Туссентские каникулы

Подходя к шатру циркачей, Иан уже не сомневался, что совершает большую ошибку. Он шагал рядом с отцом, но на этот раз не цеплялся за его руку, даже не смотрел на него. Мальчик крепко сжимал в ладонях странно теплую, чуть шероховатую флейту, как рыцарь перед дуэлью сжимает рукоять меча — и это дарило ему немного уверенности. Папа шел за ними, отставая на шаг, и, когда они подошли к шатру ближе, совсем остановился. — Пожалуй, мне стоит подождать снаружи, — заметил он, и Иан послал ему отчаянный взгляд. По лицу человека сложно было понять, что он думает, но маленький эльф отчего-то был уверен, что папе сейчас приходится хуже всех. — Идем, — мальчик повернулся и шагнул к нему, со стыдом слыша нотки мольбы в собственном голосе. Папа покачал головой. — Не думаю, что при мне она станет с тобой разговаривать, — сказал он. — Да и хер с ней, — неожиданно зло выговорил отец, но потом, выдохнув, опустил веко, — но вообще-то, ты прав. Подожди нас. Это не займет много времени. Папа кивнул, но уверенности на его лице Иан не заметил — он как будто прощался с ними навсегда, верил, что таинственная Соколица, если не убьет их обоих, то не выпустит из своего шатра обратно. — Я посторожу лошадей, — обратился папа к Иану деланно бодрым тоном, — и, может быть, мы еще успеем вернуться, пока Геральт и Лютик не упились на нашем празднике до зеленых чертей. В других обстоятельствах Иан бы рассмеялся, но сейчас он смотрел в спину удаляющемуся человеку, едва сдерживаясь, чтобы не побежать за ним вслед. У входа в шатер их встретил Огненный Яссэ. Он оглядел незваных гостей и неожиданно широко улыбнулся. Присел на корточки рядом с Ианом и протянул ему руку — от него едва уловимо пахло вином, горячим металлом и чем-то медово-сладким. На чистом открытом лице Иан заметил несколько коротких неровных шрамов. — Нечасто на наши представления заглядывают дети наших собратьев, — проговорил он приветливо, — тебе понравилось, малыш? Иан замешкался, не зная, что ответить — врать веселому незнакомцу совершенно не хотелось. Положение спас отец. — Мы пришли к Виенне, — сообщил он тоном, не предполагающим дальнейших разговоров, и посерьезневший Яссэ встал, отряхнул пыль с колен и даже вроде слегка приосанился — в тоне отца он явно расслышал железные командирские нотки, и не мог им не подчиниться. — Она в своем шатре, — доложил он, — это там, за лотком с леденцами, зеленый. Иорвет кивнул и, не став убеждаться, что Иан следует за ним, пошел в указанном направлении. Мальчик догнал его с трудом — отец чеканил шаг, двигался быстро, будто хотел поскорее со всем этим разделаться. — Я думал, моя мама сейчас где-то на Скеллиге, — попытался мальчик завязать разговор, чтобы хоть немного убедить себя, что они делают все верно. Отец дернул плечом, так, словно старая рана дала о себе знать — Иан знал, там, под тканью одежды, скрывается «исключительно уродливый шрам». — Я тоже так думал, — ответил он. У полога небольшого зеленого шатра они остановились. Отец огляделся, выглядывая лишние глаза и уши, и, убедившись, что никого нет, наконец решительно откинул тяжелую расписную полу. Соколица сидела у маленького раскладного стола, спиной ко входу. Перед ней стояла пузатая бутылка со стертой гравировкой, а между пальцами эльфка держала длинную тонкую стопку. На вторжение она почти не отреагировала, лишь слегка повернула голову на звук. Иан с большим трудом удержался, чтобы не спрятаться за отца и остаться стоять прямо. Иорвет же не спешил проходить дальше в шатер. Здесь царил легкий терпкий запах каких-то трав и висела тонкая взвесь синеватого дыма. — У тебя шишка на лбу, соколенок, — заговорила эльфка негромко, все еще не поворачиваясь к ним целиком, — ты ушибся? — Я нырял за сокровищами, — ответил мальчик, быстро глянув на отца, одновременно боясь и надеясь, что он запретит ему открывать рот, — и на меня упала лодка. Эльфка тихо хмыкнула, одним плавным движением поднесла стопку к губам, отпила из нее и поставила обратно