Таймлесс. Pov Гидеон

Оказавшись в настоящем, я увидел Гвендолин, которая в оцепенении сидела на земле. Она провалилась в свои юбки и стала казаться маленькой и беззащитной в окружении такого большого количества ткани. Может, она ранена, подумал я, может, шпага, которая проткнула карету, достигла своей цели? Крови не было видно. Да и в атаку она ринулась так бодро несколько минут назад. От воспоминаний по телу прошёл холодок. Ну почему она меня не послушала? Все могло ведь обернуться совершенно по-другому. Кажется, она в шоке. — Вставай! — я протянул ей руку, желая вывести из оцепенения. Вторую руку я решил освободить и убрал шпагу. На ней запеклась кровь нападавших. Как раз в этот момент Гвендолин подняла взгляд и содрогнулась от увиденного. Да, надо было раньше спрятать оружие. — Пойдём, Гвендолин! Люди смотрят! В этот момент мимо пробегал мужчина, который с удивлением уставился на нас. Должно быть, мы были похожи на чудиков, сбежавших со странной костюмированной вечеринки. Надо срочно уходить из людного парка, мы привлекаем слишком много внимания. — Говорил я тебе или нет, чтобы ты сидела в карете? Говорил? — воображение вновь рисовало в моей голове другой исход и сердце от этих картин уходило в пятки. Я начинал сердиться на себя за то, что решил сегодня во что бы то ни стало поговорить с графом. Из-за меня чуть не погибла девушка, которую я знал всего несколько часов. Гвендолин никак не реагировала, поэтому я потянул её за руку и помог встать. — Это было невероятно легкомысленно и… очень… опасно… и… — я подбирал слова, — и чертовски смело. Да, это было чертовски смело, ринуться мне на помощь. И, надо признаться, восхитительно. — Я думала, что почувствую, если попаду в ребро, — сказала она, стуча зубами. — Я и не знала, что это такое чувство, будто… будто разрезаешь торт. Что, у него костей не было, что ли? — Наверняка были, — сказал я. — Но нам повезло и ты попала как раз куда-то между ними. — Он умрёт? Скорее всего, но я решил успокоить её. Мысль о том, что она убила человека, явно не станет утешительной сейчас. — Если это была чистая работа, то нет. Но хирурги в восемнадцатом веке не такие профи, как ребята из Анатомии Грей. Кажется, она мне не поверила и подумала, что совершила свое первое убийство. Гвендолин вновь начала оседать внутрь юбок платья, но я схватил её крепко за руку. — Пойдём, нам надо попасть обратно в Темпл. Там нас уже заждались. Она начала идти, еле переставляя ноги. Зубы при этом отбивали у неё чечетку. Кажется, ей нужен стакан виски. Или мне. — Пожалуйста, прекрати стучать зубами. Это звучит жутковато, — сказал я. — Я убийца, — с ужасом сказала она. — Ты о самообороне когда-нибудь слышала? Ты защитила сама себя. То есть, на самом деле, меня, если быть точным, — и я криво улыбнулся. Ведь именно мне было велено защищать её, а все вышло ровным счётом наоборот. — Это было вовсе не обязательно, — добавил я. Наверное, я бы продержался до прыжка, хотя сейчас уже сомневался в этом. — Ах, вот как! Не обязательно! А что с твоей рукой? Никак, кровь? — Это не страшно. Доктор Уайт мне поможет. Я не хотел пока признавать, что, возможно, она была права. Некоторое время мы шли молча, держась за руки. Если бы не обстоятельства, то я, наверное, получил бы удовольствие от такой прогулки. Спустя несколько минут, как мне показалось, Гвендолин успокоилась, зубы перестали стучать. И я решился высказать: — У меня прямо сердце остановилось, когда я вдруг увидел тебя там. Я видел, что ей уже гораздо лучше, и поэтому отпустил её руку. Потому что успел устать от внутренних перепалок между сердцем и мозгом. — А почему у тебя не было пистолета? — набросилась она на меня. — Вот у того, другого, был! — Даже два, — сказал я. — Почему же он ими не воспользовался? — Он