никогда, редко, иногда, всегда

— мне нужна машина, — вону приходит к минхао и джуну вечером вторника, удивляется незапертой двери, сбрасывает мокрое пальто в коридоре, заходит на кухню и находит там мингю, сидящего в кресле у стены в цветочных обоях, и джуна и минхао, режущих тыкву на оранжевые кубики на кухонном столе. в квартире пахнет дрожжами и сливками. джун в мятой футболке, испачканной чем-то карамельным, сбрасывает тыкву в кастрюлю. рукава рубашки минхао закатаны до локтей. — mon cher, похоже на то, что у кого-то из нас есть машина? — он переводит взгляд с разделочной доски на вону. — воспользуйся каршерингом, — он в фартуке, надавливает на тупую сторону кухонного ножа ладонью, чтобы разрезать кусок тыквы. на его коже остаётся тонкий глубокий след от металла. — зачем тебе? — мне нужно помочь кое-кому, — вону остаётся стоять в дверях и припадает к косяку плечом. — довезти до синт-ливенс-хаутема в воскресенье, — мингю в кресле у стены читает утреннюю газету, закинув ногу на ногу. он снова в красном рождественском свитере. — а что вы делаете? — в саду родителей мингю почему-то выросла тыква, — объясняет минхао, указывая на остатки плода на кухонном столе остриём ножа. — мы печём тыквенный пирог, — джун встречается с вону взглядом, и на его губах расцветает улыбка. — твоя помощь была бы очень кстати, mon chou. ты не мог бы поискать крахмал? он должен быть в буфете. вону послушно заходит на кухню. минхао переставляет керамическую миску с замешенным в ней тестом с подоконника на стол. — вы знаете какие-нибудь места, где можно взять машину в аренду, в таком случае? — вону находит упаковку крахмала на одной из полок. — она всё ещё мне нужна. — у меня есть машина, — сунён заходит на кухню из гостиной. вону, минхао и джун синхронно поворачиваются в его сторону. мингю откладывает газету на подлокотник кресла. — у тебя есть машина? — недоумённо переспрашивает минхао. — ну, да, — сунён ворует тыквенный кубик из кастрюли и отправляет его себе в рот. — я могу одолжить её. — как так вышло, что мы не знали, что у тебя есть машина? — продолжает минхао и откладывает кухонный нож на стол. — ты ни разу на ней не ездил. у тебя есть права? — есть, — сунён падает на табуретку у батареи и закидывает на неё ноги. — я использую её только в особых случаях. она стоит на подземной стоянке недалеко от патерсхола. её нужно оттуда перегнать. — что за марка? — перебивает его минхао и подозрительно щурится. сунён жуёт кусочек тыквы, опускает руку в карман широких вельветовых брюк, достаёт из него автомобильный ключ и кладёт на стол. минхао подцепляет его пальцами, подносит к глазам и шумно выдыхает. — бьюик семидесятого года? ты издеваешься? — откуда у тебя деньги? — спрашивает джун и бьёт сунёна по руке, когда он тянется к кастрюле, чтобы украсть ещё один тыквенный кубик. — где ты работаешь вообще? — он никогда не рассказывает, — отзывается мингю. — может, он иллюстрирует книжки для детей. может, он торгует своим телом. — я не торгую своим телом, — возмущается сунён. — я же не минхао, — джун закашливается от смеха — вону заслушивается его смехом и не замечает, как минхао снова берёт кухонный нож в руки. — но таким телом не грех торговать, — поспешно и напугано добавляет сунён и переводит взгляд на продолжающего смеяться джуна. — а вы, молодой человек, тоже могли бы задуматься о карьере модели, потому что вашим телом грех не торговать тоже. вону думает, что любовь покрывает множество грехов. — я не хочу составлять хао конкуренцию, — смеётся джун и проводит ладонью по русым волосам — антисанитария на кухне. — и мне нравится консультировать людей. если я уйду с работы, весь гент будет плохо одет. — он и так отвратительно одет, — замечает минхао. — а будет ещё хуже, — серьёзно добавляет джун и оборачивается к вону через плечо. — 宝贝, можешь всё-таки дать крахмал, пожалуйста? — 宝贝? — насмешливо переспрашивает минхао, когда вону протягивает джуну упаковку крахмала дрожащими руками. — ну, а в каком месте я не прав? — ведёт плечом джун, скользит по вону оценивающим взглядом и закусывает губу. — вону драгоценный. они