«Не я был первым, если ты не забыл»
Если бы Хосок знал, сколько раз Юнги, умываясь соплями из-за того, что осколки его дурацкого сердца впиваются в рёбра особенно больно, стирал сообщения с тупыми «Прости» и «Люблю до сих пор», он бы охуел, наверное. Или послал бы к чёрту, потому что такое не прощают, вроде как, да? Изменить — это же предать, так? Это выбрать кого-то вместо того, кто вложил все свои силы, прикрываясь миллионом причин, и какая разница, к чёртовой матери, почему так случилось? Хосок попытался простить его. Но не простил — и сделал больнее всех, кто когда-либо причинял ему вред. И они могли бы поговорить, если бы Юнги считал, что им есть, о чём, потому что он точно уверен: доверять друг другу, как раньше, они точно не смогут. jhope: пожалуйста, выйди jhope: давай уже поставим точку на этом Глядя на только что полученные сообщения, Мин только губу закусывает, чувствуя, как снова позорно начинает жечь чёртовы глаза, которые из-за обилия пролитых из-за Чон Хосока слёз уже напоминают блядские щелки: не самый лучший внешний вид для того, чтобы выходить и, как тот сказал, «ставить точку». А ещё Юнги огромнейший трус. myoongi: я не выйду myoongi: уходи домой Потому что больше всего на свете он боится, что между ними всё кончится.***
— Привет, — и Пак, широко улыбающийся, снова здесь: рисует плакат, удивляя Намджуна раз за разом, если быть честным — никогда Ким не подумал бы, что самый популярный парень их школы будет относиться с таким отчаянным рвением к подобной работе. Если быть честным, то впечатление о Чимине у него было довольно поверхностным до этого лета: взбалмошный, легкомысленный, ветреный — так президенту казалось, но этот год, наверное, важен не только из-за того, что определяет их будущее, сколько ещё и потому, что они все переходят на новый этап своей жизни. Тот самый шаткий момент, когда ты уже совсем не ребёнок, но ещё и недостаточно взрослый, однако твои цели и приоритеты немного сдвигаются: если раньше всё, что тебя волновало — это домашка и сдача контрольных, то сейчас, вступая на эту тропу, осознаёшь, что в мире куда больше глубоких проблем, которых не решить пересдачей или ответом у доски, который перекроет плохую оценку. И сейчас, только сейчас, до Намджуна доходит понимание, насколько мир может быть безгранично объёмным, с настоящим гремучим коктейлем эмоций, ошибок и опыта. Вот Чимин — яркий пример. Он никогда не стремился с ним сблизиться, но это лето расставило всё по местам, и Ким находит совсем удивительным факт, насколько ошибочным бывает поверхностное впечатление о человеке. Да, конечно же, они были знакомы долгое время, учась до этого в параллельных классах и так или иначе встречаясь на отработках — да и мало, кто в школе не знает Пак Чимина, поскольку Пак Чимин — эталон для девчонок... и многих парней, что уж сказать. Смешливый, со средней успеваемостью и постоянным балластом в лице Чон Чонгука и Мин Юнги, где последний непонятно, как затерялся в этой тусовке: спокойный, достаточно скрытный и замкнутый, он производил впечатление того, к кому лучше вообще лишний раз не подходить, иначе руку откусит. И вот теперь Намджун знает Чимина намного лучше, и ему становится ясным, почему такой рассудительный человек, как Юнги, всё ещё дружит с этим улыбчивым смазливым парнишкой. Возможно, Пак и имеет среднюю успеваемость, но он крайне разносторонний: он знает очень много обо всём, что касается игр, безмерно — о музыке, любит сериалы и научную фантастику, изучает историю средневековой Европы самостоятельно и умирает по «Игре Престолов», хотя последний сезон ненавидит. Этим летом они много говорят о литературе, ходят на выставки и в «Lotte World», в кино и едят курочку в кисло-сладком соусе посреди Мёндона. Чимин весёлый, у него классные шутки и он испытывает непреодолимую тягу к «Дайсо», пытаясь скупить все этажи. Намджуну он нравится. Чимин классный друг. — Ты чего так рано? — удивляется президент, проходя в специально выбитое Ким-сонсэннимом помещение побольше. Пятеро девочек в общем чате написали, что придут пораньше, чтобы помочь с плакатом для фестиваля Чусока, но Пак отмолчался, и вот теперь здесь с испачканными в краске руками. Один. — Ким-сонсэнним простыл на выходных, и поэтому у нас отменили литературу, — произносит Чимин. — Я решил потратить это время с пользой для студсовета. — Но ведь ты совсем не умеешь рисовать, — негромко смеётся Намджун, ставя вещи на один из ближайших столов и подходя к большому ватману, который одноклассник расстелил на полу. — Почему не попросил Чонгука помочь? — Он... занят, — туманно отвечает Пак с едва различимой заминкой. — Но обещал присоединиться попозже. Ну, так что, Намджун-а? — и, встретив вопросительный взгляд президента, широко улыбается: — Вдвоём не так сложно. Рисуй со мной? И отказать тут сложно, что уж сказать.***
