Порочный круг

Гарри и сам не понял, как так вышло, но на следующее утро ноги понесли его прямиком к Гриффиндорской башне. Он даже не успел придумать речь, когда вдруг оказался на пороге кабинета Дамблдора — того самого, что спустя много лет будет занимать МакГонагалл. Гарри неловко потоптался перед дверью: может, ему стоило сперва поговорить с Гермионой, выслушать ее успокаивающие и ободряющие речи, полные надежды на то, что их путешествие имеет смысл… Но не успел он убедить себя в ошибочности собственных суждений, как с той стороны двери послышался голос: — Заходи. Ручка повернулась сама собой. Гарри заглянул в кабинет: тот был скромным и очень теплым. Вдоль стен стояли книжные шкафы, в камине весело трещал огонь. Окно было распахнуто, и морозный ветерок шевелил длинные темные шторы. На подоконнике сидел Фоукс: он повернул голову и любопытно взглянул на посетителя, тряхнув алым хвостом. Дамблдор расположился за столом, и видеть его в таком тесном и обыкновенном пространстве было довольно странно. Гарри замялся на пороге, не уверенный в том, что он хочет спросить: вчерашняя — или уже сегодняшняя — ночь оставила после себя хаос в его душе, и Гарри нужно было ощутить хоть какую-то определенность. Этот Дамблдор не был его наставником, тем, кто направлял и подсказывал, но все же… Глядя на него, Гарри ощущал боль и тоску — он скучал по нему настоящему. Но ему нужна была помощь. Он был слишком растерян. — Профессор, — голос его звучал хрипло. — Я не помешал? — Я всегда найду время для приятной беседы, — улыбнулся Дамблдор. Он указал на небольшое кресло, приставленное к столу. — Садись. Гарри послушно сел. Какое-то время он молчал, и Дамблдор не торопил его. Фоукс тихо чистил перья, и Гарри казалось, что он может целую вечность просидеть в этом спокойствии. Наконец, он собрался с духом: — Том приходил ко мне вчера, — поделился он. — Извиняться. На мгновение Гарри задумался: а извинился ли Том? Тот плакал и цеплялся за него, но сейчас Гарри так и не мог вспомнить его раскаянья. — Вот как, — Дамблдор сцепил пальцы в замок. — Это большой шаг для человека его темперамента. За что он извинялся? — За все, что было? — Гарри пожал плечами. Глаза Дамблдора блеснули. Волшебник склонил голову, внимательно глядя на Гарри. — Ты же понимаешь, что я не могу не спросить, что ты имеешь в виду? — Я попрошу вас сделать это, — Гарри посмотрел ему в прямо в глаза. — Пожалуйста. В этот раз. — Гарри, — Дамблдор чуть подался вперед, но это движение не имело такого эффекта, как раньше. Он больше не владел жизнью Гарри. — Если я правильно тебя понимаю, то я должен сказать тебе кое-что. Прощение и наказание не являются двумя сторонами одной медали, ты же понимаешь это? Ты можешь представить Тома к ответу за его поступок, при этом простив ему причину. — Я это понимаю. Но он обратился ко мне, как к другу, и я не собираюсь предавать его доверие. Дамблдор не казался убежденным — или довольным. Это было почти странно: Гарри никогда раньше не был тем, кто заставлял старого волшебника удивляться. — Тогда зачем ты решил поделиться этим со мной? — Мне нужен ваш совет, — честно ответил Гарри. Он сжался в крошечном кресле, борясь с желанием обхватить себя руками. К кому еще он мог обратиться с таким вопросом? Дамблдор был единственным, кто имел опыт общения с подобными людьми, и он единственный видел в Томе его темные черты. — Я хочу стать для Тома другом. Но я сомневаюсь в его умении… дружить. Я думал, может, вы поможете мне найти правильный подход к нему. Дамблдор повернулся к Фоуксу. Тот, словно ощутив его внимание, взмахнул крыльями и перепрыгнул на стол; его длинные когти заскребли по столешнице. Дамблдор провел рукой по его шее, почесывая кожу под перьями. — И