никогда, редко, иногда, всегда

вону просыпается чуть раньше будильника и долго смотрит на бледные тени от качающихся на ветру ветвей дуба на потолке спальни. джун спит на самом краю кровати, обняв подушку и едва накрывшись одеялом, в футболке, которую прошлым вечером нашёл у вону в шкафу, когда вону попросил его переодеться. редкие дубовые листья — жёлтые на улице и серые в отражении на потолке — дрожат. вону закрывает лицо ладонями. джун остаётся на ночь. вону находит нераспечатанную щётку, купленную на случай, если сунён или мингю решат у него переночевать, и даёт её джуну. они чистят зубы жгущей дёсны зубной пастой в узкой ванной, смотрят друг на друга в отражении испачканного разводами воды зеркала над раковиной, а потом целуются — это тоже жжёт дёсны. вону всё ещё дрожит. джун переплетает их пальцы. вону думает, что у них что-то будет, но, когда они забираются под одеяло, джун только обнимает вону за талию и шепчет что-то о том, что ему нужно спать, чтобы избавиться от головной боли. вону зарывается в его спутанные русые волосы пальцами и шепчет, что не может заснуть, и они играют в слова на корейском, голландском, немецком и французском одновременно, пока вону не проваливается в сон как в болото, дурманящее душистыми травами, заросшее кувшинками, обволакивающее, как тёплые руки. от джуна пахнет кондиционером для белья, с которым вону стирал свою футболку, дождём, который стучит за окном, и яблочным пирогом. сквозь сон вону думает о том, что ему совсем нечего будет предложить джуну в качестве завтрака утром, и чувствует, как джун случайно задирает край его футболки локтем. вону выбирается из постели и ищет очки на тумбочке. он не поставил телефон на зарядку прошлым вечером, и на нём осталось чуть меньше сорока процентов. джун ворочается на краю кровати, и вону тянется, чтобы поправить одеяло на его плечах. джун неожиданно цепляется за его запястье и подносит его холодную руку к своим губам. вону садится на край кровати рядом с ним. — ты работаешь сегодня? — джун качает головой, не открывая глаз, и продолжает держать руку вону в своей. — спи, пожалуйста, ладно? я оставлю тебе ключи. я работаю до трёх. можешь встретить меня у университета или просто занести ключи в учебный офис. мне их передадут. — я тебя встречу, — голос джуна осипший после сна. он открывает глаза и смаргивает с них влагу. вону не хочет его оставлять — не сейчас, когда футболка оголяет его ключицы, а на щеке виден след от подушки. вону наклоняется, чтобы оставить поцелуй у него на лбу, но джун запрокидывает голову и коротко целует вону в губы. — удачи в университете, — вону смущается, кивает, собирается подняться на ноги, но джун не отпускает рукав небесно-голубого джемпера, в котором вону заснул прошлым вечером. — который час? вону тянется к прикроватной тумбочке, чтобы посмотреть время на экране телефона. — пятнадцать минут седьмого. — не торопись, — джун прикрывает глаза. — как ты себя чувствуешь? — хорошо, — губ вону касается тень улыбки — он врёт: ему тревожно; он хочет спать и чувствовать пальцы джуна на своей коже. — хорошо, — он шумно выдыхает, отпускает руку вону и подтягивает к себе колени под одеялом. вону стоит посреди комнаты несколько мгновений. просто смотрит: у джуна отрастают корни натуральных чёрных волос; у него есть родинки на позвонках; потрескавшийся розовый лак на мизинце; еле заметный шрам на плече; спутанные волосы у висков — вону думает, что совсем его не знает. не знает, какой у него любимый цвет. не знает ничего о его семье и о городе, в котором он родился, — в каком городе он родился? он знает его друзей — минхао и ещё нескольких — тех, что постоянно спрашивают у вону, релевантна ли поэзия карла филлипса в контексте литературного фона двадцать