— Ты заразишься! — этот ребёнок, конечно, совсем удивительный. Совершенно отзывчивый, душа нараспашку, льнёт к груди, словно котёнок, ласковый-ласковый: такого только обнимать крепко-крепко и к себе изо всех сил прижимать, чтоб улыбался, нежное солнышко, которое сейчас светит только для него одного. Он ужасно опасен: заставляет Тэхёна чувствовать чувства, если можно так выразиться, и улыбка у него — тёплая-тёплая, совершенно очаровательная, чёрт побери, от неё сердце тает, и он настолько умилительный, что фактически больно становится от такой простой искренности и порывов любви. — Не заражусь, — бормочет Чонгук, носом зарываясь куда-то в ворот простой белой домашней футболки своего... бойфренда? Ким действительно не знает, кто они друг для друга: возможно, Чон уже через неделю поймёт, что они не очень хорошо друг другу подходят — зачем ему простой школьный учитель старше него? Да, не так уж и сильно: но это сейчас, в свои двадцать пять, Тэхён это хорошо понимает. А когда тебе девятнадцать, все, кто уже ближе к тридцатнику, кажутся ужасными, чёрт возьми, стариками. Но пока есть возможность — сжимает в объятиях этого несносного мальчишку, который вместо того, чтоб поспать лишний час, наоборот, встал пораньше (и это-то — в понедельник! на такое способны либо отчаянные, либо очень, очень влюблённые) и приехал к нему, выпытав адрес накануне, когда Ким в разговоре пожаловался, что, кажется, немного простыл. Трогает? Тэхён будет лжецом, если скажет, что нет. Возможно, ему хочется сейчас совершенно уродливо ныть, дарить это безграничное чувство щемящей грудь нежности, столько её, что если выплеснет разом — утопит мальчишку. А тот и не против, судя по всему, чёрт возьми — прижимается к его шее губами, и просто: — Что ты делаешь, хитрый ребёнок? — Измеряю твою температуру! — негромко смеётся Чон, толкая языком смуглую кожу и осторожно спускаясь вниз, прямо к ключицам. — Это не так делается, Ку! — Ты медик? — бормочет этот хитрец без тени смущения. — Нет, — ладно, это приятно. Это безумно приятно: стоять так, крепко обнявшись, и позволять ненавязчиво-нежно терзать своё тело, несмотря на то, что это сбивает дыхание. — Вот тогда и не возмущайся, понятно? Не знаешь — не говори! — урчит Чонгук, а затем, подняв лицо, прижимается губами к его губам в сухом целомудренном поцелуе. — Ты очень болен, Тэхён-а. — И чем же? — Мной. — Я думал, мы давно уже прояснили этот момент, — и Ким смеётся, слегка голову назад откинув и слыша возмущённое фырканье. — Я думал, ты мне что-нибудь новое скажешь, а не очевидные вещи. И, чёрт, прекрати, несносный ребёнок, пытаться меня возбуждать, окей? — Почему нет? — надувшись, Чонгук вздыхает и идёт за ним из коридора на кухню, расстроенный. — Потому что тебе совсем скоро нужно быть в школе, — поясняет Тэхён, кивая ему на стул и отходя к вскипячённому чайнику. — И если я узнаю, что ты прогулял, я сдам тебя родителям, ясно? — и вздрагивает, когда Чонгук прижимается сзади, уткнувшись щекой между лопаток. Этот ребёнок... — Я хочу, чтобы ты был моим первым, — неожиданно просто произносит Чон. И в глотке сохнет, а Тэхён, вздрогнув, едва не проливает чёртов чай, рискуя обжечься — и не то, чтобы он не знал о таком желании этого невыносимого (в самом хорошем смысле этого слова) мальчишки, но когда тот так просто это озвучивает, эффект колоссальный. — Я буду, — отвечает спокойно. А после, вздохнув, ставит чайник обратно и, развернувшись в чужих объятиях, обхватывает это милое лицо своими ладонями, заставляя посмотреть на себя. — Но я не хочу, чтобы твой первый раз произошёл за... полчаса? — Почему нет? — хлопает глазами Ку (у него такие реснички, о, Боже). — Потому что я хочу, чтобы тебе всё понравилось? — мурлычет ему в ответ Тэхён, ласково ткнувшись носом о нос. — Это требует времени, Чон Чонгук. Я буду тебя немножко, но мучить, — и смеётся, глядя, как пугается этот зайчонок. — В хорошем смысле, — чмокает в губы. — Тебе всё понравится. Но потом, ладно? — В беседке ты говорил по-другому, — дуется Чон. Эти подростки... — Тогда у меня были эмоции. — А сейчас их нет? — А сейчас я хочу тебя беречь, ясно? Поэтому пей дурацкий чай и тащи задницу за новыми знаниями. Я всё ещё твой учитель, ты помнишь? — но Чонгук снова не слушает: подаётся вперёд, впиваясь в его губы ещё пока таким неумелым, но чертовски очаровательным и горячим поцелуем, который носит тот самый пошловатый оттенок благодаря шумному дыханию, объятиям и влажному сплетению языков. Но Тэхён не даёт себя одурачить — отстраняется и, беззлобно нахмурившись, напоминает: — Ты заразишься! — Я уже болен, — отвечает мальчишка. — Чем? — и настала очередь серьёзного взрослого хлопать глазами. — Тобой. Я думал, мы давно уже прояснили этот момент. Бесстыжий. Но Тэхён в него так чертовски влюблён.