Порочный круг

Альфард и сам не понял, как все начало меняться. К ноябрю стало очевидно, что Том метит в лучшие ученики курса. Несмотря на свое происхождение, он делал огромные успехи в магических искусствах. Профессора были от него в восторге, и он постоянно оставался после уроков, чтобы обсудить дополнительную литературу. Это безмерно раздражало, и Альфард видел, как с каждым днем растет гнев Маркуса. Прятки и догонялки занимали Йорка не так сильно, как продумывание новых планов по наказанию Реддла. Заталкивать его в туалеты, пачкать его постель и раскидывать его вещи стало уже не так весело, и мальчишкам требовалась вся их фантазия, чтобы разнообразить свои будни. Альфарду нравилось наблюдать за тем, как вспыхивают зеленые глаза его друга — его завораживало лицо Маркуса в моменты, когда он нависал над Реддлом, сжимал его локти, пытаясь причинить ему физическую боль. Они не опускались до драк, хотя порой Реддл отбивался от них — неожиданно ловко для того, кто казался таким… деликатным. И так могло продолжаться, наверное, целую вечность, но потом в коридоре появился мистер Поттер — и что-то изменилось. Альфард не мог сказать, что именно. Но Реддл вдруг словно взял себя в руки: ответные шалости, вроде украденных ботинок, слипшегося полога и прочего, перестали быть такими невинными. Однажды утром Альфард проснулся и увидел на подушке рядом со своим лицом выпотрошенную лягушку: она была раскрыта, словно книга, и влажная слизь вместе с комками внутренностей вытекала из нее. Альфард закричал и свалился с кровати. Маркус пришел в бешенство: это был первый раз, когда он набросился на Реддла с кулаками. Они катались по полу, словно два маленьких диких зверя: лицо Реддла, обычно спокойное и бледное, покраснело и исказилось от ярости. Он цеплялся за волосы Маркуса, пока тот бездумно колотил его в живот. Остальные же стояли в стороне, глядя на это, и тогда уже странная мысль закралась в голову Альфарда: а так ли сильно он хотел продолжать эту войну? Это было просто предчувствие, и он откинул его прочь. Когда Маркус оседлал его и дотянулся до лица Тома, Бенджамин попытался его остановить: — Хватит, Марк, — он ухватился его за плечи, но тот сбросил его руки. — Думаешь, тебе сойдет это с рук, уродец? — прошипел Маркус. Реддл ничего не ответил: он лежал на спине и смотрел на Йорка. Его разбитые губы дрогнули и растянулись в улыбке — Альфард никогда не видел ничего более жуткого и неправильного. — Перестань, — он сам потянулся к Маркусу. — Оставь его. — Это ничтожество ничего нам не сделает, — фыркнул тот, но все же поднялся. — Он снова побежит жаловаться, — встрял Эдвин. — Я не хочу опять полировать кубки! Вдруг Прингл правда отправит нас чистить туалеты? — Скорей уж стащит с тебя штаны и выпорет, — мрачно буркнул Альфард. — Я не позволю себя пороть! — взвился Нотт. — Кто тебя будет спрашивать. Прингл любит это делать. Они переглянулись. Маркус вытер лицо. — Реддл не будет жаловаться, — сказал он, глядя на Тома. Тот сел и провел ладонью по носу, размазывая кровь. — Он же не хочет, чтобы его считали маленькой плаксивой девочкой? Или, может, тебе нравится, когда мистер Поттер бегает и спасает тебя? Реддл по-прежнему молчал, лишь смотрел — яростно и словно бы насмешливо. Альфард не знал, почему, и понял лишь на следующий день. Реддл не пошел жаловаться — он вообще ничего не стал делать, и этого было достаточно, чтобы мистер Поттер взвился и сам потащил их к Слизнорту. Отчего-то молодой аспирант проникся невероятным сочувствием к судьбе сиротки, и взгляд его зеленых глаз был полон праведного гнева. В какой-то момент Альфард подумал, что Том делает это специально. Нарывается, провоцирует Маркуса, а затем чуть приоткрывает вид на свои синеющие запястья или красные следы на шее, чтобы Поттер или кто-нибудь из профессоров сам это заметил. Учителя становились все более лояльны к нему, и все чаще они обращались к Маркусу, Альфарду или кому-то другому со строгими нравоучениями. Тому ничего не нужно было делать.

