***
— Намджун, прости меня, — Сонми подняла заплаканные покрасневшие глаза на своего любимого мужчину и, громко всхлипнув, вновь опустила их вниз, разглядывая свои пальчики, нервно мнущие кончик его темного пиджака. — За что, родная? — мужчина мягко и почти невесомо погладил девушку по щеке, стирая большим пальцем крупные слезинки. — Я соврала тебе вчера, когда ты спросил про самочувствие Джеин. Она спасла чужого ребенка ценой жизни своего собственного, — горячие капли полились с новой волной, тут же сталкиваясь с преградой уже двух больших пальцев, ласкающих щечки девушки. — Не плачь, я знаю, что ты не рассказала мне всей правды, — тихо и ласково поправил свою девушку блондин. Удивленные глаза посмотрели на него пристально, а он только и смог, что улыбнуться краешком губ. — Я слышал ваш разговор с Ан в коморке. Не волнуйся, никто больше не знает о нем. И тут девушку накрыло еще сильнее, она вцепилась в рубашку парня, притягивая его к себе и пряча в нем свое горе, мгновенно пропитывая влагой темную дорогую ткань. — Не плачь, все в порядке. Ты сделала так, как тебе сказала подруга, и в чем-то она действительно была права. Она пыталась защитить Джеин, а уж о Хосоке я молчу. Для него это действительно тяжелое испытание, — тихое завывание вновь заставило парня прижать ее сильнее к своей груди, заглушая таким образов вырвавшийся громкий стон. — Успокойся. Все наладится. — Не наладится, Джун, — девушка резко отпрянула, отодвигая мужчину от себя. — Я только что потеряла свою лучшую подругу! Я не знакома с этой девушкой! Я не знаю ее и не хочу знать! Она… она… такая же, как он! — девушка говорила все громче и громче, в конце уже откровенно срываясь на фальцет. — Не говори так. Да, она изменилась. Стала немного резче и грубее… — Не обманывайся, Ким Намджун. Ан Дамби вновь приспособилась к новой для нее ситуации и скопировала поведение вас всех! Она становится копией Мина! — девушка говорила твердо, и новые волны агрессии забрезжили в ее глазах. — Дамби всегда была мягким человеком, но с неимоверной легкостью могла подстроится под новые обстоятельства, тем самым легко приспосабливаясь в новых коллективах, она всегда так справлялась. И здесь произошло то, чего я боялась больше всего. Она стойко держалась, но он все же сломал ее и подчинил себе! — Сонми… — Что Сонми, Джун? Пожалуйста, не говори ничего, я просто хочу спокойно оплакать потерю подруги. Я боюсь эту девушку. Так же, как и твоего главу клана, или какая там у вас иерархия, я не помню, я не знаю… — девушка вновь сорвалась на слезы и оттолкнула мужчину от себя, тут же прячась от него за дверями спальни. Блондин расстроенно огляделся вокруг себя, разглядывая пустым взглядом мебель в большой светлой гостиной своей квартиры в надежде выискать хоть кого-то живого и способного поддержать его в таком нелегком деле, как успокоение женской истерики. Ему не знакомы такие ситуации, и он сначала думал, что все делает правильно. Думал, что правильно, а оказалось нет. У них с парнями всегда как-то все намного проще происходило. Покричались, помахались кулаками или еще какое наказание схлопотали, но на этом все. Потом сразу мир и уважение как прежде. А здесь, судя по всему, даже «помахались» не поможет, как случилось несколько часов назад. Может, и вправду оставить ее в покое? Ненадолго. А потом они как-нибудь сами помирятся с Ан дня через два, может быть, или сколько там нужно женщинам, чтоб поуспокоиться? Может быть, но время так быстротечно и так коротко.***