едят тыквенный пирог впятером, сидя за столом, который едва умещает за собой троих. минхао переборщил со сливками, и пирог больше похож на тыквенный суп, чем на выпечку, но все боятся говорить об этом вслух. вону случайно касается ноги джуна своей под столом и прикрывает глаза, чтобы не встречаться с его цепким, как стебель вьюнка, взглядом. сунён рассказывает о новой экспериментальной театральной постановке в вондельгеме, на которую они обязаны сходить, потому что там играет его подруга, а минхао скучающе ест салат из пластмассового контейнера. вону всё же встречается с джуном взглядом и слабо ему улыбается. джун улыбается в ответ, и вону забывает, зачем вообще в эту квартиру пришёл. джун вызывается проводить его до дома. сунён обещает, что съездит с вону на стоянку в субботу, и настоятельно рекомендует ему повторить правила дорожного движения. минхао заставляет вону взять с собой кусочек тыквенного пирога в контейнере, и вону не сопротивляется. мингю меланхолично улыбается, когда встречается с вону взглядом, и вону уверен, что он не разговаривал с минхао об орлеане. джун и вону спускаются на вечернюю улицу, и джун прячет ладони в карманах твидового пальто. на его плечи падают редкие крупные капли холодного дождя. вдоль шельды они идут молча. — ты хороший человек, вону, — внезапно говорит джун, когда они доходят до мокрого проспекта, блестящего в свете уличных фонарей. — почему? — потому что тебе не всё равно, — объясняет джун и запрокидывает голову назад, чтобы взглянуть на затянутое тучами небо. окна многоэтажных домов горят янтарно-жёлтым. — тебе не всё равно, и ты умеешь это показать так, чтобы люди поняли, что тебе не всё равно. и это драгоценно, — джун смотрит на вону из-под мокрой чёлки. — давай я вызову тебе такси. они ждут машину на пустой автобусной остановке. с её крыши из прозрачной плотной пластмассы стекают дождевые капли. вону мёрзнет. город монотонно шумит, гудит автомобильными двигателями и звуковыми сигналами светофоров. такси останавливается на жёлтой разметке на асфальте и обдаёт тротуар дождевой водой. джун открывает для вону дверь со стороны пассажирского сидения. — спокойной ночи, 宝贝, — он дотрагивается до его плеча сильными тёплыми пальцами и сжимает через ткань пальто. — напиши хао или мне, когда доберёшься до дома, пожалуйста. они ужинают вместе ещё два раза на неделе: в среду и в четверг. снова у минхао и джуна, снова тыквенным пирогом, который всё никак не кончается и есть который никто уже не может. джун сдаётся и отталкивает от себя тарелку. минхао это замечает, смотрит на пустую тарелку вону и говорит о том, что вону за джуном доест, потому что вону худой и замёрзший, а, значит, ещё один кусок супа-пирога не будет лишним. вону его не хочет и не просит, но набивает рот тыквой вперемешку со сливками и думает о том, что это то, какова на вкус любовь; он ей подавится. джун улыбается ему благодарно и извиняющеся одновременно и сжимает его колено ладонью под столом. сунён притаскивает откуда-то коробку порошкового какао, и они пьют его из пластмассовых стаканов из ikea, потому что все кружки заняты остывшим чаем. джун крадёт у вону поцелуи в неосвещённом коридоре, пока никто не видит, и вону почти опрокидывает подставку для зонтов от неожиданности. джун глупо хихикает и прячет глаза в воротнике футболки. вону почти не видит херфст в университете, но получает от неё электронное письмо о том, во сколько у неё начинается процедура в клинике в воскресенье. в субботу вону и сунён едут в патерсхол, чтобы забрать машину с подземной стоянки. сунён в длинном пушистом пальто из искусственного меха выглядит до нелепого карикатурным в автобусе от стропа. вону усиленно делает вид, что с сунёном не знаком, но тот каждый раз начинает разговор, и у вону нет возможности его избежать. они выходят на тусклую пасмурную улицу, и сунён чихает. — будь здоров, — говорит вону и натягивает выглядывающий из-под рукавов пальто шафрановый свитер, который всё ещё пахнет джуном: апельсиновой цедрой и летом в октябре — на пальцы. — не указывай мне, что делать, — беззлобно отзывается