первого века, но вону не знает английский язык настолько хорошо, чтобы его поэзию понимать. вону не знает, как минхао и джун познакомились. не знает его полного имени — джунхуэй? как правильно произносить его по-китайски? как сказать «я люблю тебя» по-китайски? как сказать «расскажи о себе» по-китайски? так, чтобы это звучало нежно. чтобы джун услышал, что вону правда хочет знать. — оденься теплее, — джун не открывает глаза. вону не до конца уверен, знает ли он о том, что вону на него смотрит. — там должно быть ветрено. там правда ветрено. вону выходит на улицу и останавливается на тротуаре, чтобы посмотреть на окно шестого этажа. дубовые листья перекатываются по асфальту. вону вдруг думает, что понимает стихотворения карла филлипса. — all i can think is things that are stupid, like he loves me he loves me not? i don’t think so, — подруга мингю читает его стихи на поэтическом вечере в две тысячи пятнадцатом, и уже тогда это кажется вону неправильным — девушка читает то, что написано мужчиной мужчине. но он пьян и готов читать стихи, написанные женщиной женщине, если кто-то попросит. — no more than, some mornings, waking to your hands around me, and remembering these are the fingers, the hands i’ve over and over given myself to, i can stop myself from wondering does that mean they’re the same i’ll grow old with. ветер взъерошивает его волосы. вону думает о том, что, чем бы это ни было, — кем бы джун ни был в его жизни — это придётся прекратить, если они не поговорят. джун встречает его возле университета после трёх, как и обещал, в твидовом пальто, не застёгнутом ни на одну пуговицу. во дворе перед зданием курят студенты, и джун курит тоже, и вону принял бы его за студента, если бы не знал. он протягивает вону ключи, улыбается, скользит по нему взглядом и кусает мятый фильтр сигареты. он курит что-то ментоловое — что совсем не хочется целовать, но вону всё равно хочет. по аллее мимо них пробегает первокурсница с охапкой оранжевых и малиново-красных кленовых листьев в руках. — до свидания, герр чон. джун насмешливо вскидывает бровь, но ничего не говорит, хотя хочет, и только берёт вону под руку. они бредут в сторону центральных ворот, отделяющих территорию кампуса от проспекта, и вону гадает, что думают о нём студенты, — но они на него даже не смотрят. вону прячет ключи в карман пальто. джун кидает недокуренную сигарету себе под ноги, придавливая её к асфальту носком ботинка. — долго меня ждал? — вону отпускает руку джуна и останавливается, чтобы поднять особенно красивый опавший лист с земли. — совсем нет, — джун качает головой и оборачивается на здание университета. — достаточно для того, чтобы я успел потушить несколько сигарет о стены этого старичка. вону усмехается. джун уходит чуть вперёд по аллее и смотрит на небо, затянутое пеленой облаков. вону держит кленовый лист в руке, как свечу, догоняет джуна, оборачивается, чтобы убедиться в том, что студенты остались у крыльца университета, тянет джуна на себя за локоть и целует — на вкус он как ментоловые сигареты, которые вону курил на первом курсе на пару с минхао, который почему-то решил, что никотин поможет ему потерять вес — ещё больше. джун быстро отстраняется и смотрит вопросительно. — всё в порядке? — вону кивает. — прости, это было неожиданно, — взгляд джуна смягчается, и он снова цепляется за руку вону пальцами. — ты голоден? — вону снова кивает. джун кутается в пальто. — я знаю одно приятное место здесь недалеко. там подают вкуснейший томатный суп. вону почему-то думает о том, что джун понравился бы его маме — маме, которой вону не звонил уже где-то около месяца. — почему ты не закончил университет? — вону кажется, что это «академический» синдром туретта или что-то в этом роде. он не