— Малышка, я так рад, что с тобой все хорошо. Я отомстил за тебя. Солнышко мое, тебя больше никто не обидит. Я никому не позволю даже коснуться тебя, — ласковый и приглушенный голос отдавал весь свой горячий поток воздуха в сторону прохладных пальчиков, перебираемых его длинными, идеально вымытыми после мести пальцами. Чон Хосок наконец-то чувствовал успокоение, лежа щекой на постели, слегка упираясь макушкой в ребра мирно спящей Джеин. Услышав последний вскрик и стон вместе с выпускаемым воздухом из алого ротика Миры, ему сразу стало легче. Грудная клетка будто освободилась от сдавливающих его цепей, и он наконец-то вздохнул полной грудью за эти проклятые сутки. Он выполнил, что хотел, заодно прекрасно справляясь с планом Юнги по объявлению войны китайцам. Коробка с громогласным посланием большими буквами на самом видном месте «Мудрому Дракону от Грозных Тигров» уже в пути к адресату. Ребята клана проинструктированы и находятся в полной готовности отражать любые нападки новых врагов, что не скажешь про их лидера, закрывшегося в данный момент в своем кабинете, покрытом мраком.***
— Господин, я сделала, как вы просили, госпожа Ан уснула, — грусть в голосе была слышна слишком четко. Кан поняла, что этот день настал, стоило паре переступить порог дома. Тяжелое молчание было настолько ощутимым, что Кан была уверена, протяни она между ними руку, то сможет спокойно за нее ухватиться. Она видела, как крепко Мин держал бледную и содрогающуюся в тихих слезах девушку за талию, притягивая к себе ближе и не сдерживая своих неосознанных жестов, будь то вдыхание аромата ее волос или невесомое поглаживание спины. А нежность и боль в глазах, с которой он провожал поднимающуюся наверх Дамби, сказали, что решение уже принято и никакие новые слова-отговорки не помогут ей отговорить своего начальника. Кан уже знала, что произошло, так как ее глаза и уши так же были и вне этих стен. Она по-настоящему заботилась о благополучии своего хозяина. Нет, не подумайте, ни о какой влюбленности речи не шло, она просто была благодарна ему за свое спасение и еще с самой первой встречи решила всегда быть для него опорой, которая нужна каждому. К тому же Хан Нгуен, с которой она за столько лет уже подружилась, часто звонила спросить о своих мальчиках, как они называли их между собой. «Пожалуй, при новом разговоре придется ее сильно расстроить, а лучше пригласить на время вернуться в Сеул и пожить какое-то время в доме. Она-то сможет его укротить, если станет совсем плохо. А плохо станет наверняка. И в ближайшее время уж точно», — грусть завладела ее глазами, и она аккуратно закрыла дверь кабинета, погруженного в полную темноту, оставляя Мин Юнги собирать себя для последнего действа в этой части его жизни. Шорох отодвигаемого верхнего ящика разбил уже привычную звенящую тишину. Тонкие длинные пальцы цепко ухватили металл, извлекая его наружу, прокручивая между указательным и большим пальцами, и установили на освещенном луной участке стола. Пуля. Та самая. Красные оттенки все еще были на ней. Две крови смешались на этом маленьком куске металла. Его и ее. Всего лишь кусок металла. Но сколько всего он в себе несет. Для всех это смерть и неизбежная разлука, для него же этот кусочек — связь и осознание своих истинных чувств. Да, он как мальчишка влюбился. Понял это, когда она сжала своей маленькой ручкой бутон красной розы, так долго выбираемой им до прихода к ней в больницу. В тот день он боялся увидеть ее, не понимал себя окончательно, но впервые по-настоящему боялся. В то мгновение, когда ее темные карие глаза посмотрели на него, он треснул, разбился перед ее ногами и был готов на все, только бы она не одаривала его таким гневом. В то мгновение, видя ее бледность и какая она беззащитная и невинная, он захотел ее оберегать еще сильнее. Рассказ Ван о том, как она винила себя за убийство птицы, сделал Дамби в его глазах