сунён и кидает на вону короткий внимательный взгляд. у сунёна есть способность замечать детали, которые никто не замечает и которым никто не придаёт особого значения. он щурится и шмыгает носом. — это свитер джуна? — вону кивает. они спускаются на стоянку через центральный вход, и сунён вежливо здоровается со стоящими у него охранниками. — вы с ним, — он выуживает телефон из кармана пушистого пальто, чтобы проверить, в какой секции оставил машину. — ну, понимаешь. — не понимаю, — честно признаётся вону. сунён вопросительно вскидывает бровь. вону думает о джуне и его «宝贝», произнесённом так, что на коже распускаются белые шиповники; думает о том, как он специально занимает место у батареи за столом, который едва вмещает за собой троих, но за которым они сидят впятером, для вону; о том, как периодически дотрагивается до ладони вону своей, чтобы проверить, не замёрз ли он; как платит за такси, хотя вону его не просит; как ловко и быстро вспоминает имена, когда мингю и вону обсуждают итальянский литературный неореализм и вону забывает имя автора «повести о бедных влюблённых», беспомощно щёлкает пальцами в воздухе в попытках вспомнить, а джун снисходительно улыбается и одними губами произносит имя васко протелини; как он легко взъерошивает тёмные волосы вону пальцами и гладит его по голове так, словно это ничего не значит; как он переговаривается с минхао на китайском, глядя на вону, надевающего обувь в коридоре; как они переглядываются с противоположных сторон комнаты, и каждый раз, когда их взгляды встречаются, вону жадно глотает воздух ртом, но всё вокруг — вода. — мы, наверное, — вону кажется нелепым и неправильным произносить это вслух, потому что его друзья всё понимают, ведь они его друзья. минхао и мингю всё понимают. сунён случайно выходит в неосвещённый коридор в четверг, видит, как джун целует вону в лоб, и понимает всё тоже. вону шумно сглатывает. — мы, наверное, друзья. — ну, — сунён не верит, но делает вид, что верит, и неопределённо жмёт плечами. — хорошие романы всегда начинаются с дружбы, — вону не слишком уверенно кивает. сунён достаёт ключи от машины из кармана пальто. — плохие романы начинаются с ra ra ah ah ah roma roma ma gaga ooh la la want your bad romance. вону прыскает от смеха, и сунён довольно улыбается. они находят малиновый бьюик в ряду припаркованных автомобилей на этаже, и сунён звенит ключами. вону прислоняется к серой отштукатуренной стене и складывает руки на груди, пока сунён открывает машину. на подземной стоянке пахнет дождём и дорогими сладкими женскими духами: болгарская роза, душистый перец — которыми пользуется сунён. он открывает дверь у водительского сидения и рукой подзывает вону к себе. они садятся в автомобиль. колени вону упираются в бардачок. сунён кладёт ладони на руль и вздыхает. — салон не пачкать, — многозначительно говорит он. — кофе не проливать, соль не просыпать, наркотики не продавать, — он делает паузу. — и не покупать тоже. коробка передач механическая, потому что автоматическая — это дурной тон, — сунён смотрит из-под серьёзно сведённых бровей, и вону зачем-то кивает. — магнитола тут паршивая, но местное радио послушать можно. если ты любишь французский шансон, конечно, — сунён откидывается на спинку водительского сидения. в салоне пахнет пылью, кожзаменителем и ароматизатором с экстрактом ванили. — в общем-то, это всё, что я хотел сказать. в бардачке, кстати, есть пара кассет. можешь пользоваться. они сидят в салоне бьюика в тишине. на стоянке пусто: вокруг только блестящие ряды автомобилей и бетонные стены. вону держит дрожащие руки на коленях. под зеркалом заднего вида висит вязаный брелок в виде тигра. кашемировый шарф щекочет подбородок. — сунён, — вону сглатывает. сунён поворачивается к нему лицом и вскидывает бровь. вону прячет руки в рукавах жёлтого свитера. — ты кого-нибудь любишь? сунён вздыхает, и в этом вздохе всё: и дорогие сладкие женские духи с ароматом болгарской розы и душистого перца, и моросящий, цепляющийся за ворсинки пушистого пальто дождь, и любовь, и нелюбовь тоже. — я люблю искусство, — сунён кладёт локоть