Магазинчик "Милая безделушка"

Под мелким моросящим петербургским дождём художник Модест Вышневский бродил по городу в поисках вдохновения и хоть какого-нибудь заработка. В кармане оставалась какая-то мелочь, которой не хватило бы даже на скудный ужин. Положение у него было отчаянное. Дома, в крохотной полуподвальной комнатке, его ждала красавица-жена. А он не мог ей обеспечить хоть мало-мальски достойное существование, которого она заслуживала. Но Лиза верила в своего мужа, в его гений и талант. Она бросила всё ради него, не побоялась гнева родителей, осуждения друзей и нищеты, в которой они сейчас пребывали. А он? Что сделал он, чтобы хоть как-то отблагодарить любимую за такое самопожертвование? Модест остановился возле какого-то магазинчика под смешным названием «Милая безделушка». Там, в стеклянной витрине, хозяйка заведения расставляла какие-то милые вещички. Он поднял голову, посмотрел вверх на усилившийся дождь, и хотел было быстрее направиться к дому, но увидел, что женщина махнула ему рукой, приглашая зайти. — Добрый день, — мило встретила она посетителя. — Я — мадам Боннель, хозяйка магазина «Милая безделушка». Извините, мы недавно открылись, ещё не все вещи заняли свои места. — Очень приятно. Художник Модест Вышневский. — О, так вы художник?! — Ну, это громко сказано. Я только пытаюсь создать что-то стоящее, что-то, чем люди могли бы восхищаться… — Вы жаждете славы? — Каждый человек должен стремиться к чему-то большему и пока не достигнутому. Иначе зачем жить? — Вы правы. Тогда, может, посмотрите мой товар? У меня здесь есть миллион всяких необыкновенных мелочей, которые могут вам пригодиться. Например, вот эта чудесная кисть, которой вы сможете написать свои лучшие картины. — Спасибо, но у меня нет денег. Почти. И мне нечем с вами расплатиться. –Это не страшно. Я дам вам эту кисть в долг. Вижу, вы честный человек, поэтому верю вам. Отдадите, когда разбогатеете, — и она улыбнулась гостю. Модест не хотел обижать милую хозяйку. Он видел, что она искренне желала ему счастья и хотела чем-то помочь. Конечно, всего лишь одна кисть не могла в корне изменить положения дел. Но он принял её, пообещав, что с первого же гонорара вернёт мадам долг. Лиза встретила мужа необыкновенно радостно. — Модест, знаешь, что произошло? — её небесно-голубые глаза светились от счастья. — Сегодня к нам зашёл один господин, и сказал, что хочет заказать портрет своего сына! — Какой господин? И как он меня нашёл? — Не знаю… сказал, слышал от кого-то, что здесь проживает художник. И он решил сделать подарок своему сынишке, заказав его портрет. Вот, — Лиза из комода достала маленький визитный билет, где на пастельном фоне красовался герб, весь украшенный вензелями, на нём золотыми буквами было вытеснено имя — «Граф Загорский». Модест усмехнулся и привычным движением руки полез в карман. Там он нащупал кисть, которую сегодня получил в долг от мадам Боннель. «Может, она и вправду счастливая? Не успел принести домой, как уже заказ». В назначенный день и час художник приехал в дом графа. Это был шикарный особняк, окружённый тенистыми аллеями парка. Красивая обстановка, дорогая мебель, вокруг опрятные лакеи и ухоженные горничные. Все любезно раскланивались и улыбались. «Когда я разбогатею, обязательно куплю себе такой же дом и найму лучших слуг», — Модест заметно нервничал, и, чтобы успокоиться, сжимал в руке «счастливую» кисть. Его проводили в большую залу, где он познакомился с юным и очаровательным сыном графа — Николя. Писать портреты детей всегда непросто. Они крутятся, шалят и не хотят сидеть на месте. Но маленький Николя вёл себя степенно и достойно, что было совершенно несвойственно пятилетнему ребёнку, и словно он совсем не хотел побегать, поиграть и побаловаться. Модест, чтобы закрепить удачу, начал писать портрет новой кистью. Работа шла легко и быстро. Временами ему казалось, что это не он, а кто-то другой водит его рукой по холсту. «А может, это рука Дьявола? Или это заколдованная кисть творит такую бесовщину? В любом случае, это мне на