настоящим ангелом. Его ангелом с вьющимися волосами. С того момента он уже не хотел ее отпускать и не хотел, чтобы она изменилась хоть как-то. Хотел, чтобы она была такой же мягкой и невинной. Но он же сам и сломал свои желания, скомкал ее чистую душу и заставил утонуть в ненависти. Она так этого боялась, а он не остановил. Сломал. И теперь боится что-то исправлять, поэтому и отдает ее тому, у кого взял. Глупец. Взял-поиграл-сломал-возвращает. Единственная разница между детским поведением и его в том, что он признает свою вину. И сейчас клятвенно себя уверяет, что это все только во благо ее. Не для сохранения своей совести. Ха! Ее у него просто нет. Все только для нее. И плевать на все ее обещания, сказанные в этом же чертовом кабинете, который все еще держит ее цитрусовый аромат. Сейчас не важны ее слова. Ему важно ее внутреннее состояние. Дурак, играл с ней, так радовался, ломая ее под себя, и злился, когда она оказывала отпор, а теперь он боится сказать вообще хоть что-то, будто словами может ее поранить. Хотя куда еще сильнее? Он уже сломал ее. Превратил в себя. Она захотела убить. А это уже его внутреннее состояние. Никак не ее прерогатива. Ей нельзя даже думать о таком, не то что хотеть! Он окончательно раскрасил душу своего ангела в темные цвета. Сломал свою любимую девочку. И не заметил, как сломался сам.🎵 Chanha Kim, Nazzer - Lover
Медленно ступая босыми ногами по холодному полу и следя за ее хрупким станом, тихо приподнимающимся от дыхания под тонким одеялом, Мин Юнги больше всего боялся в эту секунду, что она проснется и лишит его последней возможности просто полюбоваться ей напоследок. Аккуратно примостившись рядом с кроватью на холодном полу, скользнул своими темными глазами по ее тонким пальчикам, выглядывающим из-под краешка одеяла и надолго завис на них, без конца пересчитывая и рассматривая, будто сканируя на долгую память. Ее волосы, выглядящие в темноте еще темнее, чем есть, раскидались по подушке небрежными завитками, но так удачно не касались лица, словно не хотели случайно нарушить ее глубокий сон, навязанный успокоительными, подмешанными в чай госпожой Кан по его же просьбе. Просто этой ночью он хочет запомнить ее такой спокойной, безмятежной и чистой. Она же ангел. Его личный ангел с вьющимися волосами и темными глазами, что зрачка не видно. И хорошо, что не видно, ведь не сможет отпустить, если вновь посмотрит в них сейчас. Руки дрогнули в желании прикоснуться, когда она небрежно и глубоко вздохнула и повернулась на подушке, пряча свое лицо, на котором он еще не все миллиметры успел просканировать. Сдержался, не дотронулся, просто обвел контур ее спины на расстоянии в пару сантиметров, ощущая тепло от ее тела. Не коснулся — испугался, что разбудит. Испугался, что она скажет хоть слово, и он не сдержит обещание, данное самому себе. Не отпустит. Но так надо. Он так поклялся ее отцу. Если все выйдет из-под контроля, и она начнет терять себя, то он уйдет. Вернее попросит, чтобы ее забрали и увезли подальше от него. Спрятали так, чтобы не нашел никогда. А он и не станет искать. Страшно потерять своего ангела, но еще страшнее оказалось превратить его в демона. А она уже шагнула в эту пропасть. Она сама так боялась этого. Столько думала, говорила, и вот мысли материализовались. Он больше всех виноват — не остановил и показал, как это быть демоном. Новый вздох, и опять переворот в его сторону так быстро, словно она знала, что он еще не все запомнил. Пышные реснички дрогнули, а он задержал дыхание, замирая с протянутой рукой над ее плечиком. Кончики пальцев зудели от ощущения исходящего тепла, и пришлось их быстро отдернуть, с шелестом роняя на свои сплетенные в позе лотоса