на руль и подпирает щёку кулаком. — я люблю людей, которые любят искусство, и людей, которые это искусство делают. я люблю тебя и минхао, и мингю, а ещё, если ты хочешь услышать моё «я люблю» и перенести его на твоё «я люблю», у тебя не получится, — вону растерянно поджимает губы. сунён продолжает. — слова слишком общие и пространные для того, чтобы использовать их в разговорах о любви, вону. когда говоришь о любви и когда чувствуешь любовь, никакие слова не смогут твои чувства описать, потому что, — сунён скатывает пушистое пальто с плеч до локтей. — слова обобщают. всем влюблённым кажется, что они открывают что-то новое, и это правда, потому что твоя любовь не моя любовь. и его любовь, — сунён смотрит серьёзно, и вону кажется, что он знает, о чьей любви сунён говорит. — не твоя любовь. ты никогда не сможешь любить кого-то так, как этот кто-то любит тебя, и ты никогда не сможешь объяснить это словами. ты можешь только любить или не любить. любовь не должна причинять тебе боль, и, если тебе не больно, продолжай любить, даже если не знаешь, любит ли он тебя в ответ, потому что ты и так никогда этого не узнаешь, — вону моргает. сунён достаёт шуршащую разноцветную полиэтиленовую упаковку из кармана пушистого пальто. — хочешь мармеладку? — почему ты такой? — перебивает его вону. — какой «такой»? — переспрашивает сунён. — сложный, — вону смотрит за тем, как сунён отправляет шведский красный кисло-сладкий мармелад в форме рыбки в рот и медленно вдумчиво жуёт. — вергилий для моего данте. ты разве не выполняешь роль психопомпа в этой истории? — ты четвёртую стену с богом-то не ломай, lieve schat, — хмыкает сунён и убирает упаковку мармелада обратно в карман. — тебе всё расскажи да покажи. — потому что мне правда нужна помощь. — всем вам нужна помощь, когда у вас появляется какая-то беатриче, — закатывает глаза сунён, смотрит на вязаного тигра под зеркалом заднего вида и добавляет. — и давай прекратим эту аллюзию на «божественную комедию», потому что это позорище. — почему? — потому что у нас тут трагедия чистой воды. «божественная трагедия». в воскресенье в полдень промозгло и пасмурно. небо затянуто сплошной бледной тучей, скрывающей звёзды и птиц, особенно высоко поднимающихся в разряженный воздух. с шельды дует мокрый ветер. вону останавливает машину у зданий общежитий гентского государственного и перебирает кассеты в бардачке, пока ждёт херфст: что-то из two door cinema club, never shout never и the velvet underground — вону догадывался, что сунён может такое слушать, но никогда не видел, чтобы он по-настоящему это делал. херфст стучит по оконному стеклу костяшками пальцев. вону вздрагивает и тянется к пассажирскому сидению, чтобы открыть ей дверь. — доброе утро, — вону кажется, что его слова звучат вопросительно. херфст кивает в ответ и не смотрит вону в глаза. она в безразмерном плаще, скрывающем фигуру, без макияжа, обнимает себя за плечи и смотрит на стекающие по стеклу автомобильного окна дождевые капли. вону возится с магнитолой, и включает кассету the velvet underground. херфст молчит. вону выезжает с пустой стоянки. мимо окон ползут спящие жилые дома. на некоторых этажах горит тусклый молочно-жёлтый свет. херфст перебирает бусинки на браслете на левом запястье. голос лу рида доносится из шипящего динамика. дворники скользят по стеклу, стирая с него разводы дождя. вону бросает короткий взгляд на навигатор — до синт-ливенс-хаутем от гента ехать двадцать семь минут. херфст прислоняется к окну лбом, и стекло возле её лица запотевает. на улицах гента пусто, так, словно на часах шесть утра, а не полдень. дождь стучит по крыше малинового бьюика. вону останавливается у пешеходного перехода. светофор горит красным. — ты рассказала родителям про, — вону не знает, зачем спрашивает, и замолкает. херфст не оборачивается и продолжает смотреть в окно. — они знают про ситуацию, в которой ты оказалась? херфст подносит указательный палец к запотевшему стеклу и рисует на нём неровное солнце. — я расскажу им после процедуры, — она поворачивается к вону и смахивает выпавшие на лоб льняные пряди. — не