в силах это контролировать. — я не говорю о том, почему ты отчислился, — добавляет он. — я знаю, почему. почему ты не доучился? ты бы мог получить диплом. — диплом имеет значение? — тихо спрашивает джун. — когда это касается тебя — нет, — вону смотрит на него из-под вьющейся чёлки. развеваемые ветром пряди колют веки. — но у тебя разве нет потребности в том, чтобы завершать дела? доводить их до конечной точки, чтобы получить удовлетворение. — оставить всё тоже может быть конечной точкой, вону, — серьёзно отвечает джун. — некоторым делам просто не суждено быть завершёнными. смотри на это как на «портрет марии мунк» климта. — он был бы красивее, если бы был закончен, — отзывается вону. — но он не закончен, — перебивает его джун. уголки его губ медленно ползут вверх. — и тебе придётся любоваться им таким. они выходят с территории кампуса. ветер сдувает русую чёлку со лба джуна. он щурится, когда смотрит на указатель на перекрёстке. — я тебя не понимаю, — честно признаётся вону. — тебе бы не составило особого труда закончить университет. — составило бы, — они перебегают на противоположную сторону улицы по пешеходному переходу, держась за руки. подол пальто вону раздувается на ветру. — я не был лучшим на потоке. я даже лучшим в группе не был. я молчал на семинарах, потому что мне было скучно, и не был слишком вовлечён в процесс, — он останавливается, чтобы поправить кашемировый шарф на шее вону. — я просто не подхожу для академической среды. так бывает. в этом нет ничего страшного. — я и не говорю, что это страшно, — вону вздрагивает, когда пальцы джуна касаются его кожи. — но ты звучишь так, словно думаешь, что это страшно, — возражает джун. его ладонь ложится вону на затылок, и он взъерошивает его волосы. вону хочется встать перед ним на колени, прямо на асфальте. — чувство удовлетворения приходит не из-за завершённости или развязки, а из-за тех эмоций, которые тебя заставил испытывать процесс. я чувствую себя удовлетворённым, потому что я прекратил делать то, что не приносило мне удовлетворения, — вону слабо качает головой. он его не понимает. — я тоже тебя не понимаю, вону, — он улыбается. его пальцы всё ещё перебирают его тёмные волосы, и вону чувствует себя маленьким, худым, сломанным, больным, тающим на глазах — на горящих глазах джуна — цвет махагона после дождя. — мы разные, но мы об одном. он выпутывает руку из чужих волос и прячет её в карман твидового пальто. вону прикрывает глаза и чувствует, как пусто становится у него в голове. они молчат, пока не доходят до места, о котором говорил джун, — маленькое кафе, в котором горят розово-жёлтые лампы и играет дюк эллингтон. томатный суп правда оказывается вкусным. джун почему-то начинает говорить о каком-то их общем с сунёном знакомом, который снимает кино в кортрейке. вону его слушает, но почти не слышит, о чём он говорит, — теряется в его голосе как в покрытом предрассветным туманом лесу, спотыкается о вывороченные из земли корни кедров и промокает насквозь из-за конденсированной в воздухе влаги. вону зарабатывает больше джуна — они оба это знают — но джун всё равно настаивает на том, что заплатит. вону чувствует вину, но позволяет ему оплатить счёт. ему кажется, что джун флиртует с официанткой — или это просто особая манера вести себя вежливо — но он молчит, а потом, когда они надевают пальто у выхода, джун зачем-то вону подмигивает, и вону вдруг думает, что иногда чувства лучше всего убивать, когда они находятся на стадии зародыша. джун провожает вону до подъезда. они останавливаются на тротуаре и долго смотрят друг другу в глаза. джун слишком выразительный — он улыбается так, что его улыбку не спутать с ухмылкой; вскидывает брови так, что кроме вопроса в этом движении ничего не увидишь; поджимает