на стол. — А где же человек, который был с вами? — спросила Соколица ехидно, — все же испугался встретиться со мной лицом к лицу? — Не обольщайся, — вмешался наконец Иорвет, — он просто очень деликатный и не хотел мешать Иану увидеться с тобой. А так он понятия не имеет, кто ты такая. В том сражении он не запомнил твоего лица. Для него ты — просто эльфка, которая родила его сына. На этот раз Соколица вздрогнула, повернула голову и посмотрела на отца, сдвинув брови. Иан все же не сдержался и попятился, перехватив ее злой, но какой-то затравленный взгляд. Отец же мстительно улыбался — мальчик не видел, но чувствовал его торжество. — Хотя, думаю, он мог бы зайти и поблагодарить тебя, — продолжал он наносить удар за ударом, — ты подарила ему то, о чем он так мечтал. А ты могла бы сказать ему спасибо, что для Иана он стал лучшей матерью, чем ты. Виенна смерлила его взглядом еще несколько долгих секунд, потом, усмехнувшись, отвернулась. — Я могла бы догадаться, что рано или поздно ты ляжешь под него, — сказала она, — последний трофей победителя, убийцы твоих братьев. Из простого предателя ты стал подстилкой для человека. Нужно было тебя убить. Иорвет не успел открыть рта, чтобы ответить очередной колкостью, когда Иан решительно выступил вперед. — Я не знаю, кто вы, госпожа, — сказал он голосом, как он надеялся, таким же твердым, каким иногда говорил папа, отдавая приказы, — но, если вы будете обижать моего отца, вам не поздоровится. Соколица замерла, глянув на него так, словно забыла, что маленький эльф все еще был в ее шатре. Потом коротко и тихо рассмеялась. — Полагаю, между нами не осталось никаких счетов, командир, — снова обратилась она к Иорвету, — ты бросил меня умирать, а я надеялась, что, если моя стрела не прикончила тебя, то накеры или партизаны завершат начатое. Заходи, выпей со мной. Иан на секунду решил, что отец с усмешкой откажется, развернется и уйдет. Но Иорвет сделал быстрый шаг вперед, потом еще один, и наконец опустился на свободный стул напротив Соколицы. Мальчик, не зная, что делать, последовал за ним и умостился на низкой скамейке у ног отца. Взрослые эльфы, однако, сверля друг друга глазами, не обращали на него внимания. Виенна плавным тягучим жестом подняла пузатую бутылку и налила немного прозрачной жидкости во вторую стопку, подвинула к Иорвету, и тот поднял ее. — Кто старое помянет, — произнесла эльфка, улыбаясь, — тому — глаз вон. Коротко скривившись, Иорвет осушил стопку одним глотком, и Соколица последовала его примеру. Иан, хоть и был слишком поглощен царящим в шатре напряжением, подумал мельком, что могли бы предложить воды и ему томе — в горле у мальчика изрядно пересохло, а обещанного малинового сока он так и не дождался. — Значит, теперь ты живешь в провинции Нильфгаарда, командир, среди тех, кто едва не казнил тебя, — спросила Виенна светским тоном, таким на балах вели ничего не значащие скучные разговоры, — как оседлый эльф — один из тех, кого ты велел резать без лишних вопросов. Как быстро меняется мир. — Не мир, — покачал головой отец, и, когда его стопка снова наполнилась, осушил ее, — только я. И если уж мне удалось победить собственное разочарование, с твоим я как-нибудь справлюсь. — Уверена, тебя сюда привела красивая и непременно романтическая история, — покачала головой Виенна, — про обреченную любовь и борьбу с самим собой. — Уверен, тебя сюда привела очередная история о том, как ты прибилась к кому-то, кто не был особенно тебе рад, — не остался в долгу Иорвет. — О, ты не разочаруешься, — Виенна повела рукой, — но ты не прав — Яссэ принял меня с распростертыми объятиями, в его труппе как раз не хватало лучницы. Хотя жаль, что такое прекрасное оружие приходится кормить не людскими сердцами, как прежде, а яблоками. — Надеюсь, лук верно служил тебе все это время, — заметил Иорвет нейтрально, — вижу, ты сохранила его в целости. — Свое оружие всегда надо держать в порядке, — улыбнулась она, — ты сам научил меня этому, командир. Я не смогла