Таймлесс. Pov Гидеон

Я сидел на диване в 1953-м, снова и снова рассматривая лист, будто хотел отыскать там еще какие-то слова, кроме написанных, не имея ни малейшего представления о том, что вообще творится в моей жизни. Складывалось ощущение, что она превратилась в театр, где публике показывают отборную чушь, а я — главная марионетка в руках судьбы-кукловода. Не желая верить собственным глазам, я решил начать, как мне казалось, с самого простого — анализа бумаги и чернил. Бумага была плотной и отдавала желтизной, чернила выцвели. Сгибы листа на ощупь были менее плотные, чем его четверти. Вывод напрашивался один: послание долго томилось в ожидании адресата. Я подумал о том, что почерк мог быть подделан, но мне слишком хорошо были знакомы особенности собственного письма: узкие заостренные буквы, более сильный нажим на заглавных, размашистые окончания. Я несколько раз провел пальцем по имени на бумаге. Гвендолин (Gwendolyn). Сомнений больше не оставалось. Наши имена начинались и заканчивались одинаково, и мне ли было не знать, что я пишу «G» как двойку, добавляя петлю наверху, с предшествующей длинной чертой. Допустим, записку написал будущий я, но в каком времени? Вряд ли в 2011-м и позже я бы стал заморачиваться с поиском хорошей дорогой бумаги, судя по ее плотности, скорее, воспользовался бы стандартным тонким белым листом. Бороздки от пишущего предмета и «пропадающие» на первом слове чернила, говорили о том, что писал я перьевой ручкой, к которой вначале нужно немного приноровиться после привычной шариковой, чтобы держать ее под правильным углом. Размазанные последние буквы «lyn», а не все имя целиком (что произошло бы при использовании обычного пера), намекали на то, что я спешил и не подождал необходимых пары секунд, чтобы чернила высохли. Вспомнилось, как в четырнадцать лет Фальк несколько вечеров подряд заставлял меня овладеть искусством письма разными видами перьев. Как и любое обучение, это далось мне легко, но каких-то трепетных чувств не вызвало. Неужели я из будущего писал слова в том самом 1912-м, который постоянно всплывал в разговорах и событиях, начиная с прошлой среды? Может быть и так, но зачем? Я принялся рассуждать логически. Возможно, я решу направить сам себя, давая подсказку, потому что в данный момент вопросов в моей голове было больше, чем ответов, а самый главный так и остался не решенным. Но что, если это было ловушкой? Может, я писал по принуждению? Я знал только одного человека, кто мог бы меня заставить, по чьей просьбе я бы спрыгнул с верхушки строящегося Шарда (прим. Шард — самое высокое здание Лондона, начиная с ноября 2010 года, хотя открытие небоскрёба произошло только в 2012). Но она вряд ли попросит меня о чем-нибудь еще. Я вскочил и начал мерить комнату широкими шагами, переходя к анализу текста. «Не ходи к Магистру в 1912-м». Скорее всего, здесь подразумевался мой визит, о котором говорил Фальк вчера вечером. Я должен был узнать адрес Люси и Пола, чтобы явиться к ним и замкнуть круг крови, чего сейчас ни в коем случае нельзя было делать. «Жди там, где встретил Гвендолин». Кого мне надо было ждать? Себя? Леди Тилни? В голове промелькнула улыбающаяся Гвендолин, которая разворачивается и уходит за угол. Может, это снова будет она? Я бы сейчас многое отдал ради сияющего взгляда голубых глаз, пусть для этого и надо было во второй раз получить по голове. Я резко остановился, поняв, что упустил одну важную деталь, захваченный разгадкой ребуса, который мне передала леди Тилни в 1852-м из Рождества 1929-го. Что там делала Гвендолин, черт возьми?! Я восстановил детали встречи. Была еще одна записка, написанная небрежным, в какой-то мере даже детским почерком. «Лорду Лукасу Монтроузу…» «Не может быть!», — подумал я, но тут же в голову пришла следующая мысль: «Может, еще как может». Если я получил послание, то Гвен вполне могла передать через леди Тилни записку своему деду. Выходит, она все-таки врала