Порочный круг

Гарри знал, что этот год не будет простым, но не подозревал, что настолько. Когда Вилкост сказала ему, что он возьмет на себя два младших курса и часть нагрузки, Гарри думал, что речь шла только об уроках, но все оказалось гораздо хуже. Первый и второй курс повисли на его шее, словно два булыжника, и к ним присоединились абсолютно все домашние работы старшекурсников — Гарри стал проводить в кабинете ЗОТИ почти все свое свободное время, а профессора Вилкост он видел чаще, чем Гермиону. — Это с непривычки, — утешала его подруга в Большом зале. — Мне тоже непросто, но мы со всем справимся, Гарри. Профессора же как-то справляются. Справлялись они с большим трудом. Те, кто преподавал дополнительные курсы, страдали не так сильно, но основные занятия, по которым шли обязательные СОВы, требовали больше внимания. Гарри и представить себе не мог, сколько всего должен был держать в голове профессор, и он даже перестал волноваться — сложно было тревожиться за свой авторитет, когда мысли были заняты расписанием, тестами и домашними работами. И то, что война продолжалась, делало все только хуже. Когда начались бомбардировки, страх обуял не только школу — весь волшебный мир. Профессора только и говорили, что о Министерстве и их защитных мерах, о новых нападениях и исчезновениях — это сводило с ума. И пугало. Самолеты не летали над Хогвартсом, но отчего-то перед сном Гарри вспоминал тот ужасный момент в Лондоне — он вновь ощущал эту странную дрожь, пронизывающую все вокруг, и это было липким, неуютным чувством. От него невозможно было избавиться. Никогда еще в Хогвартсе не было так тоскливо. Даже на пятом или шестом курсах, когда Волдеморт держал всех в страхе и напряжении, замок находил в себе силы держаться. Сейчас же Гарри казалось, что сами стены источают боль и грусть, и не было ничего удивительного в том, что студенты ходили мрачные и подавленные — они боялись, и их можно было понять. С этим просто ничего нельзя было сделать. Но Гарри все равно пытался. Он был учителем — настоящим. Он старался привносить хоть немного позитива на уроки и шутил, чтобы ребята расслабились в его присутствии. Он не говорил о бомбах, но повторял им, что в Хогвартсе они в безопасности и если кто-то чувствует иначе, он может смело обратиться к профессорам за поддержкой. Забота взрослых, их доверие многого стоило, Гарри знал это по себе, поэтому он держал двери кабинета открытыми. В столе у него было печенье и конфеты, и он крутился, как белка в колесе, чтобы успевать все. И это давало плоды. Он видел, что нравится студентам: те улыбались рядом с ним, иногда оставались после уроков, чтобы спросить что-то или помочь. Гарри не отказывался от помощи, если ее предлагали — видит Мерлин, в таком случае он даже мог выспаться. Вилкост хвалила его, учителя над ним подшучивали, Гермиона гордилась — если бы не война, все было бы замечательно, несмотря на отсутствие какой-нибудь личной жизни. И только Том, казалось, был недоволен. Он теперь сидел на первой парте и не отрывал от Гарри внимательного взгляда: он был очень старательным, активным и ответственным, и Гарри видел, что он записывает каждое его слово. Реддл всегда был готов, недовольно поглядывал на друзей, если те шумели, и был просто образцовым студентом — пока не заканчивался урок. А затем он оставался. Гарри понадобилось время, чтобы понять — Реддлу просто никто не нравился. Он по-прежнему сторонился всех, кроме своих друзей, и других студентов воспринимал довольно холодно. Его взгляды были полны негодования, когда их прерывали, и он, казалось, искренне переживал обо всем происходящем. Он искал в компании Гарри странное утешение, возможно, напоминание об их приключении в Лондоне, и когда кто-то вторгался в его пространство — он злился. Это было очевидно, и Гарри начинал опасаться, к чему это может привести. — Что тебя беспокоит, Том? — спросил Гарри, когда один раз Реддл