расстаться с ним, даже когда пришлось продать саблю, чтобы не сдохнуть с голода. На этот раз Иорвет не ответил ей, и Иан поднял на отца удивленный взгляд. До сих пор он наблюдал за их беседой, как за тренировочным сражением, которые иногда затевали папа и Анаис во внутреннем дворе Вызимского дворца — никто не наносил смертоносных ударов, поначалу пробуя защиту противника, отмеряя дистанцию и прощупывая слабые места. Но Соколица, кажется, решилась пойти в прямую атаку первой. Она снова наполнила стопку отца, потом перевела чуть прищуренный взгляд на Иана. — Знаешь, соколенок, до того, как я узнала, что ношу тебя, поначалу я решила, что умираю. — заговорила эльфка мягко, почти ласково, — что меня отравили в той проклятой корчме, или моя верная подруга, — она стукнула стопкой о бутылку, — наконец решила меня прикончить. Или что я подхватила одну из тех нелепых болезней, от которой так легко умирают люди. И самое забавное — когда я в очередной раз не смогла удержать внутри ту дрянь, что ела на обед, я поняла, что ужасно не хочу подыхать. Никогда не хотела. В этом мы с твоим отцом очень похожи. Чтобы выжить, мы делаем глупые, необдуманные вещи. Но ему, как видишь, просто всегда везло немного больше, чем мне. Иан поерзал на скамейке — слова Виенны не требовали ответа, но он все равно испытал внезапное желание извиниться перед эльфкой за то, что доставил ей столько неприятностей. Хоть и не знал, как именно был в них замешан. Он покрепче сжал флейту в руках и смолчал. Хранил молчание и Иорвет, не спеша снова опустошать стопку. — Когда я решила, что смертельно больна, я отважилась отправиться в Оксенфурт, — продолжала Виенна, немного опустив веки, словно так ей был удобней вспоминать, — я слышала, что там живет медичка, которая не делает разницы между людьми и нелюдями и помогает всем без исключения. Она несколько раз штопала моих товарищей, лечила их от простуды и паразитов, и я была уверена, что поможет и мне. Думаю, ее не осудили, как гавенкара, потому только, что реданской армии она помогала не меньше, чем моим собратьям. Я пробралась к ней ночью, тайно, хотя знала, что в городе давно шли облавы на нелюдей, и эта добрая женщина приняла меня, хотя я выдернула ее из постели, залезла к ней в окно и, наверно, напугала до смерти. И, осмотрев меня, она сообщила, что я вовсе не умираю. Но что та ночь в «Семи котах» не прошла для меня даром. Иан уже совершенно запутался в этой истории, но продолжал внимательно, даже жадно слушать Соколицу. Ее тон, ее взгляд, ее легкая ласковая улыбка завораживали его, и мальчик не мог понять, почему все это так влияет на него, хотя эльфка, казалось бы, рассказывала неприятные, тяжелые вещи. Вроде бы даже обвиняла его в чем-то, но делала это так нежно, будто напротив — приносила благодарности. — На обратном пути я, конечно, не могла думать о скрытности — только о тебе, — продолжала она, — честно сказать, я была в ужасе. Я не знала, что делать, как спасти тебя, если я понятия не имела даже, как помочь самой себе. Я была мертва к тому моменту уже очень давно, но теперь во мне снова была жизнь. И я испугалась, что смогу лишь загубить ее. Конечно же, меня схватили. Она хмыкнула, болезненно передернула плечами и снова выпила. Молчала добрую минуту, не глядя ни на Иорвета, ни на Иана, а потом, обнажив в улыбке зубы, как в оскале, обронила как бы между прочим: — Ты знаешь, каково это — сидеть в темнице Охотников и ждать, что на утро тебя сожгут? — Соколица ни к кому из них не обращалась, но Иорвет ответил, быстро коснувшись шрама, скрытого под платком. — Знаю. — Ах верно, — Виенна рассмеялась, как легкомысленная шутница, восклицающая «Ну что я за дурочка!», — тогда ты должен знать, каково было мне. Но разница была в том, что мои тюремщики не знали, что собираются разом оборвать две нелюдские жизни. А я, к сожалению, знала, и чтобы мучить меня, им было необязательно даже меня пытать. Мне было все равно, когда они называли меня эльфской шлюхой, выродком — но я