ноги. Темные глаза вновь скользят по изгибам, изучая, впитывая и заучивая так, чтобы вбилось до каждого микрона в памяти, отпечаталось до каждой мелочи на сердце, которое он так старательно вновь покрывает корочкой льда, высекая на нем ее образ. Одинокая слеза все же вырвалась наружу и скользнула вниз по бледному лицу, напоминая, что внутри все еще горит огонь и там не место холоду, который только-только отошел. Но нельзя! Там должен быть холод! За все грехи, совершенные им в этой жизни. За то, что сломал самое дорогое в своей жизни. Еще есть пару часов для того, чтобы самому сломаться окончательно, показывая свои слабости себе, напоминая, что он тоже человек со всем спектром необходимых эмоций. А после собрать себя прежнего. У него еще есть два часа, чтобы стать железным и обрезать все пути для ее возвращения. Слеза вновь проторила неизведанную ранее дорогу, рисуя мокрую параллельную прямую вниз, смотря в самое ядро земли, срываясь с подбородка и падая даже ниже, чем огненный центр, проникая в самый Ад. Туда, где он скоро будет сам. Всего два часа и он на месте. Два. Гребаных. Часа. — Я так люблю тебя, моя девочка, — тихий еле различимый шепот укрыл ее расслабленное тело. — Прости меня за все, — щелчок замочка закрыл горячее сердце, которое вновь покрылось коркой льда, оставляя последний подарок на ее шее, тот самый, который она так подолгу любила рассматривать, даруя свое тепло главе клана Белый Тигр. Белый камень в форме когтя сверкнул в лунном свете, просочившемся сквозь плотные ткани, будто подмигивая своему бывшему хозяину и обещая впредь оберегать ее и сохранить эту горячую любовь, становившуюся сейчас самым большим источником боли для двух людей. Буддийских монах, у которого он приобрел этот амулет, будучи еще мальчишкой, сказал, что когда-нибудь счастье придет вместе с ним и исполнит все его мечты. Так пусть же это все теперь будет у нее, а он уж как-нибудь справится сам. Один. Без нее.***
Резкий порыв холодного ветра заставил быстро проснуться, дергаясь в сторону и тут же раскрывая глаза. Госпожа Кан с ледяным взглядом стояла напротив со скрещенными руками и постукивала пальчиками по локотку, всем видом показывая нетерпение. — Дамби, тебе нужно одеться и поскорее. Тебя уже ждут, — твердый наигранный голос отдавал непривычной сталью, будто взятой под копирку со своего работодателя. — У тебя десять минут, не больше. Скорые шаги и хлопок дверью не дали спросить хоть что-то. Тонкая штора приподнялась под напором сильного ветра, напоминая парус, призывающий поторопиться. Возможно что-то произошло, пока она спала. Вчера вечером ее поглотила тихая истерика, так старательно сдерживаемая ей. Рядом был Мин Юнги, не произнесший и слова в ее адрес после всего, что случилось в клубе. Он просто взял ее за руку и увел на улицу, посадил в машину и увез в дом, при этом не было произнесено ни звука. Она помнила, что все силы в тот момент отдавала на то, чтобы не расплакаться и не наговорить еще каких-либо лишних слов, и так она совершила слишком много всего за сутки. На душе погано, будто прогнила. Возможно так и есть, ведь она отправила девушку на верную смерть, уж в этом она уверена. Со Мира наверняка уже не является живой частью этого мира. Она сама вынесла ей приговор, а палач был настроен очень решительно, и она это прекрасно осознавала еще со встречи с ним в палате подруги. За тяжкими размышлениями девушка на автомате оделась, не умывшись толком. Так и вышла со спутанными волосами, приглаживая их руками, чтобы хотя бы в стороны не смотрели. Натянула первые попавшиеся вещи, а точнее то, в чем и была вчера: черная футболка и джинсы, кардиган был проигнорирован и отброшен подальше, как слишком