губы так, что это точно не грусть и обида, а раздражённость, — но в каждом его выразительном действии — в каждом выражении — несколько слоёв понимания, и вону даже первый, поверхностный, не может для себя разгадать. джун желает ему хорошего дня, и они расходятся. когда вону возвращается в свою квартиру, то видит, что джун застелил кровать и помыл посуду с прошлого вечера. в стакане на полке над раковиной в ванной стоит вторая щётка, и вону приходится закусить внутреннюю сторону щеки до крови, чтобы не заплакать или не закричать — он не знает, почему. в воскресенье к вону приходит непривычно немногословный мингю, ложится на кровать, пока вону сидит на краю письменного стола, смотрит в потолок и молчит. вону натягивает рукава небесно-голубого джемпера на замёрзшие пальцы. — это мой? — отрешённо спрашивает мингю. — да, — вону подтягивает к себе колени. в квартире холодно, и вону пришлось вытащить на кухню инфракрасный обогреватель. — вернуть? — нет, — мингю приподнимается на локтях. — оставь себе, — его взгляд кажется расплывчатым. он смотрит сквозь вону. — ты идёшь к алисе сегодня? — а что у неё? — вону довольно смутно помнит своих университетских знакомых, но продолжает поддерживать с ними связь из-за минхао и мингю. если бы он встретил на улице кого-то из тех людей, на чьи вечеринки они его с периодичностью раз в две недели водят, то вряд ли бы их узнал. — она обручилась со своим парнем на этой неделе, — мингю наконец фокусирует взгляд на вону и медленно моргает. он в красном шерстяном свитере, который минхао подарил ему на прошлое рождество вместе с набором масляной пастели. — хотела отпраздновать в компании друзей. она живёт где-то недалеко, кажется, в стропе, ближе к музею изящных искусств. минхао страсть как хочет посмотреть на её жениха. вону хмыкает что-то нечленораздельное, вспоминает о всех тех эссе по истории голландской литературы двадцатого века, которые ему нужно проверить к понедельнику, и качает головой. — не думаю, что смогу пойти. — у вас планы с джун-хёном? он тоже сказал, что не пойдёт. — с джун-хёном? — вону вопросительно вскидывает бровь. — ты никогда не звал меня и сунёна хёнами, а джун даже не этнический кореец. — это неважно, — бормочет мингю. — я его боюсь. вону думает о взгляде джуна без напускного безразличия, заинтересованном, блестящем в темноте огнями светлячков в густом дремучем лесу, почти животном — страшном; о его смехе, который взрывает как динамит у ног; о его сильных руках, которые заботливо поправляют шарф на шее вону и могут задушить его без особого труда; о его улыбке, на которую отвлекаешься и теряешь управление; о его коже, прожигающей кожу вону одним лишь случайным прикосновением, — и это страшно. — я тоже, — одними губами шепчет вону. — его боюсь. — как можно бояться человека, который перемяукивается с кошками на улице? — сунён заглядывает в спальню с кухни, и вону вздрагивает. — однажды мы ходили в бар, в котором была кошка, и джун провёл всю ночь, разговаривая с ней. это не помешало ему подцепить какого-то парня в туалете позже, конечно, но всё же. — откуда ты здесь каждый раз появляешься? — устало спрашивает вону. сунён держит в руках тарелку с рисом, который остался недоеденным с вечера пятницы. — я зашёл вместе с мингю, — оправдывается сунён, отправляет ложку риса в рот и хмурится. — он со сливочным маслом, что ли? — сунён зашёл вместе со мной, — подтверждает мингю, и сунён, удовлетворённый, пропадает на кухне. вону проводит ладонью по лицу. — вы с джун-хёном встречаетесь? — прекрати звать его хёном. — он тебе тоже хён, кстати. — прекрати. — хорошо, — мингю принимает вертикальное положение и опускает ноги на холодный паркетный пол. — вы с джуном встречаетесь? — нет. — почему? — потому