Сердце разбивается, когда, чрезмерно расширившись под теплым дуновением надежды, оно вдруг сжимается от холода действительности. Александр Дюма, «Граф Монте-Кристо»
Октябрь
В совместной жизни с Драко были моменты, когда необходимо было подтолкнуть или потянуть на себя. Гермионе это стало известно ещё на ранних этапах их отношений. Был и компромисс, был и прогресс, но было и несколько неудач. Но когда сентябрь перетёк в октябрь в череде их разногласий по поводу её памяти, Гермиона не могла избавиться от ощущения, что её разрывает на части от ожидания нового толчка, который может сбить с толку. Потому что она поняла, что из-за отсутствия воспоминаний ей хотелось чего-то иного. И, скорее всего, это могло разорвать швы, которые предотвращали взрыв очередной мины, которую им ещё не удалось разоружить. На следующий день после её дня рождения Драко избавился от своих исследований, и они молча согласились не обсуждать вопрос поиска ответов относительно её памяти. Эта недосказанность между ними постоянно становилась третьим лицом в диалоге: постоянным незнакомцем, требующим внимания, но никогда его не получающим. Потому что, когда им удавалось не замечать его, отправляя в тёмные углы, которые легко игнорировать, они могли притвориться, что живут прекрасной жизнью, в которой Драко снова спал в своей постели, а Гермиона носила кольцо на левой руке. Она могла спать, прижавшись к его груди — тёплой и напоминающей чувство, которое ощущалось как дом. Она могла начинать свои дни с того, что проводила руками по его безупречным волосам, что было нечестным преимуществом после ночи, проведённой на подушке. И она могла ложиться спать, нежно целуя его в губы и шею, извиняясь за разговоры, темы которых они игнорировали, и обещая друг другу, что когда-нибудь они со всем разберутся. Но это было единственным интимным контактом со дня рождения Гермионы. Новый барьер был воздвигнут из-за разногласий, которые они не замечали ради того, чтобы как можно дольше жить в маленьком и счастливом мире. — Я хочу использовать Омут, — сказала она, сидя на краю кровати, пока Драко подбирал одежду в гардеробной. Гермиона ожидала, что он начнёт возражать. Но не ожидала, что температура в комнате резко упадёт одновременно с тем, как он остановится и каждый мускул, каждый нерв заморозится вместе с ним. Гермиона считала вдохи, вспоминая последний разговор на эту тему. В конце концов, Драко снова задвигался, повернувшись к ней возле двери гардеробной. Она не стала забирать свои слова. Она хотела сказать их. Гермиона поняла, что это было то, что нужно — воспоминания других людей были частями её исчезнувшего прошлого. И она хотела получить их. Гермиона знала, что он не понимает, но она нуждалась в этом. Даже если целители думали, что использование Омута памяти может навредить её способности когда-либо восстановить воспоминания, Гермиона уже смирилась с их потерей и приняла эту утрату как неотвратимую часть своего существования. Так что потеря такого маленького шанса на их возвращение стоила того, чтобы обменять его на абсолютную уверенность в том, что ей удастся увидеть то, чего ей не хватало. Омут памяти был единственным способом познать собственную историю. — Мы уже говорили об этом, — сказал Драко, осторожно вздохнув. — Месяцы назад. Всё изменилось. Она заметила, как он сжал губы в поисках контроля. — Думаю, тогда я напомнил тебе, что ты слишком упряма, чтобы так просто сдаться, — его слова прозвучали натянуто, словно он выдавливал их из себя. Если бы страх имел материальную форму, то выглядел бы как Драко Малфой. Он повернулся и продолжил одеваться, исчезнув за дверью гардеробной, а Гермионе осталось сидеть и гадать, как сильно ей стоит надавить и сколько они ещё выдержат. — Я не сдаюсь, — сказала она, повысив голос, пытаясь достучаться до него. — Я хочу попробовать что-то новое. Я не могу продолжать делать одно и то же, не видя результата. Драко вышел, одетый в рабочую форму, и многозначительно оглядел комнату, избегая взгляда в сторону Гермионы. — А если это причинит тебе боль? Разрушит любой шанс на то, что ты сможешь восстановить воспоминания? — Всё лучше, чем ничего, — настаивала она. У Гермионы пережало горло, она так не хотела ссориться с ним. Она просто хотела, чтобы он понял, что ему нужно быть на её стороне. А затем она заметила, как осколок — фрагмент его чувства — откололся и превратился в ничто. Он мимолётно использовал окклюменцию, но Гермионе всё равно удалось заметить это. — Пожалуйста, — начала она. — Омут памяти — это даже отдалённо не одно и то же, — сказал он. Слой спокойствия, которым были окутаны его слова, ещё больше расстроил её. Драко продолжил: — Это не то же самое, что позволит тебе понять, что ты чувствуешь… Она наблюдала, как его слова покрывались морозной коркой, и это давило. — Я должен идти на работу, — заключил он. Трусливый поступок. Внезапное отступление. Прежде чем она смогла указать ему на то, с чем они уже столкнулись, прежде чем смогла объясниться, прежде чем смогла сказать, что им удавалось обойтись и без окклюменции, использования которой они избегали, он аппарировал прочь с едва заметным намёком на недовольную гримасу. Разъярённая, разочарованная, Гермиона наконец встала с кровати и пошла на кухню, где впервые с тех пор, как она проснулась в больнице Святого Мунго десять месяцев назад, самостоятельно приготовила себе чай.***
