«Потому что я хочу тебя, и это взаимно, разве не так?»
Господи.«Ты в моём вкусе, а я в твоём — это очевидные вещи».
Блять.«Если я тёплый, то ты тогда солнечный, Ку».
Чонгук пачкает стену с хриплым выдохом — и это выходит настолько, чёрт, сильно, что какое-то время он вынужден ещё стоять и смотреть в никуда в попытке вернуться обратно в сознание. Он подрочил на Тэхёна. Он кончил на его образ прямо сейчас. Обратной дороги, кажется, нет?***
ktaehyung: я хочу поговорить с тобой И сердце к глотке. Чонгук отрывает взгляд от чтения «Гамлета», чтобы взять телефон дрожащими пальцами и увидеть короткое сообщение от того, кто его задал — и в голове сразу миллион самых страшных мыслей, на самом-то деле. jjkoo: что-то случилось? ktaehyung: что? нет, боже, ребенок хаха ktaehyung: я просто хочу поговорить с тобой ktaehyung: ты же не против? jjkoo: всегда только за jjkoo: но тогда завтра ты будешь игнорировать меня на своем уроке ktaehyung: ? ktaehyung: почему? jjkoo: потому что прямо сейчас я пытаюсь делать дз, которое мне задал ты ktaehyung: ох ktaehyung: не буду мешать jjkoo: стой jjkoo: нет jjkoo: мешай jjkoo: мешай мне очень сильно, пожалуйста ktaehyung: хахаха ktaehyung: хорошо, ребенок ktaehyung: как тебе гамлет? jjkoo: он меня злит ktaehyung: почему jjkoo: too much of emotions ktaehyung: о, так вы из англии jjkoo: а ты смешной jjkoo: в общем, да, он очень экспрессивный jjkoo: у него слишком много эмоций jjkoo: совсем, как jjkoo: а, блять, ладно, забудь ktaehyung: ????? ktaehyung: говори! ktaehyung: договаривай, раз начал, ненавижу, когда кто-то так делает!!! jjkoo: ...совсем, как у меня к тебе Тэхён долго молчит. Секунд тридцать, если быть точным, потому что Чонгук за этот промежуток, когда даже минуты на часах дисплея не успели смениться, успел три раза умереть и воскреснуть, а ещё — может быть, слегка съехать крышей, думая о том, с каким удивлением Тэхён прочитал его сообщение. А потом умер реально, потому что: ktaehyung: ку ktaehyung: что ты делаешь? ktaehyung: почему я чувствую себя таким слабым сейчас? ktaehyung: и счастливым. очень счастливым И воскрес, чтоб написать ответ и лечь в гроб снова. jjkoo: не знаю? хаха jjkoo: я просто говорю тебе то, что я чувствую jjkoo: я не знаю, как по-другому jjkoo: есть чувства — надо чувствовать, хочется сказать — говори х( ktaehyung: господи аххаха ktaehyung: ты такое чудо ktaehyung: заставляешь меня улыбаться jjkoo: ты меня jjkoo: тоже ktaehyung: спокойной ночи, солнечный ребенок ktaehyung: спасибо, что поговорил со мной jjkoo: ты не должен благодарить за это, слышишь- ktaehyung: но я это делаю ktaehyung: иди учись, завтра спрошу тебя первым) jjkoo: ты!!! ktaehyung: :)***
— Я... — и Хосок этим летом поднимает на него удивлённый взгляд, замечая, что Юнги трясётся всем телом, когда рот открывает, чтобы выдавить из себя хоть какой-нибудь звук. Они сейчас снова в доме семейства Чон, но пока что — пока что — совершенно одни, потому что Чимина с Чонгуком оставили на отработку по алгебре и они сказали, чтобы он шёл к хёну без них, потому что если они проебутся втроём, то он их уничтожит. И теперь Хосок стоит возле раковины, сделав было шаг навстречу, чтобы сгрести в объятия или поцеловать хоть, он точно не знает — ничто больше не имеет значения кроме факта того, что хён обещал своему младшему брату, от которого никогда ничего не скрывает, что, невзирая на ориентацию Чонгука, у их родителей так или иначе будут внуки, потому что детей у них двое, а не один, и это значит, что... Юнги глупый. Или любящий слишком давно для того, чтоб опрометчиво рискнуть помечтать, что у них это до конца, до самой старости и всем наперекор. И сейчас, глядя в эти глаза, полные нежности, не может отделаться от ощущения, что он всего лишь очередная ступенька в жизни человека, которого любит так сильно, а ещё чувствует себя испорченным и, чёрт возьми, грязным от факта того, что он сотворил в клубе той ночью. Юнги не хочет быть просто ступенькой. Он не перевалочный пункт, не какая-то остановка автобуса под названием: «Дурной трах в студенчестве», он живой человек, и ему очень больно прямо сейчас просто от