вызвался помочь ему с сортировкой. У Гарри скопилась огромная куча каких-то эссе, и все это оказалось перемешанным. Том с радостью закрыл дверь и уселся на первую парту. Он взял стопку пергаментов и список курсов и принялся распределять эссе по стопкам. — Беспокоит? — откликнулся Том. — Думаю, всех сейчас беспокоит одно и то же. — И тебя? Они далеко. — Я знаю. Они магглы — им нечего делать в этой местности. Гарри внимательно смотрел на него. Том сидел ровно, периодически откидывая со лба непослушную прядь. Прошел почти месяц, и он уже не казался таким худым и бледным — с ним все было хорошо. Но он был не в порядке. — Я постоянно думаю о них перед сном, — сказал Гарри тихо. — О том, как страшно было в Лондоне. Когда мы ночевали в Дырявом котле, мне казалось, что стены рухнут. — Мне тоже, — Том не поднимал глаза. Между ними была не только война. Новый учебный год принес Гарри целых две проблемы под до отвращения знакомыми именами — Поттер и Малфой снова были на первом курсе. И снова враждовали. Абраксас Малфой был похож на Драко, но не вызывал тех же чувств. Он был маленькой выскочкой, это да, но он подмигивал Гарри, когда знал, что кто-то ответил неправильно, всегда откидывал свой зеленый галстук на плечо и ерошил белые как снег волосы. Он хотел быть лучше всех, умнее всех, и у него были большие проблемы с этим — Флимонт Поттер хотел того же. Сейчас Гарри видел, насколько глупыми и детскими были эти препирания. Неужели они с Малфоем действительно потратили столько лет на глупую вражду? Наблюдая за тем, как Поттер показывает Малфою язык, а тот демонстративно громко шепчет о нем гадости, Гарри мог лишь усмехаться. Им не нужна была его помощь или защита, они были просто маленькими мальчиками в большом новом мире. И все же Флимонт Поттер был его дедом. Родственником. Их связь была настоящей, а не волшебной, как с Томом, и Гарри чувствовал, как его собственное сердце заходилось, когда Флимонт оказывался поблизости. Если бы он не погиб так рано, Гарри мог бы расти с ним. У Гарри были его волосы, его нос, его линия челюсти. Кровь Поттеров внутри него принадлежала Флимонту. И когда мальчик смотрел на него… — Ваш отец случайно не Герберт? — спросил Флимонт, подойдя к нему после второго их урока в сентябре. Гарри смотрел на него сверху вниз и изо всех сил пытался подобрать слова. — Нет. Его звали Джеймс. Флимонт пожевал губу. — Нет, — вынес он вердикт. — Я его не знаю. Но вы тоже Поттер. — Да. — И мы с вами очень похожи, — мальчик окинул его подозрительным взглядом. — В нашей семье все мужчины похожи, это началось еще с прадедушки Мюррея. Говорят, до него были русыми, правда, удивительно? — Наверное, — Гарри спрятал руки в карманы, пытаясь скрыть дрожь. — Мой отец… говорил мне, что у него остались дальние родственники в Англии. Думаю, седьмая вода на киселе. Флимонт хихикнул. — Возможно, — глаза его были полны озорства. — Вы не писали никому? Хотите, я напишу матери? Она всех знает. — Не стоит, — Гарри грустно улыбнулся. Конечно, он этого хотел. Притвориться дальним родственником, украсть личность, обрести семью — настоящую. Он бы многое отдал за этот шанс, но он не мог рисковать. — Почему? — волосы Флимонта были такими же непослушными, и он тоже ерошил их время от времени. — Я все равно расскажу об этом маме, вы не против? Это же удивительно. У него все было удивительно. — Просто не настаивай ни на чем. — Ладно. Он махнул рукой и убежал вслед за своими друзьями-гриффиндорцами. Гарри надеялся, что это забудется — в конце концов, это касалось только его и Флимонта, — но он ошибался. Реддл, словно коршун, летал где-то над их головами, готовый в любой момент спуститься. И моменты, когда они оставались наедине, были порой похожи на нападения — когда Том не грустил, а смотрел на Гарри так, словно тот его обидел. — Так что? — в какой-то момент Том просто не выдержал. — Он ваш родич? — Флимонт? — переспросил Гарри. — Будто