ты готов взять на себя ответственность, Гарри? — спросил он мягко, глядя лишь на феникса. — За этого мальчика? За то, что он сделает, если ты допустишь ошибку? Том Реддл нуждается не в друге, а в том, кто даст ему уверенность и опору — качества, которые ребенок находит в своих родителях. — Я понимаю, — Гарри стало немного стыдно. — Я прекрасно осознаю, что Том непростой ребенок. Что он может быть... опасным. Но я хочу верить, что он не потерян. Я просто боюсь, что я... Я не знаю, что делать, профессор. Гарри не знал, как облечь свои опасения в слова. Том был умным и хитрым, и он умел манипулировать чужими чувствами — он делал это постоянно, и Гарри не всегда мог осознавать эту тонкую грань. Он не мог не сочувствовать плачущему ребенку, не мог допускать мысль, что тот обманывает его с помощью своих дрожащих пальцев и трепещущих ресниц — разве было это возможно? Но в то же время он боялся ошибиться, боялся попасть в ловушку из его пытливых взглядов и улыбок. Закрыв глаза, он все еще ощущал его тело, прижимающееся к нему, и чувствовал запах его шампуня. И видел его взгляд — полный чувства, которое Гарри не мог осознать. — А что, ты думаешь, надо делать? — с интересом спросил Дамблдор, взглянув на него поверх очков половинок. Гарри неуверенно покусал губу. — Я надеялся, что будет достаточно проявлять внимание и сочувствие, — признался он. — Создать для него безопасную зону, чтобы он не чувствовал необходимость обороняться. Говорить с ним о его чувствах, пытаться направить его к менее разрушительным способам решения конфликтов… Но сейчас мне кажется, что этого будет мало. Дамблдор вновь посмотрел на Фоукса. Тот ласково повел головой, подставляясь под его прикосновение. — Если бы я знал, как помочь Тому Реддлу, Гарри, — печально отозвался волшебник. — Говоря о человеческой душе, мы никогда не можем быть уверенными в степени нашего влияния на нее. Или в степени ее влияния на нас. В свое время я задавался теми же вопросами, что и ты, когда размышлял об одном старом знакомом. Но я потерпел поражение в попытках достучаться до него, как бы печально ни было признавать это. — И что вы сделали? Просто сдались? — Иногда сдаться — это единственный вариант, чтобы сохранить хоть что-то. Что Дамблдор сохранил, сдавшись? Позволив Гриндевальду стать тем, кем он стал? Позволив себе спрятаться в Хогвартсе, пока остальной мир сжигала война? — Вы близки со своим… знакомым? — уточнил Гарри. — Вполне, — уклончиво ответил Дамблдор. — И когда вы поняли, что ваши попытки обречены на провал? — Сейчас мне кажется, что я понимал это с самого начала. Гарри сидел на трибуне, когда его нашла Гермиона. Она незаметно подкралась со спины и запустила пальцы ему в волосы, весело растрепав. Гарри вздрогнул и обернулся: что-то в его лице мгновенно выдало все его чувства, и улыбка пропала с лица Гермионы. — Что случилось? — она опустилась на скамью рядом с ним. Перед ними на поле разворачивалась пробная игра: ребятам выпал шанс попробовать себя в разных позициях, и они усердно тренировались. Том занял позицию охотника, но не делал особых успехов: без простых инструкций он казался растерянным, ему недоставало уверенности и сноровки. Остальные показывали себя намного лучше, и Гарри почти с гордостью следил за тем, как Альфард преследует снитч. — Том приходил ко мне ночью, — поделился Гарри. Глаза Гермионы расширились. — И что он сказал? Гарри пересказал ей их беседу и разговор с Дамблдором — кратко и не вдаваясь в подробности. Гермионе не стоило знать о том смущении и ужасе, которые охватили его в тот момент, когда Том прижался к нему около камина. Гарри казалось, что он все еще может почувствовать его руки на ребрах. Это было чем-то, что хотелось спрятать подальше