хочу, чтобы они зря волновались или приезжали сюда. у них есть более важные дела, — она слабо улыбается. — но я обязательно им расскажу. если бы у меня была, — она запинается и смотрит на свои тёплые тонкие руки. — если бы у меня была дочь, я бы хотела, чтобы она мне о таком рассказала. вону кивает. светофор загорается зелёным. остаток пути они проезжают молча и полностью прослушивают сторону «a» the complete matrix tapes. когда кассета щёлкает, оповещая об окончании последней композиции, они слушают монотонное шипение магнитолы и молчат. вону думает о том, что вряд ли мог бы быть хорошим отцом однажды, потому что хорошим сыном он никогда не был. мингю иногда говорит о том, что хотел бы воспитывать ребёнка в будущем. в такие моменты минхао смотрит на него каким-то только ему понятным взглядом и хмурится так, словно мингю говорит какую-то глупость, но эта глупость заставляет минхао задуматься: о мингю, о детях, о будущем и ещё о целом списке вещей, о которых минхао привык не думать совсем. каждый раз, когда мингю начинает говорить о детях, вону вспоминает о том, что минхао обещал отвести своих детей учиться теории и истории литературы к вону. нарисованное херфст солнце на оконном стекле медленно исчезает. вону долго не может найти въезд на территорию клиники абортов и наматывает круги вокруг витого чугунного забора под ритмичные звуки перекатывания пустой бутылки из-под чего-то алкогольного, оставленной в багажнике сунёном. херфст смотрит на качающегося при каждом повороте вязаного тигра под зеркалом заднего вида. дождь заканчивается, но на асфальте остаются растёкшиеся от тротуара к тротуару лужи. в них отражаются черепичные крыши многоэтажных зданий. возле чугунного забора стоит несколько женщин в длинных пальто поверх белых халатов. они курят. вону оставляет бьюик на наполовину заполненной парковке и спешит обойти автомобиль, чтобы открыть херфст дверь. она выходит из машины самостоятельно, но всё равно вежливо кивает, поднимает глаза на здание клиники и останавливается на мокром асфальте. вону кутается в шарф и прячет руки в карманах пальто. херфст вздыхает, выпуская в воздух тёплое облачко пара. в холле клиники чисто и просторно, как в любой другой клинике, в которой когда-либо был вону. однажды он отвозил минхао на медицинский осмотр, пройти который его обязало модельное агентство, а ещё он с завидной периодичностью сопровождает мингю во время походов к стоматологу, потому что мингю боится врачей, а вону — единственный, кто его осуждать не будет. вону не любит вспоминать клиники, в которых он был в качестве пациента, — те, в которые его затаскивал обеспокоенный минхао ещё во время их обучения в университете, думая, что его влияния достаточно для того, чтобы вону начал о себе заботиться. но ни одна из тех больниц и поликлиник, в которых когда-либо был вону, не сравнится с той, в которую он приезжает вместе с херфст. она заметно бледнеет, когда окидывает холл взглядом, и кусает обветренные губы. в помещении пахнет медицинским спиртом и горячим шоколадом из кофе-аппарата. — подождёте здесь? — она кивает на ряд диванов у стены. вону послушно садится. херфст оставляет плащ на подлокотнике рядом с вону, оттряхивает подол чёрного платья от несуществующей пыли и отходит к стойке регистрации. вону всё ещё кутается в кашемировый шарф. на стеклянном столике возле диванов лежат заламинированные брошюры о порядке проведения абортов и библия в мягкой обложке. вону непроизвольно фыркает. херфст уходит куда-то вместе с женщиной из-за стойки у входа. вону тянется за одной из брошюр на столе. все отношения с девушками, которые у вону были, заканчивались дружбой. вону никогда не придавал этому особого значения — не было времени думать об отношениях как о концепте вообще. когда он ещё жил в чханвоне, его мама часто говорила, что вону обязательно найдёт себе прекрасную спутницу жизни, и вону согласно кивал ей в ответ, потому что не думал, что это будет проблемой. не думал, что жизнь будет проблемой. среди его бельгийских друзей есть те, кто заключили брак: с венчанием в церкви; с белым, как