мне в субботу, когда говорила, что их встреча в прошлом была случайной. Гвендолин сама ее устроила. Или только собирается устроить? Ведь она, скорее всего, до сих пор не в курсе, что кровь нефрита занесена в хронограф, и неизвестно, как долго хранители будут держать девушку в неведении. Но это легко можно проверить, расспросив, например, мистера Джорджа. Кидаться с обвинениями пока рано, не исключено, что Гвен вообще еще не представляет, что может произойти. Я тяжело вздохнул, потерявшись в догадках и домыслах. Когда меня отправят в 1912-й, пока ясно не было. Возможно, завтра, и тогда может произойти непоправимое. Но сейчас-то с Гвендолин все в порядке, а в пророчествах, по словам леди Тилни, должна быть вся необходимая информация. Я достал манускрипты XVIII века и принялся читать, хотя знал дурацкие стихи уже наизусть. Ничего, совсем ничего. Я видел только одно и тоже: смерть, смерть, и еще раз смерть. Из-за любви ко мне. «Хоть бы Рафаэль оказался прав», — подумал я и почувствовал знакомую тошноту перед обратным прыжком. Я приземлился перед сконфуженным Марли, который тут же вскочил из-за стола. — Сэр, меня просили передать, чтобы вы прошли в зал дракона, — сказал он и покраснел. Мне стало интересно, что произошло за время моего отсутствия. — Марли, что случилось? — Я все-таки поверил мисс Монтроуз, а там… — запнулся он, уселся на стул и обмяк. — Значит, не хронограф, — сделал вывод я и пошел наверх. Когда я открыл дверь в зал, то увидел странную картину. Дядя, завидев меня, резко остановился посередине помещения, мистер Уитмен и доктор Уайт сидели за столом и буравили друг друга напряженными взглядами, словно пытались что-то доказать в безмолвном поединке. Мистер Джордж поглаживал лысину, о чем-то сосредоточенно раздумывая. — Сможешь завтра отправиться в 1912-й? — спросил Фальк после приветствия. Я неуверенно кивнул. — Я искренне не понимаю, почему мы должны отступать от плана, — твердо сказал мистер Уитмен, обводя глазами хранителей. Складывалось ощущение, что последнее слово в каком-то споре осталось за ним. После чего он обратился ко мне: — Гидеон, мне кажется, что тебе необходимо поговорить с Гвендолин. Она что-то скрывает, я это чувствую. — Ты решил поддаться на провокации Шарлотты? — удивился дядя. — Лучше давайте продолжим разговор о действительно важных вещах, — вмешался доктор Уайт. — Я считаю, что предполагать наличие хронографа в руках Гвендолин — из области фантастики, — сказал мистер Джордж. — Это просто невозможно и не поддается никакой логике. — Шарлотта не будет сыпать беспочвенными обвинениями, — не сдавался мистер Уитмен. — Даже если дело не в хронографе, Гидеону все равно стоит поговорить с нашим рубином. Он встал и подошел ко мне. — Она ведь тебе доверяет, ведь так? — вопрос был произнесен елейным голосом. — Кому-кому, а мне Гвендолин точно не доверяет, но я и сам бы хотел с ней поговорить, — ответил я, мысленно цепляясь за слова Рафаэля, произнесенные вчера вечером, как за последнюю призрачную надежду. — Отлично, отправляйся к ней на элапсацию, — с довольной улыбкой сказал мистер Уитмен. — Но Гидеон ведь только что из прошлого, — возразил Фальк. На немой вопрос, отразившийся на моем лице, он добавил: — Марли утром сказал. — Ничего, немного времени еще осталось в запасе. Постарайся выведать ее секреты, — мистер Уитмен заглянул мне в глаза. — Так что отправляйся, юноша. — Можно один вопрос, прежде чем я уйду? — все мужчины оживились в ответ на мои слова. — Кто-нибудь сообщал Гвендолин о том, что в круге крови собраны десять из двенадцати путешественников? Хранители почти в один голос дружно сказали «нет». — Мистер Джордж? — Гидеон, на это совершенно не было времени, — заверил он меня. — Я не понимаю, к чему ты клонишь? — Кажется, я сам уже ничего не понимаю, — буркнул я в ответ, сомневаясь, что кто-то разобрал, и отправился в подвал. По пути я зашел в хозяйственную подсобку за лампочкой, на которую нужно