от чужих глаз, и Гарри стыдился подобных мыслей. — Это… это же хорошо, да? — Гермиона резко повернулась и уставилась на поле. Ее взгляд забегал — она не могла отличить Тома от остальных. — Мы этого и добивались? Чтобы он сделал первый шаг к примирению. — Думаю, да, — Гарри зажал руки между коленями. — Это хорошо. — Тогда почему ты так напряжен? — она коснулась его спины. — Он думает, что мы с ним родственники, Гермиона, — шепотом пояснил Гарри, боясь, что Том каким-то образом услышит его слова. На что он был способен? Вдруг холодный ветер донес бы шепот до его ушей? — Он меня обнимал. — Он ребенок. Это нормально, если ему важна тактильность — не думаю, что ее у него много. — Я понимаю. Просто… — Это нормально, — она сжала его руку. — Что ты волнуешься. Я не знаю, как бы я ощущала себя, если бы он обращал на меня столько внимания. Но все же это хорошо. Он идет на контакт, он говорит о своих переживаниях — признаться честно, я опасалась, что этого не случится. А теперь мы можем смотреть в будущее. Ей легко было смотреть в будущее. Ее глаза светились от облегчения, и Гарри не знал, как объяснить ей всю глубину той сумятицы, что осталась в его душе после разговора с Томом. Он должен был принять это, как и обещал сам себе, должен был найти в этой «дружбе» положительные стороны, но что-то… Что-то не давало ему покоя. Гарри вспоминал ситуацию с Кэти Джоул и сигналы своей интуиции, и сейчас происходило почти то же самое. Это было опасно и неправильно, и Гарри точно знал — Том за руку ведет его к чему-то ужасному. — И что в нашем ближайшем будущем? — спросил он. — Скоро весна, — Гермиона улыбнулась. После матча Гарри спустился на поле. Он попытался прогнать хандру прочь, чтобы на его лице не осталось и следа напряженности. Ребята — вспотевшие и довольные — сбежались к нему, и Том был среди них. Он смотрел на Гарри и улыбался: может, чуть более загадочно и хитро, чем остальные, словно он знал какой-то секрет. Так и было, наверное — никому не стоило знать об их ночном разговоре. Вблизи он не вызывал тех чувств, что обуревали Гарри, когда он вспоминал о нем. Том выглядел счастливым, словно в кои-то веки смог расслабиться, и Гарри поддавался его чарам. Он похлопал его по плечу, похвалил особо отличившихся и пообещал поговорить с Борко о тех, кто явно претендовал на место в команде в будущем. Том явно не был в числе этих счастливчиков, но Реддл не казался особенно опечаленным этим фактом: он просто стоял рядом с Гарри, слушая его комментарии, и мечтательное выражение не пропадало с его лица. Когда все начали расходиться, из группы первокурсников отделился Альфард Блэк. Он неуверенно потоптался в стороне, дожидаясь, пока толпа отхлынет: было очевидно, что он хочет поговорить, поэтому Гарри сам подошел к нему. Смущать мальчика еще сильнее не хотелось, хотя тот все равно казался напуганным: он смотрел куда-то за спину Гарри, словно опасаясь, что его друзья будут за ним следить. Но они все ушли, и даже Том не выказал особого интереса к происходящему — он просто ушел, хотя Гарри отчего-то казалось, что после ночного разговора Том будет повсюду. — Что-то случилось? — Гарри спрятал руки в карманы. Альфард посмотрел на него смущенно и неуверенно. Он старался выглядеть расслабленно, но его нервозность все равно была очевидна. — Да нет, — Блэк стиснул свою метлу. — Я просто хотел поблагодарить вас за ваши уроки. Думаю, теперь я смогу тренироваться сам. — Ты хочешь прекратить занятия? — удивился Гарри. — Вы же сами говорили, что не сможете долго мне помогать, — Альфард отвел взгляд. — Это будет несправедливо по отношению к остальным. — Хм, наверное, — Гарри не ожидал подобного решения. Ему казалось, что Альфард искренне наслаждается их