воспользовался. Первой пулей застрелил бедолагу Уилбура, а вторая пуля чудом пролетела мимо меня. — Но почему он не выстрелил ещё раз? — Потому что у каждого пистолета только одна пуля, глупышка, — сказал я. Отчего-то мне захотелось назвать её вместо глупышки малышкой, но я вовремя сдержался. — Практичное маленькое огнестрельное оружие, которое ты видела в «Джеймсе Бонде», ещё не изобрели. — Но ведь сейчас-то его уже изобрели! Почему ты не берёшь с собой в прошлое нормальный пистолет, а таскаешься с какой-то дурацкой шпагой? — Я тебе не наёмный убийца, — ответил я. Мне и так часто приходится сталкиваться в прошлом с врагами графа и Ложи. Я никогда не хотел быть убийцей, но иногда этого было не избежать. Конечно, я не стал вываливать на неё всю правду. — Но это ведь… как так… должно же быть хоть какое-то преимущество, когда прилетаешь из будущего? А, вот мы где! Видимо, она полностью пришла в себя и начинала ориентироваться. — Давай вызовем такси до Темпла, — сказал я, не желая говорить больше об оружии и убийствах. — У тебя при себе есть деньги? — Нет, конечно! — У меня с собой телефон, — сказала она и выловила его из своего декольте. — А-а-а, вот что за серебряная шкатулка! Я подозревал! Ты глу… дай сюда! — вот что имел в виду лорд Бромтон перед нашим уходом. Аррр, Гвендолин, ну как можно быть такой? — чуть не вырвалось у меня. Но какой «такой» я сам себе не мог ответить. — Эй! Это моё! — не давала телефон девушка. — Да? Может, ты и номер знаешь, по которому я собрался звонить? — и забрал телефон. Пока я звонил дяде Фальку и просил прислать за нами машину, к нам подошла какая-то старушка и начала разговор с Гвендолин. — Они сейчас заберут нас, — сказал я и вернул телефон. — Мы пройдёмся до Пикадилли. — Где же можно вас увидеть? На какой сцене вы блистаете? — спросила старушка. — Ну… вы знаете… к сожалению, сегодня вечером был последний спектакль в этом сезоне, — сказала Гвендолин. — Ах, как жаль. — Да. Мне тоже. Как она ловко выкрутилась, и при этом вежливо. Зря я недооценил Гвендолин поначалу. Смелая, находчивая, сообразительная. Отругав себя за такие мысли, за невольное восхищение, я потянул Гвендолин дальше. — Я не представляю, как те мужчины смогли нас выследить. И по какому такому приказу Уилбур повёз нас в Гайд-парк. У нас просто не было времени на то, чтобы добираться окольными путями, — начал я на ходу разговаривать сам с собой, пытаясь разобраться в случившемся. — Кто-то знал, что мы будем там. Но откуда? Как это могло случиться? Гвендолин что-то прошептала и остановилась. — Что с тобой? — поинтересовался я. Она присела у обочины на корточки, кажется, её вот-вот стошнит. Только не сейчас! — Гвендолин, хватит! Нам нужно дойти вот туда! Просто глубоко вдохни, и всё пройдёт. Она заговорила медленно и отчётливо: — Пройдёт? А пройдёт ли то, что я только что убила человека — это пройдёт? То, что сегодня вся моя жизнь пошла коту под хвост — это пройдёт? То, что высокомерный, длинноволосый трус, который пиликает на скрипочке и носит шёлковые чулочки, постоянно мной помыкает — это пройдёт? Если тебе интересно, от всего этого меня тошнит. И, если тебе интересно, от тебя самого меня тоже — тошнит! Я не ожидал сейчас услышать такой пламенной речи от Гвендолин. Она была права, вся эта история с графом, сражение в парке, ещё и моё поведение добили её. Она ведь только вчера узнала, что может путешествовать во времени. — А сейчас я хочу домой, — закончила она, и в ее глазах появились слезы. Надо было утешить её. — Ну всё, хватит уже, — сказал я мягко. Слёзы градом покатились из глаз девушки. — Эй, Гвендолин, мне правда жаль, — я подошёл совсем близко, взял её за плечи и прижал к себе, не обращая внимания на бурю, которая начинала разыгрываться внутри меня от близости с