никогда, редко, иногда, всегда

вону надевает свитер с высоким горлом, чтобы скрыть пурпурные следы прошлой ночи на шее, и тем самым совершает ошибку, потому что понедельник выдаётся по-летнему тёплым. из-за открытого окна аудитории, в которой проходят семинары по истории и теории литературы, пахнет июлем, но не в бельгии, а где-нибудь на кипре — лавровым листом, оливковым маслом и морской солью. а в июле не хочется заниматься классической филологией — хочется лежать на траве в тени рожкового дерева и говорить о любви — или не о любви, но о чём-нибудь к ней близком: об искусстве или цветах, или о небе. херфст заглядывает в аудиторию, когда вону откладывает стопку непроверенных эссе и заваривает себе чай. она улыбается и стучит по косяку двери костяшками пальцев. — герр чон, я зайду? — вону поспешно кивает. он сидит не за преподавательским столом — до сих пор не привык — а за первым рядом парт для студентов и выдвигает стул для херфст рядом с собой. она в пальто — тоже прогадала с погодой — в длинном цветочном платье, в котором тонет, с охапкой бумаг в руках, чуть бледнее обычного, сбрасывает пальто с плеч и накидывает на спинку стула. — мне нужно было отдать своё сочинение профессору беркенбошу, но я не смогла его отыскать. я могу его вам оставить? — конечно, — вону тянется, чтобы забрать ничем не скрепленные листы бумаги из её рук. — чай? — херфст кивает, и вону встаёт из-за стола. — как у тебя дела? я, кстати, всем своим друзьям о твоём яблочном пироге, который ты мне в субботу занесла, рассказал. — не стоило, — она смеётся. — я же его сожгла. — я не заметил, — вону роется в ящике под преподавательским столом в поиске второй кружки. студенты часто заходят к вону, чтобы не болтаться на улице или в университетских коридорах во время окон между занятиями; чтобы передать что-то, что профессору лично передать не получается, или чтобы просто поговорить — у вону всегда есть чай и мнение, и, чаще всего, радикальность его мнения напрямую зависит от крепости заваренного чая. — кстати, я у тебя в прошлый раз не спросил, как у тебя переезд продвигается? — вону с глухим стуком ставит кружку на стол перед херфст. — ты говорила, что хочешь перебраться из общежитий, — он оттягивает ворот свитера указательным пальцем. — какой чай хочешь? есть зелёный с мелиссой, пакетированный, и просто чёрный, листовой. — можно чёрный, пожалуйста? — вону кивает и снова лезет под стол. — планы слегка изменились, к сожалению. пришлось отложить переезд, — вону достаёт из ящика банку из-под черничного варенья, в которую профессор беркенбош бережно пересыпал заварку. — но это ничего страшного. есть ещё время, — херфст собирает льняные волосы в хвост и благодарно кивает, когда вону заливает листовой чай в её кружке кипятком. — а у вас как дела? обычно вону на такие вопросы отвечает, не задумываясь, но в этот раз почему-то зависает, посреди аудитории с открытыми нараспашку окнами, за которыми солнце сушит выложенные каменной плиткой мостовые. дело в том, что этой ночью вону возвращается в свою маленькую квартиру в районе стропа в два часа после полуночи, совсем не пьяный, но с подкашивающимися ногами, потому что у джуна руки не дрожат, когда расстёгивают оставшиеся пуговицы у вону на рубашке, когда зарываются в его тёмные слегка вьющиеся волосы, когда стягивают с себя дешёвую футболку из масс-маркета, когда хлопают вону по плечу, сажая его в такси вместе с пьяным и очень весёлым сунёном, когда гости уже начинают расходиться. джун ничего не говорит, когда они наконец выходят из его спальни на пустую кухню — все его друзья и друзья минхао сосредоточены в гостиной — только чарующе улыбается, открывает форточку, наливает себе абрикосовый сок из пакета и взъерошивает и до того спутанные волосы. минхао, мингю и сунён тоже ничего не говорят, когда вону видят: первые двое — из вежливости, а сунён — просто потому что говорить что-либо в том состоянии, в котором он находился, трудно. джун не оставляет вону номера и не говорит: «увидимся» — только кладёт руку вону на поясницу, когда они спускаются с