— Так вы двое всё ещё ругаетесь? — спросил Гарри, стоя в дверях убогого кабинета Гермионы в Министерстве. — Ты очень агрессивно что-то пишешь. Если бы я не знал, то подумал бы, что ты исправляешь моё эссе по зельеварению. Гермиона взглянула на своего друга, заметила дразнящий огонёк в зелёных глазах, придающий ему легкомысленности, и слабо улыбнулась. — Мы не ругаемся, — сказала Гермиона. — Вы не не ругаетесь, — заключил Гарри с печальным осознанием того, что он зарабатывает деньги тем, что распознаёт ложь. Он сел в маленькое кресло, стоящее в углу комнаты. — Хочешь сегодня пообедать со мной? Есть кое-что, что я хочу рассказать тебе. — Не могу, мне нужно прочесть кучу отчётов. Просто скажи мне и всё, — она не смотрела на него, когда сказала это, но почувствовала, как он наблюдает, оценивая ложь, которую, как они оба знали, сказала Гермиона. Единственное, что Гарри произнёс в ответ, — сдавленный звук недоверия. Гермиона вздохнула: — Мы просто… каждый придерживается своего мнения сейчас. Ладно? Вместо того чтобы испытать облегчение от того, что ему удалось вывести её на чистую воду, Гарри заметно занервничал, взъерошив и без того лохматые волосы. — Джинни сказала, что я должен спросить тебя о… — он замолчал, и что бы он ни хотел сказать, его голос затерялся в белом шуме заклинаний и чар, охраняющих Министерство. Его поведение заставило Гермиону почувствовать себя неловко. — О чём, Гарри? — подсказала она, готовясь к последствиям вопроса Джинни, который должен был задать Гарри. — О сексе и о том, что происходит… вот это… — простонал Гарри. — Я сейчас зарабатываю благосклонность своей жены. Пожалуйста, если что, ты можешь не отвечать на этот вопрос. — Ты думаешь, Джинни успокоится, не получив ответа? — спросила Гермиона, разрываясь между болезненным огорчением и весельем. Гарри смутился ещё сильнее, чем она, и это помогало. — Я бы предпочёл, чтобы она использовала камин и спросила тебя сама, а не присылала мне сову. Гермиона улыбнулась, гадая, по какой причине Джинни решила заставить Гарри разузнать о её сексуальной жизни. — Скажи Джинни, что это было один раз. Но теперь он спит в кровати. Каким бы смущённым ни казался переступающий с ноги на ногу Гарри, с нахмуренными бровями, белеющими костяшками пальцев, Гермионе нужно было отдать ему должное за попытку. — Так что… всё хорошо? — рискнул он. — Всё… в норме, — сказала она. Гермиона снова вздохнула и отложила перо. Она собрала пергаменты на своём столе и аккуратно сложила их в папки. — Я попросила его прекратить исследования, — сказала Гермиона. Она не сообщила Джинни, что не могла собрать себя по кускам после самого замечательного и самого кошмарного дня рождения в своей жизни. Но теперь, благодаря Гарри и месяцам размышлений, ей наконец удалось это сделать. — Мои целители перестали искать альтернативные причины и способы лечения, — Гермиона глубоко вздохнула, чтобы голос не сорвался. — Я не думаю, что у меня получится когда-либо вернуть воспоминания, Гарри, — она подняла руку, чтобы остановить его порыв ответить. — Я приняла этот факт. Я пытаюсь двигаться дальше. Но Драко… он не согласен с моим решением. Всё, что Гарри собирался сказать, застряло у него в горле. Он сжал губы. Гермиона иногда забывала, что Гарри, из всех, кого она знала, был экспертом в получении плохих новостей, их анализе и поиске решения. Это был выкованный огнём навык о том, что нужно было потерять что-то, чтобы идти дальше. Градус её беспокойства немного уменьшился, когда она наблюдала за другом, подбиравшим слова. — Значит, вы двое ругаетесь? — заключил Гарри, глядя на неё в поисках подтверждения. — Не совсем. Мы в основном не поднимаем эту тему. Это своего рода молчаливый компромисс, — сказала Гермиона. — Я попросила его дать мне несколько воспоминаний, чтобы использовать Омут, и… ему не понравилась эта идея. — Но если твои целители не… — начал Гарри. — Они не поменяли мой план лечения, и он по-прежнему не включает в себя использование Омута. Технически. Но я думаю, что мы уже прошли этот этап, ведь так? — спросила она. — Я правда хотела попросить тебя и Джинни: не могли бы вы поделиться со мной несколькими воспоминаниями? Гарри впал в ступор, его глаза округлились, прежде чем он снова стал серьёзным — навык, который он получил при подготовке авроров. Много лет назад он бы взглянул на неё с явным недоверием. Большую часть времени на протяжении десяти месяцев Гермиона посвятила тому, чтобы распознать этот навык, который Гарри довёл почти до совершенства за шесть лет. — Я не… Миона, я не знаю, стоит ли, — сказал он после паузы. — Гарри, я бы хотела увидеть некоторые важные события в моей жизни, если сама не смогу их вспомнить, — сказала Гермиона, пытаясь не огрызнуться в ответ. Она чувствовала, как к ней подкрадывается точно такое же чувство, какое испытывала при разговоре с Драко сегодня утром. Та же песня, но в другой тональности. — Но если твои целители думают, что это небезопасно… если Драко… — Драко не имеет права принимать решения, касающиеся моего здоровья, — настаивала Гермиона, и её тон колебался между возмущением и горечью. Лишь спустя время она подумала, что Гарри называл Драко по имени, а не Малфоем. Несмотря на её речь, Гарри рассмеялся. — Он принимал все важнейшие решения о твоём здоровье в то время, пока ты без сознания лежала в Мунго. Это часть той жизни, когда ты замужем, знаешь ли, — сказал он, прекратив смеяться, но в его голосе сохранились нотки веселья, хотя Гермиона уловила серьёзность. У неё не было сил обдумывать значение его слов. Потому что она знала, что он прав. — Целители запретили использовать Омут из-за опасений, что это помешает мне восстановить мои воспоминания… Гарри, они не вернутся. Это…. Я готова двигаться дальше. Я хочу увидеть их. — Гермиона чувствовала, что её горло стало сжиматься. Она была расстроена и отчаянно пыталась заставить понять Гарри, Драко и всех остальных, что она устала. Очень устала от незнания. От жалости, промелькнувшей на лице Гарри, Гермионе хотелось залезть под стол и спрятаться там. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони в попытке подавить жгучие слёзы, которые так не хотелось проливать. Гарри встал и пересёк её маленький кабинет и притянул Гермиону к себе. — Мне очень жаль, — сказал он, обнимая так, как он всегда делал в самые худшие моменты её жизни. Моменты, омрачённые войной, смертью, горем и страхом. — Ты помнишь, сколько раз ты говорила мне пойти к Дамблдору? Или прислушиваться к разуму? Или быть осторожным? Я должен был послушать тебя. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это, и мне кажется, тогда это могло бы спасти много жизней. Если бы я додумался до этого раньше, — его голос казался грозным. — Я должен был послушать тебя, потому что ты потрясающе умеешь мыслить. Ты такая рациональная, твои идеи всегда логичны. Ты принимаешь правильные решения, — он вздохнул и высвободил её из объятий. — Я не думаю, что это правильное решение, Миона. Она встретилась с ним взглядом, благодаря за то, что он так заботится о ней, но решение уже было принято. — Но это моё право — сделать такой выбор, — сказала Гермиона, чувствуя себя истощённой от разочарования, которое было с ней всё утро. Гарри всё ещё держал её за плечи. Он стискивал их в качестве поддержки. Гарри наблюдал за ней, изучал дольше, чем она могла ожидать, прежде чем вновь заговорил: — Просто не делай ничего того, что сделал я. Он подарил ей сдержанную улыбку и повернулся, собираясь уйти. Остановившись у двери её небольшого кабинета, он несколько раз постучал по деревянному проёму, размышляя и словно споря с самим собой. Гермиона смотрела на него с любопытством. — То, что я хотел тебе сообщить, — заявил он. — Ну, на самом деле это хотела сообщить тебе Джинни. Но она дома, плохо себя чувствует, ведь обычно так и бывает. В первом триместре, — Гарри с гордостью посмотрел на Гермиону. — У нас будет третий ребёнок.***
Уход Гарри оставил в груди Гермионы чувство обеспокоенности, дискомфорта и потерянности, что она ощущала на протяжении нескольких месяцев без своих воспоминаний, когда многое было для неё слишком новым, необычным и чрезмерным. Буйство эмоций, охватившее кости, скрутило живот и нагнало головную боль. Она не могла точно определить интенсивность того, что чувствовала в большей степени: радость, тоску или ревность. Из-за нарастающей головной боли, соответствующей чувству разочарования, Гермиона стала ещё решительнее в вопросе возвращения своих воспоминаний. Если Гарри не поможет, то, возможно, слизеринцев, присутствующих в её жизни, удастся убедить. Она послала сов Пэнси и Тео, спрашивая о том, смогут ли они встретиться с ней в квартире. И затем, впервые в своей профессиональной карьере, за исключением похищения Тео, Гермиона ушла с работы, ссылаясь на головную боль. Единственным ответом её босса был короткий кивок и взмах руки. Они оба знали, что работа Гермионы была малозначительна для всех. Следующее, что ей необходимо было сделать, чтобы вернуть себе собственную жизнь — это вернуть работу. Или, по крайней мере, найти другую. Потому что, если бы ей пришлось провести ещё какое-то время в своём кабинете, корректируя отчёты для чёртового департамента Министерства, она бы сошла с ума. И, честно говоря, Гермиона уже и так была близка к этому. Она аппарировала в квартиру, как только вышла из здания Министерства, и медленно начала обыскивать кухню в поисках того, что могло унять головную боль. Тихий стук в дверь прервал её поиски. Гермиона остановилась, склонив голову набок, глядя на дверь, полная неуверенности в том, что она всё правильно расслышала. Гермиона подошла ближе. Это было такой редкостью, что хоть кто-то пользовался входной дверью, и это заставило её нервничать. — Я больше не буду этого делать, Тео. Мне показалось, что этот простой плебейский поступок… — раздражённый и резкий голос Пэнси донёсся из-за двери. Гермиона услышала грозный стон Тео, за которым последовал гораздо более громкий стук, испугавший Грейнджер. Она распахнула дверь и обнаружила двух слизеринцев по другую сторону. Тео всё ещё держал руку поднятой, явно намереваясь постучать ещё раз. — Что ты делаешь? — спросила Гермиона. Пэнси вошла в квартиру, чуть толкнув Гермиону. Брови Тео нахмурились, пока он продолжал стоять снаружи. — Ты запретила нам проходить сквозь чары, помнишь? — сказал он. Гермиона покраснела. Она забыла об этом. Фактически, когда все вокруг решили, что не будут нагружать её разум, из головы Гермионы вылетела мысль о том, что она закрыла им доступ в квартиру. — Итак, чем же мы обязаны такому любезному приглашению? — резко спросила Пэнси. Она сидела, скрестив ноги. Её руки были сложены на груди, а пальцы с накрашенными ногтями отбивали ритм по ладоням. — У меня есть дела в течение дня, знаешь ли. И ты не удосужилась посещать каждую нашу пятницу, поэтому не понимаю, почему ты думаешь, что можешь требовать моего присутствия… — Мерлин, Пэнси, дай ей возможность объяснить, прежде чем задавать вопросы, — упрекнул её Тео, найдя себе