ней. — Я-то, идиот, совершенно не подумал о твоих чувствах, — пробормотал я. — Помню, как у меня самого кошки скребли на душе, когда я только начинал прыгать. Ну и пусть я со шпагой, пусть и скрипка тоже… Я нежно погладил её по голове. Она громко всхлипнула в ответ. Её нежный запах затуманивал мой разум. Мне хотелось как можно дольше стоять и обнимать её, утешая. — Ну не плачь, — сказал я, не зная, как успокоить её, — всё в порядке. — Хотя сам понимал, что порядком тут и не пахнет. Гвендолин вырвалась из моих объятий и вытирала слезы руками. — Вот, возьми, пожалуйста, — сказал я, и с улыбкой протянул ей лимонно-жёлтый платок. — В восемнадцатом веке одноразовые платочки ещё не изобрели. К сожалению. Но давай я отдам тебе этот. Насовсем. Только она потянулась за платком, как перед нами остановился чёрный лимузин. В машине нас ждал мистер Джордж. Его лысина была усыпана капельками пота. — Мы чуть с ума не сошли от волнения, — сказал мистер Джордж. — О боже мой, Гидеон, что с твоей рукой? Ты истекаешь кровью! А Гвендолин отчего в таком виде? Она ранена? — Лишь очень измучена, — коротко ответил я. — Мы отвезём её домой. — Сожалею, но не получится. Мы должны осмотреть вас обоих. А твою рану нужно как можно скорее показать врачу. — Кровь давно уже остановилась. Это просто царапина, правда. Гвендолин хочет домой. Мне стало ужасно жаль её. И я хотел позаботиться о ней. — Она, наверное, ещё не достаточно долго проэлапсировала. Ведь завтра она должна пойти в школу и … — Мистер Джордж, она отсутствовала три часа. Этого точно хватит на последующие восемнадцать часов, — резко сказал я, пресекая любые возражения с его стороны. Видимо, это прозвучало недостаточно жёстко — Может и хватит, — сказал мистер Джордж, — но это противоречит правилам. Кроме того, нам нужно знать, как… — Мистер Джордж! — гневно воскликнул я. Он сдался, отвернулся и постучал в кабину водителя. Стекло с гудением опустилось. — Поезжайте направо по Беркли-стрит, — сказал он. — Мы сделаем небольшой крюк. Бурдон-плейс, 81. Мистер Джордж жалостливо посмотрел на Гвендолин. Видимо, сейчас она у всех вызывает такие эмоции, а не только у меня. — Что же там произошло, во имя всего святого? Гвендолин молчала. — В Гайд-парке на нашу карету напали трое незнакомцев, — сказал я. — Кучера застрелили. — Какой кошмар, — сказал мистер Джордж. — Я не очень понимаю, о чём речь, но всё подтверждается. — Как так? — хранителям что-то известно об этом? — Запись от 24 сентября 1782 года. Адепт второго уровня Джеймс Уилбур был найден мёртвым в Гайд-парке. Пистолетным выстрелом ему снесло пол-лица. Так и не удалось выяснить, кто совершил это преступление. — Вот мы-то и выяснили, — сказал я с ухмылкой. — То есть, я видел убийцу. Но имени его я не знаю. — А я этого убийцу заколола, — сказала Гвендолин металлическим голосом. — Что? — опешил мистер Джордж. — Она вонзила ему шпагу в спину, — сказал я, содрагаясь от воспоминаний. — С разбега. Но убила она его или нет, мы точно не знаем. Голубые глаза мистера Джорджа округлились. — Она… что? — Их было двое на одного, — пробормотала Гвендолин. — Не могла же я сидеть и ждать неизвестно чего. — Вообще-то трое на одного, — поправил я. — Одного уложил я. Я же сказал, оставайся в карете, что бы ни случилось. — Мне показалось, что ты долго не продержишься, — сказала она. Я уже признался себе, что она была права, но не желал произносить это вслух. Мистер Джордж переводил взгляд с меня на Гвендолин и качал головой. — Это какое-то наваждение! Твоя мать меня убьёт, Гвендолин! Ведь предполагалось, что ты будешь в полной безопасности. Знакомство с графом должно было состояться в нашем же доме. Любой риск совершенно исключён. Ни секунды в опасности. А вместо этого ты проехала через полгорода, на вас напали