***

— Объяснитесь, молодые люди, — строго сказал директор Диппет. Мальчики молчали, глядя под ноги. Гарри, скрестив руки на груди, наблюдал за ними без всякого сочувствия: они перешли границу. На урок Реддл пришел весь в синяках, и он даже не нашелся, что ответить на прямой вопрос о побоях. Лишь удивленно смотрел на Гарри, хлопая глазами, и словно пытался улыбнуться. Был ли он удивлен тем, что кто-то оказался настолько неравнодушен к его доле? Или чем-то иным? Гарри не знал. Реддл не был простым ребенком. Он старался выглядеть прилежным и очаровательным в глазах профессоров, но Гарри знал правду: Том был способен на жестокие поступки. Но вдруг Гермиона была права? Забота и внимание могли доказать ему, что не обязательно все время показывать клыки, что можно доверять другим людям и верить в лучшее в них… Гарри надеялся, что его попытки отгородить мальчика от издевательств подтолкнут Тома к этому пути. — Это просто недоразумение, — тихо произнес Альфард Блэк. — Это так? — спросил Диппет у Тома. — Это недоразумение, — сказал Том. Диппет нахмурился. Он посмотрел на Гарри и Слизнорта и вздохнул. — Это не первая подобная ситуация на моей памяти, — сказал он. — И каждый раз я надеюсь, что она будет последней. Вражда внутри факультета недопустима, запомните это. Никто не может заставить вас быть лучшими друзьями, но драки и порча имущества не должны становиться способом решения конфликта. Я говорю понятно? Мальчишки нестройно что-то промычали. — Я даю вам последний шанс, — продолжил Диппет. — Если у кого-то из профессоров вновь появятся сомнения насчет вас, мистеру Принглу придется провести с вами ряд воспитательных бесед. А сейчас — свободны. Гораций, вы останьтесь. Гарри вышел из кабинета вслед за первокурсниками. Он был почти рад это сделать: круглая комната, к которой он так привык в своем времени, сейчас казалась чужой и незнакомой. Диппет не подозревал его ни в чем, он улыбался и трепал свою бороду, но под его взглядом Гарри все равно становилось неуютно. Спустившись по винтовой лестнице, Гарри вышел в коридор. Маркус и его друзья стремительно удалялись прочь, а Реддл ждал его. — Не стоило вам этого делать, — сказал он, поймав взгляд Гарри. Он стоял, спрятав руки в карманы, и покачивался с пятки на носок. Видеть его перед собой все еще было непривычно, потому что он никогда еще сам не инициировал разговор. Обычно Гарри лишь справлялся о его делах и получал скупые вежливые ответы. — Почему? — спросил Гарри. — Думаешь, это озлобит их еще больше? Реддл пожал плечами. — Не хочу, чтобы кто-то думал, что мне нужна помощь. Все было под контролем. — Синяки и ссадины — часть плана? Том вдруг улыбнулся. Гарри впервые увидел подобное выражение на его лице, и эта довольная, открытая улыбка обезоружила его. — Можно и так сказать, сэр. — Я тебе уже говорил, — Гарри понадобилось приложить усилия, чтобы его голос звучал уверенно и спокойно, — нет ничего постыдного в том, чтобы принимать помощь. — Я это знаю, — он бросил взгляд куда-то в сторону. Гарри повернулся: по коридору шел профессор Дамблдор. Синяя мантия развевалась за его спиной. При появлении Дамблдора Том сразу закрылся, и улыбка моментально пропала с его лица. Он вежливо кивнул Гарри и поспешил к лестницам. Гарри провожал его взглядом. Он все еще смотрел на его удаляющуюся фигурку, когда Дамблдор остановился рядом с ним. — Гарри, — поприветствовал он его. — Профессор. Дамблдор внимательно посмотрел на него, а потом бросил взгляд в сторону Тома. Тот как раз дошел до поворота: Гарри показалось, что тот на миг обернулся, но затем Реддл скрылся. — Ваше участие в жизни мальчика похвально, — произнес Дамблдор задумчиво. Его голубые глаза шарили по лицу Гарри, и впервые за долгое время тот подумал о своих ментальных щитах. Насколько хороша была его окклюменция против Дамблдора? Видимо, достаточно, иначе профессор уже расспрашивал бы его о маховике. — Он находится в сложной ситуации, — уклончиво ответил Гарри. — Несомненно. Надеюсь, Гораций совладает со