От и до

Гребаное чувство вины изрядно портит жизнь. Точнее, те несчастные дни, что от нее остались. Не то, чтобы Дин считал… Хотя… к чертям кокетство, конечно, он считает! Шестнадцать гребаных дней. Другой человек сказал бы: полмесяца, или округлил бы: две недели. Но не Дин, не в его положении, когда у него каждый гребаный час из этих шестнадцати дней на счету. Иногда ему хочется лечь и проспать все это время, так он устал делать все в последний раз. По утрам, глядя на зубную щетку, он думает: а нафига? Ну какой уже, блядь, кариес? Шестнадцать дней. Шестнадцать! И сегодня опять кое-что в последний раз. День рождения Сэмми. У Дина нет подарка. Он не может подарить брату самого себя в шуршащей обертке, а все остальное, что у него есть, через две недели и два дня и так достанется Сэму. Свинство, конечно, что он заставляет Сэмми проходить через это. Но тот справится. Наверное. Он сильнее Дина. И у него уже есть опыт: тогда, в истории с Трикстером, ему столько раз пришлось увидеть смерть Дина, что какой-никакой иммунитет должен был выработаться. И еще он уже хоронил брата и жил один три с лишним месяца. Правда потом Трикстер сделал так, что их будто и не было, но для Сэма они были, и вполне реальные. Брат не любит говорить о них, а Дин и не настаивает. Он не уверен, что хочет знать, каково это. Ведь тогда чувство вины может стать еще сильнее. Господи, как же хочется жить! И как не хочется умирать! Не потому, что Дин боится ада, сложно бояться того, о чем имеешь весьма смутное представление. Просто, жить — так хорошо! Это как бы всегда было понятно, но когда тебе остается всего ничего, каждую мелочь ощущаешь особенно остро. И вибрацию мотора, и вкус гамбургера, и запах оружейной смазки, и скольжение волос Сэмми между пальцев… Все давно знакомые вкусы, запахи, ощущения открываются как в первый раз, когда ты знаешь, что на самом деле этот раз — последний. Дин ненавидит демона перекрестка. Он уверен: она специально дала ему этот год, чтобы поиздеваться, полюбоваться на его мучения. Уж лучше бы внезапная смерть, чтобы уйти, не осознавая, не прощаясь с жизнью каждый гребаный день. Больнее всего прощаться с Сэмом. Дин старается запомнить его всего, чтобы в аду… а что в аду? Нет, Дин не хочет забирать Сэма с собой в ад, но надеется, что его образ, запечатленный на подкорке, упрятанный в самую глубину души, как-то поможет ему там. Как? А фиг его знает. Поможет как Руби не забыть, что он когда-то был человеком? — Чувак, — говорит Дин, метким щелчком закидывая пивную пробку в потолочный плафон, — Зато, прикинь, через пять лет мы уже будем ровесники. — Дин, заткнись, а? — откликается Сэм со своей кровати, и Дину кажется, что его голос звучит как-то странно. — Только учти, Сэмми, даже если тебе стукнет семьдесят, а я по прежнему буду молодым и красивым тридцатилетним, я все равно останусь твоим старшим братом, — назидательно заявляет Дин, пытаясь подсчитать количество пробок, валяющихся в плафоне. — И если ты будешь плохо обращаться с моей малышкой, я даже из ада найду способ надрать тебе задницу… — Блядь, Дин, ты ведь не можешь просто полежать молча, да? — вдруг взрывается Сэм, соскакивает с кровати и с грохотом захлопывает за собой дверь ванной. Дин хмыкает насмешливо, но ему стыдно, что довел брата. — Эй! Ты там рыдаешь что ли, принцесса? — Дин стучит в дверь, и она неожиданно легко подается. Сэм сидит на краю ванны, свесив голову и безвольно уронив руки. Дин садится рядом. — Прости, чувак. Неудачная шутка, — на этом стоило бы замолчать, но Дина будто за язык кто тянет, — Но тебе уже недолго осталось терпеть меня и мои дурацкие приколы. — Заткнись! Пожалуйста, заткнись, — стонет Сэм. — Ну, есть один надежный способ заставить меня молчать, — намекает Дин, подталкивая брата локтем в бок. — А ты заметил, — грустно усмехается Сэм, — в последнее время, если мы не работаем, то мы, либо ругаемся, либо трахаемся. — Тогда давай будем считать, что мы уже поругались, и пойдем в кровать, — предлагает Дин. — На стриптизершу в торте я не потяну, но доставить имениннику пару приятных моментов я, пожалуй, сумею…