было заменить перегоревшую в одну из ночей 1953-го. И это было вполне годным объяснением моего появления. К тому же, в прошлый раз в темноте я так легко сдался, чего в этот раз нельзя было делать ради безопасности Гвен. Я спускался вниз, стараясь нацепить на лицо самую непроницаемую маску. Мне был необходим контроль над эмоциями, ведь предстоял разговор о чувствах Гвендолин ко мне. К тому же, мы впервые должны были остаться наедине на довольно продолжительное время с тех пор, как я пообещал, что буду просто другом. Я бесшумно встал за диваном, на котором сидела Гвен, подняв голову к потолку, и услышал ее вздох, после чего она опустила голову и, судя по звуку, перевернула страницу книги. — Только не пугайся. Это всего лишь я, — подал я голос, выдавливая из себя улыбку. «Просто разговор, я справлюсь» — старался думать я, когда Гвен развернулась, и наши взгляды встретились. Я должен был играть свою роль, несмотря на бурю эмоций, разыгрывавшуюся внутри. — Мистер Уитмен считает, тебе не повредит сейчас моя скромная компания, — непринуждённо сказал я, — а я вдруг вспомнил, что тут срочно нужно поменять лампочку, — продолжил, подбрасывая лампочку к потолку, затем поймал её и опустился на диван рядом с Гвенни. — Уютно тут у тебя. Кашемировое покрывало! И виноград. Да уж, миссис Дженкинс тебя явно любит, — я осмотрелся и начал молоть всякую чепуху, лишь бы не поддаться порыву, из-за которого хотелось подвинуться ближе и уткнуться носом в черные волосы. Ну почему меня так тянет к ней?! Тем временем Гвен не сводила с меня глаз, заставляя все внутри переворачиваться. Кажется, мое самообладание начало быстро улетучиваться, потому что я внимательно стал изучать любимое лицо, начав со лба, переместившись к невероятно красивым глазам и, наконец, губам. Они были так близко, но в тоже время так далеко. Четко очерченные, мягкие, идеальные, манящие губы… Я взял себя в руки, снова посмотрев в глаза Гвенни. Я не мог прочитать весь спектр эмоций, но ненависть вкупе с отвращением там проглядывали точно. — Может, скажешь мне хотя бы привет? — спросил я. «Ненависть лучше любви» — и сердце кольнуло. — Даже если ты на меня всё ещё злишься. Я усмехнулся. Черт возьми, с каких пор младший брат утирает мне нос, оказавшись правым во всем? Ведь она точно не влюблена в меня. — Спасибо, что напомнил, — Гвен яростно посмотрела, откинула волосы со лба, выпрямила спину и снова открыла книгу, уткнувшись в нее. Гордая, колючая, невыносимо красивая, милая сердцу… Я задрал голову к потолку, чтобы совладать с собой. — Чтобы заменить эту лампочку, мне придётся на некоторое время выключить свет. И тогда вокруг станет достаточно темно. Гвен молчала, не поднимая глаз. — У тебя есть при себе фонарик? — спросил в надежде, что она заговорит. Но ответом послужило молчание. — Хотя можно и подождать. Кажется, сегодня лампочка светит вполне сносно. Может, мы просто оставим всё как есть? Я безнаказанно рассматривал Гвендолин, пока та упрямо продолжала читать, не обращая на меня ни малейшего внимания. Изящная шея, хрупкие плечи, тонкие пальцы, сжимающие книгу. По спине пробежали мурашки от воспоминаний, в которых эти самые пальцы зарывались в мои волосы. Мне нужно было срочно занять чем-то свой рот, пока желание накрыть губы Гвен поцелуем не пересилило здравый смысл. — Хм, можно мне попробовать твой виноград? Гвендолин резко подняла голову и испепелила меня гневным взглядом. — Да уж, пожалуйста, бери, только дай мне спокойно почитать! — фыркнула она. — Да, и заткнись, ладно? Мне абсолютно не хочется болтать тут с тобой, как ни в чём не бывало. Я ел виноград и продумывал дальнейший разговор. «Мы только напарники и ничего больше». — Слышал, что уже с утра у тебя сегодня побывали гости, — я принялся жонглировать двумя виноградинами, чтобы сосредоточиться. — Шарлотта говорила что-то про таинственный сундук. Гвен опустила книгу на колени. — Итак, правильно ли ты понимаешь смысл слова «заткнись»? Я широко улыбнулся. Кажется, неприступная скала решила снизойти до разговора с простым смертным, по уши влюбленным в нее. — Эй, вовсе мы не болтаем. Но мне бы очень хотелось узнать, почему это вдруг Шарлотта решила, что у тебя может быть что-то, что тебе передали Люси и Пол, — начал я с самого незначительного на сегодняшний день вопроса. Гвендолин перекинула ноги на диван и уселась по-турецки, злобно уставившись на меня. — Лучше спроси Шарлотту, как это взбрело ей в голову, — сухо сказала она. — Да я уже спросил, — я скрестил ноги, зеркально отобразив позу. — Она считает, что тебе каким-то образом удалось овладеть украденным хронографом, а брат, сестра, бабушка и даже ваш дворецкий, помогают тебе его скрывать. Гвен покачала головой. — Не думала, что когда-нибудь скажу тебе это — у Шарлотты, очевидно, слишком бурная фантазия. Стоит только пронести по дому старый сундучишко, как у неё просто крышу сносит. — И что же было в этом сундуке? — спросил, думая о том, что после ответа мне каким-то образом надо перейти, наконец к тому вопросу, ради которого я здесь оказался. — Ничего! Мы используем его вместо карточного стола, когда собираемся поиграть в покер. — Аризонский холдем? — осведомился я, отвлекаясь и оттягивая момент, когда речь зайдет о важном. — Техасский холдем, — сказала Гвен. — Иногда в «Омаху», но реже. Ну, ты понимаешь, — она наклонилась ко мне, и в этот момент я почувствовал, как мое сознание отключается. Гвендолин продолжала что-то говорить доверительным тоном, а я вылавливал только отдельные слова, борясь с искушением сократить расстояние между нами. Я прогнал наваждение и услышал одну фразу целиком: — Но потом мы по-настоящему разыгрались. Я поднял бровь, не понимая, что со мной. А Гвендолин продолжала, как ни в чем не бывало. Про игры, ставки, деньги. Будто не подозревая, что она творит, Гвенни еще больше приблизилась к моему лицу и посмотрела прямо в глаза. До слуха донеслось что-то про Шарлотту, но какое до этого дело, когда доли секунды хватило бы, чтобы наши губы встретились. Тут Гвендолин отстранилась. И очень вовремя это сделала. Я сидел, шокированный собственной реакцией, и молча наблюдал за Гвен, любуясь ее улыбкой, выражением лица, волосами. Как же мне хотелось дотронуться до них! — Прекрати! — недовольно высказала она, скорее всего, замечая, что я смотрю как влюбленный дурак, хотя не должен этого делать. «Не могу» — подумал я, но был не в состоянии отвернуться.  — Что ты вообще здесь забыл? Я отлично проводила время в одиночестве, — обиженно проговорила она. — Неужели ты больше не исполняешь тайные поручения и не собираешь кровь путешественников во времени? — этим вопросом Гвен заставила вернуться меня к реальности. Про леди Тилни ей никто не говорил, значит, она имела в виду Элани Бергли. — Это ты о вчерашней «Операции Шаровары»? — уточнил я. Почему-то по руке разливалось приятное тепло, но я не придал этому значения, погружаясь мысленно во вчерашний вечер. — Она успешно завершена. Кровь леди Бёргли уже в хронографе. Бледное лицо Элани промелькнуло перед моими глазами, заставляя испытывать жалость и чувство вины. Но Гвендолин сейчас была гораздо важнее, поэтому я взял себя в руки и продолжил: — Не хватает только Люси и Пола. Но мы ведь не знаем основное время их пребывания, и также под какими именами они там живут, так что это просто формальность. Но я позабочусь об этом уже завтра утром. «Или нет. Так или иначе, в 1912-м я окажусь точно». — Мне казалось, у тебя появились некоторые сомнения, что происходящее действительно служит доброй цели, — сказала Гвендолин. — Что, если Люси и Пол правы, и круг двенадцати не должен замкнуться никогда? Ты же сам утверждал, что такая вероятность существует. — Ну да. Но я не собираюсь трезвонить об этом на каждом углу. Ты единственная, кому я рассказал о сомнениях, — доверительно произнес я. — Люси и Пол говорили, что доверять графу нельзя. Что это приведёт к чему-то