что, — вону замолкает на мгновение. — я не знаю, — он закусывает губу. — я его не знаю. вону не знает, какую музыку он слушает и слушает ли вообще. есть ли у него братья и сёстры. какой последний фильм он видел в кино. какой чай — его любимый. ломал ли он себе кости когда-нибудь. при каких обстоятельствах он выучил корейский. как звучит его голос, когда он говорит по-китайски. как звали того парня, которого он «подцепил» в туалете бара, в котором была кошка. они встречались? джун вообще с кем-то встречается? — знаешь, мы никогда не говорили о том, что ты гей, — говорит мингю и поправляет ворот шерстяного свитера пальцами в кольцах из бисера. — мы должны были? — вскидывает бровь вону. — я не знаю, — мингю качает головой. — я не знаю. я просто думаю об этом. обо всём, — он проводит ладонью по аккуратно уложенным тёмным волосам. — я думаю о том, как всё становится сложнее и сложнее с каждым днём. они никогда не говорили о сексуальности в кругу друзей. вону просто знал: он видел минхао и сунёна с женщинами и мужчинами, и с женщинами и мужчинами одновременно; мингю он видел только с минхао, однажды, ещё в две тысячи семнадцатом году, когда они слушали французское инди на кассетах, которые сунён нашёл на ярмарке в остбурге, — тогда мингю почему-то сидел перед минхао на коленях и позволял ему зарываться пальцами в его волосы, оттягивать их в стороны и смеяться, так, словно это шутка. вону подумал, что они будут вместе, тогда, но они никогда не говорили об этом после. квир-любовь и квир-дружба — квир-дружба особенно, потому что её в жизни вону было больше, чем квир-любви — хрупкая и шаткая, как драгоценная ваза, которая стояла на подоконнике в квартире минхао, в которой он жил до того, как стал жить с джуном. вону пугает и будоражит интимность того, что так легко разрушается случайным прикосновением, поцелуем или взглядом. вону знает, что у минхао и мингю что-то было — он уверен, что у половины его знакомых было что-то с минхао, — но это минхао, а это мингю, сидящий перед вону на кровати, боящийся уронить драгоценную фарфоровую вазу на паркет и разбить её вдребезги. ваза в предыдущей квартире минхао, кстати, всё равно разбилась — минхао случайно столкнул её с подоконника рукой, когда ссорился с одним из своих бывших. — минхао говорил тебе, что хочет уехать в орлеан в декабре? — мингю сжимает край свитера до побеления костяшек. — ему предлагают работу. — не говорил, — вону медленно качает головой. мингю шумно вдыхает холодной, пахнущий лакричным гелем для душа воздух через нос. — ты не хочешь, чтобы он уезжал? — конечно, он не хочет. вону знает, что он не хочет. минхао уже уезжал во францию несколько раз за последние пять лет, и каждый раз это было невыносимо для вону и сунёна — но особенно невыносимо это было для мингю. нет человека страшнее и больнее того, кто любит кого-то безответно. и, если мингю не говорит об этом и не показывает этого, когда минхао рядом, каждый день, каждый час, каждую минуту, то, когда его нет рядом, мингю превращается в разбитую кашу из крови, кожи и костей на асфальте, и вону и сунёну приходится его от него отскребать. — почему бы тебе с ним не поговорить? — я не ты, — хмыкает мингю. — мы с ним не разговариваем по душам, как это бывает у вас. — ну, об орлеане он сказал тебе раньше, чем мне, — замечает вону. мингю неопределённо жмёт плечами и переводит взгляд на обои в вертикальную полоску. — ты ревнуешь, в таком случае? — нет, вону, нет, — мингю снова смотрит на него сосредоточенным взглядом и качает головой. — он не принадлежит мне. он не принадлежит тебе, — он убирает тёмные пряди с лица длинными пальцами. — он вообще никому не принадлежит, — вону думает, что джун тоже никому не принадлежит, и это пугает. вону знает, что это