Таймлесс. Pov Гидеон

Когда эмоции начали отступать, я уже был у моста Миллениум, в противоположном от дома направлении. Я понял, что неосознанно пытался оградить брата от злобы на собственное окружение, ведь он, судя по всему, был единственным человеком, кто в настоящем был полностью на моей стороне. Я принялся размышлять о словах доктора Уайта. Что заставило его врать на пару с Гвендолин? Они точно не были близки, чтобы Гвен могла поделиться своими страхами касательно графа, да и давать бессмысленную отсрочку на несколько дней перед балом просто так он не стал бы. Эх, надо было поговорить о его мотивах, а не убегать, сломя голову. И что за давление он имел в виду? Возможно, Фальк слишком увлекся играми с правительством и политиками, поэтому хранителей торопят с исполнением миссии. Я шел по Саутварку, понимая, что положение дел стало абсолютно дерьмовым. Если я откажусь замыкать круг двенадцати, то, скорее всего, полетят головы всех членов внутреннего круга, потому что в тайны Ложи посвящены серьезные люди, с которыми не шутят и не говорят: «Извините, не получилось». В итоге на чаше весов оказывались благополучие людей, которые заменили мне семью, против жизни Гвендолин. Ну почему жизнь ставит передо мной выбор уже второй раз за неделю, один сложнее другого? Я тяжело вздохнул и поднял голову. Шард высился передо мной недостроенной громадой. Ноги сами принесли меня сюда, возможно, из-за того, что я вспоминал это очередное уродство современной архитектуры утром, думая о западне, в которую меня могли заманить запиской. А что, если я сам себе приготовил ловушку? Не исключено, что я так и не смог противостоять графу и хранителям, и в будущем просто сошел с ума от невозвратной потери, после чего хаотично прыгал по временам, пытаясь все предотвратить. А когда совсем отчаялся, то мог пойти на идеальное убийство в 1912-м: пуля в лоб — и никто меня не найдет в тех длинных переходах. Путешественники, конечно, не проверяли, но эксперименты Джонатана и Тимоти, их исследования, составляющие целый том в хрониках хранителей, доказывали, что неживые предметы могли переноситься живым путешественником. Я отмел безумную идею, вспыхнувшую в воспаленном мозгу, резко развернулся и пошел вдоль южного берега Темзы в сторону Саут-банка. История пока не написана, а за Гвенни стоит бороться до последнего, даже с учетом ее лжи. К тому же, я ведь должен еще написать эту записку и каким-то образом передать ее леди Тилни. Я не знал, что меня ждет завтра утром, что таит в себе послание, но благодаря страшному домыслу об убийстве, понял одну вещь. И теперь мне казалось, что я сам при помощи сложенного листка с двумя предложениями запихивал обратно в собственную глотку все высокопарные фразы о доверии, которыми бросался в разговорах с Гвендолин. И делал это со словами: «Жри и давись своим доверием теперь, когда сам в себе сомневаешься». Я прошел театр «Глобус» и постепенно приближался к мосту Блэкфрайерс. Черт возьми, какое я вообще имел право вновь предъявлять претензии Гвендолин сегодня? Она сказала, что ничего бы не позволила, если бы я не притворялся. «Не нужно никакой магии ворона, чтобы быть особенной для меня», — сказал я перед первым нашим поцелуем. В той исповедальне я думал, что смогу обмануть ее, а на самом деле обманывал себя. Мне казалось, что я делал это ради нашей безопасности. А позже обвинял графа в том, что он вложил мысли в мою голову. Но ведь окончательное решение принимал я. Это был мой план. Черт возьми, все — и замыкание круга крови, и влюбленность Гвендолин — моих рук дело. Это я во всем виноват, я подводил ее к последней черте. Как вообще после этого можно было надеяться на ее доверие и мечтать о близости? Но моя душа желала только этого. Кажется, я совсем запутался в жизни, свернув в никуда на одном из ее перекрестков. До моих ушей стала доноситься музыка. Какая-то мелодичная смутно знакомая песня в сопровождении скрипки и гитары, но слов издалека я не мог разобрать, идя по берегу через Башню Оксо. Как только я вышел к скверику, то услышал, наконец, что вокалист пел. «I need your love, I need your love». (Мне нужна твоя любовь, мне нужна твоя любовь) Я бросился внутрь здания, чтобы спрятаться от фраз, невероятно четко определявших мое состояние сейчас. Как будто я сам этого не понимал, так еще и уличные музыканты исполняли песню, от которой в пору было меня убивать. Гвен сказала вечером вторника, что все в прошлом. И влюбленность, в которой она призналась, тоже в прошлом. А я, болван, не желал оставлять свои чувства, мучаясь от неразделенной любви. Я зашел в ресторан внутри Башни и уселся за свободный столик, пытаясь убедить себя в том, что мне просто нужно спасти