занятиями: тот всегда выглядел довольным и счастливым, и необходимость прервать тренировку воспринимал с тоской. — Но я был бы не против потренировать тебя еще немного. Ты большой молодец и делаешь успехи. Альфард вскинул лицо. Его темные глаза заблестели, а губы растянулись в невольной улыбке. Он был жаден до похвалы так же, как и Том, но все же было нечто совершенное в его реакциях — нечто почти невинное. Он так смотрел, словно мечтал признаться Гарри в чем-то сокровенном. — Большое спасибо, сэр. Но я не хочу ставить вас в неудобное положение. Было ли дело в той истории с Маркусом? Прошло уже много времени, и Йорк покинул замок — с чего бы ему переживать из-за этого? Гарри не знал, но он не мог настаивать — в конце концов, это, и правда, было не слишком справедливо. — Понятно. Что ж, я уверен, брат сможет тебя поднатаскать за лето. — А вы будете на отборочных? В следующем году? — Конечно. — Я очень рад. Альфард еще раз улыбнулся. Он направился к раздевалкам, и Гарри решил проводить его. Среди всей компании, образовавшейся вокруг Тома, Альфард казался ему наиболее симпатичным и приятным, и тот пытался помочь ему в безрадостной истории с Маркусом. Гарри хотел бы отплатить ему тем же — было совершенно очевидно, что нечто гнетет Блэка. Может, дело было вовсе не в Маркусе? Может, это было связано с Реддлом — как и все прочее? — У вас все хорошо в комнате? — спросил Гарри осторожно, когда они подошли к раздевалкам. Альфард пожал плечами. — Да, вполне, — он потер покрасневший кончик носа. — Кровать Маркуса убрали. — А ваши ссоры? Вы все помирились? — Гарри не знал, как спросить у Альфарда, не боится ли он Тома. Не кажется ли ему, что тот убьет его во сне. — Да, — Альфард глянул на него подозрительно. — Не волнуйтесь. Того, что было в начале года, больше не повторится. — Я надеюсь. Альфард ушел, оставив Гарри в одиночестве на квиддичном поле.

***

— Ты веришь в это? — спросил Альфард тихо. — В пророчество? Максимилиан оторвал взгляд от журнала и раздраженно покосился на него. Он валялся на своей кровати, закинув ноги на стенку, и наслаждался каталогом метел. — Чего? — отозвался он. — То, что мы вычитали в книгах, — пояснил Альфард терпеливо. Они провели несколько дней, копаясь в старых легендах и учебниках истории. Внезапное открытие так захватило Розье и Лестрейнджа, что они проявляли даже больше энтузиазма, чем сам Том — виновник всей этой истории. Альфард и Эдвин наблюдали за их бурной деятельностью в легком оцепенении: все менялось так быстро, словно и не было этого года вражды, ссоры и драк. Теперь они здоровались с Реддлом по утрам, подходили к нему на переменах, садились с ним в большом Зале… Альфард не знал, как к этому относиться: напряжение спало, и это было именно тем, чего он и желал, но с другой стороны — Том был все тем же человеком, что подкинул змею в кровать Маркуса. Мог ли он забыть об этом так же, как забыли все остальные? — Пророчества — вещь довольно смутная, — философски изрек Максимилиан. — Тем более такие древние. Но было бы здорово, если бы оно было о нас и Томе. Пророчество о Наследнике Слизерина было по частям представлено в разных книгах. Обычно оно шло вкупе с историей средневековых предсказателей, или историей инквизиции, или богословием… Чего только они не нашли в пыльных томиках, но все это не отвечало им на вопрос: как истолковать текст, написанный в соответствии с традициями своего времени — то есть непонятно, заумно и крайне расплывчато. … и час пробьет, когда Слизерин вновь пробудит замок, и грязная кровь прольется, тогда запылает майский огонь, и из огня выйдут рыцари, коих цель будет изгнание, да очистят они святыни омраченные… и час пробьет, когда Слизерин вернется в обитель, и пробудится душа