Возьми мои руки, сожми их сильней

- Ян, ты же понимаешь, как сильно я люблю тебя, - говорила она спокойным голосом, расчесывая огненно-апельсиновые локоны, - Поэтому, я хочу научить тебя всему, что тебе понадобится для счастливой жизни. Поэтому, ты должен запоминать только то, что я тебе говорю – никогда ничему не учись у своих одноклассников или других детей. - Хорошо, мам. - Я заберу тебя после занятий. А, теперь, иди, и постарайся извлечь для себя самое важное из того, что они попытаются вложить в твою юную голову. - Хорошо, мам. До свиданья. Маленький мальчик, на которого обрушивается жизненный опыт умудренной несчастьем женщины.… Думаете, легко с такой жить? Со времен первого класса я вырос, и вместе с увеличением количества свечей на праздничном тортике, мамино «обучение» становилось все серьезнее. Она – творческий человек. Художник. Ее сердце занято мной, ее душа – ее картинами. Картины у нее, к сожалению, получаются на трезвую голову все хуже и хуже, и, частенько, когда я прихожу из колледжа, замечаю кальян, бутылки из-под вина или полосочку белого порошка на столе рядом с мольбертом. Я ничего уже не говорил – у нее была великая способность не становиться зависимой от всей этой гадости. Ее способы вдохновиться никак не сказывались ни на ее здоровье, ни на красоте. Зато работы, действительно, получались шикарными: выставки проходили не меньше чем раз в неделю, в нескольких галереях, а некоторые из них продавались на аукционах за довольно высокую цену. Что насчет отца – она его выгнала сразу же после моего рождения, аргументировав это тем, что она сама хочет воспитать меня, а если двое, с абсолютно разными взглядами, будут навязывать их, ребенок, в конечном счете, полностью запутается. Может быть, в чем-то она и была права, но, не удалось ей отгородить меня от отца. Он нашел меня, когда мне было уже четырнадцать, и оказался на удивление классным парнем! Как только у нас обоих появлялась свободная минута, мы выбирались куда-то вместе, общались и просто веселились. Иногда я бывал у него дома – он обзавелся милой пышкой-женой и очаровательной дочуркой лет на десять или одиннадцать меня младше – она обожала меня, называла братиком и засыпала на моих руках, когда уставала после игр. Но мать воспитывала меня по-своему. Конечно, я благодарен ей, что до двенадцати лет она запрещала мне смотреть телевизор (только отдельно подобранные ею фильмы и мультики), сидеть в интернете (только под ее присмотром во время подготовки домашнего задания), и общаться с одногодками вне школы. Еще в классе я заметил, что большинство из детей не любят читать, и большую часть времени проводят, гоняя мяч по футбольному полю или издеваясь над девчонками и мальчишками слабее, чем они сами. Я этого не понимал. Книги для меня были единственным, практически единственным развлечением. В них я жил, они жили во мне, и друг без друга мы не существовали. И тут я замечаю, что я чуть ли не единственный в классе, кто настолько любит читать! И, естественно, у меня и у самого пропало желание контактировать с ними. Кое-что в ней начало меняться, когда в наш дом пришел Мастер. Имени он своего не назвал даже ей, а, когда я спросил, где они познакомились, то он сказал, что ее картина вдохновила его на название своего кафе, и он незамедлительно купил ее, не поскупившись на знакомство и с самим автором. Маме он нравился. Нравился так, что перед каждым его приходом она заставляла меня делать генеральную уборку в доме, а сама готовила лучшие блюда, которые только могла, и по полдня прихорашивалась в ванной и перед своим огромным платяным шкафом. Но, как бы она не светилась для него, он не видел в ней больше, чем друга – женщины его не привлекали. Чем-то он напоминал моего отца – и характером, и внешностью, а еще он понравился мне тем, что каждый его визит сопровождался чем-то сладким для меня – пироженкой, бисквитом, печеньем.… И я ему нравился, как сын, или что-то вроде того. И она это заметила. «Не так, значит по-другому» - наверное, что-то похожее промелькнуло в ее голове, когда она видела, как хорошо мы поладили. Бутылок и всякой другой бяки в ее «творческой мастерской» увеличилось, она мало ела и жила только своими картинами, и… заставляла меня жить ими. Поначалу я должен был сидеть рядом и говорить что-то, пока она рисует. Потом я позировал ей, а потом, ведь, двигаться мне было категорически запрещено, я поночи делал домашнее задание и, разумеется, уставал и не высыпался. Но, чем дальше, тем хуже. Следующим шагом была обнаженка, дальше – она стала приглашать других своих моделей и заставляла меня заниматься с ними всякими непотребствами – больше петтингом, но и то, было жутко неприятно. Мастер тогда редко приходил, но, когда она позвала его, то слезно просила позировать для нее… со мной. Конечно же, он отказался! А когда узнал, что она заставляла меня делать, то пообещал, что постарается спасти меня от этого. Ей он сказал, что нашел для меня отличную Академию-интернат, в которой я должен быть на протяжении всего обучения, и ей запрещено меня посещать, а платить ни за что не надо – я поступил туда на бюджетной основе. Учитывая ее немного затуманенный наркотиками и алкоголем мозг, она порадовалась, что ее сын превзошел все ее ожидания, попрощалась и пошла, писать очередной «шедевр». Мастер привел меня в свое кафе, по дороге извиняясь, что это будет практически то же самое, от чего он сам же меня и спас: - Как ты, наверное, слышал из наших с твоей матерью разговоров – я директор кафе и гей-клуба по совместительству. Я оставлю тебя у себя в качестве модели на последнем месте, чтобы мало кто смотрел в твою сторону. Захочешь – будешь принимать клиентов. Захочешь – твоя работа будет заключаться только в помощи на кухне, иногда в баре, официантом. Изредка тебе придется быть с кем-то на «ринге» - целый день заниматься петтингом перед клиентами. Но, т.к. ежедневные задания распределяю я, а я, во-первых, буду ставить тебя туда как можно реже, и, если уж ставить, то с наиболее лояльными мальчиками. И я согласился, да и выбора особого у меня не было – уж лучше это, чем позировать с какими-то педиками перед собственной матерью… А сейчас я сам.… Влюбился в парня. В парня, который никогда меня не полюбит. Хотя, где-то там, в глубине души, я все еще.… А, может, когда-нибудь, все будет «по-другому»?..