Гвенни, а потом жить без нее, оставить ее в покое. Я — сломанный человек, который только и умеет, что разрушать. Сначала Шарлотта, потом Гвен. А перед этим девушки, имен которых я даже не мог припомнить сейчас, отношения с которыми всегда разрывал первым. Ко мне подошла молодая официантка, приветливо улыбаясь. — Добрый вечер, меня зовут Анна, — она протянула меню. — Что-нибудь на ваш вкус, — вежливо ответил я, выбираясь из своих мрачных мыслей. — Оу, хорошо, — неуверенно ответила девушка. — Точно никаких пожеланий? — она принялась наматывать на палец прядь каштановых волос, выбившуюся из хвоста, и внимательно рассматривать меня. Я уже знал, что означает этот заинтересованный взгляд. Он преследовал меня по жизни, но от той, что была всех милее, я получил его только однажды. Я изучал лицо официантки, но быстро поймал себя на том, что просто сравниваю черты с чертами Гвендолин. Волосы светлее, а кожа, наоборот, смуглее, губы более тонкие, а глаза совершенно другого цвета, в отличие от тех, что мне нужны. Теперь, кажется, всем девушкам мира не вытряхнуть из моей головы образ, который отпечатался там навсегда. — Стейк средней прожарки и какой-нибудь салат, — сухо сказал я, пресекая попытки девушки начать флиртовать со мной. Я достал бумаги и пытался читать пророчества, а сам думал о том, что подозрения никуда не ушли. Что скрывают Уайт и Гвен? Неужели доктор — тот самый предатель? Именно он увереннее всех сыпал обвинениями. Может, он просто прикрывался? — Ваш заказ, — девушка поставила передо мной тарелки. — Извини за любопытство, почему ты один? — вкрадчиво спросила она. — Что? — я поднял голову и недоуменно уставился на нее. — К нам часто заходят парочки, ведь этот участок набережной считается одним из романтичных мест Лондона, — девушка улыбнулась. — Теперь понятно, почему музыканты пели про любовь, — я кивнул в сторону больших понорамных окон. Откуда мне было знать про романтичные места для прогулок, ведь раньше я предпочитал проводить свидания там, где не было необходимости говорить, чтобы не выдать тайны путешественников. Девушка сделала пару шагов и посмотрела на улицу. — У этих репертуар состоит из песен Пресли, в основном, — прокомментировала она, вернувшись ко мне. — Раз ты один, а у меня скоро заканчивается смена… — Нет, извини… — я посмотрел на ее рубашку в поисках бейджика. — Анна, — напомнила официантка. — Ну, в принципе я сразу подумала, что такой красавчик, как ты, не может быть свободен… — Я-то, может и свободен, — горько сказал я, думая о том, что не могу быть с Гвен, — но… Анна, слушай, мне сейчас совсем не до того. И, наверное, никогда будет не до того. И на нас гневно посматривает администратор зала, — я кивнул на женщину лет тридцати в брючном костюме, которая буравила спину официантки яростным взглядом, подходя к посетителям за одним из столиков. Девушка испуганно обернулась. — Ладно. Я все поняла. Удачи, красавчик, — она одарила меня напоследок милой улыбкой и пошла в сторону кухни. Перед тем, как выйти из башни, я вставил наушники в уши, чтобы не услышать еще какой-нибудь романтичной баллады в исполнении трио, которое до сих пор продолжало выступать. Меня снова обуревали вопросы. И теперь второй по важности в жизни был: «Кому все-таки верить?» Я прокручивал воспоминания о сегодняшнем дне, пока звучала скрипичная партита Баха, надеясь уловить детали, которые мог пропустить на эмоциях. Звучание скрипки в ушах сменилось на звуки электрогитары. Началась песня «From the inside» Linkin Park, которая взвинчивала мои и без того напряженные нервы. Не знаю, кому доверять, неудивительно, что Я чувствую, что все так далеко от меня, Тяжелые мысли просачиваются сквозь пыль и ложь, Пытаюсь не сломаться, но я так устал от этого обмана. Каждый раз я пытаюсь заставить себя вновь встать на ноги. Всё, о чём я постоянно думаю, — Это об изнуряющем времени в промежутке И о том, как мои попытки вселить в тебя веру отнимают у меня слишком много сил. Возьми всё изнутри и выброси, Потому что клянусь в последний раз, что я не доверю себя тебе. Но, в отличие от Честера, я не мог сказать, что не доверю себя Гвен. Потому что я хотел доверять ей, пусть это и отравляло меня. Проклятье! А я ведь не сказал ей прямым текстом, что кровь леди Тилни тоже занесена в хронограф. К тому же в голове совсем не укладывался тот факт, что Гвен оказалась в середине XIX века в Темпле. Всю неделю к ней был приставлен Марли, а он бы точно ничего подобного не допустил. Вероятно, это только произойдет. Но Лукас Монтроуз должен был показать ей записку при первой их встрече. Так или иначе, у меня не выходило оправдать Гвендолин полностью. Я нутром чуял, что она в курсе, что она что-то скрывает.