бы у вас есть другие, — это прозвучало больше обиженно, чем резко, и Гарри даже растерялся. Он уставился на букет из зеленых, желтых и красных листьев, который ему подарила первокурсница. Букетик был милым, перевязанным красной лентой, и Гарри держал его в чернильнице. — Ох, Том, — Гарри потер переносицу. — Это неважно. — Разве? Вам все равно? — это были опасные нотки. Реддл вцепился в пергамент. — Мне не все равно. Но даже если Флимонт мой родственник — ну и что? Они чужие мне люди, которые, вероятно, приходятся дальними-дальними родичами моему отцу. — Но мы с вами тоже дальние родичи. Даже дальше, чем вы с Флимонтом. «И что?» — хотел спросить Гарри. Он не понимал, куда Реддл клонит и чего он от него хочет. Если закрыть глаза на правду, которую не знал никто, кроме Гарри и Гермионы, то во всем этом правда не было смысла. Родство ничего не меняло. Но, конечно, он не мог сказать об этом Тому, который смотрел на него с прищуром и недовольно поджимал губы. — Том, — Гарри надеялся, что его голос звучит мягко. — Гораздо важнее тут личное отношение, а не формальности. Ты так не думаешь? Видимо, не думал, потому что глаза его потемнели. Реддл поднялся. — Том, — Гарри с трудом поборол желание закатить глаза. — Почему ты вдруг так распереживался из-за этого? — Я вовсе не переживаю. Гарри вспоминал себя в этом возрасте: был ли он так же помешан на близости? Несправедливо было сравнивать их: в конце концов, над Томом висела война и приют, а Гарри мог проводить время с Уизли, мог писать Сириусу… Был ли он Сириусом для Тома? Чужим человеком, предлагающим довольно смутную, но все же теплую и родственную связь. Гарри постоянно думал о крестном. Он был готов сбежать вместе с ним — с человеком, которого он толком не знал, но который обещал ему семью. Если бы у Сириуса был кто-то еще? Гарри не мог этого представить. Ему хорошо было знакомо чувство ревности, и он был рад, что ему никогда не приходилось испытывать его с Блэком. Сириус был там ради него, ради Джеймса и Лили — ради их семьи. — Ревновать — это нормально, — сказал Гарри тихо. — Но тебе не стоит этого делать. Реддл вдруг покраснел. — Мистер Поттер, я вовсе не… — Даже если Флимонт мой родственник, это ничего не меняет. Это не значит, что я стану лучше относиться к нему или хуже к тебе. Понимаешь? — Понимаю, — Том опустил глаза. — Я вовсе так не думал. — Конечно нет. — Я просто думаю, что семья — это важно. — Ты прав. Но семья — это не всегда родственная связь. Мои дядя и тетя не считали меня семьей, хотя в нас текла одна кровь, зато семья моего друга приняла меня и Гермиону как родных. Том склонил голову набок, разглядывая Гарри. Он успокоился, но его щеки все еще розовели. Он вернулся на свое место и глубоко вздохнул. Гарри надеялся, что этот разговор хоть немного его убедил. Он не собирался уделять внимание Флимонту: дело было не в личном отношении, а в том, что это было попросту опасно. Стоило отойти как можно дальше от всех этих подозрений, позволить забыть. Гарри было достаточно видеть, что Флимонт жив, здоров и счастлив. Но Том его беспокоил. Тот привязался к нему, нуждался в общении и тактильности, и Гарри понимал это — и вынуждал себя вспоминать, кем был Реддл на самом деле. Том не любил делиться и проигрывать, но они уже не могли повернуть обратно. Гарри не мог его оттолкнуть. Он пытался удержать их на тонкой границе, которая бы не позволила Тому считать, что он должен бороться за него — это было неправильно. Гарри казалось, что он совершает ошибку, но что он мог? Потакать ему, прогоняя прочь остальных учеников? Отдаляться от него? — Просто будь рядом, оставаясь для него взрослым, — посоветовала Гермиона. — Сириус и Ремус были нашими друзьями, но они были взрослыми людьми, и мы всегда это понимали. Том тоже должен понимать. Гарри надеялся, что это так. Он не замечал, чтобы Том сближался с кем-то еще, хотя он наблюдал краем глаза. Слизнорт был от