четвёртого этажа и вытаскивают сунёна на тёмную улицу, залитую медным светом фонарей, чуть надавливает на позвонок указательный пальцем через ткань шифоновой рубашки, наклоняется к уху, чтобы что-то сказать, но не говорит и просто обдаёт шею тёплым цитрусовым дыханием. вону поправляет воротник свитера и прокашливается. — всё как обычно, — он улыбается херфст одним уголком губ. — завален работой. устал, но не критично. — знаете, — херфст делает глоток из кружки. — иногда всё, что вам нужно, чтобы набраться сил, — это пойти в университетский кафетерий после окончания рабочего дня, сесть за стеклянный столик и покушать французских блинов с творогом на последние гроши со стипендии, — вону хмыкает. — ну, у вас стипендии нет, так что можете и не на последние гроши. но вы меня понимаете. вону понимает, но после окончания рабочего дня в университетский кафетерий не идёт, а зачем-то пишет sms минхао и спрашивает, в каком масс-маркете работает джун. минхао пятнадцать минут не отвечает — вону успевает измерить шагами холл главного здания гентского государственного, чем очень раздражает сидящего у входа охранника, — и скидывает вону геолокацию. джун работает недалеко от городского парка имени альберта первого. вону на всякий случай делает снимок экрана, хотя прекрасно знает, как к торговому центру за парком пройти, прощается с хмурым охранником и выходит на улицу, на которой уже вечер, но летом пахнет как днём. вону не любит ходить в магазины одежды: в них он мёрзнет сильнее обычного из-за работающих на самой высокой мощности кондиционеров, быстро устаёт и ничего не покупает. он носит одни и те же свитера и рубашки каждый день, сдувает пыль с единственного висящего в шкафу пиджака из твида и иногда забирает какие-то вещи у мингю, если мингю предлагает. вону входит в ту категорию людей, которая выглядит очень сомнительно большую часть времени, но стоит ему выспаться, умыться и надеть одежду не серых или коричневых оттенков, и он становится местным секс-символом. но на все предложения минхао притащить вону что-нибудь авторское он отвечает отказом, потому что не видит смысла в дорогой лимитированной одежде. масс-маркеты вону, конечно, тоже не любит — предпочитает покупать вещи в секонд-хендах — но всё равно зачем-то в один из масс-маркетов идёт. людей в будний день в торговом центре почти нет. из динамиков под потолком играет незамысловатое инди, на которое минхао обязательно бы закатил глаза. — ты меня преследуешь? — джун выскальзывает из-за вешалок, когда вону, нахмурившись, смотрит на стопку аккуратно сложенных на полке блейзеров из кашемира, пудрового цвета, пушистых и очень неудобных на вид, стоящих сорок евро — как неплохая коллекция научной литературы по узкой специальности. джун в фирменной футболке с названием магазина, с бейджем продавца-консультанта, опирается на стеллаж плечом, складывает руки на груди, скользит по вону взглядом и улыбается. — мне нужен свитер, — вону делает вид, что не расслышал его вопроса. — не поможешь? у меня отвратительный вкус в одежде. — мне понравилась рубашка, в которой ты был вчера, — замечает джун и обходит стеллаж кругом. — хотя мне больше понравилось, когда ты был без неё, — вону давится воздухом. джун снимает случайный коричневый свитер с вешалки и вскидывает бровь. — ты сам сюда пришёл. мог бы и догадаться, что я что-нибудь такое скажу, — он рассматривает свитер на расстоянии вытянутых рук, снова смотрит на вону, задерживая взгляд на его закрытой шее — уголки его губ ползут вверх — и вешает свитер обратно. — нельзя тебе такое носить, — вону не понимает, имеет ли джун в виду свитер, который только что держал в руках, или тот, что надет на вону сейчас. — выглядишь скучно. в этом месте всё скучное, — в этот раз вону гадает, говорит ли джун о масс-маркете, о генте или о бельгии в целом. — давай я тебе какой-нибудь свой свитер подарю? они у меня нескучные, — джун выуживает телефон из кармана брюк и проверяет время на дисплее. — ты занят? не хочешь выпить кофе? у меня смена через полчаса заканчивается. вону кивает и послушно