место в другом, более просторном кресле, оставив диван для хозяйки. Гермиона бросила на них осторожный взгляд, внезапно почувствовав гораздо меньшую уверенность в том, как может пройти этот разговор. Живоглот запрыгнул к Тео на колени, жадно требуя ласки. — Ты выбрала правильное время, Грейнджер. Мне нужен твой кот, — сказал он, призвав угощение с кухни. — Домашние животные, Тео, работают не так. — Я в курсе. Но Блейз упомянул, что я, возможно, заведу кота скоро, поэтому мне хотелось бы взять Живоглота в поместье, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Гермиона в замешательстве наклонила голову настолько, насколько могла. — Что ты имеешь в виду под «Блейз упомянул, что у тебя, возможно, …» Пэнси прервала её, закатив глаза и недовольно фыркнув. — По материнской линии у него в роду были прорицатели. Но он совершенно бесполезен, лишь изредка говорит что-то интересное. Но Тео никак не отпустит эту кошачью идею. — Так ты просто хочешь присмотреть за моим котом? Как долго? — Блейз не сказал, но, наверно, пары дней хватит, чтобы почувствовать, что такое — жить с котом. Гермиона наблюдала за Живоглотом, который был очарован его слизеринским другом. — Тебе нужно будет давать ему не только угощения, но и нормальную еду, — предупредила она. Очевидно, это было всё, что требовалось Тео; он выглядел взволнованным этой победой. — А теперь вернёмся к делу, — продолжил Тео. — Должно быть, ты думаешь о чём-то важном, если добровольно написала нам. Это не прозвучало так, словно он был раздражён. Но, по правде говоря, Гермиона и понятия не имела, как выглядел и звучал Тео, будучи в таком состоянии. Но что-то в том, как он это сказал, заставило Гермиону подумать о том, что она никогда самостоятельно не связывалась с ними, чтобы встретиться. Всякий раз, когда они проводили время вместе, это случалось по инициативе одного из них или по пятницам. Острое чувство в животе заставило её осознать, какой эгоисткой она была. — Ох, — сорвалось с её губ, когда она опустилась на диван. Пэнси тихо рассмеялась со своего места в другом углу комнаты. — Честно, я впечатлена тем, что ты узнала подтекст, — сказала та, прежде чем пересечь комнату и сесть рядом с Гермионой. Тео стал гримасничать на заднем плане, изображая отвращение к зелёному предмету мебели. И, когда Гермиона ничего не ответила, Пэнси заговорила вновь: — Чем мы можем быть тебе полезны, Грейнджер? — Возможно, это как-то связано с той ссорой, про которую Драко говорит, что её не было, — предположил Тео. Пэнси задумчиво хмыкнула. — Возможно, — согласилась она. — Знаешь, Тео, я слышала, что Драко снова спит в своей постели. — В своей постели, говоришь? Но, Пэнси, что бы это могло значить? — притворяясь, воскликнул Тео. Гермиона оказалась в плену, когда перед ней развернулось целое слизеринское представление. — Трудно сказать, Тео. Видишь ли, мой опыт в подборе нижнего белья очень востребован, — и с этими словами Пэнси изогнула бровь и уставилась на Гермиону. И, несмотря на то, что Гермиона чувствовала себя ужасным другом, она не могла не ухмыльнуться, то ли для утоления собственного удовольствия, то ли чтобы подыграть слизеринцам. Но Гермиона уже достаточно близко узнала их, чтобы знать, что нужно сказать. — Это потому что я ничего не надела, — заключила она, смотря на Пэнси с улыбкой. Словно Гермиона преподнесла Паркинсон величайший подарок, который только можно было представить. Её лицо просветлело, и она бросилась к Гермионе, чтобы обнять. — Ох, я так горжусь тобой. Теперь я должна узнать все подробности о сексе, — Пэнси увлечённо потёрла ладони друг об друга, явно нуждаясь в деталях. Гермиона покраснела, чувствуя, как жар стал подниматься вдоль шеи к лицу. — О, прошу, не надо. Я и так слишком много знаю о вашей сексуальной жизни. — На мгновение Тео напомнил Гермионе Гарри, и это было почти комично. Такие же тёмные растрёпанные волосы, но не зелёные глаза, наплевательское отношение к правилам, когда они доставляли неудобства, и привычка находить Гермиону и Драко за интересными занятиями. Неудивительно, что Тео нравился Гермионе; у них с Гарри было больше общего, чем им, вероятно, хотелось признавать. — Я пригласила вас не по этому поводу, — сказала Гермиона. Пэнси и Тео отреагировали по-разному. — Жаль, — вздохнула Паркинсон. — Спасибо, — ответил Нотт. — На самом деле я надеялась, что мне удастся получить от вас воспоминания, чтобы использовать Омут памяти. Воспоминания обо мне и Драко, то есть о наших пятничных вечерах, нашей свадьбе… если вы там были. Я имею в виду… вы же были там? — ход мыслей Гермионы остановился из-за прилива огорчения. Она даже не знала, были ли эти два человека — одни из самых близких людей в её новой жизни — на свадьбе. Даже после того, как она услышала эту историю от Драко, когда он прижимался губами к плечу, держа её крепко после дня рождения, Гермиона не подумала спросить его о списке гостей. И эта была одна из тысячи деталей, из-за которых ей хотелось узнать о прошлом больше. Как ни приятно было услышать, она хотела увидеть. Драко мог рассказать ей столько, сколько сам мог вспомнить. Тео и Пэнси вновь одновременно заговорили. — Да, мы были на вашей свадьбе, — прозвучало от Нотта, и его лицо выражало то ли жалость, то ли нежность. — Чёрт возьми, я не дам тебе воспоминания, — сказала Пэнси с большим возмущением, чем ожидала Гермиона. Она кивнула Тео в знак признательности за ответ на её вопрос, прежде чем повернуться к Пэнси. — Я так