факта, что его любят здесь и сейчас — мимолётно. — Что случилось, Юнги-я? На тебе лица нет... — голос старшего из братьев Чон звучит очень взволнованно, а Мин ощущает, что его мелко начинает трясти от того, что он сейчас должен сказать: слиться с темы не выйдет, Хосок ему в душу залезет, узнает, разведает, а кому-кому, но любви всей своей жизни Юнги врать точно не сможет. — Я тебе изменил. И это так просто сказать. Так просто прочувствовать. И так больно становится после, когда Хосок, уже приподнявший руки, чтобы обнять своего непутёвого младшего, замирает внезапно: его брови всё ещё в тревоге изломаны, рот приоткрыт, но глаза распахиваются широко-широко. А взгляд пустой. — Что? — Я изменил тебе, хён, — Юнги девятнадцать только-только исполнилось, а он уже чертовски устал жить в мире, где его бросила мама, сменив номера, и отец лупит порой, когда думает, что сын недостаточно усердно старается, постоянно продавливая авторитетом в духе: «Я тебе ни копейки не дам» или «Ты никуда не поступишь, если будешь шататься» — и он понимает, что тот, растящий его с пяти лет, прав по-своему. Не всю же жизнь ему на отцовской шее сидеть, он уже взрослый и проблемы у него уже выросли: для заработка нужно много работать на хорошей работе, а чтобы эту хорошую найти — поступить и отучиться усердно. Но он устал. Правда, устал: глядя на Чонгука с Чимином, которых родители готовы поддержать в любом направлении, он испытывает острейшую зависть — у него так нет и не будет. — Каким образом? — хрипит тихо Хосок. — Переспал с другим парнем, — спокойно отвечает Юнги. Он так долго любил парня, что стоит напротив него, настолько привык тайно страдать долгие годы, что чуть не умер от счастья, когда узнал, что это взаимно, а сейчас, да, пошатнулся. И говорить им, в принципе, не о чем, потому что и Хосока можно понять — он тоже хочет быть для своих родителей лучшим. Каждый из них этого жаждет. — Кто он? Я его знаю? — Нет. Просто рандомный парень из клуба, хён. Вот с ним. — Ты был пьян? — нужно держать лицо. Нужно не видеть, как Хосок побелел, как дрожат его тонкие губы, просто необходимо, потому что тогда Мин разрыдается и всё будет ещё хуже. — Да. И мне было... больно. Это было ошибкой, я не знаю, как мне теперь себя оправдать, но это не нужно тебе. Я просто хочу быть честным с тобой, потому что чувствовал себя отвратительным и уязвлённым в тот момент, сильно напился, и... блять, — и чувствует горячие слёзы по скуластым щекам, когда резко опускает голову, и шмыгает носом позорно. Дерьмо, он не должен был плакать. Не при Хосоке. Но он так сильно, сука, любит его. Больше всех в своей жизни. Больше себя самого даже. — Юнги-я, — голос хёна совсем рядом: он неожиданно мягкий, пусть и мелко подрагивает, а хватка, которой он придерживает его за плечи, неожиданно сильная, но в хорошем смысле этого слова. Она устойчива, помогает держаться, она словно сдерживает порывы души Юнги разлететься на осколки к чёртовой матери. — Почему тебе было больно? Скажи мне, пожалуйста, ладно? Мне важно знать, Юнги-я. — Потому что я слишком сильно тебя люблю, хён, — и тишина. Вот и сказал. Первый раз. — Гораздо сильнее, чем ты можешь подумать, я бы на твоём месте боялся. — А я не боюсь, — и... Чон-старший его к себе прижимает, выдыхая тихонько. — Потому что всё, что я тебе могу посоветовать: бойся моих чувств точно также, окей? Мне нужно было тебе раньше сказать, Юнги-я, прости меня, возможно, со стороны кажется, будто я пудрю тебе мозги, но это не так. Я тебя тоже очень сильно люблю. И они оба плачут. Долго или нет — чёрт его знает, но у Юнги в душе будто распускаются миллионы цветов, когда он прижимается к этой груди, прячет нос-кнопочку в чужом основании шеи и позволяет себе хорошенько проплакаться: так, чтобы потом быть похожим на пельмешку Бао*, ни больше ни меньше. И это так странно: чувствовать себя настолько разбитым и счастливым больше всех в этом мире одновременно. Он навсегда запомнит этот момент. А потом Хосок ему изменит. Но это будет чуточку позже. Пока они стоят здесь, в квартире семьи Чон, и любят друг друга, пусть со слезами и шмыгая носом, но искренне.