Осенние зарисовки

      В доме Приддов царит вечный холод. Идеальный порядок, тщательно поддерживаемый слугами – ни пылинки. Сам герцог Придд, супрем Талига неукоснительно следит за порядком и безжалостно вышвыривает тех слуг, которые, по его мнению, недостаточно рьяно убирают дом. Даже коротким летом особняк со спрутами на воротах не прогревается. Что уж говорить про осень, время серых туч и моросящего дождя. В Северной Придде уже скоро выпадет снег. Там – серые неприступные стены фамильного замка Васспард, словно сошедшего со старинной гравюры. Сам замок способен выдержать не один месяц осады. Он и был построен как крепость, а не как уютное жилье. Дом Приддов, что в Олларии, словно копирует тот замок – такой же холодный, величественный, аскетичный и суровый к своим жителям. И герцог Придд доволен тем, как идут дела. Ангелика полностью поддерживает супруга – она достойна быть дамой Придд. Всегда идеальная осанка, безупречные манеры и требования к детям беспрекословно подчинения. В этом семействе нет теплых уютных вечеров, когда все собираются за столом и болтают обо всем. Нет, тут царит атмосфера тишины, покоя и безмолвия. За ужином детям нельзя произносить ни слова. Можно лишь ответить, когда обращаются старшие. Валентин уже давно привык к холоду. И к тому, что руки постоянно ледяные – а где вы видели теплых спрутов? И к вечному безмолвию – лишние слова отвлекают от размышлений. И к идеальному порядку – он необходим, как в комнате, так в делах и мыслях. Друзей заменяют книги. Отец часто говорит, что гордится старшим сыном и наследником. Когда наследником был Юстиниан, он так не говорил. Иногда Валентин вспоминает старшего брата – и тогда словно солнечный луч пробивается сквозь серую завесу туч. Граф Васспард помнит улыбку Джастина – веселую, искреннюю, его порывистые жесты и легкую походку. Его заразительный смех, который так часто звучал в комнатах, где становилось чуточку теплее. И заставляет себя поверит в несчастный случай на охоте. Это бывает – нелепый случайный выстрел, тело на белом снегу. И навек застывшая на мертвых губах улыбка. В тот день был сильный снегопад. Почти ничего не видно, даже на расстоянии вытянутой руки. Но герцог настаивал на охоте – мол, все собрались, и не стоит откладывать то, что было запланировано заранее. Супрем любит порядок во всем. Вот только как стереть из памяти разметавшиеся на снегу каштановые волосы, ставшие от крови алыми? У Валентина они точно такого же цвета, только не вьются, как у Джастина. Но зато прическа выглядит аккуратнее. А это важно.       «Завтра, в 4 День Осенних скал, мне суждено покинуть отчий дом, чтобы начать учебу в Лаик, школе оруженосцев. 4 месяца мне будет запрещено писать письма и получать их, общаться с другими унарами и покидать здание танкредианского аббатства без позволения.» Перо скользит по бумаге. Юный граф Васспард пишет дневник. Эта тетрадь сегодня будет дописана. Новую он начнет уже в «загоне». В правилах братства святого Фабиана ничего не сказано о личных дневниках. Значит, они не запрещены. А то не запрещено – то разрешено. Свеча горит ровно и ярко. Слуга порой, молча, заходит в комнату графа, чтобы снять нагар или заменить догоревшую свечу новой. И так же, молча, уходит. Валентин все пишет. Иногда трет ладони – пальцы стынут в неласковый осенний вечер. И перо вновь скользит по бумаге.       Утром семья Приддов собралась к завтраку раньше обычного, на целый час. Валентину позволено позавтракать дома в последний раз перед Лаик. Потом отец сам отвезет его в старое аббатство. Стол накрыт парадной скатертью, на столе – старинный сервиз. Отъезд в Лаик можно назвать праздником – если таковые случаются в этом доме. - Полагаю, граф, - голос отца звучит ровно и негромко, с привычной хрипотцой, - вы помните все, о чем я говорил вам. - Да, отец, - кивнул Валентин. - Отлично. Вещи давно собраны. Не задерживайтесь сегодня. Нам предстоит дорога. И сын кивает. Ангелика помешивает серебряной ложечкой шадди так, чтобы ложка ни разу не звякнула о чашечку тонкого фарфора. Она не говорит сыну прощальные слова, лишь легкая грусть во взгляде на Валентина выдает ее чувства. Тут же, за столом – два младших брата Питер и Клаус. Они сидят молча, поедая свой завтрак. Оба - в одинаковых сиреневых камзольчиках. Клаусу восемь лет, Питеру – шесть. Вдруг неловкое движение, и чашка Клауса опрокидывается на скатерть. Травяной отвар, который по утрам дают детям вместо шадди, расплывается по столу. Клаус испуганно вскакивает, глядя с ужасом то на отца, то на мать. Питер замирает, стараясь стать как можно незаметнее и в душе благодарит Создателя, что разлил не он, а брат. - Клаус Придд, вы будете наказаны за неосторожность, - роняет супрем, - идите к себе и ждите меня. Я сам решу, как вы искупите свою провинность. - Да, отец, - отвечает еле слышно, восьмилетний мальчик. - Клаус, нельзя быть таким неловким, - ровно произносит мать. Валентин думает, что, будь на его месте Джастин, он непременно заступился бы за младшего брата. Но сам не произносит ни слова. Лишь благодарит, вставая из-за стола и глядя куда-то в пространство. - Попрощайтесь же с Валентином – разрешает Агнелика. Питер подходит к старшему брату, неловко обнимает его. «Провинившийся» Клаус, оборачивается уже от дверей, и, получив одобрительный кивок от отца, тоже бежит к Валентину. - До свидания, Тино. Мы будем скучать. - Я тоже буду скучать, - спокойно отвечает тот. Мысленно он уже не дома.