какие-то разбойники… Гидеон, во имя всего святого! Что ты себе думал? — Все бы закончилось хорошо, если бы кто-то нас не предал. Или если бы я не решился встретиться с графом, не откладывая. Но я не мог признаться мистеру Джорджу, что мной двигала забота о её безопасности, о моей безопасности, о возможности спокойно продолжать исполнение миссии. А ещё, что я не хочу дать взорваться ящику в моей голове с мыслями о Гвендолин, который был на грани весь вечер и с этим надо было покончить. — Кто-то знал о нашем визите. Кто-то, кто имел власть над Уилбуром и отдал ему приказ везти нас в парк, - раздражённо добавил я. — Но зачем кому-то хотеть вашей смерти? И кто мог знать, что вы прибудете именно в тот день? Никакой логики, — мистер Джордж покусывал нижнюю губу. — О, вот мы и на месте. Наконец-то. — Спасибо, — сказал я, обращаясь к Гвендолин. Она повернулась ко мне. — За что? — Может… может, я бы и правда не продержался, — все-таки признался я. — Я считаю, ты действительно спасла мою дурацкую шкуру. Кажется, она опять собиралась заплакать. Я быстро достал из кармана свой кружевной платок, на этот раз она его приняла. — Лучше вытри всё лицо, а то твоя мама подумает, будто ты ревела ревмя, — решил пошутить я, чтобы ей стало легче. Водитель открыл дверцу, и мистер Джордж вышел из машины. — Я провожу её до дверей, Гидеон, это займёт всего минуту. — Спокойной ночи, — сдерживая подступающие слезы, сказала Гвендолин. — И тебе, — сказал я и посмотрел в её красивые глаза, забыв об осторожности. — Увидимся завтра. И я приказал себе не думать больше о Гвендолин, очень сомневаясь, что смогу. Когда мистер Джордж проводил девушку и вернулся, машина отправилась в Темпл. — Мистер Джордж, почему Вы не предупредили меня о том, что прочли в хрониках? — Гидеон, у нас и в мыслях не было, что вы выйдете с Гвендолин из дома. Граф должен был быть на месте. Возможно, какая-то ошибка прокралась в записи. — Или кто-то специально её допустил, — мрачно сказал я. — Извини, теперь я вижу, что ты был прав. Я вопросительно посмотрел на него. — На счёт Гвендолин. Было безумием с нашей стороны отправлять её совершенно неподготовленной в прошлое. Если бы не твоё отличное владение шпагой и, как понимаю, невероятная смелость девочки, возможно, мы бы больше не увиделись. — Вполне возможно, — согласился я. Мистер Джордж всегда был более добросердечным из всех знакомых мне Хранителей и с готовностью признавал свои ошибки. — Твоя рука, — снова обратил внимание мистер Джордж на мой окровавленный рукав. - Я сейчас же позвоню доктору Уайту, чтобы предупредить его. И введу твоего дядю в курс дела. Первым делом по приезде мы отправимся в процедурный кабинет. Когда я сидел в медицинском кресле, а доктор Уайт производил осмотр, меня расспрашивал Фальк: — Как прошла встреча с графом? Как он отреагировал на Гвендолин? — Соответственно ситуации, — у меня не было сил давать более подробные ответы. — Возьми письмо, там все сказано, - и я достал здоровой рукой письмо из внутреннего кармана жилетки. Дядя прочёл его и сказал: — Так, граф доволен тобой и не доволен нами. Это вполне ожидаемо. Ты должен как можно скорее взять кровь у остальных путешественников. Он посмотрел на меня и добавил: — Отложим это до завтра. Наверное, видок у меня был тот ещё. Чувствовал я себя измотанным. — Швов накладывать не буду, рана должна зажить быстро, просто воспользуемся тугой повязкой, — сказал доктор Уайт после осмотра. Пока он перевязывал руку, Фальк продолжил: — Граф хочет видеть вас на приёме в воскресенье по нашему времени и на балу в следующую среду. — Почему так скоро? — Он пишет, что готовится покушение, и вы поможете разоблачить предателя. — Да, он говорил об этом. — Видимо, граф просто хочет поскорее раскрыть тайну, заботясь о