неправильно, но во всех отношениях — во всех пародиях на отношения — которые у него были, вону всегда получал удовольствие от того, чтобы сказать, что это его человек. «мой». «моя». притянуть его к себе, когда на вас смотрят. перекинуть руку через её плечо, чтобы все видели, что она с ним. вону гадает, каково это, держать джуна за руку, когда все взгляды обращены к ним. каково это, говорить, что он — его. «мой». — вону, — вону вздрагивает. — мы друзья? — да, — он облизывает потрескавшиеся обветренные губы. — а ты и минхао? — друзья. — а я и минхао? — тоже, — вону запинается. — наверное. — а ты и джун? — вону сводит брови и качает головой. он не смог бы назвать это дружбой. дружеские отношения подразумевают под собой ряд правил, которые вону и джун на постоянной основе нарушают. романтическими отношениями назвать то, что у них происходит, вону тоже не смог бы, потому что романтические отношения включают в себя любовь, а вону понятия не имеет, что это такое. он почему-то думает, что встречаться с джуном по-настоящему было бы невыносимо, если джун позволил себе переспать с человеком, которого впервые встретил на вечеринке в честь новоселья, в комнате, в которую только въехал, на кровати, на которой спал один раз от силы. во-первых, у джуна совсем нет вкуса, потому что из всего того разнообразия красивых людей, друзей-моделей и друзей-дизайнеров минхао, он выбрал вону и его дрожащие руки. во-вторых, у джуна совершенно нет никаких моральных установок, что, конечно, при данном раскладе вону очень даже на руку — на ту самую дрожащую и холодную, сжимающую простыни между пальцами и едва двигающуюся от анемии — но должны же быть у этого хоть какие-то рамки приличия. размышляя об этом, вону кажется, что он не из тех людей, которым легко начать чувствовать себя одинокими. ему было спокойно до того, как он встретил джуна, но ему вряд ли будет спокойно, если джун из его жизни исчезнет, а он обязательно это сделает однажды. — почему всё должно быть таким сложным? — что «всё»? — спрашивает вону. — жизнь, — мингю поджимает губы. — с каждым днём мне всё сложнее и сложнее быть человеком и быть живым одновременно. за окном шелестит листва, шумят моторы проезжающих мимо автомобилей, вода разбивается о промёрзшие берега — мир дышит, стонет, шепчет и говорит на языке, который ни вону, ни мингю не понимают. — сунён, — зовёт вону, и сунён появляется в комнате всё с той же тарелкой риса со сливочным маслом в руках. — почему жизнь должна быть такой сложной? — а жизнь разве сложная? — он смотрит на мингю и вскидывает бровь. — это из-за минхао, да? — мингю молчит. сунён переводит взгляд на вону, и вону кивает. сунён вздыхает и смотрит на мингю из-под сведённых у переносицы бровей. — отношения должны быть пятьдесят на пятьдесят, мингю, — мингю морщится. вону соскальзывает с края письменного стола и чувствует холод паркетного пола даже сквозь ткань шерстяных носков. — тебя съедает внутренняя гомофобия и токсичная маскулинность, а он не прочь провести остаток своей жизни в антверпене вместе с тобой. — я ни разу не был в антверпене, — сообщает мингю. — оно и видно, mijn beste, — вздыхает сунён и садится на край кровати рядом с ним. — оно и видно, — он отправляет в рот ещё одну ложку риса. — а, если серьёзно, тебе просто надо напиться, мингю. обычно это решает все проблемы. — это никогда не решает проблемы, — замечает вону. — вот поэтому ты скучный и одинокий, — фыркает сунён и указывает на вону обратной стороной ложки. — всё что угодно можно решить персиковым шнапсом и жертвоприношением древним богам. — выметайтесь из моего дома, — на выдохе произносит вону, — оба. его телефон вибрирует в без десяти минут восемь, когда он сидит за письменным столом в спальне и заканчивает проверку