***

Я зашел в квартиру и прошёл в гостиную, где уже на привычном месте, на диване, сидел Рафаэль. — Кто-то опять умер? — спросил он вместо приветствия. — Люди умирают каждый день, — устало сказал я, усевшись напротив. — Ты понял, о чем я, — с обидой произнес Раф. — Прости, я устал. Очень, — я провел рукой по волосам. — Мне кажется, что начиная с вечера понедельника, я постепенно спускаюсь в ад, и дорога становится все более обрывистой. Но, отвечая на твой вопрос, могу сказать, что сегодня при мне на тот свет никто не отправился. — Тогда что с тобой? — спросил брат, с опаской глядя на меня. — Никогда не думал, что скажу это, — я поднял голову и посмотрел в ясные зеленые глаза. — Рафаэль — ты единственный оплот моего доверия в этом мире. — Серьезно? — довольно ухмыльнулся Раф. — Может, пора вызывать карету скорой с крепкими санитарами и смирительной рубашкой? Мне кажется, ты свихнулся. — Возможно, — кивнул я, — по крайней мере, близок к этому. Я даже себе не верю теперь, — я протянул брату записку. Он развернул листок. — Кто это написал? — его брови поднялись в непонимании. — Я, — обреченно ответил я. — В будущем. — Слушай, мне нравится этот детектив. Будто квест какой-то. Очень загадочно и интересно, — широко улыбнулся брат. — Ты понимаешь, что на кон поставлены жизни? — я серьезно посмотрел на него. — Не драматизируй, — отмахнулся Рафаэль. — Я уверен, что мы решим эту загадку. Ты, похоже, сам себе решил помочь. Он помолчал, а через некоторое время рассмеялся. — А будет прикольно, если ты завтра встретишь сам себя. Жутко, наверное, но прикольно. Ты же пойдешь? — У меня нет другого выбора. В гостиной повисла тишина. — Спасибо, Раф. Брат немного наклонил голову вправо, словно спрашивая «за что?». — Я рад, что ты живешь здесь. Теперь это логово начинает постепенно превращаться в дом, — я обвел взглядом гостиную. Вдруг Рафаэль стал серьезным. — Гид, прости, я сейчас совсем не в тему, но раз уж зашел разговор… — неуверенно проговорил он. — Что случилось? — Мама нашла мне интернат во Франции. Они с Пьером хотят, чтобы я там учился. Поговори с ней? — он умоляюще посмотрел на меня. — Я хочу остаться здесь. Я промолчал, не зная, что ответить. — У тебя сейчас своих проблем хватает, но я очень надеюсь, что скоро твои дела пойдут на лад. Позвони ей, когда будешь в состоянии, — закончил брат. Я кивнул. — Но лучше не тяни, — улыбнулся Рафаэль на мое согласие. — Только объясни, с чего ты взял, что она прислушается к моему мнению? Она даже ни разу не позвонила мне с тех пор, как ты переехал. Только одно жалкое голосовое сообщение… — Она хотела, правда. Я удивленно посмотрел на брата. — Так в чем же дело? — В прошлый четверг я попросил не трогать тебя до выходных и сказал, что сам разберусь. А потом ты явился в пятницу вечером с раной на голове. И я вновь попросил маму не звонить тебе. А тут закрутилось-завертелось… — Ясно… Но она переживает только за тебя, на меня ей все равно наплевать. — Ты не прав, — он нахмурился. — Ты же говорил, что готов простить маму? — За отца, но она бросила меня здесь, в Лондоне, десятилетним мальчишкой. — Не вини ее. Тебе напомнить, как все было? — мягко спросил Рафаэль. — Да знаю я, знаю. Но все ваши приезды, когда она проводила время в магазинах и ресторанах, до сих пор вызывают во мне лишь обиду… — сокрушенно сказал я. — Видит Бог, ты сам это начал, и мне придется освежить твою память, — Рафаэль гневно уставился на меня. — Алё! Это ты сбегал в свою Ложу каждый раз, когда мы приезжали. А я успокаивал плачущую маму, которая думала, что потеряла старшего сына. Она просто пыталась хоть как-то отвлечься от собственной боли. Я чувствовал, что Рафаэль разозлился. А