ждёт джуна полчаса, ходит вдоль стеллажей с одеждой и делает вид, что ему по-настоящему интересно рассматривать одинаковые футболки. незамысловатое инди из динамиков под потолком сменяется ещё более незамысловатым джазом, на который минхао тоже обязательно закатил бы глаза. джун убегает в подсобное помещение после того, как пробивает блузку женщине, громко разговаривающей с кем-то по телефону на немецком, и возвращается в трёх слоях одежды: расписанная вручную, скорее всего принадлежащая минхао футболка, рубашка и джинсовка. вону хочет сказать, что на улице тепло, но думает, что джун и сам об этом прекрасно знает, а слышать предостережения о температуре от человека в свитере с высоким горлом — нелепо. — ты вообще пьёшь кофе? — спрашивает джун, когда они выходят из масс-маркета. вону качает головой. — вот и я не пью. не знаю, зачем продолжаю всех на этот паршивый кофе приглашать, — вону думает, что они оба играют во взрослых, и кофе — необходимый атрибут игры. — кофе горький, противный и социально-конструктивный. я хочу молочный коктейль. тут фуд-корт на пятом этаже. ты не против, если мы поднимемся? вону не против, и джун воодушевлённо тащит его в mcdonalds на пятом этаже, покупает большой вязкий ванильный коктейль, просит две трубочки и как-то очень по-детски улыбается — так, словно весь день только об этом коктейле и мечтал. у вону в голове крутится сразу несколько вопросов. джун протягивает ему одну соломинку и восторженно размешивает коктейль своей. — почему ты бросил университет? — из сотни никак не связанных с академизмом вопросов вону почему-то решает задать именно этот. — мне было скучно, — джун пожимает плечами. — я думал, что высшее образование — это не школа, хотя, конечно, бельгийский университет и китайский предуниверсарий между собой не сравнятся, но в гентском нужно было работать по шаблону, а мне такое не нравится. мне будто бы пытались какую-то веру и взгляд на жизнь навязать, а я от навязанных ценностей из китая и сбежал, вообще-то. бельгийский вариант идейного тоталитаризма мне ни к чему, спасибо. я хочу совершать подвиги, — он смеётся. — под конец второго курса единственное, что меня в университете радовало, — это французские блины с творогом в кафетерии. вону хмыкает и прячет руки в карманах брюк. незамысловатый джаз из динамиков под потолком сменяется замысловатой тишиной. на неё минхао не стал бы закатывать глаза, но на неё обязательно бы закатил глаза мингю. — ты же учился на бюджете, — они спускаются на первый этаж на пустом эскалаторе. — с бюджета непросто уйти. талантливых людей не любят отпускать. — ну, во-первых, — джун протягивает вону пластмассовый стакан. — я не талантливый. сообразительный — может быть, но не талантливый, — вону делает глоток молочного коктейля через трубочку и вздрагивает от пробежавших по коже мурашек. — во-вторых, из-за того, что мне было трудно уйти, я хотел сделать это ещё сильнее. просто из вредности. — ты странный, — они выходят на вечернюю улицу, и джун запрокидывает голову назад, чтобы взглянуть на звёзды. у горизонта за шпилями соборов виден юпитер. — ты тоже, — отзывается джун. — но чего странного в том, чтобы хотеть свободы? — свободы или права? — спрашивает вону и отдаёт джуну стакан. на запотевшей пластмассе остаются отпечатки его дрожащих пальцев. — свободы, — джун опускает взгляд на вону и внезапно становится серьёзным — взрослым и без кофе. — право заставляет буриданова осла погибать перед двумя одинаковыми стогами сена, а свобода позволяет ему выйти из хлева и накормиться растущей на лугу травой. — то есть ты предлагаешь отказаться от парадокса выбора и двигаться по альтернативному пути, чтобы выйти за рамки исходных данных? — вону смотрит на джуна внимательно, как на студента во время экзамена. — когда ты формулируешь это так, получается, что выбор альтернативного пути — тоже выбор, а, если в установке присутствует выбор, значит, в этой модели имеет место быть и парадокс выбора. из чего следует, что я глупый и полный юношеского максимализма мальчишка без высшего образования, — джун