их имена

Югём приходит к нему сам. Сразу после первого совместного урока танцев он, всё ещё раскрасневшийся и лохматый, догоняет его в тускло освещённом коридоре и очень даже дерзко для своих пятнадцати просит (почти требует) Джинёна показать имя на предплечье. За его широкой спиной нетерпеливо переминается с ноги на ногу приехавший из Бангкока новенький (Югём, помнится, звал его Бэмбэмом). Джинён пожимает плечами и закатывает рукав джемпера. Выглянувший любопытно из-за югёмова плеча Бэмбэм тянет протяжно «Уво, бро». Югём хмуро смотрит на своё имя у Джинёна на коже и тоже выставляет руку вперёд. «У тебя ужасный почерк» буркает он. Джинён разглядывает будто им самим криво написанное «Пак Джинён», пожимает плечами ещё раз и разворачивается на пятках. Повторяющееся раз за разом событие не вызывает больше удивления и трепета. «У тебя ужасное чувство юмора» сквозь хохот кое-как выговаривает красный до корней волос Югём и валится тоже безумно ржущему Бэмбэму на колени. Джинён делает вид, что оскорбился до глубины души, и цапает Югёма за выдающийся нос. Югём вопит и отвечает прицельным пинком по коленке. Они с Югёмом, кажется, и правда не ладят. Джинён не уверен, но все вокруг так говорят, и в какой-то момент сам начинает этому верить. Джебом только ворчит «полная чушь» и закатывает прикрытые тёмными очками глаза (за стёклами его очков прячется грандиозный синяк, оставленный Джексоном накануне). «Ты ужасно танцуешь» недовольно пыхтит Югём, когда они вдвоём пытаются поставить танец к грядущей проверке. В зале никого уже нет (угрюмый и какой-то донельзя уставший Джебом выгнал клюющего носом Бэмбэма ещё с полчаса назад и чуть ли не волоком вытащил Джексона из комнаты напротив сразу после). Югём тяжело виснет на спине Джинёна и корчит поверх его плеча жуткие рожицы отражению в зеркале. Джинён ловит высунувшийся на миг чужой язык пальцами, Югём мычит возмущённо и кусается, а Джинён смеется, обтирая обслюнявленную ладонь о майку. Дразнить Югёма — неизъяснимое удовольствие. С выкрашенными в желтый цвет волосами и в белой футболке самозабвенно танцующий Югём похож на большую качающуюся на ветру ромашку. Джинёну нравятся ромашки. Джинёну, кажется, нравится Югём. Нравится спорить с ним из-за хореографии и смотреть, как он забавно насупливается, когда злится, нравится стоять, уткнувшись ему подбородком в плечо и хватать за щёки. Джинёну тоже хочется Югёму нравиться. Он ловит его взгляды во всех отражающих поверхностях и не убирает руку, когда Югём касается его случайно ладонью, уступает последнюю пачку шоколадного молока в буфете и соглашается подтянуть Бэмбэма по корейскому (Югём с Бэмбэмом всегда идут в комплекте, как самый острый рамён по акции «Два по цене одного»). Ноябрьский вечер беспощадно морозит уши и пальцы, пока Джинён то набирает, то стирает сообщение. Замерзающий снаружи и сгорающий внутри он злится на себя за нерешительность и порывисто жмёт на «Отправить». Вышедший на улицу спустя семь минут растрёпанный Югём неловко приглаживает торчащие во все стороны волосы и опасливо оглядывается, прежде чем перебежать через дорогу. Даже одетым в коротковатую, явно детскую пижаму и в тапки с заячьими ушами в свои пятнадцать («уже шестнадцать» поправляет сам себя Джинён, сверившись с часами) Югём выглядит ему — Джинёну — ровесником. Выглядит равным. У Югёма тёмные точки родинок на лице и следы крема от разделённого только что на двоих куска праздничного торта. Джинён родинки машинально считает, а крем осторожно стирает пальцем. Стирает и быстро прижимается сухими губами к холодной, пахнущей шоколадом щеке Югёма. Мимо проезжает заблудившаяся машина, свет её фар выхватывает бесконечные ресницы и полные обиды глаза. Сердце заполошно бьётся, Югём бьёт. Как-то нелепо, совсем по-детски, слабо сжатым кулаком в грудь. Бьёт и, взглянув быстро на темный силуэт в освещённом окне общежития, едва слышно выговаривает «Так нечестно».