их имена

Яркое солнце сжигает Югёму нос и плечи, стоит только выйти из самолёта. Не спасают ни бейсболка, ни крем от загара, которым его так старательно мазала мама. Раскаленный ветер, по ощущениям, подпаливает брови, на чемодане отлетает колёсико, обязательная для ношения в Таиланде повязка то и дело сползает с помеченных именами предплечий. На пляже отеля не протолкнуться, в одинаковых храмах нестерпимо воняет благовониями, из-за них постоянно течет аллергичный нос, противный Игём дразнится и обдирает ему шелушащуюся кожу с красной спины при любом удобном случае, слишком острая-кислая-сладкая местная еда падает в желудок тяжёлым комком и лежит там, прожигая гигантские дыры. Таиланд Югёму не нравится. От бесконечных слонов, глядящих с каждой расписной тарелки в сувенирной лавке, рябит в глазах. Югём корчит им страшные рожи, а получив подзатыльник от внезапно повзрослевшего брата, бежит от их осуждающих взглядов. Подхваченный толпой таких же обгоревших зевак, Югём плывёт по кишащим торговцами узким переулкам, пугаясь птичьего клёкота и цепких рук. Людской поток выбрасывает его огромной задыхающийся рыбиной на горячий асфальт перед распахнутыми дверями. Запах знакомой еды заключает в уютные объятия, поднявшаяся было тревога затихает, как и шум чужих улиц позади. Тощий, до черноты загорелый мальчик протягивает ему узкую ладонь и спрашивает с ужасным акцентом «Ты уже ел?». На прицепленном к его цветастой рубашке бейдже по-корейски старательно выведено фломастером смешное имя. В принадлежащем матери Бэмбэма корейском ресторане так рано никого нет: обшарпанные стулья беспардонно сидят на столах вверх ножками, вентилятор под потолком вязнет в уже жарком воздухе, с плаката на стене знойно смотрит Рейн. Югём жуёт кое-как скрученный специально для него кимбап и показывает плакату язык. Бэмбэм тоже показывает и смеётся. Югём тоже смеётся. Рис изо рта падает на пол. Югём знакомит Бэмбэма с бранящимися на него родителями и бледным от перепуга Игёмом. Бэмбэм знакомит Югёма с дикими пляжами, тихими магазинчиками не для туристов, чудного вида десертами. Учит прыгать с обрыва, выбирать дурианы и разбираться в тайском алфавите. Бэмбэм учит Югёма дружить. Югём учит Бэмбэма правильно скручивать кимбапы и ругаться на корейском. Югём учит Бэмбэма танцевать. Солнце тонет в красном шумящем океане. Опускается так же, как опускалось и вчера и неделю назад, но всё равно иначе. Тёплая вода лижет потрескавшиеся пятки. Щиплет. Глаза тоже щиплет от того, что уже завтра Югёма ждёт совсем другой закат. Пусть и солнце будет тем же самым, но Бэмбэма больше рядом не будет. Утром Югём улетит домой, а Бэмбэм останется здесь: будет днём под надзором Рейна с плаката готовить кимбапы, а вечером — прыгать с обрыва в мирную воду и танцевать до ночи на берегу. Югём просто пойдёт в новую школу и снова останется один. Югём стягивает с предплечья тугую повязку. Под тканью — неразборчивая надпись. Игём всегда дразнит, что у югёмовой судьбы дурное чувство юмора и ужасный почерк. Югём не уверен насчёт чувства юмора, но пишет его судьба точно на тайском, пусть за две недели Югём так и не научился читать. Он глядит то на понуро разглядывающего свои ступни Бэмбэма, то на чёрные контуры пляшущих пингвинчиков на своей коже. Поглубже вдыхает и вслепую тычет локтем Бэмбэму под рёбра. Ладони быстро становятся влажными, температура тела повышается, как после солнечного ожога, щёки краснеют. «Прочти мне имя», — просит Югём и отворачивается, боится, что Бэмбэм сорвётся с места и сбежит из-за югёмовой развязности. Или двинет хорошенько в ухо. Где это видано, чтобы так вот запросто показывали самое сокровенное! Бэмбэм не сбегает и не бьёт. Он задирает рукав своей рубашки и говорит с широкой улыбкой на загорелом лице «Ким Югём, я ждал тебя всю жизнь».