понимаю, Драко предупреждал тебя, чтоб ты не давала мне воспоминания? — спросила Гермиона не в силах скрыть раздражение в голосе. Ей уже отказал Гарри, что подразумевает и отказ Джинни. Неужели Пэнси Паркинсон согласилась бы играть по правилам Драко? Тео вмешался с ответом, когда Пэнси открыла рот, чтобы выплюнуть ещё больше яда в сторону Гермионы. Змея всегда остаётся змеёй. — Это несправедливо по отношению к Драко, Грейнджер. Нам всем кратко изложили план твоего лечения, — нежность исчезла с его лица, оставив после себя лишь жалость. Живоглот внезапно захотел ускользнуть с колен Тео, но тот прижал кота к себе, а Пэнси с усмешкой посмотрела на него. — Я не верну свои воспоминания, — сказала Гермиона. Она задалась вопросом, сколько раз ей придётся это сказать, прежде чем окружающие наконец поверят в эти слова. — Джинни отдаст тебе свои воспоминания? — спросила Пэнси рядом с ней. Гермиона замялась. Сначала её смутил вопрос, но когда мотивы Пэнси стали ясны, Гермиона уже потратила слишком много времени, чтобы сформулировать ответ. — Значит, нет, — заключила Паркинсон. — Чёрт возьми, Грейнджер. Я бы могла вырваться вперёд, если бы отдала их тебе, да? Я бы стала нравиться тебе больше. Потому что это очень важно для тебя? Пэнси подняла руку в предупреждающем знаке для Тео, который поднял Живоглота так, словно пытался использовать его в качестве своеобразного оружия. — Я не собираюсь этого делать, Тео. Но меня это беспокоит, ладно? А ты, — она снова посмотрела на Гермиону чёрными глазами. — Я очень зла на тебя. Я не люблю поступать по правилам, особенно когда это активно работает против моих интересов. Но… Грейнджер, пока твои целители не скажут, что это безопасно, я не сделаю этого. Несомненно, Гермиона попала в другую реальность, где у Пэнси Паркинсон были свои ограничения, костяк и какой-то извращённый этический кодекс, который вступал в силу, когда это не требовалось. Тео внезапно встал, держа на руках Живоглота. — Слушай, Грейнджер, — начал он, очевидно готовясь забрать кота. И у Гермионы не хватило бы сил отговорить его, как бы это абсурдно ни выглядело. — Ты прятала ради меня незаконные предметы, — его взгляд метнулся к закрытой двери в комнату для гостей. — И я в долгу перед тобой. Возможно, сейчас это выглядит не так, но именно подобным образом я его и возвращаю. Гермиона разочарованно уронила голову на руки, снова пытаясь не сорваться на плач, измученная постоянными склоками в собственной жизни. Пэнси встала и на мгновение, которое можно было описать как момент ты-будешь-по-мне-скучать, опустила руку на плечо Гермионы. Она мягко сжала его и, тихо сказав «это чертовски отвратительная юбка», ушла за Тео.***
Гермиона с тихим хлопком аппарировала у входа в магазин зелий, где работал Драко. Рабочий день подходил к концу, и ей было неспокойно без своих исследований, отсутствия кота или присутствия людей в её жизни, которые настойчиво доказывали, что они оказывали услугу, игнорируя её просьбы. Поэтому вместо того чтобы сидеть за кухонным столом, уставившись на тарелку с яблочными сладостями и понимая, что никто не желает ей помочь, она решила действовать. Гермиона вошла в магазин, и нервы пошатнулись от тихого звоночка над дверью, оповестившего об её приходе. Она впервые оказалась здесь, и магазин поразил её: готовые зелья стояли на полках впереди, а позади были расположены рекламные экземпляры для индивидуальных и оптовых заказов. Магазин определённо не был того размера, что Гермиона ожидала от Малфоев, но всё же он был организован в стиле Драко: элегантном и эстетичном. Она не могла справиться с чувством радости, что в магазине не было клиентов, и вторая попытка разговора состоится без свидетелей. Сердце Гермионы ударило по рёбрам, когда Драко, явно ожидающий посетителей, вышел из комнаты, примыкающей к задней части магазина, и застал её. На его лице появилась тёплая и приветливая улыбка. А затем будто воспоминания об их утренней ссоре воскресли в памяти и сделали черты его лица холодными. — Ты занят? — спросила Гермиона, не зная, как поприветствовать его. — Это был долгий день, — сказал Драко и кивнул, чтобы она проследовала за ним к внутренней части магазина. Пройдя через дверь, Гермиона обнаружила нечто, скрытое от публики. Сразу в нескольких котлах варились зелья разной степени завершённости: некоторые пузырились, другие кипели, часть уже была холодной. Гермионе потребовалось время, чтобы привыкнуть к концентрации различных ароматов, которые кружились и смешивались в воздухе. Её глаза округлились при виде ингредиентов, кучи банок, расположенных на полках вдоль стен, и эта коллекция могла посоперничать с той, что была у Снейпа в Хогвартсе. А ещё были книги, разбросанные повсюду, а не убраны в том порядке, как дома. Это было похоже на настоящий библио-взрыв. Гермиона заметила Блейза Забини, положившего ноги на стол и читающего маггловскую книгу о сотрясении мозга. Блейз взглянул на неё поверх книги, когда Гермиона осмотрела всё вокруг. Он не выглядел удивлённым или шокированным. — Ты работаешь здесь? — спросила она Забини, не зная, что ещё сказать. Драко, казалось, намеревался заняться самым агрессивно булькающим котлом. — В каком-то смысле, — ответил Блейз, не отрываясь от книги. Гермиона развернулась к Драко, ища дальнейших объяснений. — Это место принадлежит ему, — сказал Драко, вздохнув и переключаясь с движений по часовой стрелке на движения против часовой. — По крайней мере, он инвестирует большую