первый снег в ноябре, платьем невесты и чёрным костюмом жениха; с плачущими от счастья родителями молодожёнов; с изящными кольцами в бархатных коробочках; с тостами, которые обязательно произносит пьяный сунён, а вону, минхао и мингю приходится за него краснеть; с подарочными картами в конвертах из пергамента; с мингю, бегающим по залам дворца бракосочетания с камерой; с маленькими девочками в пышных платьицах, разбрасывающими лепестки роз перед ногами невесты. вону почему-то кажется, что он никогда не сможет подвести того, кого любит, под венец. вону почему-то кажется, что обязательно плачущий на каждой свадьбе их общих друзей минхао — достойное тому подтверждение. минхао мечтает о свадьбе, на которой будут его родители и родственники, но он не видел их больше пяти лет; он мечтает о свадьбе на какой-нибудь яхте, брошенной посреди шельды тёплым летним днём, на которой будет играть классическая музыка — что-то из грига или шопена — в кругу друзей. но минхао сам не верит в то, что найдёт кого-то однажды — найдёт кого-то, кто останется, — поэтому плачет и врёт сунёну и мингю о том, что просто радуется за молодожёнов, а потом предлагает вону напиться, потому что вону тоже не верит, что сможет человека, который его не оставит, найти. херфст возвращается в холл со стопкой бумаг в руках и садится на диван рядом с вону. у неё дрожат руки. — всё в порядке? — да, — она кивает и кладёт бумаги: анализы, сделанные ранее, и документы — на стеклянный столик, поверх мягкой обложки библии. — надо подождать пятнадцать минут. врач заполняет документы. меня позовут, — вону кивает в ответ. херфст сжимает ткань чёрного платья пальцами. её руки всё ещё дрожат. — вы, — она бросает короткий взгляд на настенные часы с медленно ползущей секундной стрелкой, моргает и смотрит на вону. — вы не устали? извините, что вам приходится всё это делать. — я ничего не делаю, — вону слабо качает головой. — всё в порядке, — херфст шмыгает носом. — не хочешь чай? — мне нельзя есть и пить на протяжении шести часов до процедуры, — отзывается она. вону понимающе кивает. херфст поджимает губы. женщина в брючном костюме возвращается за стойку регистрации и задерживает взгляд на вону. он думает, что вряд ли выглядит как отец херфст по многим причинам, но выглядит как отец ребёнка, которого она носит. — вы не могли бы поговорить со мной? — вону вздрагивает. херфст смотрит на него, и в её взгляде читается мольба. — пожалуйста, — она отпускает ткань чёрного платья из рук, и она ложится на её колени неровными волнами. — если вам не сложно. мне нужно отвлечься. — хорошо, — голос вону звучит незнакомо и глухо. — поговорить о чём? — о чём угодно, — херфст обнимает себя за плечи, чтобы унять дрожь. — я боюсь задавать вопросы, потому что они могут звучать бестактно или быть слишком личными. — всё в порядке, — вону прикрывает глаза и откидывается на спинку дивана. — можешь спрашивать. — спасибо, — губ херфст касается тень улыбки. она подтягивает к себе ноги, ставя подошвы мокрых кед на край дивана, и обнимает колени сквозь плотную ткань платья. — я хотела спросить, — она заправляет льняную прядь волос за ухо. — это ваша машина? я ни разу не видела её на университетской парковке. — это машина моего друга, — вону следит за тем, как виток её светлых волос снова выпадает ей на лоб. — он одолжил мне её на время. — у вас хорошие друзья, герр чон, — её улыбка кажется беспокойной, но ласковой. вону чувствует, как непроизвольно улыбается ей в ответ: у него правда хорошие друзья. — можете рассказать о них? вону смотрит на белую стену напротив себя. по холлу проходит женщина в голубой рубашке для пациентов. за ней идёт мужчина в белом халате. вону глотает улыбку и переводит взгляд обратно на херфст. — да, конечно, — он сцепляет озябшие пальцы в замок в попытке согреть их. — с частью своих друзей я познакомился, когда ещё учился в университете. большинство из них не из бельгии, и, мне кажется, мы начали общаться из солидарности, потому что тосковали по местам, в которых родились, — вону не помнит, где родилась херфст, но почему-то думает, что ей это