смеётся. — это, конечно, правда, но не когда дело касается философии. философы любят всё усложнять в попытках всё упростить. в моём случае всё просто с самого начала — я бросил университет, потому что мне стало скучно. здесь не нужно искать никакого скрытого смысла. — ладно, — вону кивает. — мне просто интересно, что ты делаешь сейчас, в таком случае. ищешь смысл жизни? — нет, — джун фыркает и натягивает рукава рубашки на пальцы, чтобы стакан с коктейлем было не так холодно держать. — смысл жизни ищет меня. — когда я говорю родителям, что всё ещё ищу смысл жизни, они говорят, что в свои двадцать два анжоральс, между прочим, уже умирал на баррикадах, — замечает мингю. он и минхао сидят на кухне в квартире вону и пьют молоко прямо из пакета, передавая его друг другу с периодичностью в две минуты, пока вону безрезультатно пытается прочесть сочинение херфст. настенные часы над холодильником показывают пятнадцать минут десятого после полудня. джун провожает вону до стропа, снова не даёт ему своего номера, но говорит «увидимся» на прощание и беспричинно улыбается. — тебя с анжоральсом объединяет только знание французского, — хмыкает минхао и забирает пакет молока из рук мингю. вону не замечает, как они появляются в его квартире: мингю, снова после дня бесцельных блужданий по генту с фотоаппаратом в чехле, просто пользуется запасным ключом, а минхао оказывается рядом с ним каждый раз, когда дело касается набегов на холодильник вону. — но, я уверен, родители джуна сказали бы ему то же самое, если бы были в бельгии и читали «отверженных» хотя бы раз. хотя, — минхао прокручивает тонкое бронзовое кольцо на мизинце и задумчиво смотрит в открытое окно, выходящее на искрящуюся в свете уличных фонарей эско. — может, и не сказали бы. джун умнее всех нас вместе взятых. ну, может, за исключением вону. некоторым людям не нужно высшее образование, чтобы быть образованными. джун — интеллектуал, каких не сыскать, просто строит из себя, непонятно что. как сунён, — сунён заглядывает на кухню из коридора, взъерошенный, в огромной клетчатой рубашке, и вону гадает, когда он успел в его квартире появиться: зашёл вместе с минхао и мингю или залез через окно спальни. — мысли по поводу джуна, сунён? — зачем? — сунён плюхается на табурет рядом с вону и чуть не опрокидывает сахарницу на листы с сочинением. — не зачем мысли, в смысле, а зачем мысли по поводу джуна? мы его словесный портрет составляем? это для полиции? он уже кого-то убил? — мы его оцениваем как человека и как мужчину, потому что у вону к нему какие-то интенции, — объясняет минхао и протягивает пакет молока мингю. — я не прав? — он переводит взгляд на вону, активно мотающего головой. — что у вас с джуном, в таком случае? — ничего. — то есть из-за «ничего» джуну пришлось менять постельное бельё после вечеринки? — насмешливо вскидывает бровь минхао. — мы можем не говорить об этом? — просит вону и прячет подбородок в высоком горле свитера. — пожалуйста? — ладно, — жмёт плечами минхао. — но все мы здесь взрослые люди, вону. если тебе нравится мальчик, то ты водишь его на свидания, плюёшь на правило «изо рта в рот — получается микроб» и пытаешься там какие-то эмоциональные связи наладить с помощью периодических приглашений на секс, — вону медленно сползает со стула. — просто, если этот мальчик — мой сосед, то не могли бы вы перенести все ваши взаимодействия к тебе в квартиру? а то я вношу шестьдесят процентов арендной платы, а джун — сорок, и мы с ним решили, что в эти десять процентов разницы входит право на ложе в розах, свечи и ужин a la romance française, окей? — окей, — отзывается вону. — славно, — довольно улыбается минхао. сунён ворует изюм из вазочки на подоконнике и рассыпает несколько штучек на лист с сочинением херфст. — кстати, он близнецы по гороскопу. я бы ему, на твоём месте, не доверял. — ты с ним буквально живёшь, — робко напоминает мингю. — да, — минхао кивает. — поэтому, если я внезапно умру при особенно загадочных обстоятельствах, вы знаете, кого подозревать, — он выдерживает театральную паузу и смахивает