человечестве. Раз Рубин с нами, не стоит оттягивать этот прекрасный момент. Я не стал переубеждать дядю. У меня не было никаких доказательств, лишь появились вопросы после сегодняшнего визита в XVIII век. — Я сделаю тебе укол, Гидеон, — предупредил доктор, взяв шприц. — Зачем? С моей рукой все в порядке. — Это местная анестезия. Ты ведь наверняка хочешь поехать к себе на мотоцикле, пожалуй, тебе нужны будут обе рабочие руки для управления. — Да. И никто не стал уговаривать меня остаться. — Отдохни хорошенько, завтра мы отправим тебя к леди Тилни, восьмой путешественнице во времени. Проблем возникнуть не должно, но после сегодняшнего дня тебе просто необходим отдых, — сказал дядя, прощаясь. — Отправите меня одного? — с надеждой спросил я. — Посмотрим, — со вздохом ответил Фальк. — Мистер Джордж мне все рассказал, мне жаль, что вам с Гвендолин пришлось рисковать. — Рисковать? Нас чуть не убили! — кричал я. — Но в этом есть и твоя вина, если бы ты не проявил своеволие… Доктор Уайт уже закончил все манипуляции с рукой и я не стал дослушивать дядю. Я вскочил и направился к выходу. — Гидеон, постой! — Поговорим завтра, — ответил я более спокойным тоном. — Сейчас мне нужно побыть одному, — и я вышел из кабинета, хлопнув дверью. Я летел по вечернему Лондону на предельно разрешенной скорости. Я позволил себе не думать ни о чем и это приносило физическое облегчение. С каждым мелькавшим фонарём, с каждой проносившейся мимо машиной, с каждым километром дороги под колёсами моего мотоцикла, я оставлял позади прожитый день. Оказавшись в своей квартире, я не дал себе опомниться и врубил на полную громкость Rammstein в наушниках. Уши болели, но выключать я не стал. Сообразив себе на ужин что-то вроде пасты из спагетти с готовым соусом, я быстро поел. Rammstein не помогал. Мысли прорывались через выстроенную оборону. Вытащив наушники, я бросил плеер на диван. В бессилии я сел на стул у рояля, оперся локтями на клавиши и схватился за голову. Мне захотелось бить по клавишам кулаками. Но мой steinway был мне дорог. Надо будет попросить у Ложи боксерскую грушу для дома под предлогом тренировок. Утром игра на скрипке помогла привести себя в порядок и я решил поиграть на рояле. Начав с одного из своих любимых этюдов — «Посвящение Шопену» Грига — я выпустил все свои мысли из-под замков. Я думал о том, как все перепуталось за один день, что я не могу теперь контролировать полностью миссию, что не могу отвечать только за себя во время путешествий в прошлом, если буду с Ней. Я думал о хранителях, о графе. Мои мысли рвались на свободу, словно птицы из клетки, и я выпускал их вместе с музыкой с помощью пальцев. Но произведение кончилось. И я подбирал в уме что-то подходящее моему состоянию. Я решил сыграть дальше прелюдию и фугу до-минор из первого тома ХТК Баха. И сейчас я мог выразить не только мысли, но и свои эмоции. Во мне просыпалась ненависть и злость. К Ложе за то, что они все упустили, к графу за его дикое предложение, связанное с девушкой, к самому себе, что где-то в глубине души я был согласен с графом после того, как Гвендолин меня не послушалась. Наконец, к самой Гвендолин, которая свалилась мне как снег на голову. Я закончил играть прелюдию, а на фугу меня уже не хватило. Мне пришёл в голову Революционный этюд Шопена и я вновь начал играть. Во мне зрела решимость, которую излагали мои пальцы. Я буду сопротивляться. Сопротивляться себе, графу, хранителям, Гвендолин, её синим глазам. Я не сдамся. Опустошенный, но не сломленный, я встал из-за рояля. Успокоенный, насколько это было возможно, я прошёл в спальню и рухнул на кровать. Последнее, о чем я подумал, прежде чем провалился в сон, было воспоминание сегодняшнего утра, когда мне хотелось пройтись по клавишам инструмента. И я улыбнулся.