что сейчас мне достаточно сложно. — Почему сложно? — и ему нравится это касание расслабленных пальцев по щеке, когда Тэхён хочет руку убрать, а Чонгук снова поднимает к нему свое красное, как томат переспелый, лицо. — Можешь не отвечать, если личное. — Я долгое время жил вместе с парнем, — вздыхает тот, и это так странно — слышать о таких вещах столь будничным тоном, и не от друзей, а от того, кого уважаешь, того, кто буквально твой учитель, вы понимаете? — Мы были вместе два года, но наши отношения изжили себя, и мы мирно расстались, осознав, что давно не любим друг друга. Я не страдал, но мне было... непривычно и одиноко почти без малого год, и стресс, вот, сказался — решил довериться матери, а дальше ты уже знаешь. — Какой он? — интересуется Чон внезапно для них обоих. — Кто? — Твой бывший. — Сокджин? — и, задумавшись, Тэхён возводит взгляд к темнеющему небу. — Красивый? Умный? Да, он такой. Ещё он прекрасно готовит, старше меня и к нему всегда можно обратиться за поддержкой или советом. Он отличный парень, и мы расстались друзьями, так что... — А как вы познакомились? — и почему-то Чонгук чувствует жжение в груди, когда об этом самом Сокджине задумывается, хотя, казалось бы, логики здесь никакой и ревновать он прав не имеет. Но скажите этому глупому сердцу в тёплый вечер четверга, когда он идёт рядом с мужчиной, в которого очень влюблён — и оно вас не послушает. Его даже не слушает. Здравый рассудок тоже потерпел поражение. — Звучит глупо, но в «Тиндере», — и, когда Чон не отвечает ему какое-то время, Тэхён касается его плеча пальцами. — Я знаю, что ты задумал. Регаться там — плохая идея, когда у тебя ещё не было отношений и, уж тем более, секса. — Почему ты так уверен в том, что я девственник, а? — и брови хмурит, чувствуя себя предсказуемым. — Потому что... — и голос Тэхёна вновь звучит весело: — Это написано у тебя на лице. Но не гонись за опытом, Ку — он придёт к тебе сам. В том, что ты не занимался сексом с кем-либо, ничего плохого нет, честно. Уж лучше твой первый раз будет с кем-то, кому ты доверяешь, с кем-то, кто о тебе позаботится, чем просто с левым парнем из приложения, который лишь ищет разовый трах и даже не покажет тебе, что хорошо кончить можно разными способами. «Я тебе доверяю», — хочет сказать ему Чонгук сразу же. — «Я верю, что ты обо мне позаботишься», — эти слова губы жгут. — «Покажи мне, как кончить», — но он глотает их вместе с горечью и вместо этого только вздыхает, инстинктивно потянувшись в карман своей лёгкой куртки за сигаретами и... осекается, вспоминая, с кем именно говорит о своём сексе прямо сейчас. — Стрельни, как в старые добрые, — и Тэхён неловко потягивается, откидывая со лба назад свои такие красивые волосы, а потом, видя чужое смешение, снова широко улыбается. — Сейчас мы не учитель и ученик. Мы... друзья? Думаю, так. Надеюсь, тебя не нужно подводить к той круглосутке и давать в руки пакет, чтобы ты уже выдохнул и вспомнил, что я уже долгое время в курсе того, что ты куришь? — Ты вспомнил, — шепчет Чонгук. Тэхён ведёт плечом, хмыкает, а потом упирается взглядом в абстрактную точку на горизонте. — Ты вспомнил, где и как я стрелял тебе сигарету. — Хочешь честно, Ку? — Да, — отвечает, протягивая ему целую пачку. — Я и не забывал, — и Ким прикуривает. Чонгук останавливается. В тишине улочки, что ведёт аккурат к дому, он останавливается, чтобы посмотреть Тэхёну в лицо, прямо в эти глаза, почему-то осознавая особую важность момента, а тот смотрит на него без страха, спокойно, но с серьёзностью на красивом лице. Он хочет задать много вопросов прямо сейчас, и главный из них звучит предсказуемо: почему не сказал? Не дал понять? Почему притворился, что первый раз видишь, Ким Тэхён, если это не так, и притворялся всё это время даже после того, как узнал, что Чонгук тебя уже рисовал? Он может задать каждый из них. Но с губ рвётся другой, не менее правильный: — Почему? И Тэхён опускает глаза, губы поджав, и ведёт неловко плечом, обтянутым в светло-коричневый плащ. — Потому что я тогда увидел курящего парня, подошёл к нему стрельнуть сигарету, и первое, о чём подумал, было «Вау, он безумно красивый». Я бы нарисовал тебя, если б умел. Честное слово, он получит приступ в свои девятнадцать. Умрёт, и последними словами его будут «Во всём виноват мой учитель, в которого я так, сука, влюблён». Тот самый учитель, на которого он сейчас стоит во все глаза смотрит, пытаясь сформулировать мысль, но она стреляет дурацким: — Я умею. И нарисовал тебя по той же причине. — Я жалел о том, что не познакомился с тобой, — смеётся с ноткой грусти. — На тот момент мы с Сокджином уже были порознь, и я думал: почему нет? Вдруг судьба? Вдруг он гей? — и пожимает плечами. — Я был готов рискнуть получить по морде от тебя, да, но зассал и просто ушёл. И вот ты здесь — и я понимаю, что реально судьба, но всё-таки сука, потому что ты мой ученик. — Всего на год, — срывается с губ. — Даже меньше с учётом каникул и выпускных экзаменов, верно? И я совершеннолетний, ты помнишь? И Тэхён кусает себя за губу, тщетно пытаясь удержаться от очередной широкой улыбки. — Ох, поверь, помню. Это мне не делает