была готова лечь под любого из них, взять в рот, стерпеть унижения и побои, лишь бы они отпустили меня. Не боялась за себя, и была готова поклясться, что вернусь, как только дам жизнь моему сыну. Но кто бы стал меня слушать? Между ними вновь повисла тяжелая тишина. Иорвет сидел очень прямо, смотрел на Соколицу, больше не притрагиваясь к стопке, а Иан боялся лишний раз вдохнуть, надеясь, что эльфка наконец замолчит — и отчаянно жаждая продолжения истории. — Но, видимо, вместе с твоим семенем, я переняла маленький кусочек твоей удачи, командир, — Виенна склонила голову к плечу, — на утро, когда меня должны были сжечь у городских ворот, все узнали, что король Радовид убит. И Охотникам стало не до того, чтобы казнить жалкую никчемную эльфку. — Радовида убил Вернон Роше, — холодно, как отрубают голову живой рыбе, обронил Иорвет. — Уверена, он сделал это с твоим именем на устах, — рассмеялась Виенна, — не зная, что спасает ту, кого не смог прикончить однажды, и ребенка, которого вскоре присвоит. Может быть, те, кто остался в Дол-Блатанна, были правы, и стоило подождать, пока люди сами перережут друг друга. Так или иначе, я смогла сбежать, пока в городе царил хаос. Убила парочку тюремщиков — о, даже с тобой в одной постели я не испытывала такого удовольствия. Но даже, обретя свободу, я все еще не знала, куда идти. Я вернулась в лагерь, но никому не сказала, что ношу ребенка. Полагаю, твоему отпрыску не были бы рады также, как тебе самому. Потому, когда мое положение стало заметным, мне пришлось уйти. Я пыталась найти убежище в Новиграде — среди оседлых. Мне помог один кузнец — странный тип, но в городе его уважали — даже нильфы, и в его доме было безопасно. Он начал выдавать меня за свою жену, всем рассказывал, как ждет прибавления в семействе. Но однажды кто-то из тех, кто охранял его, узнал меня. Человек со Скеллиге, один из тех, кому мой прежний подельник перешел дорогу в свое время. И мне снова пришлось бежать. Ну то есть… как бежать, — она горько усмехнулась, — бегать я тогда уже не могла. Скрываться среди деревьев — тоже. Эйвар, добрая душа, дал мне в дорогу немного денег, но их, конечно, ни на что не хватало. К тому же в Велене тогда царила страшная разруха. В корчмах, где я пыталась остановиться, на меня смотрели косо, а хозяева отказывались сдавать мне комнаты, даже когда я показывала им кошель с кронами. — она сделала паузу, вновь посмотрев на Иана, — Я была совсем одна, но твердо знала, что должна выжить. Даже когда несколько раз набредала на гнезда трупоедов или банды мародеров. Твой лук, командир, действительно сослужил мне добрую службу. Мне и моему сыну. Боли застигли меня, когда я пряталась от очередной компании охотников за добром мертвецов. Я родила тебя, соколенок, в одной из заброшенных хат, на грязной, продавленной лежанке. Я не могла даже кричать — боялась, что они меня обнаружат. Но когда ты сделал свой первый вдох и заплакал, для меня стало не важно, кто может это услышать. Я была слаба, но уверена, что убью любого, кто посмеет к тебе приблизиться. Перегрызу глотку, если понадобится, придушу голыми руками. Но нам снова фантастически повезло. Иан слушал ее, и лишь когда Соколица замолчала, осознал, что сидит с приоткрытым ртом и сжимает флейту так крепко, что она вот-вот треснет в его руках. Отец сидел, опустив плечи, и было заметно, что смотреть на Виенну ему дается с большим усилием. — Я так давно позабыла все традиции моего народа, что решила нарушить еще одну, — янтарь глаз Виенны теперь сверкал, словно поймав солнечный луч, и Иан чувствовал жар ее непролитых слез, — я сказала тебе, что Иан — не твое имя. Я назвала тебя в честь твоего отца. Того, кто выживал всегда и невзирая ни на что. Того, чье имя я так и не смогла начать проклинать. Того, благодаря кому выжила в очередной — и в последний — раз. Иан растерянно моргнул, невольно шмыгнул носом, словно что-то в нем вдруг решило расплакаться вместо спокойной, улыбающейся Соколицы. Едва ли понимая, что