мальчика в восторге, он мигал и потирал руки, предвкушая, как Том станет почетным членом его Клуба Слизней, но сам Реддл был довольно равнодушен, и Гарри ни разу не слышал, чтобы он добровольно оставался после других уроков. У Тома будто был определенный план на день, и он двигался по нему, словно планета по орбите, никуда не сворачивая — и этот план был довольно печальным для обычного мальчика. Поэтому когда Гарри услышал о вечеринке, он чуть не упал со стула. — Собрание? — спросил он. Том не собирался задерживаться, но все равно остался, чтобы об этом рассказать. Его друзья уже ушли, смеясь и пихаясь, и Реддл улыбался. Новости из внешнего мира оставались все такими же неутешительными, и видеть улыбки было приятно. — У пуффендуйцев. Это для нашего курса. — Это отличная идея, — обрадовался Гарри. — Думаете? После всех этих новостей? — Это хоть какая-то радость. Мы не можем повлиять на то, что происходит в Лондоне, но можем поддерживать Хогвартс. Вы молодцы, что решили собраться. Том пожал плечами и ушел, а Гарри приободрился. Эта идея настолько ему понравилась, что на обеде он растрепал об этом всем профессорам. — Может, нам тоже стоит сходить выпить? — спросил он. — Во время траура? — покачал головой Диппет. — После этой войны траур будет вечным, Армандо, — неожиданно вмешался Дамблдор. — Вы знаете, что говорят в Министерстве. Они могут бомбить нас месяцами. — Это не значит, что мы должны веселиться в пабах. — Ты бы хоть раз сходил повеселиться в паб, — буркнул Слизнорт. — Гарри говорит не о веселье, — добавила Гермиона тихо. Она переглянулась с Уолбриком, и тот хмыкнул. За лето он успел отказаться от своей неудачной идеи отрастить усы и теперь снова брился. — Просто… Мы все такие подавленные. — Думаете, огневиски вас развеселит? — повернулась к ней Вилкост. — Нет, но это часть нашей жизни, — голос Гермионы стал тверже. — А мы еще живы. Мы с Гарри уже бывали в ситуации, когда нам приходилось сидеть и ждать, что в любой момент нас убьют. Поверьте мне, огневиски тогда было бы совсем не лишним. За столом на миг воцарилась тишина. Гарри тоже замер: он уже успел пожалеть, что заговорил об этом. Несколько мгновений профессора молчали, а потом Уолбрик робко сказал: — Лично я думаю, что идея не так плоха, — он положил руку Гермионе на плечо. — В конце концов, Герберт, вы же ставите спектакль? — О да, — вздохнул Бири. — Крайне поучительную историю… — Вот, — улыбнулся Уолбрик, прервав его. — Уже хорошо. Медленно профессора оттаивали. В итоге они все же решили посетить Хогсмид: местные тоже были взволнованы, и они могли стать новым источником новостей. Это было тихим выходом, не предполагающим шумного сборища: в итоге Гарри, Гермиона и несколько профессоров встретились с семейством Кинси в «Одном венике» и за долгим разговором распили несколько бутылок. Уильям был негласно скинут в компанию Гарри и Гермионы, а Уолбрик перемещался между ними и старшими волшебниками. Они говорили о войне, о студентах, о времени, когда все это закончится. Профессор Вилкост тихо рассказывала об углубленном курсе защиты для старшекурсников, который она уже начала реализовывать в этом году. Гарри присутствовал лишь на одном собрании, не в силах справиться с потоком собственных дел, но он знал, что от него ждут большей активности. — Не только гриффиндорцы стремятся проявить свою храбрость, — заметила профессор. — Многие думают, что геройство на войне — это верный выбор для выпускников. — Дети, — задумчиво сказал Дамблдор. — Только время может остудить их горячие головы. Это был один из немногих разов, когда он выбрался в Хогсмид. Волшебник казался лишним в простой обстановке, он часто поглядывал на дверь: наверное, он ждал, что в любой момент их прервет неожиданный гость. Гарри и Гермиона переглядывались, но ничего не говорили — они помнили Аберфорта. — Их можно понять, — пробормотал Бири в свой стакан. — Помните, что было в прошлый