Город фикрайтеров

– И раз, и два, и аты-баты, Пятнадцать грузчиков несли мою зарплату! Вадим это изрёк и потерял сознание. На него с печалью посмотрел патологоанатом. Почему с печалью? Кто бы нёс ему, врачу, столько зарплаты… А во-вторых, тело лежит перед ним, а вскрывать нельзя: ещё живой человек. Как в поговорке прямо: «Висит груша, нельзя скушать». Потому что тётя Груша повесилась. Почему же Вадим потерял сознание? Сказалось проклятье. Какое проклятье настигло шефа стражевого управления? Ночной вызов, который он получил именно в тот момент, когда наконец уснул. Следователи работали как проклятые, а когда на машине Мамай сбил некого фикрайтера, но оставил лежать на асфальте его ещё живого товарища, а вслед летели слова жертвы… тогда работать пришлось по-настоящему проклятым. А потом оказалось, что дело совсем плёвое. Но интересное. Нет, съездить, безусловно, стоило: кто иначе разрешит ситуацию, растащит обидчика и жертв, установит торжество справедливости… и поржёт над ситуацией?! Когда всё было закончено, оформлено, все приведены в чувство и накормлены, к следственно-оперативной группе, стуча каблучками, подошла девочка. Она настойчиво тянула Вадима за плащ, но тот лишь сонно таращился, отмахивался и, кажется, убил на себе муху. – А теперь расскажите и мне. Ну, позязя! – умильно сложив руки на груди, попросила Мэри. Вздохнув, Александр, решив прекратить цирк, указал на высокого худосочного парня. – Он в пылу ссоры томиком Ницше избил… – начал он. – Фигня, короче. Надо отпускать! Он наполовину немец, Ницше – это у него в крови. Вадим был почти убедителен, когда кричал это. Патологоанатом смотрела и не понимала: трезвый, но почти невменяемый. – …избил пятнадцать человек. А когда один попытался убежать, он этим томиком подтолкнул его со склона, – невозмутимо закончил парень. Глаза девочки блестели от восхищения. «Вот это пыл! Вот это страсть!» – как бы говорила она. – Я и говорю, в крови. Опять же, наверняка сами напросились на, кхм, диспут с читающим молодым человеком, – настаивал Вадим, с полузакрытыми глазами сонно гладил свой меч, плавно покачиваясь. И казалось следователю, что клинок извивается, как змея, и даже шипит… будто предупреждает о чём-то. «Прольётся кровь. Близко. Слишком близко. Близко к краю… Нельзя так приближать…» – как сквозь туман просачивались предзнаменования. И тут сознание полыхнуло, полностью возвращаясь с болью. – А-с! Ё! – юрист прыгал на месте и взял в рот порезанный о меч палец. – Я предупреждал же, – пожал плечами Саша. «Идиоты. Почему всегда мне приходится иметь дело с идиотами?» – думает о коллегах каждый. – То есть ты настаиваешь, чтоб мы его отпустили. Но хоть пинка дадим? – Нет. Пальцем погрозим, – молодой человек, стоящий в стороне, улыбнулся. – Ницше у него в крови. Мимо по улице, заставив всех расступиться, с гиканьем проехала девушка на коне. Одета она была странно. Гусарский ментик. Меховая монгольская шапка. Лук держала в одной руке. Кавалерийскую шашку – в другой. – За хана и императора! – донеслось издали. – Видимо, наполовину русская, а наполовину татарка. Это у неё в крови… – пожав плечами, произнёс Вадим и принялся зализывать рану.