руку. Всё ладится. Портрет вышел на загляденье. У меня ещё никогда не получалось так точно и правдиво отобразить сходство с оригиналом, и не только внешнее, но и показать внутренний мир. А может, это во мне открылся талант, который раньше дремал, а теперь вот так вырывается наружу? Но теперь это уже неважно. Работа справлена. Граф остался более чем доволен, за что и заплатил мне хороший гонорар». В этот вечер они с Лизой решили отметить замечательное событие. У них наконец-то появились деньги, а главное, Модест поверил в свои силы, в свой талант, и готов к дальнейшей работе, готов творить, готов писать. — Милая Лиза, я хочу написать твой портрет. Хочу, чтобы твоя красота осталась навечно. Мы умрем, а твоя душа останется жить в этом портрете. На него будут смотреть люди, и восхищаться твоей красотой и через сто лет, и через тысячу… Модест взялся за дело безотлагательно. Портрет Лизоньки получился очаровательным. Она смотрела с него своим голубым, живым, озорным взглядом, и все черты лица, бархатистая кожа, изгиб бровей, улыбка и реснички, в которых путалось солнце — всё это было передано с невероятной точностью. Модест и сам восхищался своей работой. — Да, теперь я вижу, я чувствую, я знаю, что во мне жил гений. Вот теперь весь мой талант раскрывается и рвётся наружу! С того дня в жизни Модеста Вышневского стали происходить приятные перемены. Слух о том, что появился талантливый художник, который пишет изумительные портреты, быстро стал распространяться по Петербургу. Заказов у Модеста значительно прибавилось. Каждый хотел иметь свой портрет, выполненный талантливым и модным художником. Богатые люди не мелочились и готовы были платить хорошие деньги за свои написанные копии. Так что вскорости Модест с женой смогли переехать в новый дом, обзавестись слугами и купить себе личный экипаж. Однажды, проезжая по набережной реки Мойки, он увидел знакомый магазинчик и вспомнил про долг, который совсем забыл отдать милой хозяйке этого заведения. Мадам Боннель встретила его всё той же прекрасной лучезарной улыбкой. — Добрый день, господин художник. — Добрый день, мадам. Я принёс вам долг, — Модест протянул ей самую крупную купюру. — Вот, хочу вернуть. А сдачи не надо. — О, это слишком много. Моя кисть того не стоит… А я вижу, что дела у вас пошли в гору. — Да, с тех пор, как я приобрёл у вас кисть, мои дела и вправду стали идти очень хорошо. Знаете, появились заказы. Люди наконец-то разглядели меня, и мой таившийся внутри талант прорезался наружу. Просто какое-то волшебство! — Ну что вы! Никакого волшебства. Люди любят приписывать вещам таинственную магию. Просто человеку свойственно каждый личный предмет, особенно который ему дорог, наделять душой и относиться к нему, как к чему-то живому. И вот тогда этот предмет начинает жить своей жизнью — обижается, радуется и капризничает. Но вот насколько душа, которой мы его наделяем, будет доброй и тёплой, зависит от вашего отношения к нему. — Какие странные вещи вы говорите. А впрочем, возможно, вы и правы. Хотя я больше верю в своё усердие, труд и талант. Работа стала отдалять Лизу от Модеста. Девушка уже не так радовалась его бесконечным заказам и восторгам по поводу его творчества. Да и сами портреты у него стали получаться какими-то поверхностными. Словно он писал исключительно внешность, иногда даже приукрашивая её. А вот внутренний мир, глаза… Глаза у него перестали получаться совсем. Они были тусклыми и безжизненными. Поначалу Модест пытался что-то изменить. Берясь за очередной заказ, он настраивался на долгую и кропотливую работу. Но его счастливая кисть словно жила своей жизнью. Она как будто подталкивала его к быстрой работе. «Если сейчас медлить и выписывать каждую деталь, уйдёт время, и я могу потерять следующий заказ, а значит, и деньги, которые мне обещаны. Конечно, портретное сходство есть. Но все эти люди… они какие-то не живые, а просто нарочито красивые безжизненные куклы». Но богатой публике это нравилось, нравилось видеть себя на портретах во всей красе, и заказы продолжали литься