часть. Блейз, очевидно, решил никак не комментировать вопрос. — Знаешь, Блейз, Тео сегодня похитил Живоглота. Тебе что-то об этом известно? На долю секунды Драко замер. Он быстро опомнился и продолжил помешивать зелье, но этого было достаточно, чтобы Гермиона заметила его удивление. — Тео взял нашего кота? — нахмурившись, спросил Драко. Блейз захлопнул книгу, спустил ноги со стола и плавно встал, слегка пожимая плечами. — Он думает о том, чтобы завести собственного, — сказал Блейз. Он положил книгу на стол к остальным, куда переместились исследования Драко. — Мне неинтересен разговор между вами двумя, поэтому я ухожу. Драко сделал вид, что не заметил этой фразы, но его концентрация нарушилась, когда он добавил очередной ингредиент в котёл. Блейз сделал паузу, шагая мимо Гермионы, и тихо, вероятно, чтобы Драко не мог услышать, сказал: — Если бы ты меня спросила, то он тоже напуган, Грейнджер. Забини пошёл дальше, миновав входную дверь, прежде чем колокольчики вновь звякнули и объявили о его уходе. Драко вздохнул, когда Блейз ушёл, и наложил чары стазиса на котёл. — Я должен извиниться перед тобой за сегодняшнее утро, — сказал он, когда Гермиона подошла к столу, полностью заваленному книгами о потере памяти. Она наугад выбрала одну из них и изучила её, прислонившись к дверному проёму. — Я не знала, что ты так много исследовал это, — сказала она. Гермиона узнала некоторые из книг, которые он принёс домой и потом унёс после их разногласий. Но остальные были новыми, и, догадавшись, она подумала, что они были из его личной библиотеки. — Возможно, я в большем отчаянии, чем ты думала, — одной рукой он опёрся на край стола, что, казалось, послужило его личным якорем в неспокойном море. Сомнения закрались в разум Гермионы, просачиваясь под кожу и проникая в кости. Не так давно она была уверена, что воспоминания ничего не значат для него и что ему будет достаточно её с ними или без них. Но, столкнувшись с арсеналом книг и такими признаками отчаяния, Гермиона не могла не задаться вопросом. Она проглотила свой страх, который едва не расколол её пополам. — Я надеялась, что для тебя не важен тот факт, что я не могу вспомнить, — сказала Гермиона, и неуверенность стала облизывать острые углы её страха. — Но ты не можешь отпустить её, не так ли? Ту, кем я была раньше, — она инстинктивно обняла руками талию в защитном жесте. Тихим голосом, ненавидящим то, что намеревалась сказать, Гермиона произнесла: — Сможешь ли ты сделать это когда-нибудь? Сначала на лице Драко мелькнуло мрачное, яростное, леденящее выражение, пока её слова висели в воздухе. Она могла видеть боль и гнев, но затем, будто физически вынудив себя, он двинулся с места. Драко поднял якорь и пересёк море, чтобы обнять её. Одну руку он положил ей на голову, крепко прижимая к себе. Гермиона чувствовала, как его грудь поднималась и опускалась, а дыхание нервно касалось кудрей. Это было одновременно похоже на объятие, которое подарил ей Гарри ранее, но оно было в то же время иным. — Это то, как мне удалось тебя… Боже. Блять, я не это имел в виду, — его разум и голос действовали неслаженно. Гермионе потребовалось мгновение, чтобы отреагировать, но она обвила его талию руками, ища исцеления. — Прости, Гермиона, — прошептал он ей в макушку. Из всех различий между этим Драко и тем, кого она знала, была способность извиняться, осознавать последствия своих действий и слов. И это заставляло её трепетать. — Не поэтому, совсем нет, — продолжил он. Она посмотрела на него, желая, чтобы Драко понял. — Мне не нужно, чтобы ты спасал меня, — сказала Гермиона. — Я уже приняла это. Он взял её левую руку. Брови Гермионы нахмурились, когда он закатал рукав до локтя и провёл пальцами по месту, где раньше был шрам. — Я знаю, что ты… тебе не нужен кто-то, чтобы спасать, — Драко не смотрел на неё, а просто водил пальцами по её руке, разжигая огонь внутри против воли. Он сделал короткий вздох, и сердце Гермионы сжалось от ожидания. — Мы с тобой в этом схожи. Я просто хочу дать тебе шанс, — Драко едва заметно пожал плечами. — Я ничего не могу с собой поделать. Ещё одно эхо — острое и знакомое. На мгновение Гермиона почувствовала буквы, вырезанные на её коже, и снова успокоилась благодаря его мягким прикосновениям и невероятной преданности. Она не ожидала услышать этот аргумент, но Гермиона могла его понять. Она отпрянула, чтобы он перестал выводить уже несуществующие буквы на её коже. — Это мой выбор, — сказала она. — Я хочу вернуть хотя бы крупицу моего прошлого. Если бы я хотя бы могла увидеть его… Драко обхватил её лицо рукой и подошёл ближе, прижимая к столу. Его глаза сузились от агонии. — Но если это причинит тебе боль… — он замолчал. Драко скользнул рукой по её виску, и страх вместе с благоговением разбежались по разным сторонам, чтобы обеспечить равновесие. — Пожалуйста, — взмолилась Гермиона, наконец потеряв часть собственного контроля, болезненно осознав, насколько этот момент напомнил ей тот, когда она уже просила его. — Я тоже в отчаянии, — сказала она. На этот раз раздалось эхо его слов. — Чем мы занимались в это время в прошлом году? Ты знаешь, потому что помнишь, а мне известно это лишь потому, что мне сказали об этом, или потому, что у нас был запланирован секс в моём ежедневнике. Этого просто… просто недостаточно. Если я не могу вспомнить, по крайней мере, разве я не могу увидеть? — она не собиралась говорить так много, выплёскивать столько вещей, которые гремели и катались