чувство знакомо. — один из моих близких друзей родился в генте, но его семья приехала сюда из южной кореи ещё в начале девяностых, поэтому он знает язык. это объединяет — когда ты учишься в месте, где большинство студентов — представители европеоидной расы, каждое лицо твоей национальности вызывает симпатию и желание сблизиться хотя бы ради того, чтобы метафорически быть ближе к месту, в котором ты родился. — вы с друзьями не говорите на голландском? — рукав шерстяного джемпера сползает с плеча херфст, и она поспешно его поправляет. — мы говорим на корейском, — вону спускает шарф с шеи и накидывает его на спинку дивана. — родной язык одного из моих друзей — китайский, но он всё равно говорит с нами по-корейски. он жил в сеуле некоторое время, когда был подростком, пока не перебрался в бельгию. он занимается моделингом. — мне кажется, я видела его с вами возле университета недавно, — говорит херфст. её голос звучит оживлённо. вону хмурится и думает о том, что в последний раз минхао был возле гентского государственного в день вручения дипломов. — высокий, — херфст изображает неопределённую фигуру в воздухе руками. — красивый. ждал вас возле главного входа. — это не он, — вону закусывает губу. — это, — он замолкает и смотрит на запястье херфст. бусинки на её браслете похожи на речной жемчуг. — это джун. он тоже из китая. сожитель моего друга. мы недавно познакомились, — херфст понимающе кивает. вону натягивает рукава шафранового свитера на замёрзшие пальцы и гадает, как много херфст видела, когда джун встречал вону после университета. — он славный. — вы, кажется, близки, — замечает херфст. вону крепче сжимает жёлтую шерстяную ткань пальцами. — извините, — смущённо добавляет она и смотрит на носки свои мокрых кед. — я, наверное, не должна такое говорить, — вону уклончиво качает головой. — простите. — всё в порядке, — вону шумно вдыхает воздух, пахнущий медицинским спиртом и горячим шоколадом, через ноздри. в коридор выходит женщина в белом халате и окидывает херфст и вону внимательным взглядом. — мы правда близки. — херфст янсен? — херфст поспешно встаёт с дивана. рукав джемпера снова сползает с её плеча. женщина в белом халате мягко улыбается. — пройдёмте. возьмите с собой результаты анализов и узи только, пожалуйста. херфст тянется к стопке бумаг на стеклянном столике и следует за врачом. перед тем, как зайти в один из кабинетов, она оборачивается и улыбается вону испуганно и ободрительно одновременно. дверь за её спиной закрывается с глухим стуком. вону не знает, сколько времени проходит. ему кажется, что он теряет десять секунд каждой минуты. в холле пусто. только женщина за стойкой регистрации размеренно стучит по клавиатуре компьютера. плащ херфст остаётся лежать на подлокотнике дивана. обложка библии закрыта документами о согласии на проведение процедуры. вону бессознательно тянется за телефоном в карман своего пальто. в углу дисплея подсвечивается тусклое двадцать пять минут второго. — хао, — вону держит телефон дрожащей рукой и думает о том, что никогда не называл минхао «хао» — зато джун зовёт его так постоянно. — ты занят? — и тебе здравствуй, вону, — вону не видит минхао, но готов поспорить, что он улыбается. — не занят. наблюдаю за тем, как джун моет полы, — минхао, кажется, садится в кресло, стоящее в углу кухни. — этот дуралей разлил пакет молока, и теперь весь паркет на кухне в этой ужасной белой коровьей жиже, — на мгновение в воздухе повисает молчание. — ты в порядке, mon cher? — да, в порядке. мне просто нужно с кем-то поговорить, — вону набирает больше кислорода в лёгкие. — не уезжай в орлеан. — что? — минхао на другой стороне провода кажется искренне удивлённым. — почему? — потому что, — у вону хорошие друзья, и он не хочет, чтобы это разрушилось, развалилось и растеклось по керамической тарелке, как выпечка минхао; потому что, если минхао уедет, джун не сможет платить за аренду квартиры возле шельды и сбежит: в румынию, в японию, на военную базу в южной корее, в мир мёртвых — неважно; потому что, если минхао уедет, мингю будет больно, а ни вону, ни сунён не смогут