пряди волос со лба обветренными пальцами. — сунёна. — что? — сунён давится изюмом, и вону приходится хлопнуть его по спине ладонью. — почему? — ты тоже близнецы, — жмёт плечами минхао. — а ещё ты выглядишь как человек, который хотел бы меня убить. — во-первых, почти каждый человек выглядит как тот, кто с радостью убил бы тебя, хао, потому что каждой секундой своего существования ты оскорбляешь бога, и, на твоём месте, я бы хорошенько об этом задумался, — замечает сунён. — а, во-вторых, если бы я хотел тебя убить, я бы давно уже это сделал. — ну, то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее, — резюмирует мингю и встаёт из-за стола, чтобы закрыть окно, из-за которого дуёт холодный и колючий, как шерстяной свитер, ветер с левого берега эско. — нет, — минхао медленно качает головой. — то что меня не убивает, видимо, совсем не старается меня убить. если оно искренне хочет стать лучше в возможности убить меня, пусть попросит окружающих о помощи. просить о помощи — нормально. люди должны говорить о своих проблемах, но помощь другому человеку должна быть добровольной. если оно не хочет ни с кем делиться — это тоже нормально, но ему стоит перестать так сильно зацикливать своё внимание на убийстве меня. оно должно найти себе хобби, как-то перераспределить ресурсы, что ли? оно не может всегда тянуть всё на себе. оно же не выдержит и сломается, а это никому из нас не на руку, верно? короче, оно должно отвлечься от попытки убить меня и позаботиться о себе самом, серьёзно. окно так и остаётся открытым. ветер сдувает сочинение херфст со стола вместе с рассыпанным по нему изюмом. — хао, — тихо зовёт сунён. — у тебя всё окей? — да, да, — минхао отмахивается. — это я так, не обращайте внимания, — он переводит взгляд на мингю. — окошко-то закрой, mon cher. холодно. — конечно, meine liebe, — мингю поспешно закрывает окно и садится за стол. — но твои речи настораживают, engel. — вы бы языки мешать перестали, — раздражённо просит сунён и лезет под стол, чтобы достать разбросанный по полу изюм и листы с сочинением херфст. — idioten. — 你是一个白痴, — отзывается минхао. — что он сказал? — сунён вылезает из-под стола и протягивает вону стопку бумаг, перепачканных всем, чем возможно было испачкать бумагу на узкой кухне со стенами в обоях в вертикальную полоску. — понятия не имею, — вздыхает вону. за закрытым окном, выходящим на эско, виден юпитер. вечером вторника минхао тащит мингю и вону в магазин мебели за новыми шторами в спальню. сунён, как обычно, очень вовремя уезжает из города, чтобы помочь какому-то своему другу с редактурой пьесы, которую должны будут ставить в театре в варегеме после нового года. ни вону, ни мингю, ни минхао за пять лет общения с сунёном так и не выяснили, кем он работает и где живёт: то он ездит по художественным выставкам и делит студию возле гентского порта с какой-то девушкой; то дрессирует тигров и ночует у мингю, чьи родители сунёна терпеть не могут, но и выгнать из вежливости не могут тоже; то помогает начинающим авторам с работами, редактирует тексты за скромную плату и живёт в трёхкомнатной квартире в центре гента. теория о том, что сунён — наёмный убийца под прикрытием, кажется единственным логичным объяснением частым изменениям его профессии и места проживания, хотя сам сунён эту теорию отрицает. — я не наёмный убийца, — очень серьёзно говорит он, когда вону выпроваживает его, минхао и мингю из своей квартиры вечером понедельника. — а кто ты тогда? — фыркает минхао, пока мингю услужливо накидывает плащ ему на плечи. — я в воде, я на суше, я в небесах, — сунён заправляет края огромной клетчатой рубашки в брюки. — я — неуязвимость и отказ от смерти. я — бог и спаситель рима. — гусь? — не слишком уверенно спрашивает вону. — гусь, — кивает сунён, и вону думает, что быть гусем и наёмным убийцей одновременно вполне возможно, и сунён точно это практикует. в мебельном магазине пахнет матовым лаком для дерева и сахарной пудрой с пончиков, которые продают в вагончике у касс. минхао в кожаном плаще бродит между рядами мебели, изредка останавливаясь