в полых местах её головы. Но как только Гермиона начала, она просто не могла остановиться. — Я хочу увидеть, как мы решили, что готовы завести семью. Или наш первый поцелуй. Я хочу увидеть, как мы танцевали на свадьбе Джинни и Гарри, а не просто четырёхсекундный эпизод с фотографии. Её грудь вздымалась, зрение затуманивалось, а в глазах скопились слёзы. Тёплые руки сжали её лицо. Во взгляде Драко, когда он смотрел на неё, не было ни льда, ни водоворотов, ни ртути, только ощущение дома. — Я не хочу ссориться, — сказала она, едва заметно качнув головой, придавая своему тону уверенности. Он тоже покачал головой, прежде чем прижал её ближе к своей груди. — Я тоже, — ответил Драко. Его слова прозвучали жёстко и напряжённо, будто он произнёс их с усердием. — Есть ли у меня шанс без них? — тихо спросил он. — Шанс на что? — Убедить тебя полюбить меня снова. Даже если ты не вспомнишь, как это произошло впервые. Гермиона была благодарна, что её бёдра крепко прижимались к столу позади. Потому что без этой поддержки она бы упала от печали, охватившей её. У неё были свои сомнения, и, очевидно, у него были свои. — Ох, Драко… — прошептала Гермиона, отчаянно пытаясь поцеловать его. Она сократила расстояние и прижалась к его губам. — Вот, почему всё так сложно, — продолжала Гермиона между мимолётными поцелуями. Её окутало тепло, когда он коснулся руками шеи, запутавшись в волосах, как она и любила. Любила. — Ты уже убедил меня в том, что я люблю тебя, и это сделало из меня жадного и эгоистичного человека, потому что всё, о чём я могла думать, это то, что я хотела бы узнать о тех моментах, которые были между нами… Губы Драко поглощали любые другие признания, которые она могла сказать. Поцелуи отличались от тех привычных, нежных; они стали резкими. Он был в отчаянии, а потом почувствовал облегчение и вызвал взрыв под её кожей. Температура между ними была такой низкой, когда они пытались избегать этих проблем, а сейчас это вызвало жар, который вывел голод из состояния покоя. Гермиона ухватилась за его рабочую униформу и потянула на себя, поскольку расстояние между ними всё ещё казалось огромным. Если было место для воздуха, сомнений и мыслей, то оно по-прежнему оставалось большим. Она не смогла сдержать стон, стоило ему опустить руки и, ухватив её за талию, усадить на стол. Драко, названный в честь созвездия Дракона, выдохнул огонь прямо ей в лёгкие, когда Гермиона обвила его ногами, опустив руки на пояс. Однажды так мало вкусив его, она долго голодала, блуждая по раскалённым углям. Он застонал, потянувшись к чертовски отвратительной юбке и спустив её на бёдра. Гермиона, возможно, не сдавала Ж.А.Б.А. по Астрономии, но она получила «Превосходно», сдавая С.О.В., и знала многое о созвездии, в честь которого был назван Драко, чтобы вспомнить, что оно содержит необычное количество двойных звёзд, постоянно находящихся на одной орбите. Мысль о том, насколько уместным был этот факт, когда она почувствовала себя на одной орбите с ним, взорвалась в её сознании, когда он стянул с неё трусики и с толчком, который украл у неё возможность дышать, соединил их впервые за месяц и во второй раз на её памяти. Он впился губами ей в шею, а пальцы пытались расстегнуть блузку. Стол под ней качнулся, и с него упала парочка книг о восстановлении памяти. Гермиона крепко стиснула его плечи, и в её груди раздался грохот от его прикосновения. — Я остановлюсь, — выдохнул он ей в ухо, целуя каждый участок кожи, который смог найти. — Тебя достаточно. В любом состоянии. Ты должна это знать, — его слова звучали тяжело, когда он вновь толкнулся в неё. Гермиона сглотнула, пытаясь подобрать, что сказать, но в горле пересохло от прерывистого и учащённого дыхания. Она нашла его глаза, когда на пол свалилась ещё одна серия книг — исследования явно были прекращены. Как Гермиона могла когда-либо сомневаться, когда он смотрел на неё так, когда прикасался к ней так? — Я знаю, — сказала она, прижимаясь к его губам, отчаянно пытаясь попробовать его на вкус, теряясь среди грохота за рёбрами. Одна из его рук упала вниз, чтобы ухватиться за стол рядом с ней в поисках устойчивости, в то время как другая обвивала её талию, чтобы прижать настолько близко, насколько позволяло пространство, время и физика. Боги, оказавшись в ловушке на одной орбите с ним, Гермиона почувствовала, как гравитация в клочья разрывала все страхи, обещая забвение после уничтожения. Она втянула воздух, извиваясь в капкане собственной плоти, которая откликалась на все его прикосновения рук, жаждущих трогать её. И когда Драко ускорился, воруя прерывистое дыхание с её губ, прижимаясь лицом к её, Гермиона не могла думать о том, как были мелочны их разногласия в сравнении с космосом. И что нельзя было ожидать от человека, названного в честь созвездия, других действий. Он пронзил её с той же силой, что и молния; он мог дать ей всё и не мог дать ничего. Не было чего-то среднего. И это значило, что он мог предоставить ей выбор, даже если она уже приняла решение. Это не было отражением его уважения к её желаниям, а скорее, отражением естественного способа, которым Драко мог позаботиться о ней. Она держалась за него, восстанавливая дыхание и слыша эхо в глубине сознания. Гермиона тихонько рассмеялась, поправляя одежду, стоило им разойтись, и её взгляд скользнул по книгам, которые они повалили со стола. — Не ожидала, что этот разговор примет такой оборот, — призналась она, чувствуя, что начала успокаиваться. Драко