их имена

У Джинёна смешные уши, которые краснеют каждый раз, когда Югём его дурацко дразнит. У Джинёна морщинки-лучики у глаз, когда он смеётся над глупыми и абсолютно несмешными шутками всегда угрюмого хёна (Бэмбэм видел раз, что у угрюмого хёна на предплечье под полоской пластыря его, Бэмбэма, настоящее длинное имя, и сразу решил, что он ему не нравится). У Джинёна бархатный тёплый голос, в который мёрзнущий в конце сентября Бэмбэм хочет завернуться, как в одеяло. Джинён медленно читает для Бэмбэма вслух особо заковыристое задание в учебнике по корейскому для продвинутых. Бэмбэм слушает, но не слышит ни слова, потому что Бэмбэму шестнадцать, и от звука чужого голоса мурашки по рукам и кровь в ушах шумит. А ещё Югём шумит у Джинёна за спиной: корчит безобразные рожи и визжит, когда Джинёну удаётся сцапать его за длинный нос двумя пальцами. Джинён сердится, поджимая свои пухлые губы, но Бэмбэм знает, что это он напоказ, потому что его лисьи глаза смеются над пыхтящим Югёмом, а пальцы, минуту назад крепко сжимавшие нос, почти нежно треплют югёмовы выкрашенные в ярко-желтый цвет волосы. Бэмбэму тоже хочется, чтобы Джинён вот так мимолетно потрепал его по макушке, но тот только обводит для него в учебнике новые задания на дом и уходит с угрюмым хёном к реке, накинув на чужие широченные плечи свой пушистый кардиган. Бэмбэму целых шестнадцать, но из зеркала в танцзале на него недовольно пялится мальчишка не старше тринадцати. Югёму всего пятнадцать, но его лыбящемуся отражению уверенные семнадцать, и оно будто создано для того, чтобы зеркальный Джинён мог упереться своим подбородком ему о плечо. Бэмбэм показывает всем в зазеркалье язык и убегает (сбегает) к окну. За окном дождит и серо. Угрюмый хён кладет подбородок Бэмбэму аккурат на макушку и бубнит чуть слышно, чтобы он, Бэмбэм, не грустил. Бэмбэму хочется пожелать тоскливо глядящему на него из отражения окна хёну того же, но зачем-то резко приподнимается на носках. У хёна противно клацают зубы, а Бэмбэм получает заслуженный подзатыльник. Ойкнувший хён получает незаслуженную затрещину от Джинёна. От затрещины у Бэмбэма что-то в очередной раз переворачивается внутри. Югём выглядит на семнадцать, но ему всего лишь пятнадцать. Он округляет глаза и глупо хихикает, когда Бэмбэм в темноте их общей комнаты тихонько шепчет про уши Джинёна, про морщинки в уголках его глаз, про то, что от него пахнет морским прибоем. Бэмбэм тоже глупо (нервно) хихикает сам над собой и до боли сжимает вспотевшую ладонь Югёма под одним на двоих тонким одеялом. Бэмбэм мёрзнет в конце сентября (на улице беспощадные плюс двадцать два), из незакрывающегося плотно окна тянет, но сейчас Бэмбэму жарко от собственной откровенности. На недо кухне тесно и громко, всюду разбросаны косточки неаккуратно очищенных персиков. Бэмбэм под инструкции бубнящего с экрана смартфона кулинарного блогера готовит первый в своей жизни торт. Не в одиночку, конечно, а с то и дело толкающим его острыми локтями Югёмом. Югём в поварском колпаке и фартуке ржёт, когда сладкие сливки брызжут во все стороны и стекают Бэмбэму по лицу, Югём втихую подъедает дорогущие сентябрьские персики, Югём пачкается в креме с ног до головы и почти роняет готовый торт на пол. Югём лучший друг на свете. Югём дружеским пинком задаёт направление Бэмбэму и не позволяет дать задний ход. Тихо переговаривающийся с угрюмым хёном в другом конце зала Джинён очень красивый. Очень красивый и достойный самого красивого торта, а не этого персикового чудовища в коробке из-под печенья. Ладони, которыми Бэмбэм держит торт, враз становятся влажными, от стыда хочется провалиться сквозь землю. Избегая на Джинёна смотреть, Бэмбэм мямлит неловко “С днём рождения” и под гогот Югёма краснеет. У Джинёна от улыбки морщинки-лучики у глаз, он говорит Бэмбэму ласково “Спасибо” и тут же хватает вертящегося рядом Югёма пальцами за нос. А потом почти нежно треплет югёмовы выкрашенные в ярко-желтый цвет волосы.