у случайных стульев в цветочной обивке или столов с витыми ножками, и мингю приходится напоминать ему о том, что они здесь за шторами. вону, уставший после двух проведённых в университете семинаров, кутается в пальто и кашемировый шарф, греется у батарей и чувствует себя сыном минхао и мингю — хотя вону старше их обоих — которого они взяли с собой в магазин, чтобы не оставлять дома одного, а теперь жалеют. мингю прячется за камерой и пытается незаметно сфотографировать минхао, склонившегося над стопкой одинаковых занавесок, но всё равно получает от него неодобрительный взгляд, и переключается на замёрзшего, уставшего и голодного вону. — мы скоро пойдём домой? — вону садится в кресло, выставленное на продажу, боком, закидывая ноги на подлокотник. — мне ещё к завтрашним семинарам готовиться. — куда ж прёт тебя, птица-тройка? — минхао сравнивает две едва различающиеся между собой оттенком шторы и переводит взгляд на вону, развалившегося в кресле. — скажи, какой цвет тебе нравится больше, mon ami, и мы пойдём домой. — но они одинаковые, — встревает мингю. — нет, — раздражённо отзывается минхао. — это «миндальное искушение», а это «нежное прикосновение». — но они абсолютно одинаковые, — соглашается вону. — как две капли воды. — это вы с мингю как две капли воды — просто необразованные, — огрызается минхао и в итоге выбирает занавески цвета «нежного прикосновения». вону выпрашивает у мингю пончик на кассе, и мингю, молча, покупает второй для минхао, хотя минхао его не съедает, но благодарно кивает и греет об него руки. на улице пахнет ягодным глинтвейном. мингю фотографирует медные фонари и минхао в их свете, пока вону выпускает в воздух мутные облачка пара и гадает, как в понедельник в бельгии могло быть лето на кипре, а во вторник — уже зима в чехии. — мингю, хватит, — минхао выставляет ладонь перед объективом его камеры и хмурится. — люди обычно платят за то, чтобы меня сфотографировать. — люди обычно платят за то, чтобы я их сфотографировал, — обижается мингю, но камеру отводит. мингю фотографирует всех и всё вокруг себя: ясени в городском парке, почищенный имбирь на разделочном столе на кухне вону, кольца из бисера на пальцах сунёна, плакаты в подземных переходах и минхао — снимать минхао мингю любит больше, чем оранжевые закаты в гентском порту, разводы бензина в лужах на асфальте и плёночную камеру. минхао правда хочется любоваться. он умеет привлекать к себе внимание, ничего особенного при этом не делая: он пахнет миндалём и касторовым маслом, смеётся, прикрывая рот обветренной рукой в дорогих затёртых кольцах, и грациозно обматывает шёлковые шарфы вокруг шеи — но мингю, помимо всего интеллигентного и изящного, видит в минхао что-то, чего никто больше не видит. он фотографирует минхао, стоящего у раковины на кухне и чистящего помидоры для греческого салата; уставшего, лежащего на диване, свесив руки на пол; смывающего блёстки с век в ванной; в клетчатых пижамных штанах, с растрёпанными волосами и пятном зубной пасты на растянутой футболке. — у меня новый проект, на самом деле, поэтому я и фотографирую, — минхао вскидывает бровь. — я снимаю ночной гент, а потом перерисовываю фотографии на грунтованный чёрным холст, сохраняя все рамки фотографии. — зачем? — минхао протягивает свой пончик замёрзшему вону. — можно же сразу рисовать без всех этих надругательств над живописью. — так в этом-то и суть, — мингю снова прячется за камерой и фотографирует подсвеченные жёлтым шпили соборов. — это не живопись — это постживопись, то есть картина, написанная поверх нескольких слоев сформировавшегося у человека культурного кода: бельгийский импрессионизм, модернизм, постмодернизм. и я тоже не человек уже, из-за культурного кода, национальности и смешанного опыта — я постчеловек. — постчеловек, — задумчиво повторяет минхао и смотрит на редко рассыпанные и затянутые мутной облачной дымкой звёзды над головой. — что ж, в таком случае, все мы здесь постлюди. а джун — метачеловек. вону поднимается в свою маленькую квартиру на шестом этаже пешком. лифт в доме сломался