шестнадцатого эссе по истории голландской литературы двадцатого века. вону надеется, что это сунён или мингю, которые наконец соизволили вспомнить о том, что обещали написать вону, когда доберутся до дома или до вечеринки алисы, когда уходили, предварительно съев весь рис, который был в холодильнике вону. телефон вибрирует во второй и в третий раз. вону откладывает лист с эссе на подоконник. «хао дал мне твой номер». вону улыбается. «мне скучно». вону закусывает щёку изнутри. «он ушёл на вечеринку к какой-то вашей университетской подруге, и теперь мне некого доставать». «мингю сказал, что у тебя были планы» «нет никаких планов, я просто не хотел идти. а, вообще, не идти на вечеринку к кому-то, кого я не знаю, — это тоже своего рода план на вечер». вону закусывает губу, чтобы не улыбнуться шире. «я просто собирался лежать и смотреть китайские драмы, пока у меня не заболят глаза, но это оказалось слишком скучным времяпрепровождением». «позвонить тебе?» «да». с губ вону срывается смешок. «пожалуйста» — джун добавляет непростительное количество эмодзи в конце сообщений. вону считает это странным, но милым. он звонит ему, даже не успев добавить номер в список контактов. — привет. — привет, — голос джуна из динамиков звучит так же хорошо, как если бы он сидел за письменным столом рядом с вону. если бы он сидел рядом — только от одной мысли об этом вону начинает задыхаться. — я не отвлекаю тебя? — нет, — вону смотрит на стопку эссе, которые ему ещё только предстоит проверить, и качает головой. — нисколько. — хорошо, — джун на другой стороне провода вздыхает. — ты знаешь, что хао собирается в орлеан в декабре? — да. — я не смогу тянуть эту квартиру один, — он молчит несколько минут. — я точно тебя не отвлекаю? — точно, — вону зажимает телефон между щекой и плечом и встаёт из-за стола, чтобы отнести грязные кружки из-под чая на кухню. — ты хочешь поговорить об этом? — о квартире? — уточняет джун. — нет. всё в порядке. мне просто нужно было озвучить беспокойство. на самом деле, я хотел спросить, — он меняет положение. вону слышит шуршание его одежды и размеренное дыхание. вону нравится представлять, что джун лежит на кровати в своей спальне в свете янтарных ламп. — почему именно теория и история литературы? они говорят до половины десятого. вону не проверяет ни одного эссе, но сидит за письменным столом, забравшись в кресло с ногами, рассказывает, как поступил на факультет философии и искусств, и спрашивает джуна, как правильно произносить его полное имя. 文俊辉. вону перекатывает имя на языке, как карамель, жжёный сахар, и, даже не видя джуна, знает, что он улыбается. джун рассказывает ему о том, где родился, — в шэньчжэне, в провинции гуандун. у него есть младший брат. ему четырнадцать. когда они прощаются, вону сжимает телефон так сильно, что у него начинает болеть запястье. — спокойной ночи, — джун улыбается — вону уверен, что он улыбается. — спокойной ночи, — повторяет вону, прикрывает глаза и гадает, каково это, сказать джуну «я люблю тебя». он произносит слова одними губами, но джун всё равно слышит. — ты сказал что-то? тут, кажется, плохая связь. — нет, — вону тушуется. — я ничего не говорил. добрых снов. в понедельник вону задерживается в университете почти до девяти часов вечера. он сидит в учебном офисе один, перебирает бумаги профессора беркенбоша и думает о том, как полезно было бы начать практиковать здоровый восьмичасовой сон, когда в аудиторию заглядывает херфст. вону поднимает глаза. — герр чон, — она бесшумно прикрывает за собой дверь. на болезненно бледной коже тёмные круги под её глазами кажутся особенно тёмными. — я почему-то так и подумала, что найду вас здесь, — она стоит посреди аудитории, в безразмерном свитере поверх цветочного