раз? На прошлой войне? Разве не хотелось нам вмешаться? — Да, — грустно вздохнула Вилкост. — Быть героем и наблюдать за тем, как геройствуют те, о ком ты заботишься — совсем разные вещи. Мы не можем их остановить, если они решат стать добровольцами, только помочь им. — Мы учим их защите, — сказал Гарри. — Мы никогда не угадаем, что понадобится им, когда они покинут стены школы. — Столько лет в Хогвартсе, а мне все еще тяжело их отпускать, — улыбнулся Дамблдор. — Если бы только они могли навсегда остаться детьми. Разве не прекрасная пора? — Они вспомнят об этом, когда будет уже слишком поздно, — поддержал его Слизнорт. — А я вот не скучаю по школьным годам, — сказал вдруг Уильям. — Я был ужасно толстым. — Нет ничего зазорного в полноте, мальчик мой, — рассмеялся Слизнорт. — Я всегда был убежден, что полнота — признак счастья. — Или неумеренного аппетита, — усмехнулась Вилкост. — По мне вкусное пирожное с утра гораздо больше способствует моему счастью, чем пробежка. — Хорошо, что Борко тебя не слышит. Ответом ей был тихий смех. Как ни странно, все начало меняться. Не только в Хогвартсе — и в мире тоже. В ноябре самолеты покинули Лондон: вылеты продолжались, но они рассредоточились, прервав ежедневную бомбардировку столицы. Потери были слишком огромными, чтобы их можно было легко подсчитать, и осознание того, что ничего еще не закончено, висело над их островом. Британские самолеты тоже летали на континент, но Гарри не мог радоваться этому — от бомб страдали не только те, кто развязал эту войну. Тысячи людей были заложниками истории. И все же — они смогли восстановить дыхание. — Это не продлится долго, — говорила Гермиона, когда вечером они сидели в ее комнате, обложившись пергаментами. — Они будут бомбить Британию до следующего года, но такого, как было в октябре, больше не повторится. Когда откроется второй фронт, все внимание Германии будет направлено на восток. — Это не делает ситуацию лучше. — Нет. Но она будет лучше для Хогвартса — для детей. Гарри и не представлял, что, став учителем, он так быстро привыкнет к этому. Ответственность за студентов опустилась на него, словно пуховое одеяло, и о ней сложно было забыть. В Хогвартсе вся его жизнь вращалась вокруг детей, вокруг их образования и досуга, и Гарри был рад, что они немного расслабились. Все чаще он видел улыбки, все чаще дети собирались и болтали о чем-то, вернулись игры и смех. И любовь. — Они уверены, что я нравлюсь Роуз Макмюррей, — сказал как-то Том. Они возвращались из библиотеки, где встретились совершенно случайно. — Роуз? — Гарри не удивился. Она была милой девушкой, такой же умной и старательной, как сам Том. У нее тоже были темные волосы, всегда расчесанные и блестящие, и она сидела на первой парте в центральном ряду вместе с Кэти Джоул. — Я не удивлен. — Правда? — Думаю, вы бы неплохо смотрелись вместе, — Гарри ему подмигнул. Том взирал на него спокойно и без всякого смущения. Ему, наверное, и вовсе не стоило говорить с Гарри о таких вещах, но Реддла, казалось, это ни капельки не волновало. Был ли у него хоть какой-то опыт? В свое время Гарри провел несколько мучительных дней, не в силах пригласить девушку, которая ему нравилась, на танцы — как бы поступил Том на его месте? Наверное, просто взял и сделал, и ни один мускул на его лице бы не дрогнул. Гарри вдруг подумал, что Том бы не сделал свою девушку счастливой. Стоило ли подталкивать его? Провоцировать? Любовь, которую Гарри хотел показать Тому, была далека от свиданий и поцелуев под омелой, и это явно не интересовало Реддла. — Мне все равно, — пожал Том плечами. — Я не понимаю, почему все вдруг начали так много говорить об этом. В прошлом году они были спокойнее. — Это нормально. Вы же взрослеете. Стоило ли Гарри провести с ним другой разговор? Гарри покраснел почти мгновенно и тут же опустил глаза, пожалев, что книги висят в воздухе, и он не мог спрятаться за ними. Том вырос в