плохому. Ты тоже сейчас так думаешь? Я отрицательно покачал головой. Когда-нибудь нам все-таки придется оказаться на балу, а запугивать Гвендолин относительно графа еще больше не имело смысла. — Нет, мне не кажется, что он — злодей. Мне лишь кажется, что… — я замялся, подбирая слова, — я думаю, что общую выгоду он ставит выше единичного блага. — Даже своего собственного? «Выше твоего, так точно. А вместе с ним, и выше моего», — подумал я. Но вслух решил задать вопрос: — Вот предположим, что ты можешь сделать какое-нибудь сенсационное открытие: изобрести лекарство от рака и СПИДа, и всех остальных болезней, которые только есть на свете. Но для этого тебе нужно отправить на смерть одного человека. Как бы ты поступила? Я смотрел на Гвен выжидающе. — Пожертвовать жизнью одного ради спасения многих? — тихо спросила она после некоторого раздумья. — Нет, я думаю, что цена слишком велика. Просто из прагматических соображений. А ты как думаешь? Я молчал. Как я мог думать иначе, чем она, рассматривая любимое лицо и только в мечтах позволяя себе к нему прикоснуться? Жизнь Гвенни для меня была дороже всего на свете. — Да, я тоже так думаю. Не всегда цель оправдывает средства. — Значит ли это, что теперь ты иногда не исполняешь того, что требует от тебя граф? — грубо спросила она. — Например, играешь с моими чувствами? Или с волосами? И только после этих слов я заметил, что перебираю волосы Гвендолин. Я убрал руку и удивлённо уставился на нее. В итоге, я так и не смог совладать с собой. — Я вовсе не… Граф вовсе не приказывал мне играть с твоими чувствами, — сказал, припоминания наши с ним разговоры. Он ведь просто говорил влюбить рубин в себя, чтобы девушку легче было контролировать во время исполнения миссии. — Ах вот как? — рассерженно сказала Гвен. — А вот мне он что-то такое поведал. Странно, он был так восхищён твоим профессионализмом. Хотя, к сожалению, в твоём распоряжении было совсем мало времени для того, чтобы подчинить себе именно мои чувства, ведь так долго ты бился над неправильной жертвой — Шарлоттой. Я вздохнул и провёл по лбу ладонью. — Мы с графом действительно несколько раз говорили о… в общем, мы провели с ним несколько мужских бесед. Он считает, — и, прошу тебя, учитывай, что этот человек жил более двухсот лет тому назад, так что ему вполне можно простить подобные взгляды на жизнь! — так вот, он считает, что действия женщины полностью подчинены чувствам, в то время как мужчина руководствуется разумом, — оправдывал я графа и, самое главное, свое поведение в ту проклятую среду на прошлой неделе. — Поэтому для меня было бы гораздо удобнее, если бы моя напарница по путешествиям во времени в меня влюбилась, тогда её действия в сложных ситуациях всегда можно было бы взять под свой контроль. Я думал… — Ты…! — гневно перебила она. — Ты думал, что тогда я тоже буду следить за тем, чтобы всё получилось. Я встал и принялся расхаживать по комнате туда-сюда. Черт, вот и настал момент для выяснения правды, хотя ответ Гвен, как мне казалось, был очевиден. — Но я ни к чему тебя не принуждал, так ведь, Гвендолин? Даже напротив — часто презрительно к тебе относился. — И за это я должна быть тебе благодарна? — Конечно, нет, — сказал я. — То есть, наверное, да. — И за что же? Я рассердился, вспомнив теорию Рафаэля о плохих парнях. — Ну почему девчонки с ума сходят только по тем подонкам, которые обращаются с ними просто ужасно? Милые мальчики, очевидно, им совсем не интересны. Иногда уважение девочек довольно сложно удержать, — я продолжал метаться по комнате широкими яростными прыжками, словно разъярённый тигр. В голове всплыл еще и тот симпатичный парень из кофейни, которого я даже ни разу не видел. — Мальчишкам с оттопыренными ушами и прыщавым лицом в женском обществе ловить совершенно нечего. «Будь у меня не такое смазливое лицо, она бы даже не обратила на меня внимания, и я бы не был ни в чем виноват!» — Насколько же ты циничный и