меня придавила вина. Мало того, что я был во всем виноват перед Гвендолин. Так еще, черт подери, у меня беспокоящаяся мать и ужасно заботливый младший брат, а я… — Вел себя по-свински, — тихо сказал я, но Рафаэль услышал. — Братец, кажется, я уделываю тебя в сухую, — он рассмеялся. — Ты сам признаешь теперь, что все мои слова были правдой. — Да, — согласился я. Почему-то вспомнился вечер после суаре, когда Раф говорил про Шарлотту. Хотя я и так знал, что надо все выяснить, он просто меня подтолкнул. Кажется, там еще был Шекспир. Я простонал. — Я чувствую себя последним лузером, но ты и с Шекспиром был прав. — Любовь — недуг? — задал все тот же вопрос брат. — Помнишь продолжение? — Обижаешь! — гордо произнес он и начал декламировать: Моя душа больна Томительной, неутолимой жаждой. Того же яда требует она, Который отравил ее однажды. Последний врач — холодный мой рассудок, Отчаявшись больного излечить, Ушел, приговорив меня бессудно, С безумную любовью вечно жить. Я перебил его. — Я отравлен собственными чувствами. — И мозги у тебя точно набекрень, — улыбнулся Рафаэль. Я подошел к книжному шкафу и вытащил оттуда томик сонетов. Нашел 147-й сонет и дочитал до конца: И вот мечусь, и больше нет покоя, В потоке рвущихся страстей, Прости меня, но видно уж такой я, Что погибаю от любви своей. Вы думали любовь — лишь яркий свет? В ней ад и тьма! Чего в ней только нет! — Давай хотя бы один из нас будет верить в то, что все будет хорошо, — сказал Рафаэль, подойдя и похлопав меня по плечу. — Ты говоришь как леди Тилни, — с кислой усмешкой выдавил я. — Кто? Что еще за леди? — недоуменно спросил он. — Прабабушка Гвендолин. Это она мне передала сегодня записку. И больше никакой информации, — я вздохнул. — А завтра мы должны встретиться с графом. — Это тот придурок, который хочет, чтоб Гвен умерла? Я кивнул. — В чем проблема? Надери ему зад, прихватив с собой шпагу. И вообще, Гид, это ты должен меня учить и наставлять во всем, - усмехнулся брат. — Как будто ты будешь слушать, — возмутился я. — Ты ведь напоил меня, пренебрегая запретом на алкоголь. — Ой, как будто ты был против. Какие там следующие пункты у тебя были? Вечеринки и девушки? Я поджал губы и осуждающе посмотрел на брата. — Эх, зря отказался от приглашения одноклассницы. Надо было соглашаться, хотя бы ради того, чтобы позлить тебя, — он звонко рассмеялся. — Спокойной ночи, пуританин, — он ушел, а потом выглянул из-за угла, — и удачи тебе завтра, — пожелал уже без смеха. — Рафаэль, — позвал я. Он вернулся. — Чего еще? — Ты теперь считаешь меня тюфяком, который распустил нюни? Брат закатил глаза. — Успокойся, ладно? Ты всегда был для меня примером сильного старшего брата. Я недоверчиво покосился на него. — Ну, правда, — сказал он. — Просто в твоей жизни сейчас далеко не лучший период и тебе нужна поддержка. Для этого и существует семья, понимаешь? Чтобы было с кем поделиться. Я, к сожалению, не могу тебе ничем помочь, но выслушать готов всегда. — Спасибо, — прошептал я. Рафаэль подошел и потрепал меня за щеку. — Утю-тю. Какой же ты сейчас милый засранец, — со смехом сказал он. — Весь момент испортил, — сквозь зубы сказал я, но не обиделся на брата. — Иди уже спать. Я лежал в кровати и думал о том, что за один вечер с моих глаз упали внутренние шоры. Я всегда считал себя славным парнем. А в итоге за красивой оберткой пряталось убогое содержимое. Я был лучшим студентом, но ужасным сыном, я прекрасно фехтовал и держался в седле, но не научился прощать и брать ответственность на себя. Я перекладывал все девять лет собственную вину на маму, хотя в глубине души знал, что отец был бы счастлив за нее. Даже сегодня я пытался все спихнуть на бедную