приюте, и в такой обстановке дети быстро взрослели — и Том не раз это доказывал. Но был ли он взрослым в этом смысле? Сколько времени Том жил в комнате без соседей? Был ли у него старший товарищ, который рассказал бы ему о сексе? Или об этом ему могли рассказать его соседи-слизеринцы? Гарри решил, что он возложит эту ответственность на них. Он не мог представить этого разговора — не хотел представлять. Да и как бы он рассказал Тому о том, о чем сам имел довольно смутное представление? Гарри за всю жизнь целовался с двумя девушками, и они никогда не заходили дальше простых объятий. А сейчас — видит Мерлин, желающие бы нашлись, но Гарри уж точно не собирался лишаться девственности со студенткой. Он же был профессором! Пусть даже в такие моменты это его беспокоило. Том наблюдал за ним краем глаза и усмехался так, словно догадывался о его мыслях. — Вы покраснели, сэр, — безжалостно сказал он. — Что-то мне душно, — пробормотал Гарри себе под нос. — Э-э, так, э-э, о чем мы говорили? — О непомерном желании моих соседей говорить о девочках. — Неужели тебе самому не интересно? Не вечно же читать книги. — Я не только книги читаю. Я ходил на вечеринку. — Обычно мальчиков в твоем возрасте начинают интересовать девушки. — Или праздные шатания. — Праздные шатания! — ужаснулся Гарри. — Какие слова! — Думаете, со мной что-то не так? — Том остановился. Книги, которые он зачаровал, дернулись и рухнули на пол. Гарри вжал голову в плечи, когда громкое эхо пронеслось по коридорам. — Нет, вовсе нет, — он вспомнил о том ужасном разговоре в комнате Гарри, когда Том впервые его обнял. Казалось, это было тысячу лет назад. — Все люди разные. Но, думаю, потом ты можешь пожалеть, что был таким серьезным, пока все вокруг веселились. Этого времени будет уже не вернуть. — А если я не хочу? — спросил Том. — Не хочу быть таким же, как все. Мне кажется, что это пустая трата времени. Ведь сейчас мы можем учиться, можем приобретать новые знания и навыки — вдруг потом возможности не будет? Их ведь так много. Порой я тоскую от того, что я вынужден спать, когда я мог бы читать что-то интересное. — Ты похож на Гермиону, — улыбнулся Гарри. — Она была такой же в школе. — Но вам все равно кажется, что я что-то упускаю. — Нет, я… — Гарри растерялся. Он подошел ближе, и Том подался ему навстречу. — Думаю, мне не стоило так говорить. Я сам скучаю по этому беззаботному времени, но это не значит, что ты должен чувствовать то же самое. Всему свое время. Время жить и время умирать, как говорится. — Вы процитировали книгу Екклесиаста? — Что? — удивился Гарри. — Кого? — Это известный отрывок, — Том задумчиво склонил голову набок, и в его глазах появилось неприкрытое любопытство. — Время рождаться и время умирать, время убивать и время врачевать, время любить и время ненавидеть, время войне и время миру… И все в этом духе. — Эм, — Гарри вздохнул. Он был уверен, что процитировал название какой-то известной книги, но напрочь забыл ее автора. — Не знаю, Том. — Вы не читали. — Неа. — А вы… верующий? — Не знаю, — честно ответил Гарри. — А ты? — Не знаю, — поддержал его Том. — Мы ходили в церковь по воскресеньям, но у меня всегда возникали вопросы к целесообразности происходящего. Гарри усмехнулся и потрепал мальчика по голове. — Ты слишком умный, Том. Боюсь, однажды это ты будешь преподавать мне. — Вполне возможно, — Том приосанился. — Я думал над тем, чтобы повторить ваш путь. ЗОТИ кажется мне очень перспективным предметом. Особенно сейчас. — Подожди еще пару лет, прежде чем принимать решение. Уверен, ты будешь в восторге от Древних рун. — Почему? — Скука смертная, но Гермионе нравится. Том усмехнулся и покачал головой. — Вы нарушаете этические границы, мистер Поттер, — он улыбался, глядя на него. — Профессору Уолбрику бы это не понравилось. — Мы ему не скажем, правда? — Гарри снова ему подмигнул. — Конечно. Они отправились дальше, и все стало чуточку лучше.