его ото сна, тогда запылают знамена, и последний враг истребится, чье имя будет смерть… Было ясно лишь одно — наследник Слизерина должен был вернуться в замок и очистить его от грязной крови. Но это было очевидно и без текстов, без смутных намеков, и ребят будоражила эта перспектива. Рыцари, вместе с Наследником сражающиеся против грязнокровок — легенда, остающаяся в памяти у потомков… — Почему тебя это так тревожит? — спросил Розье. — Пророчество и Том? — Не знаю, — Альфард пожал плечами. — Расслабься, — посоветовал Максимилиан. — Теперь все будет хорошо. — Странно пытаться подружиться с тем, кого мы вроде как ненавидели весь год. — Мы ошибались, — серьезно сказал Максимилиан. — И он потомок Слизерина… Это все не просто так, Альфард, вот во что я верю. Сколько лет прошло с тех пор, когда видели последнего члена семьи Слизерина? И вот, он просто так оказывается нашим однокурсником! Нет, это точно что-то значит, Альф — разве это не здорово? Каждый из них мечтал прикоснуться к легенде, к истории, стать кем-то значимым… С раскрытием тайны Тома эта идея вскружила им головы, и в одном Альфард был согласен со своим другом: все это было не просто так. Ночью, наблюдая за тем, как Том снимает с себя рубашку, он думал — что-то грядет. Альфард опасался, что это нервное напряжение так и не покинет его и превратится в стену отчуждения между ним и остальными, но этого не произошло — с приходом весны жизнь начала налаживаться. Холода отступили, и снег на школьных лужайках начал таять. Тепло словно принесло новые силы в Хогвартс, вдохнув в него вторую жизнь: с каждым днем всё больше внимания Альфард уделял квиддичу, экзаменам и играм, а не своим тревожным переживаниям. Порой он садился рядом с Томом, и тот смотрел на него с легкой улыбкой — ничего не обещающей, но вполне искренней. Даже ценной, ведь он мало кому позволял ее увидеть. Видя его улыбку, Альфард забывал о Маркусе — и своем страхе. В марте он впервые заговорил с Томом о мистере Поттере. Это была тема, которую они все обходили стороной, упоминая лишь вскользь — видит Мерлин, когда Тома последний раз тыкали носом в его привязанность к практиканту, тот решился на отравление. Альфард не хотел повторить участь Маркуса, поэтому прятал свое любопытство подальше: ему пришлось отказаться от своих любимых квиддичных занятий, и это его порядком раздражало, но он не хотел приносить раздор в их успокоившуюся обитель. Альфард хотел вновь слиться с их компанией, ощущать себя частью целого — чешуйкой на полотне змеиной кожи. Но любопытство все же взяло верх. На матче между Слизерином и Гриффиндором мистер Поттер и мисс Грейнджер сидели рядом с Дамблдором, и ни у кого не возникало сомнений в том, кого они поддерживали. В честь матча Дамблдор сменил свою мантию на ярко-красную и оттого выделялся среди профессоров, подобно стеклянному шару на елке. Слизеринцы посмеивались над ним поначалу, но их смех прошел, когда Гриффиндор начал обходить их по очкам. — Нашей команде нужно вливание новой крови, — уверенно заявлял Максимилиан. Он добыл им места прямо у самых перил и теперь срывал голос, давая советы пролетающим мимо игрокам. Альфард подозревал, что те его не слышали из-за ветра, но и сам не мог удержаться от криков. — Попробуешься в следующем году, — ответил ему Эдвин. Он бросил взгляд на Тома: тот спокойно сидел на скамье и наблюдал за игроками. Квиддич не заботил его так, как остальных, в этом не было сомнений. Нотт прищурился: — А ты, Том? Будешь пробоваться в команду? Реддл покачал головой. Рядом с ним сидела второкурсница, и Альфард несколько раз ловил ее взгляд. У нее были светлые волосы, забранные в высокий хвост, и веснушки. Она тоже почти не обращала внимание на игру, и он подозревал, что