Гвен, обвинив в том, что это она позволила всему случиться, и будь на моем месте Марли, то ничего бы не произошло. Как же она была права тогда в Гайд-парке, назвав меня высокомерным трусом, который ей помыкает. Ведь я правда боялся посмотреть на себя со стороны. Я кичился перед собой любовью к Гвен, но разве любящий кидается с обвинениями, ничего не выяснив, разве имеет право на оскорбление? Я тяжело вздохнул: — Прости меня, Гвен, — прошептал в темноту. Я ужасно провел ночь, постоянно выныривая из сна от беспокойных мыслей, бродивших в моей голове. Кошмар с графом, который удерживает меня, и Ракоци, убивающим Гвен, повторялся на разные лады, снова и снова кидая мой организм то в жар, то в холод. В итоге около восьми я был уже в Темпле, решив пофехтовать перед балом. Около здания стояли два автомобиля, чувствовалось непривычное для утра оживление. — Чего ты так рано? — встретил меня Фальк на ступенях у входа. Не дождавшись ответа, он продолжил, — но это к лучшему. Мы с хранителями должны съездить в Котсволдз и кое-что выяснить, поэтому ты будешь прыгать в 1912-й в наше отсутствие. Я хотел оставить записку, но раз ты здесь, то пройдем в кабинет и поговорим. — В письме Магистру 1912-го я написал, чтобы детективы задержали Люси и Пола, если те живут у леди Тилни, — начал Фальк, когда мы присели на кожаный диван. — Но я хорошо знаю брата. Они не попадутся так легко, если уж им удалось провести нас в 1994-м. Поэтому ты прыгнешь в 17-е августа. Надеюсь, четырнадцать дней тем хранителям хватило, чтобы вычислить адрес. По крайней мере, у них должны быть зацепки. — Или Люси и Пол уже сидят две недели в темницах Темпла, — констатировал я, а внутри все упало. Круг может замкнуться сегодня же, а после будет бал. И граф, и Ракоци… Кошмар заплясал перед моими глазами. — Далеко не факт, но на всякий случай взять шприцы и пробирки стоит. Прыгнешь на полчаса, мы не можем рисковать после прошлого раза. В здании будет дежурить бригада медиков, которые бросятся на твои поиски, если по окончании прыжка тебя не окажется на месте. И вот еще что, — он встал и подошел к сейфу. — Все идет кувырком. Абсолютно не по планам. Пусть мы нарушаем правила, но я должен дать тебе это, — Фальк достал и протянул мне пистолет. Кажется, это становится традицией — брать с собой огнестрельное оружие в 1912-й. Я молча взял в руку «Смит-энд-Вессон». — Не применяй без необходимости. Просто возьми, мне так будет спокойнее. Я не хочу потерять еще и тебя, — сломлено произнес Фальк. — Ложа и так забрала у меня слишком много. По сути, Ложа — это и есть моя жизнь. — Не надо, не говори так, — я подошел к дяде и обнял его. — Но это правда, я всего лишь Магистр. — Для меня ты как отец, — сказал я и почувствовал, что он обнял меня крепче. Дядя взял себя в руки и начал ходить по кабинету, складывая в кожаный портфель какие-то документы, доставая фотографии из книжного шкафа. — Зайди к Джейку, он в медицинском кабинете должен собирать сумку с собой, — спокойно сказал Фальк, проходя к двери с портфелем в руках. — Зачем ему медикаменты в Котсволдзе? — поинтересовался я, выходя следом за ним. — На всякий случай. Наведаемся к пожилой женщине разузнать кое-какую информацию, — ответил дядя, закрывая дверь. — Доброе утро, — поприветствовал доктор Уайт, проигнорировав мой суровый взгляд. — Что это было с болезнью Гвендолин? — холодно спросил я. Доктор в это время доставал шприцы и пробирки, и я заметил, как его рука замерла на секунду. Он достал все необходимое, сложил в аккуратный футляр, а потом протянул мне. — Я уже говорил, что есть предатель, и я пытаюсь в этом разобраться, — он вздохнул. — Почти каждый раз, когда вы с Гвендолин бываете