поднял глаза, застёгивая ремень. Возможно, он был не готов встретиться с ней лицом к лицу, поэтому наклонился вперёд, чтобы оставить ещё один короткий, но болезненный поцелуй. — Я люблю тебя, — сказал он ей в губы. Затем, всё ещё держась рядом: — Я боюсь потерять тебя, — он собственнически сжал её затылок, чтобы она понимала через прикосновения смысл его слов. — Я знаю, — согласилась Гермиона. — Я тоже, но я хочу увидеть не только момент из моей жизни с тобой. Я хочу увидеть свою реакцию на Пэнси Паркинсон, вошедшую в мою жизнь. И все идиотские попытки Блейза флиртовать с Тео. И все те дурацкие вещи, которые я делала, чтобы защитить Тео и его коллекцию незаконных предметов. Яйца химер и маховики времени… Драко закрыл глаза, явно борясь с самим собой. Давление его руки на её шее стало перманентным прикосновением, и в разуме Гермионы зажглась идея, подобно звезде, которая слилась из элементов и образовала нечто новое. — Комната для гостей, — начала она. Драко тихо рассмеялся. — Возможно, это не худшая вещь, чтобы забыть, особенно, учитывая, как моя ключица вылезла наружу. — Мы перевернули комнату вверх дном, — продолжила Гермиона, игнорируя его комментарий. — Разрушили всё, ты так сказал. — Полное разрушение, — ответил Драко, отстраняясь, чтобы посмотреть ей в лицо. — Зелья, песок, стекло и осколки. Всё в этой комнате было разбито, а что? — Это произошло всего однажды? Переворот комнаты. Это произошло однажды? Драко вздохнул. — Боже, нет. Всё было ужасно. Может быть, это произошло пять… шесть раз. Пять. Шесть. Может, шесть раз — это шесть лет. Впервые с января пустые пещеры в её разуме озарились светом — ярким светом новой идеи. — Я должна идти, — сказала Гермиона, пребывая в состоянии предчувствия открытия. Она поцеловала его, пока он недоверчиво смотрел на неё, и зависла достаточно надолго, чтобы прошептать «Я люблю тебя», прежде чем аппарировать в квартиру.***
Вернувшись в пустую квартиру, Гермиона посмотрела на дверь комнаты, о существовании которой она почти забыла. Каждый день, проходя мимо неё, выбросив эту деталь из головы. Это было местом, которое ей не нужно было увидеть, местом, которое они собирались сделать недоступным из-за опасности, таившейся в нём и уже нашедшей выплеск. Но Дженкинс, Дженкинс из всех людей в мире, настаивал на существовании ещё чего-то в дополнение к физической травме, которую она получила, и это могло объяснить такие чёткие границы её потери памяти. Что-то, что могло воздействовать на определённый промежуток времени в её сознании. Что-то вроде песка, высыпавшегося из маховика времени, в сочетании со всевозможной экспериментальной магией, которая вызвала переворот целых шесть раз. Гермиона безо всяких усилий сняла защиту с комнаты для гостей. На самом деле она никогда не предназначалась для того, чтобы держать её подальше, и никогда не удастся узнать, знал об этом Драко или нет. У неё всегда были возможности войти внутрь. Единственная мысль, которая заставила её задуматься, — это вопрос её выбора. Гермиона не знала, что обнаружит внутри, но догадывалась, учитывая своё решение, что она бы предпочла что-то вместо того, чтобы не получить ничего. И это что-то ждало её по ту сторону двери, и она это знала. Гермиона открыла дверь и вошла, захлопнув за собой. Мгновение спустя в комнате для гостей прогремел взрыв, поднявший на воздух всё не хуже любой мины. Хлопок, похожий на взрыв звезды, затронул кухню и гостиную, сметая всё на своём пути: шкафы и тумбы, столы и стулья, и даже мягкие бархатные зелёные диваны.***
Кусочек бархата, глубокого изумрудно-зелёного цвета, пылающий в огне, — то, к чему прикоснулись пальцы Абраксаса Малфоя, когда диван был доставлен в поместье Малфоев. Тафтинг-пуговица, вырванная с дивана скучающим Люциусом Малфоем и дважды пришитая эльфами, — источник двух наказаний и урока для сына в отношении собственности. Полоска ткани, оторванная с подушки летящими кусками гипсокартона, — напоминание о доме во время кровавой войны, о желчи, смешанной со свидетельством того, какие ужасные вещи происходили здесь, когда диван стоял внутри жилища. Отдельные куски бархата от того, что сейчас упиралось в прогнувшуюся входную дверь, лежали на тех местах, где высохли слёзы Драко Малфоя, когда он впервые держал Гермиону Грейнджер на руках. Треснувшая деревянная ножка светилась красным от происходящего пламенного ада вокруг, удерживала его вес, когда Драко впервые смог украсть поцелуй той женщины, на которой однажды женится. Подушка, охваченная пламенем, — подстилка, на которой он впервые попробовал её на вкус, нырнув головой между бёдер, дрейфуя в узкой пропасти между похотью и любовью. Подлокотник, разваливающийся на множество мелких частей под воздействием взрыва, — место, у которого Теодор Нотт обнаружил своих полуголых друзей, занимающихся тем, что он был бы рад забыть. Кусок хлопковой набивки, который горел и оседал в дымке этого извержения, — то, за что ухватилась Гермиона после выигранного спора в отношении права обладать этой мебелью. Нить, которая уже ничего не могла скрепить, — та же нить, которую Гермиона потянула во время битвы, разрывая её на части и отправляя диван туда, где он по итогу стоял в её новом доме, отдельно от его. Расколотый деревянный каркас, тлеющий на полу, — где они вновь сошлись вместе, договорившись, что вечность станет единственным временным отрезком, которого им будет достаточно. Осколки жизни. Эхо и воспоминания. Разорвались в клочья.