она села рядом с Томом вовсе не из-за отличного вида на поле. — Не буду, — ответил Реддл. — Почему? — полюбопытствовал Альфард. Том пожал плечами и ничего не ответил, но его взгляд дернулся в сторону профессорской трибуны. Мистер Поттер с интересом наблюдал за тем, как охотники Гриффиндора ловко перебрасывают квоффл друг другу. Он не смотрел в их сторону и, верно, даже не знал, что они тут сидят. Когда Гриффиндорский ловец — Майкл Гурберт — поймал снитч, игра была окончена. Счет был разгромным, и слизеринцы опускались на поле злые и недовольные. Трибуны гудели: в кои-то веки пуффендуйцы были недовольны победой своих традиционных союзников — победа Гриффиндора отбрасывала их далеко-далеко. — Пойдем отсюда, — мрачно выдал Максимилиан. — Тьфу! — Если бы они больше внимания обращали на защиту, все сложилось бы иначе, — фыркнул Бенджамин. — Нашей команде нужна хорошая встряска. — Хорошая взбучка! — Розье толкнул плечом какого-то когтевранца. — А этот тупица Лоуд? Снитч чуть ли не танцевал у него перед носом! — Я буду пробоваться на его место в следующем году, — вмешался Альфард. — До следующего года еще надо дожить, — Розье был безутешен. — А кубок уходит у нас из рук прямо сейчас. — Еще есть шансы, — Эдвин хлопнул его по плечу. Мысль о шансах вернула Максимилиану немного надежды. Всю дорогу с поля он вместе с Бенджамином пытался посчитать, кто кому должен проиграть, чтобы Слизерин все же получил кубок. Перспективы были довольно туманные, но ребята не отчаивались. Альфард слушал их с интересом, но около моста он вновь обратил внимание на Реддла: тот шел рядом, но не казался частью их группы. Он не участвовал в обсуждении, лишь задумчиво смотрел себе под ноги, пряча руки в карманы. Ветер трепал его зеленый шарф, и Том невольно пытался спрятать в тепле кончик носа. Альфард притормозил, позволяя друзьям уйти вперед. Он не знал, что толкнуло его к этому: он все еще опасался оставаться с Реддлом наедине, но любопытство взяло верх. Он подобрался к нему осторожно, будто кот, и Том бросил на него быстрый взгляд. Какое-то время они шли в тишине, прислушиваясь к удаляющимся голосам друзей, а затем Альфард спросил: — Тебе на самом деле не нравится квиддич, да? Том еще раз посмотрел на него, и Альфард расслышал тихий раздраженный вздох. — Какое твое дело? — Просто любопытно, зачем тратить время на то, к чему у тебя не лежит душа, — Альфард пожал плечами. Он запустил пальцы в свои кудри, растрепывая их, и Реддл неожиданно внимательно проследил за его рукой. — Ты никогда не узнаешь, к чему лежит душа, если не будешь пробовать, — сказал Том. Несмотря на его недовольный вид, голос его звучал довольно мягко и расслабленно. Он все еще разглядывал волосы Альфарда, и это было почти смущающе. Реддл просто умел смотреть так пристально, словно заглядывал куда-то внутрь, и Альфарду бы не хотелось, чтобы Том узнал, что скрывается в его глубине. Некстати он вдруг вспомнил свои кошмары — и другие сны. — А я думал, что дело в мистере Поттере, — это прозвучало гораздо более резко и пылко, чем он хотел. Альфард подивился сам себе, но неожиданная храбрость придала ему сил. Он улыбнулся — настолько нагло и очаровательно, насколько умел. И снова растрепал волосы. — При чем здесь мистер Поттер? — Том прищурился. — В этом нет ничего странного, — Альфард все улыбался, хотя со стороны его улыбка, видимо, казалась натянутой. — Орион, например, очень много времени проводил с профессором Слизнортом. Ты же слышал о Клубе Слизней? Компания для тех, кто хочет добиться чего-нибудь в жизни. Надеюсь, мы туда тоже попадем. — По-твоему мистер Поттер захочет организовать такой клуб? — фыркнул Том. — Не знаю, но было бы здорово? — Нет, — Реддл отвернулся. — Вовсе нет.