ещё в сентябре, и никто не спешит его чинить, хотя соседи вону уже несколько раз писали жалобу в районное управление. на лестничной клетке мигает оранжевая электрическая лампочка. вону роется в карманах пальто в поисках ключей и стягивает с шеи шарф. джун сидит на верхней ступеньке лестницы, прямо у квартиры вону, и довольно улыбается. — ты меня преследуешь? — сценарий повторяется, актёры меняются местами. джун поднимается с бетонных ступеней и делает шаг в сторону, чтобы вону мог открыть дверь. от него всё ещё пахнет апельсиновой цедрой, немного сигаретным дымом, он в длинном пальто камуфляжного цвета, в катышках, с целлофановым пакетом в руках. — откуда у тебя мой адрес? — хао сказал, — джун смахивает русые пряди со лба пальцами. вону замечает ровный слой розового лака на его мизинце и попадает ключом в замочную скважину только с четвёртого раза. — я принёс тебе свитер. — не стоило, — вону прячет дрожащие руки в карманах пальто. — зайдёшь? они пьют зелёный чай с жасмином на узкой, пахнущей лакричным гелем для душа кухне, и джун настаивает на том, чтобы вону померил свитер. он жёлтый, крупной вязки, с рукавами, которые приходится закатывать. вону надевает его поверх неглаженной футболки и старается не обращать внимание на то, как довольно джун смотрит на его шею. — у одного моего румынского знакомого был похожий свитер, только красный, — рассказывает джун. — он мне так понравился, что я решил, что у меня должен быть такой же, только шафрановый. тебе он, кстати, идёт больше, чем мне. — ты был в румынии? — вону старается взъерошить прилизанные воротником свитера волосы. — я много где был, — уклончиво отвечает джун и делает глоток чая из кружки. — тебе нравится? вону выходит в коридор, чтобы взглянуть на себя в зеркало. — я одет как дешёвая пародия на джонни марра, — резюмирует он, когда возвращается за стол. — зато не как буржуй, — жмёт плечами джун. — я так понимаю, что быть одетым как буржуй — большее из всех человеческих зол? — нет, — джун зачёрпывает горсть изюма из вазочки, из которой сунён воровал его прошлым вечером. — большее из всех зол — это работать по профессии, — вону смотрит вопросительно. — я считаю, что человек не в праве утверждать, что дело — дело всей его жизни, пока он не попробовал как минимум три другие профессии. как можно утверждать, что ты хорош в чём-то, если ты не сравнивал работу с другой возможной и выполнимой? я приемлю вариант, когда ты работаешь по профессии после того, как попробовал ещё две другие и понял, что ни в одной из них не можешь преуспеть настолько, насколько преуспел в первой. но, если ты всю жизнь занимаешься одним и тем же делом и говоришь, что тебе повезло угадать с профессией — ты ханжа. сколько людей в нашем обществе были бы счастливее, если бы не боялись тратить время на то, чтобы пробовать себя в разных сферах. среди нас было бы намного больше профессионалов. — но я работаю по профессии, — неуверенно напоминает вону. — я тоже ханжа? — нет. на тебя это не распространяется, — джун улыбается одним уголком губ. — у тебя симпатичная мордашка. — прекрасная комбинация лукизма и фаворитизма, mijn vriend, — хмыкает вону, и джун имитирует реверанс, не вставая со стула. — мне льстит. они целуются в коридоре, когда вону провожает джуна на лестничную клетку. вону всё ещё в его шафрановом свитере, пахнущем цитрусами, сигаретами и хозяйственным мылом, подставляет ладонь под его губы, когда джун тянется к его шее, потому что носить водолазки ещё неделю не хочется. джун смеётся и оставляет поцелуй у вону на виске, и вону почему-то думает о том, что джун — метачеловек: осцилляция между противоположностями, только вону ещё не понял, какими. — я могу оставить тебе свой номер, но, думаю, ты и без него сможешь меня найти, — шепчет джун и накидывает на плечи пальто в катышках. — не мёрзни, ладно? эта неделя должна быть морозной. вону кивает. джун зачем-то запускает пальцы в его волосы и взъерошивает рассыпающиеся по об лбу вьющиеся пряди. вону прячет ладони в карманах брюк. руки джуна хотят совершать подвиги. руки вону дрожат.