пестрящий серебряными нитями и раздражающий глаза. Неужели это теперь и ее цвет? Цвет ее души, начавшей прогнивать. Ступая мягкими зайчиками вниз, девушка оглядывалась в поисках людей, но завидела лишь молоденькую девушку в отдалении столовой, находящейся почти рядом с выходом. Девушка выглядела осунувшейся и, кажется, с синяком на скуле. Надо бы позже с ней переговорить, мало ли что у нее произошло? Может, ей нужна помощь? Или ее кто-то обидел в этом доме? Девушка при виде Дамби сжалась еще в больший комок и отвернулась, втягивая голову в плечи, но продолжила вытирать тряпочкой несуществующую пыль. — Почему так долго, Ан? — холодный, стальной голос заставил девушку дернуться и повернуться на его звук. — Кан, почему она еще не собрала вещи? — Дамби удивленно перевела взгляд на Юнги, выглядящим грозно и даже пугающе, в этом темном костюме тройке и черной рубашке с таким же черным галстуком. Мрачный монохром давил своей аурой, заставляя отшагнуть назад и наткнуться на нижнюю ступеньку лестницы, но не так сильно, как непроницаемое бледное лицо с темными глазами, вызывающими неприятные мурашки. — Простите, господин, возможно, я неправильно объяснила госпоже, — тихо оправдалась женщина с белыми волосами, стоящая позади него и опустившая голову, изо всех сил прикусывая себе щеку и отвлекаясь таким образом от напрашивающихся слез. — Я утром объяснил тебе, что Дамби больше не является твоей госпожой. Ее вообще уже не должно быть в моем доме! — на этом мужчина глянул на массивные часы и нервно дернул головой в сторону прислуги. — Избавь мой дом от ее присутствия. — Юнги, что происходит? — прошептала Дамби, ошарашенно переводя взгляд с него на женщину, которая, к слову, вообще смотрела в пол, старательно избегая ее взгляда. — Ты больше мне не нужна, что здесь непонятного? Я наигрался, расценивай это таким образом. Твоя жизнь — мой подарок тебе, — лед покрыл пространство в помещении. — Ты что такое говоришь? — чуть громче произнесла брюнетка, делая шаг в его сторону, но Мин резко отвернулся от нее и уже хотел зайти в кабинет, как она резко подалась к нему и уцепилась за руку, останавливая. — Юнги! — увереннее позвала девушка, не веря тому, что слышит и видит сейчас. Это явно все сон. Но резкая боль на запястье, отрывающая ее руку от него, ударила живой реальностью поддых. — Я не люблю повторять дважды! — грозно кинул Юнги. — Собирай свои манатки и вали из моего дома. Благодари, что не убил, как всех остальных! — сердце предательски сбивалось с ритма, стоило ей прикоснуться к нему, взгляд ее он вообще игнорировал, поэтому и смотрел пространственно сквозь нее, даже куда-то в бок. — Я ошибся в своих чувствах к тебе. Поэтому просто отпускаю, — он вновь отвернулся и уже положил руку на спасительную ручку двери, но крепкая хватка тонких заученных за ночь пальчиков вновь его настигла. — Юнги, объясни мне! — с нескрываемой жалостью вскрикнула Дамби. От этой интонации не только у стоящей рядом девушки сжалось сердце, но предательски треснул только-только скованный лед в мужской грудине. Дабы его заглушить, черноволосый не нашел ничего лучше, как сильно оттолкнуть девушку от себя, даже не поворачиваясь к ней, так и застывая вполоборота, краем глаза видя, как она отпрянула под действием его силы и, оступившись, упала, роняя зайчика. Чертового. Белого. Зайчика. Она всхлипнула и замерла с расширенными глазами, смотря в его прямую спину, обтянутую черной тканью, и больше всего на свете мечтала увидеть сейчас его темные глаза. Любимые глаза. Те, которые когда-то ненавидела, но теперь просто не может без них. — Что с тобой? — прошептала брюнетка, дрожащей рукой убирая прядь, скрывшую часть ее лица. — Я же люблю