своими подопечными. — И я тоже, — Гарри улыбнулся. Говорить с Дамблдором было странно, и в глубине души Гарри казалось, что перед ним стоит кто-то другой. Тому Дамблдору — настоящему — Гарри мог доверять, он хотел задать ему тысячу вопросов, на которые этот Дамблдор не смог бы ответить. Они просто смотрели друг на друга, и между ними лежала бесконечная пропасть. — Я хотел поделиться с вами некоторыми наблюдениями, — сказал вдруг Дамблдор, прервав их задумчивое молчание. — У меня есть некоторые… сомнения. — Сомнения? — Так вышло, что именно я забирал Тома из приюта, — поделился с ним Дамблдор. — И воспитатели сообщили мне, что были обеспокоены его поведением. Мальчик был склонен к воровству, и его отношения с другими детьми оставляли желать лучшего. Я надеялся, что Хогвартс исправит ситуацию, но я вижу, что история повторяется. — Возможно, дело было в его окружении, — мягко предположил Гарри. — Ему не повезло оказаться рядом с такими детьми, как Маркус Йорк. — Йорк, да, — понимающе кивнул Дамблдор. — Необычная семья. — Необычная? — Очень влиятельная, — пояснил профессор. — Боюсь, Маркус впитал в себя не лучшие фамильные черты. Но, надеюсь, я ошибаюсь. Гарри вдруг подумал, что никогда раньше не слышал о Йорках из волшебного мира. Профессора не раз упоминали отца Маркуса и его влияние на Министра, но во времени Гарри никого с таким именем не было у власти. Что-то произошло с этой семьей? Он думал об этом гораздо дольше, чем хотелось бы. Вечером Гарри поделился своими наблюдениями с Гермионой, и та тоже озадачилась. — Ты прав, это странно, — сказала она, листая свои записи. Несколько дней она потратила на то, чтобы записать все свои воспоминания. Вместе они пытались составить полную хронологию событий, чтобы ничего не упустить. Стена в ее спальне вся была покрыта листочками, списками, таблицами — Гермиона говорила, что следы бурной деятельности помогают ей уснуть. — Возможно, они просто растеряли свое богатство за пятьдесят лет, — заметила Гермиона, когда они забрались на ее постель. — Не факт, что с ними что-то произошло. — И все же Том враждует с Маркусом. — Это так, — Гермиона взяла перо и постучала себя по губам. Ее волосы были завязаны в две пушистые косички. — Знаешь, вчера я подумала еще кое о чем. Гарри терпеливо ждал, пока она пролистает свою тетрадь. — Профессор МакГонагалл объясняла мне принцип работы маховика, — произнесла Гермиона задумчиво. — Обычно маховики не могут переносить людей дальше, чем на пять часов, но наш маховик перенес нас на пятьдесят лет. Это само по себе парадокс, ведь нас никогда тут не было. Однако мы все еще живы. — И что? — Вдруг наши попытки изменить время… как бы стираются из него? — В каком смысле? — Гарри нахмурился. — Вдруг оттого, что ты пытаешься помешать Йорку издеваться над Реддлом, эти мальчики лишь быстрее подружатся с ним и станут Пожирателями? Вдруг нам, наоборот, стоило поддержать Йорка? — Нет, — неожиданно для самого себя сказал Гарри. Гермиона удивленно взглянула на него, и Гарри пояснил: — Поддерживать издевательства неправильно. В любом случае. Если все это происходило, то Реддлу пришлось пройти через это все, и никто ему не помог. — Но ведь это прекратилось, — напомнила ему Гермиона. — Как? — Я не знаю, — Гарри оперся головой о стену. Он понятия не имел, что будет лучше для истории, но он знал лишь одно: нельзя допускать, чтобы еще один Дадли оставался безнаказанным. В свое время его кузен осознал свои ошибки, но сколько других — таких же — всю жизнь считали себя правыми? Сколько других маленьких Гарри страдали каждый день и никогда не находили в себе сил дать отпор? Кто бы это ни был — Реддл или кто-то иной, — он этого не заслуживал. — Думаешь, он такой же, как и раньше? — спросила подруга шепотом. — Сегодня он мне улыбнулся, — поделился Гарри. — И сам заговорил. — Я все равно беспокоюсь, — Гермиона прильнула к нему. — И я ничего не могу сделать с рунами Дамблдора. Заклинание на маховике очень странное, и я боюсь обращаться с этим к профессору