делает, он поднялся со своей скамьи и подошел к эльфке ближе — она не пошевелилась, как охотник на бабочек, боящийся спугнуть зазевавшегося махаона. Маленький эльф приблизился к Виенне и остановился в полушаге от нее, глядя в ее глаза очень внимательно, но теперь без настороженности и страха. Он мог бы что-то сказать, но быстро понял, что, как и тогда, когда отец впервые играл ему на флейте, слова сейчас были излишни. Мальчик протянул руку, Виенна наклонилась и подалась вперед, навстречу его пальцам. И когда Иан коснулся ее щеки, по ней наконец скатилась одинокая прозрачная слеза. — Ты был со мной несколько недель, — продолжала Виенна, и от ее образа вальяжной ехидной Соколицы не осталось и следа. Перед Ианом сидела эльфка — одинокая, но решительная, такая, какой он увидел ее, впервые взглянув на мир, какой запомнил тайной, глубоко скрытой частью себя, хотя никогда ее не знал. — и я сделала то единственное, что казалось мне верным. Я не знала, вернется ли твой отец в ту таверну, где ты был зачат, но мое сердце знало лучше. И я не пытаюсь оправдаться. Я хочу только, чтобы ты знал, мой маленький Иорвет, что я никогда не забывала тебя. Что я жива только благодаря тебе. И буду жить, зная, что поступила правильно. На этот раз тишина, когда она умолкла, не была гнетущей. Все трое не произносили больше ни слова, но разговор продолжался безмолвно, пока отец, медленно расправив плечи, не выпрямился на своем стуле. — Нам надо идти, — сказал он твердо, и в Иане на секунду поднялось незнакомое, странное возмущение. Он не хотел уходить, снова оставлять Виенну одну, хоть и знал, что отец прав. За пределами этого шатра их ждал папа — уже, должно быть, начал волноваться, и топтался на месте не хуже белого жеребца. Их ждал разгорающийся осенний туссентский день, пропитанный ароматами яблок, пирожков и речного ила. В Корво-Бьянко их ждал устроенный друзьями праздник. В реке ждали ненайденные сокровища, а в саду — налившиеся соком поздние персики. Их ждала жизнь, в которой Виенне не было места. И она тоже это знала. — Поехали с нами, — Иан уже слышал ее ответ, но не мог не сказать этого, — я покажу тебе виноградники. И свою комнату. И свое тайное место. С него ночью так хорошо видно звезды. Виенна медленно покачала головой. — Когда-нибудь ты обязательно мне все это покажешь, — сказала она, — или что-то другое — что сам еще не видел, но непременно увидишь и захочешь со мной поделиться. И я буду ждать, пока ты снова найдешь меня, мой маленький Иорвет. Из шатра Иан выходил, не глядя на отца, не оборачиваясь. Иорвет шел с ним рядом такой же молчаливый и собранный, хоть и слегка покачивающейся походкой. У самого помоста их снова перехватил Яссэ — улыбающийся и искрометный. Он явно заметил выражение лица мальчика, и, когда тот приблизился, взмахнул рукой, и на ладони его возникло большое блестящее яблоко, все в красных прожилках. Волшебник протянул его Иану, а потом взглянул на отца. — Ты ведь тот самый Иорвет, правильно? — спросил он с любопытством, и отец заметно напрягся, не спеша отвечать, — сам-то я никогда не был ни солдатом, ни скоя’таэлем, да и на Севере давно не бывал, но Соколица о тебе рассказывала. Отец продолжал напряженно молчать, не опровергая и не подтверждая его слова. Яссэ, впрочем, не сдавался. — Она говорила, там, на Севере, ты настоящий герой. В Нижней Мархии до сих пор вспоминают, что ради благополучия и спокойствия своих соратников, ты отправился в изгнание, обеспечив им мирную жизнь. И я рад наконец с тобой познакомиться. Он протянул руку, ту самую, которой сотворил волшебное яблоко, и отец, замешкавшись, все же пожал ее. Яссэ снова ослепительно улыбнулся. — В Туссенте мы еще на три дня, — продолжал он, — здесь благодарная публика, но вот денег они нихрена не платят. Но если захотите, возвращайтесь, мы устроим представление только в вашу честь. Иорвет молчал несколько секунд, потом, прищурившись, склонил голову, глядя на циркача. — А не хотите ли выступить на свадьбе? — спросил он.