в прошлом, вас пытаются если не убить, то ранить. Мне кажется, это все подстроено. Рана в понедельник — это наверняка Алестер, ведь так? Я кивнул. — А на балу вы должны быть вроде приманки для него и предателя того времени. Я боюсь, что вы можете… — доктор запнулся, — серьезно пострадать. Я пытался найти подсказки в хрониках, но это бесполезно. Слишком мало времени. Складывается ощущение, что кто-то пытается избавиться от тебя и девочки. — Но у вас есть какие-то подозрения, кто может быть замешан в этом? — вкрадчиво спросил я, понимая, что облажался, вспылив вчера. — Очень туманные, — доктор поднял брови и на секунду прикрыл глаза. — Нас постоянно торопят… — Эй, вот ты где, Джейкоб, — зашел мистер Уитмен. — Привет Гидеон, — он улыбнулся одними губами. — Машины уже ждут, нам пора. Доктор пожал плечами, взял свою сумку и пошел вместе с мистером Уитменом к автомобилям. Я стоял в подземном переходе у того самого поворота, где встретил Гвендолин. Стоял уже довольно долго, нервно переминаясь с ноги на ногу. Сначала я подумал, что все-таки был прав. Сжимая пистолет в кармане черных брюк, я вернулся к мысли об убийстве. Ведь мог прийти действительно я и умолять на коленях пристрелить. Ведь я в будущем тоже буду знать о пистолете, который мне вручил Фальк. Но время моего прыжка подходило к концу, а никто так и не появился. Я же был на грани, после которой, кажется, начинается паническая атака. Ясно было, что придется что-то придумать, чтобы наврать хранителям. Я уже пошел в сторону бывшей алхимической лаборатории, как услышал шум чьих-то приближающихся быстрых шагов, от которых мелкие камни отлетали в сторону и ударялись о стены. Я развернулся и увидел мужскую фигуру в шляпе, скрывавшуюся за светом фонарика. Когда человек приблизился, я был поражен. — Пол?! — эхо разнесло мои удивление и настороженность по переходам. — Что случилось? Что-то с Гвендолин? На тебе лица нет, — Пол подошел и испуганно всматривался в мои глаза. — Нет, пока нет, — я покачал головой. Пол выдохнул с облегчением. — Прости, что так опоздал. Люси никак не хотела мне верить, что я иду к портному, — взволнованно проговорил он. — Она всегда чувствует, когда я вру. Ненавижу такие моменты. Я смотрел на него и ничего не понимал. — Зачем ты здесь? — Я должен назвать тебе наш адрес, мы только переехали от леди Тилни в квартиру на Блендфорд-стрит, 42, — сказал он, по-прежнему всматриваясь в мое лицо. Я был в шоке от услышанной информации, а потом переступил ту самую грань и меня понесло. — Зачем, зачем ты мне это говоришь?! Я пришел сюда, а не к Магистру, чтобы хранители в 2011-м не узнали ваше местонахождение и круг никогда не замкнулся, — с отчаяньем в голосе крикнул я. — Так надо. Ты не должен себя подставлять. Мы уверены, что среди членов внутреннего круга есть предатель. Надо разыграть эту шахматную партию до конца, — спокойно ответил Пол. — Ты в своем уме? Ты же сам говорил мне, что Гвендолин может умереть! — продолжал кричать я, взбешенный его спокойствием. — Я это знаю, и мы невероятно рискуем, — понимающе сказал он. — У меня осталось совсем мало времени. Ты можешь объяснить нормально, что происходит? Ты оставил мне эти проклятые документы, и выходит теперь, что только я борюсь за жизнь Гвенни?! Ты понимаешь, каково мне?! Черт возьми, Пол, я совсем один! Я отошел к стене и устало сполз по ней. Кажется, на моих глазах выступили слезы. — Тихо, тихо, малыш, — прошептал он, сев напротив. — Не успокаивай меня! — огрызнулся я. — Вы сидите тут в своем 1912-м и в ус не дуете! Что вы сделали ради того, чтобы спасти Гвен? Сбежали с гребаным хронографом в прошлое и все! — Мы вообще-то оставили всю свою жизнь, на минуточку! — с