ему помочь. — если ты уедешь, мы не сможем отпраздновать новый год вместе, а мы всегда это делаем. — я вернусь в конце декабря, вону. — но ты не сможешь наряжать рождественскую ель вместе с нами. — я могу позвонить вам по видеосвязи и руководить процессом. — а кто будет готовить гужеры? — я прилечу в бельгию утром тридцать первого декабря и сразу же начну их печь. — мингю будет больно, — на одном дыхании проговаривает вону и сразу же жалеет о сказанном. минхао молчит. вону слышит его размеренное дыхание в трубку и крепче сжимает телефон дрожащими руками. в холл выходит девушка, чуть старше херфст на вид, болезненно бледная, в длинном тёмном пальто в пол. вслед за ней выходит молодой человек, в таком же пальто, высокий, с сжатыми в тонкую линию губами, и успокаивающе кладёт ладонь ей на поясницу. — так, значит, дело в мингю? — ты и сам знаешь, минхао, — отзывается вону. минхао знает даже больше, чем знает вону, но молчит. вону думает о всех тех днях весной две тысячи семнадцатого года, когда он приходил к минхао в старую квартиру на рассвете и находил там мингю, в домашней растянутой футболке, смущённо забившегося в кресло, и минхао, пьющего свой кофе без молока и сахара, сидя на подоконнике, прямо возле хрупкой дорогой вазы; думает о тех редких моментах, когда минхао утягивает мингю в танец прямо на улице, когда они проходят мимо открытых террас ресторанов, в которых играет джаз. минхао на другой стороне провода тяжело вздыхает. — мы говорили с ним об этом. в пятницу, — голос минхао звучит серьёзно. вону старается не думать о том, что где-то рядом с ним ходит джун с шваброй в руках и размазывает молоко по паркету. — я уеду, — вону жмурится и представляет мингю, непривычно тихого и молчаливого, всё реже и реже выезжающего из звенайрде — раненая птица, которую вону с младшим братом однажды нашли в саду, одинокая, с часто бьющимся сердцем. рабочий телефон за стойкой регистрации обрывает тишину оглушительным звоном. вону закрывает лицо ладонью. — и мингю поедет в орлеан вместе со мной. — погоди, — вону выпрямляется. — что? — мингю поедет вместе со мной, — спокойно повторяет минхао. — ему всё равно нечего делать в генте, а он всегда хотел подтянуть французский. его родители будут только рады, если его не будет в стране хотя бы месяц. — это он тебе предложил с тобой поехать? — растерянно спрашивает вону. — нет, — минхао на другой стороне провода встаёт с кресла, и вону слышит едва различимую китайскую речь и смех джуна следом. — на самом деле, это была моя идея. я бы, — минхао делает паузу. — я бы хотел, чтобы он посмотрел на орлеан. может, мы сможем съездить в париж вдвоём, если у меня будут свободные дни, и он наконец сможет пофотографировать что-то кроме гента для своего проекта с постживописью. в общем, — минхао кашляет и снова говорит что-то на китайском, обращаясь к джуну. — в общем, да, это была моя идея. — ты сказал ему всё то, что сказал мне только что? — вкрадчиво спрашивает вону. — нет, — фыркает минхао. — больно много чести. я просто сказал ему, что если ему так сильно не хочется меня отпускать, то пусть он едет вместе со мной, — он молчит. вону слышит, как джун напевает какую-то заедающую и часто звучащую на радио мелодию себе под нос. — как думаешь, он догадывается? ну, что я обо всём этом думаю. — да, — вону кивает для убедительности, хотя минхао его не видит. — догадывается. — ладно, — минхао хмыкает. — джун передаёт тебе 你是珍贵的, и я не собираюсь это никак комментировать. — скажи ему, что я не понимаю китайского. — он говорит, что это не его проблема, он-то тебя прекрасно понимает, — с губ вону срывается смешок. — ладно, loulou, мне всё же стоит помочь этой чушке с мытьём полов, а то он не справляется. у тебя точно всё в порядке, mon trésor? вону не успевает ответить, как в холл вслед за врачом со стопкой анализов и отчётов в руках выходит херфст, в голубой рубашке пациентки клиники, бледная, но спокойная. она улыбается, когда встречается с вону взглядом. — да, всё в порядке, минхао, — вону улыбается ей в ответ и встаёт с дивана. — всё в порядке. «божественная трагикомедия».