легче. — Почему? И получает высоковольтный удар прямо по венам, когда ловит взгляд этих нереальных, блять, глаз, а после слышит негромкое: — Потому что я хочу тебя, и это взаимно, разве не так? Ты в моём вкусе, а я в твоём — это очевидные вещи. А ещё я хочу сходить с тобой на свидание в эту субботу, так что иди домой, тебе завтра сдавать мне три главы Гамлета, и в субботу я хочу выпить кофе с тобой. И погулять, если ты будешь не против. — Только за, хён. И вот он, снова момент, когда Тэхён, протянув руки, прижимает его прямо к себе, пользуясь тем, что вокруг пусто и нет никого, и его рука скользит к ладони Чонгука, чтоб переплести их пальцы в замок. Он наверняка слышит, как колотится птицей чонгуково сердце, когда он прижимается, обнимая за талию, и, наклонившись губами к губам, шепчет негромкое, но дыханием остро ощутимое на столь нежном участке: — До завтра, Ку. Хорошего тебе вечера. И отпускает, чтоб, помахав и широко улыбаясь, отправиться куда-то назад, оставляя Чонгука совершенно разбитым и с одной только мыслью: Краш оказался взаимным. И они идут на свидание.***
Теперь, после этого странного дня, который кончился на удивление гладко, Мин понимает Чонгука с его этим крашем в Ким-сонсэннима — тот действительно оказался отличнейшим парнем, готовым помочь и прийти на выручку тем, кого ему впихнули по долгу работы, и то, что он вызывается помочь им со студсоветом и сидит допоздна, а затем, не стесняясь, идёт вместе домой, смеясь и ведя себя, словно сдержанный хён, говорит Юнги о нём две вещи: Тэхён очень добрый, но одинокий. Почему, он не в курсе, но, очевидно, живёт один и не знает, чем можно занять своё свободное время. Или боится остаться наедине со своими же мыслями, как, если быть честным, боится остаться Юнги, раз за разом сбегая в себя, пытаясь избавиться от мерзкого чувства отвратительной боли, которая преследует с августа. Выходя из автобуса, он снова возвращается в ту реальность, где ему нужно быть лучше. Где у него отец, который много работает, мать, что ушла из семьи и сменила контакты, а ещё — давняя-давняя боль, которая не позволяет ему свободно вдохнуть. Юнги тащится к дому на деревянных ногах, вяло предаваясь привычной апатии, на ходу маску снимает и мысленно кидает на асфальт тротуара, но только затем, чтобы завтра с утра надеть такую же новую. Он так сильно боится оставаться один уже много месяцев. Он так сильно любит Хосока, который с ним просто, как оказалось, играл, а сейчас чувствует себя виноватым, и он очень хочет, чтобы это быстрее прошло. Юнги стёр все их фотографии, но воспоминания о губах на губах ему не стереть, об объятиях — тоже, и о «всегда буду рядом» — тем более. Ему дурно и плохо каждый раз, когда он наедине с собой остаётся, потому что он всегда мыслями в итоге неизменно с Хосоком в попытке понять и прочувствовать, чем тот сейчас занимается. Он так, блять, устал. Устал любить, устал думать, устал скрывать свои чувства к брату лучшего друга от этого самого друга, потому что Чонгук точно будет жалеть, а ему это не нужно. Возможно, он бы обнял его, и тогда бы Юнги непременно расплакался, но с него хватит — за это долгое время он уже своё отрыдал. Возможно, в нём слёз уже не осталось: только рвущаяся наружу истерика, когда он, завернув за угол к дому, тормозит, видя в паре шагов от себя знакомую рыжую голову и узкое лицо с тонкими чертами и вздёрнутым носом — такое красивое, для него много лет уже самое-самое. Припадок булькает на губах немым криком, когда Хосок голову поворачивает и с ним взглядом сталкивается, чтоб открыть рот и изречь короткое: — Стой. Не убегай. — Уходи, — хрипло и сдавленно. — Я не хочу тебя видеть. Уходи к ней обратно, она тебя наверняка заждалась. — Юнги, блять, пожалуйста, — и, подскочив, хён Чонгука за его плечи цепляется. — Пожалуйста, выслушай, я понимаю, что это будет звучать, как абсурд... — Не трогай меня, — и чужие руки с себя грубо скидывает. — Или я буду кричать. Понял? Привлекать внимание буду. Не пиши мне. Не звони. Забудь меня. Я для тебя просто лучший друг твоего младшего брата, а всё, что между нами было до этого — просто абсурд. Ошибка, окей? — Ошибка? — и Хосок смотрит на него такими глазами, что Мин хочет либо прижать его к себе, либо дать прямо в рожу — чего именно хочется больше, пока не решил. — Ты называешь это ошибкой? — Да, — обрубает. — Дай к подъезду пройти, хён. Вали к своей девушке и прекрати пытаться ей изменять, как ты мне изменил, — и, грубо толкнув плечом старшего, Мин идёт в сторону входной двери было, когда Чон кричит ему вслед надрывное: — Не я был первым, если ты не забыл! — и это бьёт прямо в спину, между острых лопаток. И Юнги, повернувшись, смотрит ему прямо в глаза, чтобы выцедить коротко: — И я тебе прямо об этом сказал. А ещё объяснил, почему. А потом вспомни, что ты сделал дальше, и оставь меня в покое, Хосок, если ты ещё хочешь видеть меня рядом с твоим младшим братом. И, не оборачиваясь, заходит в подъезд, где какое-то время ждёт лифт, в который заходит и нажимает на кнопку с цифрой одиннадцать. И воет в голос, когда дверцы за спиной закрываются. Юнги думал, что слёзы закончились. Но немного ошибся.