Уолбрику. — Ты разгадаешь их, — Гарри поцеловал ее в макушку. — Рано или поздно. А если нет — какая разница? Они оба понимали, что не вернутся обратно. Это время стало их тюрьмой и вторым шансом одновременно, и Гарри не знал, страшился ли он подобного знания. Он просто устал. Хогсмид почти не изменился. Маленькие домики все так же жались друг к другу на границе леса, но некоторые лавки исчезли. На месте «Трех метел» стоял гораздо более скромный паб «Один веник», «Сладкое королевство» почему-то называлось «Сластена», на месте книжного магазина стояла лавка с товарами для питомцев… Только «Кабанья голова» и «Зонко» оставались на месте, и на двери магазина с фейерверками и розыгрышами висела выцветшая табличка «Дарим вам улыбки с 1878!». Гарри вместе с Гермионой и несколькими профессорами шел через деревню, оглядываясь по сторонам. Он никогда не бывал в Хогсмиде вне специальных выходных, и сейчас тут не было школьников, которые обычно заполоняли улочку. Было тихо, и прохладный воздух пах осенью. — Как ваша постановка, профессор Бири? — вежливо спросила Гермиона. — О, идет полным ходом! — отозвался профессор. — На Рождество я поставлю мою авторскую пьесу, думаю, вы все будете в восторге. — Она не закончится так же, как в прошлом году? — улыбнулся Уолбрик. — А что было в прошлом году? — спросил Гарри. — Мы договорились не обсуждать этот эксцесс!.. — начал Бири, но Уолбрик прервал его: — Загорелись елки в Большом Зале. Первокурсники перепугались. — Просто немного подпалилась мишура… — В этом году, я надеюсь, правила пожарной безопасности будут соблюдены, — Вилкост, которая шла рядом с Гарри, сухо улыбнулась. По случаю начала холодов она повязала на шею большой серый шарф. — Почему мы всегда говорим об этом? — вздохнул Бири. Его взгляд нашел Гарри и тут же стал цепким и масляным. — Гарри, я слышал, вы пользуетесь большой популярностью у наших юных студенток? — Слава Мерлину, их внимание переключилось на кого-то другого, — Уолбрик даже всплеснул руками. Заметив удивленный взгляд Гарри, он пояснил: — До вашего появления я каждый год выгребал из своего стола немало анонимных записок. Признаюсь, в какой-то момент это становится жутко неудобно. — Это уже неудобно, — буркнул Гарри. — Вам, мисс Грейнджер, очень повезло, что юноши более сдержанны, чем девушки, — вновь улыбнулась Вилкост. — Но, думаю, ваше присутствие добавило им энтузиазма на занятиях. Никогда еще пятый курс не ходил полным составом. — Может, мне надо одолжить мистера Поттера на пару занятий? — усмехнулся Бири. — Я уже устал назначать отработки. А Блэк — ух, у меня кончается фантазия. — Какой из Блэков? — переспросил Гарри. Они подошли к «Одному венику» и, отряхнув обувь, зашли в тепло. Внутри все было почти так же, разве что казалось более бедным и скромным. Несколько столов со стульями и длинная барная стойка, за которой читал газету высокий парень. — Орион, — ответил Бири, когда профессора заняли столик. — Ветер в голове, — вздохнул Уолбрик. — Но таланта не занимать. Орион Блэк был отцом Сириуса. Гарри порой наблюдал за ним в Большом зале и на ЗОТИ, замечая знакомые черты и движения. Альфард тоже был похож на Сириуса, но от Ориона крестный Гарри забрал все же больше. Вальбурга была не слишком привлекательной, и ее лицо казалось Гарри довольно пустым, но Орион — на нем наследие Блэков отыгралось по полной. Черные кудри, темные глаза, белая кожа — все это вместе с горделивым выражением лица и вечной хитрецой во взгляде давали ему сто очков вперед всех остальных парней на курсе. Гарри сразу отворачивался, стоило Ориону посмотреть в его сторону. — Выдался свободный вечер? — к ним подошел парень из-за стойки. Вблизи он оказался не таким молодым: на вид он был старше Гарри. У него были русые волосы и карие глаза, и он казался смутно знакомым. Профессора поприветствовали его. — Уильям, дорогой, отец дома? — спросил Бири. Юноша — Уильям — покачал головой. — Он в Лондоне. Вы знаете, нога. — Печально, печально, — Бири поглядел на Гарри и Гермиону и оживился. — К слову, у нас пополнение. Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер — юные умы, которые проходят у нас практику. А это Уильям Кинси, сын нашего дорогого друга Боба. — Мой отец владелец заведения, — улыбнулся Уильям. Гарри вдруг понял, кого ему напоминал Уильям — мадам Розмерту! — Очень приятно, — Гермиона улыбнулась и отвела глаза. — Так что будете? Они сделали заказ. Уильям вежливо расспросил их об их планах, а затем вернулся за стойку. Гарри заметил, как он с интересом поглядывал на них с Гермионой: видимо, в округе было не так уж много людей их возраста, и ему было невдомек, что на самом деле аспиранты были едва старше местных семикурсников. Но период скитаний и битв оставил отпечаток на их лицах, лишив детской наивности и легкости. Это было ужасно, но это позволяло им врать о своем возрасте. Они неплохо провели время в компании своих наставников и профессора Бири. Вилкост рассказала, что учителя довольно часто выбираются сюда на выходных, и обычно к ним присоединялись другие профессора. — Гораций у нас большой любитель скоротать вечерок в пабе, — улыбался Уолбрик. — Но порой он предпочитает компанию своего Клуба Слизней нам. — Не самое завлекающее название, — пробормотала Гермиона, глядя в стакан сливочного пива. Гарри усмехнулся: они все знали об этом клубе. — Там много ребят? — Достаточно, но большинство из них со Слизерина. — Орион Блэк тоже в его клубе? — спросил вдруг Гарри. — Конечно, — улыбнулся Уолбрик. — У Горация целая коллекция Блэков. Чуть позже к ним присоединился Аист Борко, преподающий полеты на метле. Он был высоким мужчиной в летах с лихо закрученными усами и вечным румянцем на щеках. — Пришлось разнимать гриффиндорцев и когтевранцев, — вздохнул он, плюхаясь на соседний с Гермионой стул. — Они взяли дополнительные часы на поле в одно и то же время. — Вы уже сделали ставки на то, кто возьмет кубок в этом году? — спросил Бири. Гарри и Гермиона переглянулись. — Можно сделать ставку? — спросила Гермиона. — И кто обычно побеждает? — Сложно сказать, — ответил ей Борко. — У каждой команды свои достоинства и недостатки. Слизерину не достает чистоты, но у них всегда хорошее снаряжение, Когтевран очень техничны, Гриффиндор играет с запалом и любит рисковать, Пуффендуй усердно тренируются… Нельзя с уверенностью утверждать, кто возьмет победу в этом году. — Тогда я бы хотел поставить на Гриффиндор, — не удержался Гарри. Профессора с интересом поглядели на него. — Почему? — спросила Вилкост. Гарри пожал плечами. — Люблю красный цвет. — Дамблдор бы одобрил ваш выбор. Хотя мне казалось, вы благоволите Слизерину. — Да, я тоже слышал об этом, — Уолбрик повернулся к Гарри. — Забавно. Они продолжили беседу. В какой-то момент к ним подсел Уильям и завел с Борко беседу о квиддиче: его семья и еще несколько любителей из Хогсмида ходили смотреть школьные матчи. Гарри с радостью присоединился к беседе, и он сам не понял, как оказался втянут в разговор о кружке полетов. — Понимаете, Гарри, — жарко втолковывал ему Борко, — очень многие интересуются квиддичем, но отбор в команду достаточно жесткий, а я один не справляюсь. Вы бы очень помогли нам, если бы проявили инициативу… — Стой-стой! — встрял Бири. — Я хотел предложить Гарри место в моей пьесе! — Гарри любит квиддич! — А мне нужны высокие юноши! — На квиддич больше спроса! — Зато театр — это искусство! Завязался спор, и про кружок все забыли. Но идея не покинула Борко, и через несколько дней он пришел к Гарри с предложением. Гермиона поддержала эту инициативу: может, это не приблизило бы их к цели, но квиддич всегда придавал Гарри сил, а это было необходимо в их непростое время. Гермиона находила отдушину в своих исследованиях, которым она, наконец, могла посвятить все свободное время. Запретная Секция ныне была открыта для нее день и ночь, Уолбрик помогал ей с углубленным изучением Рун, и ничто другое ее не отвлекало. Взвесив все за и против, Гарри согласился на предложение Борко. Профессор Бири на него обиделся.