их имена

Вечерние фонари ободряюще подмигивают и освещают путь, приятно прохладный ветер подгоняет в спину. Ёндже считает шаги, шагомер считает километры, учитель по вокалу считает, что щёки Ёндже слишком пухлые для успешной карьеры певца. Пухлые щёки горят каждый раз, когда Ёндже вспоминает об этом. Вспоминает, злится и упрямо бежит. Навстречу потоку машин, навстречу мечте, на встречу. Огоньки на мосту Сонсу привычно приветствуют его, и Ёндже приятно думать, что секунду назад они зажглись специально для него. На автобусной остановке перед мостом уже сидит завёрнутый в безразмерную красную толстовку Марк. Не специально для него, а просто. Они не знакомы, но Ёндже знает, что его зовут Марк, что он любит одежду не по размеру, самый острый рамён из комбини за углом, что кого-то любит. Ёндже ему завидует: Марк тощий и ест рамён на ночь. Тому, что кого-то любит, — не завидует. Они обычно сидят на пустой остановке в разных концах, Марк пропускает один автобус за другим и нервно болтает ногой в такт играющей в наушниках музыке, иногда звонит кому-то далеко-далеко и говорит по-английски, тихонько плачет. Красивый. Несчастный. Уставший после пробежки Ёндже не двигается и всегда молчит, тоже часто плачет о своём и обязательно уезжает на последнем автобусе обратно в общежитие. Некрасивый. Тоже несчастный. У Марка сегодня в руках вместо дымящейся упаковки рамёна — торт с зайцем из мастики. Заяц улыбается ему, показывая свои сахарные зубы, Марк — хмурится, ёрзает будто в нетерпении. Ждёт кого-то. Может того, чьё имя судьбой написано на его предплечье, по кому бывает проливает горькие слёзы. Ёндже тормозит неподалёку и топчется на месте, глядит на этот сладкий дуэт сквозь стекло, дёргает себя за рукава мокрой от пота кофты. На остановке больше никого, но для него там места нет. Ёндже прислоняется спиной к стеклу и ждёт. Свой автобус. И того, кого ждёт Марк, тоже зачем-то ждёт. Кого-то такого же красивого, с кем можно разделить сахарного зайца на торте. И упаковку рамёна. Автобус виден ещё издалека, он пыхтит, пробираясь между рядами машин, суетится, торопится. Тот, кого ждёт Марк — не торопится. А Ёндже вдруг расстраивается: из-за приехавшего уже автобуса, из-за нетронутого сахарного зайца, из-за одиноко болтающего ногами Марка за стеклом. Расстраивается и спешно ныряет в открывшуюся перед ним автобусную дверь, утирает украдкой рукавом навернувшиеся на глазах слёзы, скукоживается на дальних сиденьях. Автобус трогается, Ёндже бросает прощальный взгляд на остановку. На остановке неожиданно пусто. Будто привиделось ему. Марк обрушивается на него сверху вместе с тортом и каким-то отчаянным «Ты всё-таки пришёл». Сахарный заяц плюхается Ёндже на колени и улыбается ему оттуда безумной улыбкой, Марк улыбает тоже. Тоже немного безумно. Он говорит быстро, захлёбывается словами, которые столько времени внутри него копились, Ёндже тонет в них, как в бурной реке, и цепляется до побелевших пальцев за край чужой толстовки, словно боясь, что его смоет. Стоящего в проходе Марка мотает на поворотах, он смешно злится на автобус, мешающий ему рассказывать о том, что сегодня его день рождения, и что он купил торт специально для них с Ёндже. О том, что ждал его, а он всё никак не прибегал, не сопел сердито на противоположном конце деревянной лавки, не качал едва заметно головой в такт музыки в его наушниках. Марк шумно выдыхает носом и повторяет как-то даже ошарашенно «Я тебя ждал». Ёндже кивает ему и захлопывает открытый всё это время рот. Поднимает пострадавшего зайца и отламывает у него сахарное ухо, сладость растекается на языке, у Ёндже сводит разом все зубы, но он всё равно говорит нависшему над ним Марку «С днём рождения. Я тоже ждал».