платья, и нервно играет с его подолом, выдёргивая из него тёмные зелёные нитки. — я могу сесть? вону поспешно кивает. она выдвигает стул из-за письменного стола и робко садится на его край. — всё в порядке, херфст? — вону смотрит внимательно и серьёзно. её взгляд направлен на сложенные на коленях руки. она молчит и коротко качает головой. — ты хотела поговорить? — она поднимает глаза и кивает. вону повторяет её движение. — ты можешь говорить, херфст. на вечерней улице темно и мокро из-за непрекращающегося с самого утра ливня. по оконной раме ползают расплывчатые лиловые тени. — извините, что во всё это вас впутываю, герр чон, — она говорит тихо и снова смотрит на свои подрагивающие руки. — вы единственный взрослый человек, к которому я могу обратиться за помощью здесь, — вону кивает. херфст делает глубокий вдох. — дело в том, что, — она смотрит на вону и часто моргает. её глаза блестят в неестественном белом освещении учебного офиса. — я беременна, — она произносит слова одними губами. брови вону медленно ползут куда-то под вьющуюся тёмную чёлку. — я знаю, что это, может, неправильно по многим причинам, но, — она запинается. — мне нужно съездить в синт-ливенс-хаутем в воскресенье, чтобы, — она закрывает лицо ладонями. — чтобы сделать аборт. но я не могу ехать туда одна. я не хочу говорить подругам, — её голос звучит приглушённо. — я не хочу, чтобы они волновались за меня. я не хочу, чтобы они знали. но я боюсь, что буду не в состоянии вернуться в гент без чьей-то помощи после процедуры, — она убирает руки от лица и смотрит на вону жалостливо. — вы не могли бы мне помочь? я вам доверяю, — херфст прикусывает губу, чтобы справиться с тревогой или чтобы не заплакать. — извините, — она шумно сглатывает. — я знаю, что до синт-ливенс ходит автобус. я заплачу за ваш билет. от вас ничего не требуется, просто, — она заправляет тонкие льняные волосы за уши. — просто побудьте со мной, пожалуйста. вону вздыхает. губы херфст превращаются в тонкую напряжённую линию. вону снимает очки, откладывает их на стопку несортированных бумаг на письменном столе и устало проводит ладонью по лицу. — у меня есть права, — говорит он тихо. — междугородние автобусы редко ходят, — херфст коротко кивает. в её взгляде, за пеленой сверкающих слёз и чего-то горького, как полынь, читается благодарность. её руки всё ещё сжимают ткань цветочной юбки. вону хочет спросить, кто отец, но догадывается, что это не имеет значения, иначе бы херфст ехала в синт-ливенс-хаутем вместе с ним. — в воскресенье? — она снова кивает. — если это безотлагательно, то мы можем не ждать неделю. я могу попросить профессора дать мне выходной завтра или в среду. — нет, нет, — херфст качает головой и отпускает ткань платья. юбка так и остаётся мятой. — я звонила в клинику вчера, говорила с врачом. воскресенье — лучший вариант. — тебе не нужна помощь с деньгами? — вону нервничает — сам не знает, почему — и мнёт рукав пиджака. — если тебе не хватает, я могу помочь. — это не ваша проблема, герр чон, — обрывает его херфст. — я взяла часть тех денег, которые откладывала на переезд, — она выглядит уставшей — ещё более уставшей, чем вону. вону хочет попросить её вернуться в общежития, лечь спать и не переживать из-за этого больше: из-за синт-ливенс-хаутем, из-за денег и титанов, которых нужно убивать, — но это невозможно. — всё в порядке. — ты поэтому не переехала? — вполголоса спрашивает вону. она кивает. вону прикрывает глаза и шумно выдыхает. — мне жаль. он знает, что ей жаль тоже. в голове пусто, как в комнате, когда джун ушёл, аккуратно застелив кровать и помыв посуду с вечера пятницы. посреди комнаты сидит мингю, маленький, в красном рождественском свитере. он спрашивает: «почему жизнь должна быть такой сложной?»