тебя. — Заткнись! Я все сказал! И лучше тебе свалить к черту из города, иначе в живых тебе не остаться! — громкий голос оглушал, но не показывал лица говорившего, а она ждала пронзительный темный взгляд, замирая и не шевелясь. Минута. Такие долгие шестьдесят секунд. Но все неподвижны в своих позах, словно ждут сигнала к старту, чтобы зажить новой жизнью. Кан отмерла первой, подошла к девушке и потянула ее вверх, хватая за плечи, старательно игнорируя ее взгляда, хотя и не стоило утруждаться, темные глаза с жадностью следили за мужчиной, скрывающимся за дверью, стоило услышать шорохи позади себя. — Пойдем, тебе надо одеться нормально, там все же холодно. Вещи я могу собрать и отослать к тебе в квартиру, потом их оттуда заберешь, — начала чуть ласковее говорить Сана, не выдержавшая всего спектакля. Дамби оглянулась вокруг, растерянно блуждая взглядом, понимая, что в таком исходе ей некуда податься и не к кому. Подруги она вчера лишилась, хоть еще и с трудом верит в это. А парни… с ними ей тоже нельзя теперь видеться? — Не надо, я… — она запнулась, — …я заберу только одну вещь в своей комнате и позвоню, — она повернулась и быстрыми запинающимися шажочками голых ног поднялась наверх, оставляя милых пушистиков в одиноком холоде смотреть своими маленькими глазками-пуговичками на бледную девушку с волосами как снег, прижимающую свои руки к груди, желая остановить обливающееся кровью сердце. Ан Дамби в данную минуту не понимала и не чувствовала ничего. Ни холода, ни внутреннего состояния. Хотя… Может быть, страх? За дубовой дверью стояла фигура изо льда, замершая с приподнятой рукой, все еще держащей тепло ее пальцев, оттого и разглядываемая так тщательно в это мгновение, напрягая весь слух в желании услышать заветный хлопок входной двери, оповещающий о новом и в то же время старом и привычном этапе его состояния в жизни. Дамби забежала в спальню Мина, где проснулась, и схватила телефон, оставленный на тумбочке, увидела пропущенный от отца и спешно набрала номер родителя, тут же забегая в другую комнату, когда-то выделенную ей. — Папа, — тихим голоском протянула девушка, старательно сдерживая рвущиеся наружу слезы, — забери меня, пожалуйста, — а в руках уже заветная черная коробка, прижатая к груди так сильно, что углы больно вжались в живот. Но она ничего не чувствует сейчас. — Выходи, — ответил строгий голос, понимая, что наступает самый сложный период в его родительской жизни. Девушка, уже с минут десять как не понимающая, где находится и что происходит, даже не задалась вопросом, почему отец не спросил адреса или не задал еще каких-либо вопросов. Она уже бежала обратно к выходу, все также прижимая темный прямоугольник, ухватила ручку, толкнула дверь и выбежала, в чем была, на улицу, тут же поглощаемая зимним холодом. Но его она тоже не чувствует. Поднимает взгляд вверх, на темно-серое небо. Вздыхает и неожиданно понимает, что лицо влажное от тихих слез. «Холодно сейчас? Или тепло? — спешно проносится вопрос в ее голове. — Не понимаю…» Ситуацию или температуру? Не понимаю! Это слово все, что застревает в голове. И вновь этот треск слышим внутри. Слышите? Душа в крошку крошится. Оказывается, вчерашние осколки — это не предел. А дальше что? В пыль? Или уже сейчас сразу в микрочастицы? — Глупая! — вырвался рык Белого Тигра, завидевшего голые руки и, что еще хуже, босые ноги любимой женщины, так спешно сбегающей по лестнице, покрытой утренним инеем, и ступающей на придомовую дорожку, ведущую к воротам, до которых еще надо добраться приличных метров двести, где ее уже с полчаса ждет отец, с которым он имел второй откровенный разговор такой, что заставил обронить третью слезу за эту ночь. Третью и последнюю.