рекой. Модест так был увлечён своей работой, что даже не заметил, как изменилась Лиза. Она уже не была прежней, весёлой и жизнерадостной, а всё больше грустила, стала тихой и унылой, всё чаще болела. А потом… Врач поставил неутешительный диагноз. Лизонька сгорела, как свеча, всего за месяц. Горе Модеста было огромно. Он долго не выходил из дома, ни с кем не общался и не хотел никого видеть. Её портрет в гостином зале перестал радовать художника. Ему казалось, что покойная жена смотрела на него с этого портрета своими ярко-синими, живыми глазами с каким-то гневом и укором. «Нет, ты не сведёшь меня с ума! Зачем? Зачем я написал твои живые глаза? Теперь ты меня изводишь ими. Смотришь, словно душу прожигаешь. А я назло тебе не поддамся твоим упрекам. Я знаю, чем ты недовольна. Считаешь, что я исписался? Что стал заурядным и никчемным? Нет! Ну, что ты все время молчишь? Считаешь меня пропащим совсем?». — Нет, — тихий, словно шёпот, голос пробежался по всей зале. — Лиза? Нееет… ты же… умерла… — Умирает только тело, я теперь это точно знаю. А душа умереть не может. Она живёт вечно. Вот и подумай, Модест, как ты будешь жить вечно? С какой душой? — Ты даже мертвая меня воспитываешь. Но ведь я же старался для нас, для… Лиза? Где ты? Лиза! Модест проснулся, когда был уже почти полдень. В голове крутились непонятные мысли, а перед глазами плыли картинки ночного видения. Или сна? Ему захотелось непременно написать всё то, что он увидел, этот полупрозрачный силуэт. Он не был похож на его Лизу, в том облике, в котором он привык её видеть. Это была непонятная масса, схожая с утренним туманом и какой-то странной формы. Но он почему-то точно знал, что это она. Он это чувствовал. Он слышал её голос, узнавал её манеру говорить и ощущал её тепло, которое исходило от этого сгустка. Он ночи напролёт сидел в этой огромной пустынной зале и разговаривал с душой, которая приходила к нему. А наутро он замечал те изменения, которые происходили с ним. Его лицо, руки, кожа преображались, меняли свой привычный тёплый оттенок на холодный, серый, полупрозрачный. Так же художник замечал и изменения в портрете. Поначалу это было серое пятно за спиной Лизы. Но день за днём оно приобретало облик, форму человеческого силуэта… Модесту уже было совсем не страшно общаться со своей Лизой. Напротив. Он почувствовал какое-то облегчение. Это выводило его из непробудного уныния. Он снова стал брать заказы, но уже не так часто и охотно. Его постоянно тянуло обратно домой, к портрету. Только там он чувствовал себя хорошо и умиротворенно. Он словно растворялся в чертах любимой, мог с ней говорить, обсуждать события прошедшего дня, спорить. Модест сильно изменился с тех пор. Уже и окружающие стали замечать его болезненный вид. Кожа становилась серой и словно прозрачной, а глаза горели нездоровым огнём. Поговаривали, что художник сходит с ума, общаясь с портретом, как с живым человеком. Только сам Модест не обращал никакого внимания на эти сплетни и толки. Он понимал, что в этом портрете живёт душа его покойной жены. Через месяц он уже не мог выходить на улицу. Его тяготил дневной свет и свежий воздух. Его тянуло обратно к своей Лизе. Он уже не ходил по заказам, разогнал всех слуг, а окна в его особняке всегда были занавешены плотными шторами. Его дом стоял заброшенный и пустой. Стены заросли диким плющом, а дорожки — травой. Только по ночам можно было иногда сквозь тёмные окна разглядеть тусклый отблеск свечи. И когда, наконец, по истечение года, соседи, в присутствии представителей власти, решились зайти внутрь, дом оказался абсолютно пустым. А по всей зале были разбросаны картины Модеста, изрезанные ножом. — Видимо, художник окончательно сошёл с ума, — резюмировал судебный следователь, — и, обезумев от горя, подался в бродяжничество, оставив напоследок только вот этот свой шедевр. И он указал на центральную стену, где нетронутым висел двойной портрет. На переднем плане улыбалась синеглазая красавица Лиза, а за её спиной едва проглядывали очертания её мужа — Модеста Вышневского.