болью сказал Пол. — Всех своих родных. Нам также тяжело, как и тебе сейчас, малыш! — Я же просил не называть меня малышом, — процедил я. — Но я не могу иначе, для меня прошло всего несколько месяцев с тех пор, как я видел тебя в последний раз двухлетним пухлым мальчиком. И сейчас, когда я вижу, почему ты попросил меня прийти одного… — Я попросил тебя?! — Да, но это неважно. Ох, Гидеон, — в голосе Пола сквозило сочувствие. — Это общее для всех мужчин нашего рода — нелюбовь к снисходительным взглядам. И я понимаю, что ты, наверное, хочешь, чтобы этот разговор остался только между нами. Сейчас, когда ты проявил свою слабость. Но должен сказать, что мы и сами ничего не знали. Мы еще встретимся, чтобы во всем разобраться. Для меня это уже прошло, но лучше объясни, почему ты говоришь, что совсем один? А как же Гвендолин? — он непонимающе посмотрел на меня. — Я не сказал ей… — я понуро опустил голову. — Почему? — удивился Пол. — Это ведь касается в первую очередь ее. — Она не доверяет мне, — признался я. — Гвен такая своенравная и упрямая, и все делает наперекор, что я просто испугался, что она натворит глупостей назло мне. — Она верит тебе, уж я-то знаю, — Пол улыбнулся. — А Люси еще после первой встречи сделала такой вывод и не ошиблась. И, в конце концов, Гвендолин здравомыслящий человек. Мне кажется, это ты не доверяешь ей. Я промолчал. — Малыш, нужно верить тем, кого любишь, — доверительно сказал Пол. — Ты ведь сам мне признался тогда, в 1782-м, помнишь? Просто расскажи ей все, она поймет. Она смелая девочка. Вообще-то, знаешь, я могу тебя понять. Эти женщины иногда бывают так упрямы. Но почему ты хотя бы не рассказал Сэму? Он казался мне славным парнем, — в его янтарных глазах отражалась жалость ко мне. — Папа умер, когда мне было десять, — дрогнувшим голосом сказал я. — Мотоциклы? Так и знал, что скорость погубит его. — Ты о чем? — теперь была моя очередь удивляться. Кажется, я только думал, что хорошо знал отца. — Он умер в результате автомобильной аварии. Не по его вине. — Мне жаль. Значит, все-таки Селине удалось уговорить его бросить своих железных коней, — грустно сказал Пол. Я встал, чувствуя, что осталось совсем немного времени до перемещения. — Кажется, я сейчас прыгну. Сегодня мы отправимся на бал, ты что-то знаешь об этом? — Будь на чеку, — кратко ответил он. — Скажи, ты уже видел конец этой истории, как леди Тилни в 1916-м? — спросил я, надеясь услышать конкретный ответ, который мог бы меня успокоить. Но я ошибался. — Нет, для нас еще ничего не закончилось, — отрицательно помотал головой Пол. — Но я очень надеюсь на то, что мы справимся, — с живым блеском в глазах уверил меня он. — Кого мне опасаться? — успел произнести я и прыгнул в 2011-й. Я тут же пошел в подвал, пока меня не начали искать, по пути делая выводы из разговора с Полом. Он был прав в том, что никто не должен был узнать об этой встрече. Потому что я низко пал, достиг дна, бросаясь с обвинениями на всех подряд, особенно же на людей, оставивших все ради последнего путешественника во времени, просто чтобы сохранить Гвен жизнь. Я чувствовал себя униженным перед самим собой. Я все прошедшие дни думал, что один. Но с самого начала мне помогали Люси и Пол, леди Тилни, в конце концов, Рафаэль. И по всей видимости, доктор Уайт, хотя он ничего и не знал, основываясь на собственных догадках и беспокойстве. А еще Пол был прав относительно Гвендолин. Вчера я думал о том, что не могу требовать доверия от нее, когда не доверяю себе сам. Но сегодня Пол тыкнул меня в один факт как нашкодившего щенка: как я мог чего-то ожидать, пока не раскрыл перед ней секретов, в которые был посвящен и тщательным образом утаивал?