скользкий тип, — обвиняюще проговорила Гвен. Я пожал плечами. — Спрашивается, кто это из нас ещё скользкий тип. Или, может, ты позволила бы поцеловать себя мистеру Марли? Я поймал себя на том, что уже не в первый раз завидую Марли за последние дни. И в этот раз я завидовал его среднестатистической внешности, сдобренной лопоухостью, веснушками, и огненно-рыжими волосами, не придающими очарования. Черт возьми, что со мной?! Гвен задумалась, а потом отрицательно покачала головой. — Твои сногсшибательные обоснования не учитывают ещё кое-какой решающий фактор. Я бы в жизни не позволила тебе себя поцеловать, несмотря на всю распрекрасную непрыщавость твоего лица — кстати, молодец, самооценка у тебя будь здоров, — если бы ты не лгал мне и не притворялся, что чувствуешь ко мне что-то, — на ее глазах выступили слезы, а голос задрожал. — Я бы… не влюбилась в тебя. Я отвернулся к стене. Гвен, вопреки ожиданиям, призналась мне в любви. А я вместо радости ощущал крушение последних надежд, жалкими обломками падающих в пропасть. Я стоял неподвижно, пытаясь взять себя в руки. И тут неожиданно меня осенило. Она знает, что остались только Люси и Пол. Я сам ей это выдал. Кругом вранье! От злости я пнул ногой стену. — Чёрт побери, Гвендолин, — процедил я, сцепив зубы. — Ты так серьёзно принимаешь всё на свой счёт? Только я, значит, вышел виноватым во всей этой истории? Мне кажется, это ты постоянно врала мне всё это время. Я развернулся и увидел, что она встала с дивана и крепко сжала книгу. — Ты действительно разрешила себя поцеловать, но никогда мне не доверяла, — крикнул я, пока она исчезала. А потом горько добавил в пустоту: — Я все знаю. Но самое невыносимое, что ты даже не представляешь, что нужна мне. Со всей этой ложью нужна как воздух. А я не могу тебе это открыть. Я вернулся в настоящее и устало улыбнулся, прислонившись к стене. — Мне ужасно захотелось сыграть с вами партию в покер, — сказал я. — Я, кстати, тоже отлично блефую. И я вышел из комнаты, не обернувшись, потому что хотел убежать. От Гвен, от себя, от чувств. Я уже был недалеко от выхода из здания Ложи, когда в коридоре меня остановили Фальк и доктор Уайт. — Гидеон, завтра кроме прыжка в 1912-й вы с Гвендолин отправитесь на бал, — сказал Фальк. — Что? — переспросил я, хотя все прекрасно расслышал. — Но Гвендолин больна. Доктор Уайт? — я непонимающе смотрел на мрачного хранителя. — Думаю, ты успел заметить, что никаких клинических проявлений вирусной инфекции нет, — серьезно сказал доктор Уайт. — Вы хотите сказать, что ошиблись? — возмутился я. — Мы не обсуждаем сейчас профессиональную компетенцию Джейка, — ответил дядя за доктора. — По словам ее родных и согласно наблюдениям членов Внутреннего круга, Гвендолин чувствует себя гораздо лучше. Так что завтра вы отправитесь на бал, мы не можем пренебрегать указаниями графа. Я не знал, что ответить, лишь непонимающе оглядывал по очереди каждого из мужчин. — Фальк, оставь нас на пару минут, — попросил доктор Уайт. Когда дядя ушел, он тихо сказал: — Я никогда не ошибаюсь. Мне просто нужно немного времени. Кажется, когда-то это были мои слова. — На Ложу оказывается давление. Если бы я не уступил, то завтра сюда были бы приглашены независимые специалисты, которые смогли засвидетельствовать удовлетворительное состояние здоровья Гвендолин. — Черт бы вас всех побрал, что тут происходит?! — гневно крикнул я вслух вопрос, который мучил меня весь день, и пошел в сторону главной двери. Гвендолин врала еще и на счет болезни, а за компанию с ней доктор Уайт. Кому вообще можно доверять? «Ну, точно не себе», — подсказал мозг, а записка в кармане джинсов будто потяжелела. Я пошел по улицам, не разбирая дороги, в очередной раз оставляя мотоцикл на парковке в Темпле. Потому что желание встретиться на высокой скорости с бетонной стеной было невероятно сильным, из-за абсолютной потери контроля над ситуацией, над жизнью, над собой. Впервые на моей памяти.